Творчество С.-Т. Кольриджа в русских переводах XIX - начала XX в.

А.А.Рябова

Творчество С.-Т. Кольриджа

в русских переводах
XIX – начала XX века

Учебное пособие

Москва

Издательство «ФЛИНТА» 

2017

3-е издание, стереотипное

УДК 821.161.1.0 
ББК  83 

Р98 

Научный редактор – доктор филологических наук, профессор, 

академик Международной академии наук

педагогического образования,  почетный работник

высшего профессионального образования РФ Д.Н. Жаткин

Работа подготовлена в рамках проекта НК–73(3)П «Проведение поисковых научно
исследовательских работ по направлению «Филологические науки и искусствоведение» в

рамках мероприятия 1.2.1. Программы», выполняемого в рамках мероприятия 1.2.1 

«Проведение научных исследований научными группами под руководством докторов наук» 

направления 1 «Стимулирование закрепления молодежи в сфере науки, образования и

высоких технологий» федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические

кадры инновационной России» на 2009 – 2013 годы

Рябова А.А. 

Р98                 Творчество С.-Т.Кольриджа в русских переводах XIX – начала XX 

века [Электронный ресурс]: учеб. пособие / А.А. Рябова. – 3-е изд., стер. – 
М. : ФЛИНТА, 2017. – 156 с. 

ISBN 978-5-9765-0864-4 

В учебном пособии рассмотрены особенности восприятия произведений С.-Т. 

Кольриджа русской критикой и литературоведением. Значительное внимание уделено
проблемам
интерпретации
поэтического
наследия
Кольриджа
русскими

переводчиками XIX – начала XX в. 

Для студентов, аспирантов, преподавателей вузов, переводчиков, а также для

всех, кто интересуется проблемами сравнительного литературоведения. 

УДК 821.161.1.0 

ББК 83 

ISBN 978-5-9765-0864-4                                                            © Издательство «ФЛИНТА», 2017

                                                                                          © Рябова А.А., 2017

Введение 
 
Цель настоящего учебного пособия – представить сравнительный анализ 
оригинальных произведений известного представителя «озерной школы» 
С.Т.Кольриджа, 
чьи 
гениальные 
взлеты 
воображения 
дополнили 
романтическую бунтарскую энергию Дж.Г.Байрона, увлечение Вальтера Скотта 
историческими балладами и фольклором, умозрительный идеализм П.Б.Шелли, 
красоту чувственных образов Дж.Китса, и их интерпретаций, предложенных 
русскими переводчиками XIX – начала XX вв., показать традиции и 
реминисценции, эволюцию образов и мотивов, преемственность и развитие 
художественной мысли. 
Заявленная тематика раскрывается поэтапно через изучение обращений 
отечественных 
поэтов 
А.С.Пушкина, 
И.И.Козлова, 
М.Ю.Лермонтова, 
Ф.Б.Миллера, Н.Л.Пушкарева, А.А.Коринфского, Н.С.Гумилева, Г.В.Иванова, 
К.Д.Бальмонта, начиная с эпохи романтизма и заканчивая Серебряным веком, к 
творчеству Кольриджа. Анализ сопровождается определением принципов 
мировидения, способов художественного отображения действительности, 
формы и структуры произведений английского поэта и русских переводчиков. 
Учебное пособие предназначено для студентов специальностей «Перевод 
и 
переводоведение», 
«Перевод 
и 
межкультурная 
коммуникация», 
«Теоретическая и прикладная лингвистика», изучающих дисциплины «История 
перевода», 
«Художественный 
перевод», 
а 
также 
для 
аспирантов, 
преподавателей вузов, переводчиков, всех, кто интересуется проблемами 
сравнительного литературоведения и истории художественного перевода. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

