«Православный тихий Дон» в творчестве М.А. Шолохова и его предшественников

Москва

ИНФРА-М

2022

«ПРАВОСЛАВНЫЙ

ТИХИЙ ДОН»
В ТВОРЧЕСТВЕ
М.А. ШОЛОХОВА

И ЕГО ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ

Ë.Ã. ÑÀÒÀÐÎÂÀ

МОНОГРАФИЯ

Сатарова Л.Г.

С21 
 
«Православный тихий Дон» в творчестве М.А. Шолохова и его пред
шественников : монография / Л.Г. Сатарова. — Москва : ИНФРА-М, 
2022. — 270 с. — (Научная мысль). — DOI 10.12737/monography_5caee2b3
9c1180.61714185.

ISBN 978-5-16-017481-5 (print)
ISBN 978-5-16-106664-5 (online)

В монографии поставлена проблема возвращения донской прозы и публи
цистики в полном объеме, а значит и возвращения творчества М.А. Шолохова, 
в свое естественное русло. Автор работы предлагает свой путь исследования, далекий как от узкой, подчас спекулятивной постановки проблемы соавторства, так 
и от негативного отношения к тому, что было сделано в донской прозе до М.А. 
Шолохова. Определяется взаимодействие М.А. Шолохова со своими предшественниками как органическая преемственность определенного круга идей, типов 
характера, системы христианских ценностей, которые были сформированы рядом писателей эпохи рубежа XIX–XX веков.

Адресована студентам-филологам, преподавателям вузов, а также всем, кто 

интересуется историей и культурой казачества.

УДК 82.09(075.4)

ББК 83.3

УДК  82.09(075.4)
ББК  83.3
 
С21

© Сатарова Л.Г., 2019

ISBN 978-5-16-017481-5 (print)
ISBN 978-5-16-106664-5 (online)

Р е ц е н з е н т ы: 

Усачева О.Ю. — доктор филологических наук, профессор; 
Попков В.А. — доктор философских наук, профессор 

Введение

Возрождающееся казачество, которое постепенно становится 
одним из определяющих факторов возвращения России к традиционным ценностям многовековой православной культуры, 
требует серьезного научного анализа и оценки своего прошлого. 
В ряду осмысления исторических, экономических, политических 
предпосылок, приведших к уничтожению сословия казаков в гражданскую войну, литературное творчество писателей-донцов занимает далеко не последнее место. Эпоха рубежа ХIХ–ХХ веков 
была переломной и для Области войска Донского. Россия стояла 
накануне грандиозных, катастрофических перемен, и донское казачество — исторически сложившийся, верный оплот государственности — должно было определиться перед лицом новых течений 
и веяний. Можно высказать предположение, что судьба России решалась в эти годы на Дону, ибо среди многочисленных казачьих 
образований государства Российского именно войско Донское являлось самым крупным и дееспособным. Оно обладало наиболее 
крепкими и укорененными в прошлом традициями, колоритным 
бытом, неповторимым духовным укладом, которые обогатили и сокровищницу общерусской культуры десятками известных имен 
в разных областях деятельности. То, что большинство этих деятелей не приняли Октябрьскую революцию, погибли в боях гражданской войны или эмигрировали за границу, явилось причиной 
замалчивания достоинств и успехов значительнейшего пласта русской жизни. Из памяти поколений, живших при советской власти, 
были вычеркнуты имена многих писателей, внесших свою лепту 
в художественное изображение родного края и получивших всероссийское и даже всемирное признание. Это П. Краснов, романы 
которого, по самым скромным подсчетам, читаются на семнадцати 
языках; это С. Арефин, Ф. Крюков, Р. Кумов, И. Родионов, И. Сазанов и многие другие. Сейчас положение изменилось к лучшему — 
произведения этих писателей возвращаются соотечественникам. 
Однако процесс этот сложен и противоречив, связан с определенными трудностями: многое утеряно и погибло безвозвратно — рукописи, архивы, публикации, биографические данные. В данной 
монографии я буду опираться на тот материал, который имеется 
в наших центральных библиотеках и архивах, хотя он и не может 
претендовать на исчерпывающую полноту. Многое разыскивается, 
у наших ученых ограничен доступ к казачьим архивам за рубежом, 
и восполнение всего объема литературы о донском казачестве эпохи 
рубежа доступно будет, пожалуй, только научно-исследовательскому институту, занимающемуся проблемами казачьей культуры.