§ 1. Традиции С.Т.Кольриджа в творчестве А.С.Пушкина 
 
В статье А.С.Пушкина «<О поэтическом слоге>» («В зрелой словесности 
приходит время…»; 1828) Кольридж, а также Вордсворт и Саути, упомянуты 
как поэты, чьи произведения «исполнены глубоких чувств и поэтических 
мыслей, выраженных языком честного простолюдима» [59, т. 11, с. 73]. 
Произведения С.Т.Кольриджа имелись в библиотеке Пушкина на 
английском языке вместе с произведениями Шелли и Китса [48, с. 317]. В 
письме Пушкину от 10 мая 1825 г. Н.Н. Раевский-сын упомянул Кольриджа как 
хорошо им обоим известное имя: «Должно быть, он <И.И.Козлов> знает 
английский язык и изучал Кольриджа» (подлинник по-французски, [59, т. 13, с. 
173]).  
В одной из ранних редакций стихотворения «Анчар» (известной под 
заголовком «Анчар – древо яда») Пушкин использует в качестве эпиграфа 
двадцать третью и двадцать четвёртую строки из первой сцены первого акта 
пьесы Кольриджа «Угрызение совести» (или «Раскаяние»; «Remorse», 
опубликованной в 1813 г.): «It is a poison-tree, that pierced to the inmost // Weeps 
only tears of poison» [«Это – ядовитое дерево, которое, будучи проколото до 
сердцевины, // Плачет лишь ядовитыми слезами»] [59, т. 3, кн. 2, с. 699]. 
Параллели к «Раскаянию» есть в «Маленьких трагедиях». Так, знаменитые 
строки 
из 
«Скупого 
рыцаря», 
которые 
обычно 
считаются 
образцом 
пушкинского «шекспиризма», – «И совесть никогда не грызла, совесть, // 
Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть» (сц. II, ст. 105 – 106), – по всей 
вероятности, восходят к следующим стихам из «Раскаяния»: «<…> Remorse 
might fasten on their hearts, // And cling with poisonous tooth, inextricable // As the 
gored lion’s bite» [«Раскаяние могло бы завладеть их сердцами // И пронзить их 
ядовитым зубом, неустранимым, // Подобно хватке смертельно раненного 
льва»] (act I, sc. 2, 310 – 312). На связь «Маленьких трагедий» с «Раскаянием» 
указывал В.Вейдле, писавший: «Раскройте «Совесть» Кольриджа, и вам 
покажется, что вы читаете по-английски «Каменного гостя», до такой степени 
близки к пушкинским в этой драме и строение стиха, и система образов, и 
интонации действующих лиц, и всё неопределимое в словах течение 
стихотворной речи» [13]. 
В традиционно публикуемой в разделе «Автобиография, воспоминания, 
дневники» «<Заметке о холере>» (1831) Пушкин пишет: «Я занялся моими 
делами, перечитывая Кольриджа и не ездя по соседям» [59, т. 12, с. 310, с. 431]. 
Но  существенно больший интерес Пушкин проявил к Кольриджу в июле 1835 
г., когда приобрёл только что вышедшие «Застольные разговоры» Кольриджа 
(или «Образцы застольных бесед покойного Самуэля Кольриджа. В двух 
томах»; «Specimens of the Table Talk of the late Samuel Coleridge. In Two 
Volumes» (London, 1835) [48, c. 311] и сделал в этой книге памятную надпись: 
«Купл. 17 июля 1835 день Демид. праздн. в годовщину  его смерти». Очевидно, 
с этим изданием может ассоциироваться заглавие «Table-talk», использованное 
Пушкиным для рукописного сборника разнородных заметок (анекдотов и 
размышлений). Кольридж печатал свои Table  Talk в английских журналах, 