В монографии во главу угла будет положена идея преемственности отечественной культуры, которая сумела преодолеть и связать разрыв, вызванный революцией. Многовековая история казачества в России завершилась его гибелью, и трагедия казаков, их 
раскол на «белых» и «красных», последствия которого мы пожинаем и по сегодняшний день (даже сейчас в возрождаемом казачестве нет единства), явились темой таких неоднозначных романов, 
как «Тихий Дон» М. Шолохова, «От Двуглавого Орла — к красному знамени» П.Н. Краснова, «Жертвы вечерние» И. Родионова. 
В данной работе речь пойдет не только об этих итоговых произведениях, но и самих истоках зарождения темы донцов в литературе, 
ее развитии, эволюции, полемике писателей друг с другом. Произведения же на историческую тему — а их к концу ХIХ века было 
немало в донской литературе, достаточно упомянуть огромное 
наследие только одного Д. Мордовцева, составившее около ста 
томов, — будут привлекаться по мере надобности для прояснения 
взглядов того или иного писателя на судьбы казачества, определяющие его подход к современности. Таким образом, в центре 
внимания оказываются: Ф. Крюков — признанный мастер-бытописатель дореволюционного Дона, П. Краснов — известнейший 
военный беллетрист, Р. Кумов — писатель духовно-религиозного 
склада, знаток казачьего быта С. Арефин, в какой-то степени И. Родионов. Конечно, только этими именами не исчерпывается донская 
литература эпохи рубежа, но именно эти писатели, как в фокусе, 
отразили в своем творчестве основные, ведущие тенденции и противоречия развития прозы о донском казачестве. (Поэзия и драматургия в монографии рассматриваться не будут — они представляют 
самостоятельный интерес.)
Творчество М. Шолохова 1920-х гг. органично наследует многое 
из того, что было сделано его предшественниками. В пореволюционные годы он не был единственным писателем, занимавшимся 
казачьей темой, можно назвать некоторые имена и произведения, 
связанные с ней («Разин Степан» Чапыгина, «Фенькин яр» Мухина-Молотова и др.). Но они смогли составить только фон, на котором бесспорным событием, недосягаемой художественной вершиной стал «Тихий Дон», который требует сегодня современного 
прочтения в новом контексте и с новых методологических позиций. Настало время обратиться к теме православного тихого 
Дона, каким он изображен в творчестве М. Шолохова, ибо именно 
здесь, по этой духовной линии осуществляется его связь с предшественниками.
Чтобы обосновать правомерность подобной постановки 
проблемы, обратимся к сборнику «Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси», который подводит определенный итог 