которые Пушкин часто покупал, – «Edinburgh Review» и  «Quarterly Review»; 
видимо, это и есть тот случай, когда великий русский поэт не только читал, но 
и «перечитывал Кольриджа».  
Среди стихотворений в конце второго тома «Застольных разговоров» 
Пушкин выделил и в сентябре – октябре 1835 г. начал переводить эпиграмму 
«Жалоба» 
(«The 
Complaint»). 
Небольшое 
пушкинское 
стихотворение, 
состоящее из двух строф, «Как редко плату получает…» представляет собой 
вольный  незавершенный перевод «Жалобы» [59, т. 3, с. 470, с. 1065]. Пушкин 
еще раз обращается к теме одиночества, неоцененности поэта и к теме 
вознаграждения и благодарности за поэтический труд. И у Пушкина, и у 
Кольриджа речь идет о ничтожности наград поэта, о том, что труд поэта редко 
оценивается по заслугам: «How seldom, friend! a good great man inherits // Honour 
or wealth, with all his worth and pains! // It sounds like stories from the land of 
spirits, // If any man obtain that which he merits, // Or any merit that which he 
obtains» [92, p. 271] – «Как редко плату получает // В<еликой> д<обрый> 
чел<овек> // <…> // … в кой-то век // За все заботы и досады // (И то дивится 
всякий рад!) // Берет достойные награды // Или достоин сих наград» [59, т. 3, 
кн. 2, с. 470]. Первую строку произведения Кольриджа Пушкин записал 2 
октября в альбом Анны Н.Вульф с пометой «etc.», доказывающей то, что 
владелице альбома стихотворение уже было хорошо известно. Эта запись «How 
seldom, friend,  a good great man obtain» [59, т. 6, с. 612] соответствует черновой 
редакции первых стихов сорок шестой главы романа в стихах «Евгений 
Онегин». 
В последних строках драматического наброска «Папесса Иоанна» (1834 – 
1835) русский поэт называл ещё одно произведение Кольриджа – поэму 
«Кристабель» («Christabel», соч. в 1797 г., опубл. в 1816 г.). Пушкин 
предполагал создать на драматическом материале «поэму в стиле «Кристабель» 
(подлинник по-французски, [59, т. 7, с. 256]). Пушкина привлекали в поэме 
«Кристабель» средневековый сюжет с элементами сверхъестественного и 
особый размер (четыре ударных слога в  каждой строке при варьирующемся – 
от семи до двенадцати – общем числе слогов в стихе). 
Восприятие А.С.Пушкиным творчества поэтов «озерной школы», в 
частности Кольриджа, в 1820-е гг. напрямую связано со сложной 
диалектикой его взаимоотношений с романтизмом. Как известно, главный 
конфликт 
романтизма 
– 
конфликт 
личности 
и 
общества, 
центр 
художественной системы романтизма – личность неистовых страстей, 
человек, интеллектуально и психологически возвышающийся над обществом, 
мечтательно устремленный в будущее. Неприятие общества бездуховности и 
эгоизма, которое угрожало природе человека и его личной свободе, получило 
отражение уже в сентиментальной литературе, однако романтизм выразил 
это неприятие наиболее остро. Романтикам присуще разочарование в 
действительности страшного мира и стремление к идеалу, к совершенству, 
которое надо искать по ту сторону видимого. И именно в человеке они 
видели ту сущность, которая должна была решить эту задачу. Они 
стремились разгадать тайну человеческого бытия, обращаясь к природе, 