развитию христианства в нашей стране. Доминантой большинства 
статей сборника является мысль об идеале православной жизни 
и культуры, который, как ни старались, не смогли уничтожить большевики и который сохранялся и в литературе советского периода. 
Имплицитный характер существования этого идеала обнаруживается в подчас совершенно неожиданных произведениях и у совершенно неожиданных авторов. Речь здесь идет не о том, что героями 
произведений являются верующие христиане или близкие к ним 
по настрою души, а о той системе ценностей, которая продолжала 
оставаться основной для человека. Так, именно в этом плане выделяет патр. Кирилл (Гундяев) христианский подход к личности 
и событиям в творчестве В. Астафьева, А. Ахматовой, В. Белова, 
М. Булгакова, С. Залыгина, Л. Леонова, Б. Пастернака, А. Платонова, В. Распутина и др. Он справедливо замечает: «Тот христианский идеал, который на протяжении тысячелетия православной 
церковью воспитывался в народе, не исчез с исчезновением официальной ведущей роли Церкви в нашем обществе, но сохранился 
в нашей культуре и продолжал оказывать свое воздействие на умы 
и сердца людей»1.
Раннее творчество М. Шолохова демонстрирует именно этот 
источник его гуманизма, нравственной проблематики и особенностей духовных состояний героев. В «Тихом Доне» развернута 
сложная картина взаимоотношений человека с Богом, причем автор 
одинаково внимателен как к героям — носителям народного благочестия, так и к тем, кто оказался ввергнутым в процесс апостасии. 
В донской эпопее и не могло быть иначе: казачество исторически 
создавалось как вид религиозного братства, и немеркнущие православные ценности всегда были тем духовным стержнем, который 
изнутри поддерживал его существование. Мы не можем достоверно 
судить о личной религиозности М. Шолохова, это вопрос его совести, но это и не главное. В своей прозе он дал картины народной 
жизни, которая веками шлифовалась Церковью. И ни один из донских писателей — предшественников М. Шолохова — не обошел 
вниманием эту проблему. Возвращенная казачья литература, создавшая новый контекст для прочтения «Тихого Дона», ориентирует анализ именно на традиции духовности, как они отразились 
на страницах эпопеи.
Наиболее «повезло» в плане возвращения Федору Крюкову. 
В 1990 году его двойной юбилей (он родился в 1870 году, умер в 1920 
году) был отмечен выходом в свет двух сборников — «“Офицерша”: 
Повести и рассказы»2 и «Рассказы. Публицистика»3 с обширной 
вступительной статьей и примечаниями Ф. Бирюкова. Вокруг последней завязалась полемика, в которую оказались втянуты и сами 
казаки. Так, в первом же номере газеты «Станица»4, издаваемой 

Союзом казачьих войск России, было выражено несогласие с тем, 
как отредактировали Ф. Крюкова в «Советской России». Автор заметки считает, что Ф. Крюков не нуждается в «подкрашивании», 
его позиция в борьбе с большевиками была однозначной, на Учредительном Собрании, делегатом которого он стал, Ф. Крюков собирался голосовать за конституционную монархию. В «Станице» полностью приводится знаменитое стихотворение в прозе Ф. Крюкова 
«Родимый край», которое в московском сборнике было напечатано 
в урезанном виде. Откликнулись на выход сборника и «Казачьи ведомости», в этой газете была напечатана моя статья «Возвращение 
Федора Крюкова»5.
О жизни и творчестве Ф. Крюкова писали и раньше, в 1960-е годы. 
В. Проскурин в журнале «Русская литература» опубликовал статью 
«К характеристике творчества и личности Федора Крюкова»6, в которой впервые за годы советской власти был дан по-своему цельный 
портрет писателя, хотя в чем-то и не совсем точный. Сейчас проза 
Ф. Крюкова довольно активно публикуется в разных журналах: 
«Москве», «Советском воине», «Русском богатстве» и др. Более того, 
Ф. Крюков стал героем по меньшей мере двух произведений — «Красного колеса» А. Солженицына и «Красных дней» А. Знаменского, 
где образ его рассматривается с противоположных позиций. Однако 
оценка этих художественных трактовок не входит в нашу задачу.
Интерес к Ф. Крюкову подогревается и так называемой проблемой соавторства. Хотя в ней видится и некоторый положительный смысл — она не давала забыть о всех возможных предтечах 
М. Шолохова, но ее разработка на сегодняшний день не продвинулась дальше гипотезы, которая приняла застывший характер. 
Первая постановка этой проблемы принадлежала Д*(И. Медведевой-Томашевской)7, которая выдвинула в качестве основной 
задачи своего исследования отслоение авторского и соавторского 
начал, реконструкцию первоначального и подлинного, по ее 
мнению, создания Ф. Крюкова. Уже первые отклики шолоховедовспециалистов (в основном, зарубежных) достаточно убедительно 
доказали несостоятельность этой попытки, ее умозрительность, 
произвольность посылок. 26 апреля 1975 года в Квинс-Коллежде 
в Нью-Йорке состоялась дискуссия на тему: «Кто автор “Тихого 
Дона”?» Выступили: проф. Г. Ермолаев, проф. Д. Стюарт, проф. 
Р. Магвайр, проф. М. Хэйворд, проф. Г. Хьетсо. Все пять профессоров однозначно высказались в пользу авторства М. Шолохова. 
Поверхностное, приблизительное знание Д* Верхне-Донского 
восстания, истории гражданской войны на Дону, географии Донского края было отмечено Г. Ермолаевым в специальной рецензии. 
Даже А. Макаров и С. Макарова, выступившие сторонниками Д*, 
не могли не отметить в своей работе следующего момента:

«Однако слабые стороны как самого выбранного метода 
И.Н. Медведевой-Томашевской, так и полученные результаты требуют особого рассмотрения и обсуждения, ибо ограничения избранного метода не позволяют однозначно и окончательно решить 
поставленную проблему, а многочисленные неточности создают 
основу для “опровержения” и неприятия концепции в целом»8.
Со своей стороны заметим, что резко снижают впечатление 
от книги Д* столь очевидные промахи, которые говорят об элементарной невнимательности к тексту романа, к некоторым историческим и биографическим справкам, проверить которые не составляло особого труда. Например, имение Ягодное почему-то называется Д* Яблочным, в предисловии А. Солженицына Ф. Крюков 
выступает в качестве издателя журнала «Донская волна», тогда как 
он редактировал газету «Донские ведомости». Подобные примеры 
легко умножить.
В 1975 году в Париже выходит книга Р. Медведева «Куда течет 
“Тихий Дон”», а в 1977 году в Кембридже — его же «Загадки литературной биографии Шолохова». В 1989 году в «Вопросах литературы» публикуется глава из книги Р. Медведева, которая позволяет 
уточнить его позицию в проблеме соавторства. Он пишет: «Я не обвиняю Шолохова в плагиате, хотя я также думаю и об использовании какой-то рукописи или даже многих рукописей и мемуаров»9. 
Р. Медведев пошел вроде бы по иному пути, чем его предшественница, совершенно отказавшая М. Шолохову даже в подобии литературного таланта. Однако в слепке авторской личности, которую 
пытается воссоздать Р. Медведев, исходя из текста «Тихого Дона», 
присутствует та же ошибка, что и в работе Д*. Он утверждает, что 
любовь к казачеству и неприязнь к иногородним, ощущаемая в романе, типична для Ф. Крюкова-сепаратиста, но не для М. Шолохова, не-казака по происхождению.
В этом аргументе настораживают три момента: во-первых, 
Ф. Крюков никогда не был убежденным автономистом — сторонником отделения Дона от России, а уже после Февраля и вовсе 
грустил и скорбел о падении Империи, о чем свидетельствуют его 
очерки последних лет. Во-вторых, М. Шолохов одно время по происхождению числился казаком по линии отца и перестал быть им 
только после усыновления иногородним отчимом, женившимся 
на его матери. В-третьих, суть вопроса состоит вовсе не в жесткой 
предопределенности, которая связывается Р. Медведевым с фактором рождения. Он здесь оказывается зависимым от вульгарносоциологического подхода, сложившегося в советской критике 
1920-х гг., который утверждал, что создавать пролетарскую литературу могут только пролетарские писатели, все же остальные 
относились в лучшем случае к попутчикам, если не врагам новой 

культуры. Если следовать этой логике, то полноценно писать о казачестве могут только казаки. Но история литературы свидетельствует об обратном — Н. Гоголь или Л. Толстой казаками не были, 
а создали шедевры.
Не является убедительным и утверждение Р. Медведева 
о сплошной партийности и тенденциозности «Донских рассказов», 
которые контрастируют с объективностью повествования в «Тихом 
Доне». Художественная концепция гражданской войны, в которой 
неправедны обе стороны, сложилась у М. Шолохова уже в донском 
цикле, в нем однозначно осуждалась жестокость как белых, так 
и красных. На этот факт справедливо указал Р. Медведеву Г. Ермолаев10, полемизируя с ним по поводу принадлежности М. Шолохова 
к комсомолу в 20-е годы. Г. Ермолаев приводит интересные сведения о том бытовом окружении, в которое попадает молодой Шолохов, женившийся в 1924 году на Марии Громославской. Ее отец, 
Петр Громославский, не только бывший станичный атаман, личный 
почетный гражданин, но и церковный служитель. Его старший сын 
учился в духовной семинарии в Новочеркасске, а брак М. Шолохова 
и М. Громославской был освящен таинством венчания в церкви. 
Следовательно, среда, в которую попал М. Шолохов, культивировала уважительное отношение к прошлому, прежде всего — к религиозным ценностям. Не отличалась религиозным нигилизмом 
и семья Шолоховых, в которой воспитывался будущий писатель, 
его отец владел обширной библиотекой, которой сын пользовался 
с раннего возраста. Таким образом, утверждение о том, что познания и позиция молодого М. Шолохова не выходили за границы 
психологии продотрядника, не соответствуют истине, и об этом 
прежде всего говорят ранние художественные опыты автора «Тихого Дона», которые тот же Р. Медведев оценивает выше, чем проба 
пера в прозе юного Лермонтова.
Анализируя полемику, связанную с проблемой соавторства, 
приходится только удивляться тому факту, как быстро обрастает 
всякого рода ошибками и неточностями та или иная версия. Так, 
Г. Ермолаев насчитал их в книге Р. Медведева по линии истории — 
полдюжины, по линии литературы — тридцать. Но это не значит, 
что сам Г. Ермолаев совершенно свободен от критики в этом 
плане. Взаимные уличения, вольные и невольные искажения, 
подчеркнуто свободные, размашистые интерпретации фактов 
стали обычным явлением в этой полемике. На фоне своеобразных 
дуэлей, которые были представлены на страницах «Вопросов литературы» и которые должны были выявить все «за» и «против» 
авторства М. Шолохова, выделяется статья М. Мезенцева «Судьба 
романа»11. Ее автор в прошлом был активным пропагандистом 
творчества М. Шолохова, но ссора с писателем, в которой прео

бладали мотивы личного порядка, заставила все поменять местами. 
М. Мезенцев выдвинул свой подход к решению проблемы — это 
поиск и систематизация сходных моментов в прозе М. Шолохова 
и Ф. Крюкова. (Он насчитал их около двухсот.) Однако несмотря 
на некоторые остроумные повороты в трактовке похожих эпизодов и мотивов, мы не можем признать позицию М. Мезенцева 
убедительной и разрешающей проблему. Роман «Тихий Дон» действительно энциклопедичен, и если сравнить его со всей казачьей 
донской литературой, предшествующей М. Шолохову, то совпадения (и не только фабульные!) можно обнаружить и с П.Н. Красновым, и с Р. Кумовым, и с И. Родионовым, и с С. Арефиным, 
и даже с совсем малоизвестными писателями. Например, в рассказе И. Сазанова «Дома»12 одним из рефренов является мотив 
жизни казака «не по совести». Да и весь бытовой фон, земледельческий уклад, каким он изображен в рассказе, очень похож на шолоховский и перекликается с ним. Но стоит ли делать на этом 
основании радикальные выводы?
А ведь сторонники проблемы соавторства выдвигают все 
новых и новых претендентов. Количество совпадений у М. Шолохова с предшественниками выглядит не менее внушительно, чем 
с прозой Ф. Крюкова. И в данной монографии эти моменты (хотя 
далеко не все) будут рассмотрены. Но беда М. Мезенцева состоит 
в том, что он задался целью сокрушить авторитет М. Шолохова 
любыми средствами. Такая установка не могла не отразиться 
на подгонке к своей версии тех архивных материалов из фонда 
Ф. Крюкова, в которых отражена его переписка. В романе М. Шолохова существует дневник безымянного студента-казака, который 
М. Мезенцевым расценивается как явное свидетельство плагиата. 
При этом он ссылается на сходство жизненной судьбы литературного героя и близкого друга Ф. Крюкова Д. Ветютнева. Однако 
М. Мезенцеву, очевидно, осталось неизвестным мнение самого 
Д. Ветютнева по поводу проблемы соавторства, изложенное им 
в 1936 году (он публиковался под псевдонимом «Д. Воротынский»): 
«…Во время нашего великого исхода из России на Дону было два 
крупных казачьих писателя: Ф. Крюков и Р. Кумов. Первый умер, 
отступая с Донской армией, на Кубани, второй умер в Новочеркасске. С Ф. Крюковым я был связан многолетней дружбой, я был 
посвящен в планы его замыслов, и если некоторые ему приписывают «потерю» начала «Тихого Дона», то я достоверно знаю, что 
такого романа он никогда не мыслил писать. Что касается Р. Кумова, которого тоже впутывают в эту легенду, то и Кумов такого 
романа писать не собирался. Есть у Кумова незаконченный роман 
«Пирамида», тоже из жизни донских казаков, но он не опубликован, и рукопись его хранится в Берлине по сие время. Из мелких 

донских писателей (подчеркиваю, донских, ибо надо знать красоты 
казачьей разговорной речи) такой рукописи, конечно, ни у кого 
не имелось…»13.
Однако «дневник» оказался настолько соблазнительной приманкой для противников М. Шолохова, что один из них, З. БарСелла, выстраивает свою версию, отталкиваясь от него и доказывая, 
что ни М. Шолохов, ни Ф. Крюков авторами “Тихого Дона” быть 
не могли. Но тогда кто же? О Р. Кумове Д. Воротынский высказался с предельной ясностью. З. Бар-Селла отвечает описательным 
образом: «Поэтому сообщаем: истинный автор “Тихого Дона” нами 
установлен. Вот некоторые сведения о нем: донской казак по происхождению, учился в Московском Императорском университете, 
автор двух (кроме “Тихого Дона”) книг, расстрелян красными 
в январе 1920 года в городе Ростове н/Д. В момент гибели ему еще 
не исполнилось тридцати лет»14.
Публикация фрагмента работы З. Бар-Селлы «“Тихий Дон” 
против Шолохова» симптоматична. Она показывает тупиковую ситуацию с Ф. Крюковым, как возможным автором романа. Сколько 
было приложено сил к разоблачению М. Шолохова, но доказать 
ничего не удалось. Тогда начинает отрабатываться другая версия, 
основанная опять же на предположении А. Солженицына об авторе — неизвестном гении. Этой точке зрения воздали должное 
З. Бар-Селла и М. Каганская, справедливо замечая в начале работы 
о невозможности авторства Ф. Крюкова: «Ф. Крюков писатель 
неплохой, не хуже Чирикова, и написал много, и публиковался 
часто, и откликался на события… Да и непохоже…Все другое, одно 
общее — про казаков. Но ведь и про казаков не всякий роман — 
“Тихий Дон”»15.
Метод самого З. Бар-Селлы состоит в том, что он утверждает 
абсолютный приоритет стилистического анализа содержания романа с целью реконструкции истинного автора. Он отмечает ряд 
неточностей в тексте «Тихого Дона», делая далеко идущие выводы. Но безупречен ли он сам в логике, аргументах, хотя бы 
в адекватном пересказе произведений казачьей литературы, мало 
доступной для рядового читателя? В глаза бросается следующая 
подробность: в общих чертах передавая содержание романа И. Родионова «Жертвы вечерние», он в одном предложении допускает 
три ошибки16. Так, «юный казачий офицер» — вовсе не главный 
герой произведения, им является бывший гимназист Юрочка Киреев, у которого нет никакой возлюбленной, а следовательно, нет 
и долгих разговоров с ней на протяжении всего романа о сущности 
и причинах поразившей Россию катастрофы. Казачий офицер как 
эпизодический персонаж действительно появляется на страницах 
романа и действительно излагает некие идеи, но это весьма далеко