доверяя своему религиозному и поэтическому чувствам. Создавая свой, 
особый 
мир, 
более 
прекрасный 
и 
реальный, 
нежели 
эмпирически 
воспринимаемая 
действительность, 
романтики 
страстно 
защищали 
творческую свободу художника, его фантазию, полагая, что его гений не 
подчиняется правилам, а сам творит их. 
Пушкин 
часто 
подчеркивал 
свое 
несогласие 
с 
определениями 
романтизма, распространенными в его время: «Сколько я ни читал о 
романтизме, все не то» [59, т. 13, с. 245]. Согласно этим определениям, к 
романтизму относили «все произведения, носящие на себе печать уныния 
или мечтательности» [59, т. 12, с. 179]. Предпочтение Пушкиным 
романтизма находилось в опосредованной связи с осуждением эпигонов 
классицизма – тех, кто пишет «по всем правилам парнасского православия» 
[59, т. 13, с. 57]. Поэт утверждал, что романтическая школа «есть отсутствие 
всяких правил, но не всякого искусства» [59, т. 13, с. 102]. Пушкин относил к 
романтической литературе произведения Данте, Шекспира, Сервантеса, Лопе 
де Вега и многих других писателей, что с точки зрения его теории о том, что 
самой привлекательной чертой поэта-романтика является смелость разрыва с 
общепринятыми 
нормами 
(и 
учитывая 
многоликость 
европейского 
романтизма), было вполне объяснимым. Одна из основных тем Пушкинаромантика – свобода, с которой переплетаются мотивы заточения, изгнания. 
Пушкин связывал с понятием романтизма людей, чуждых чувствам уныния и 
разочарованности, отличающихся бурными страстями, людей, которые 
становятся участниками самых необыкновенных событий, поднимающих их 
над обыденностью. В своих романтических произведениях Пушкин 
стремился 
изобразить 
исключительные, 
контрастные 
психологические 
состояния, которые в повседневности не свойственны обычному человеку. 
Обращение Пушкина к творчеству поэтов-романтиков Вордсворта, 
Кольриджа и Саути, которые воспевали патриархальные отношения, природу, 
простые, естественные чувства, идеализировали старину, проповедовали 
христианское 
смирение, 
обращались 
к 
подсознательному 
в 
человеке, 
происходило, в основном, на исходе творческого пути великого поэта и было, 
преимущественно, вызвано не романтическими исканиями, а стремлением к 
обретению сюжетов и образов, способных в опосредованной форме передать 
мысли о жизни и судьбе. И хотя переводы фрагментов их произведений, 
осуществлённые 
Пушкиным, 
не 
относятся 
к 
числу 
его 
вершинных 
художественных достижений, однако они свидетельствуют о многомерности 
творческого диалога, неиссякаемом интересе, который проявлял великий 
русский поэт в свои зрелые годы к значительному числу произведений 
романтиков «озёрной школы». 
Пушкин не перевел ни одного произведения Кольриджа, и все же, 
обращаясь к творчеству английского поэта, он нашел оттенки, которые 
обогатили краски отечественной словесности при создании им шедевров 
национальной русской литературы. 
 
 

Вопросы и задания: 
1. С какими произведениями С.Т.Кольриджа был знаком А.С.Пушкин? 
2. Как отразилось в эпистолярии А.С.Пушкина его восприятие творчества 
Кольриджа? 
3. Какие параллели обнаруживаются в произведениях Кольриджа и 
А.С.Пушкина?  
 
 

§ 2. И.И.Козлов и С.Т.Кольридж 
(к вопросу образной интерпретации) 
 
Творчество 
английского 
поэта 
«озерной 
школы» 
С.Т.Кольриджа 
привлекло внимание русского поэта и переводчика И.И.Козлова. 
В 1823 г., обратившись к стихотворению Дж.Г.Байрона «Прощай» («Fare 
thee well! And if for ever…», 1816), Козлов перевел не только текст, но и 
эпиграф, взятый из произведения С.Т.Кольриджа «Кристабель» («Christabel», 
1792 – 1802). Несмотря на то, что поэма «Кристабель» была не завершена, 
Кольридж относил ее к числу своих наивысших достижений, что было 
обусловлено новизной творческих подходов и эстетических критериев. Имея 
предшественников среди «елизаветинцев», английский романтик вместе с тем 
искренне считал, что создал для своей поэмы новый поэтический размер, 
характеризующийся соблюдением числа ударений в стихе (их всегда четыре) и 
при 
этом 
нарушением 
чередования 
ударных 
и 
безударных 
слогов, 
варьированием их общего количества от семи до двенадцати. Тонический стих 
помогал Кольриджу точнее показать трансформацию внутреннего мира 
лирических персонажей, действующих в некоем средневековом прошлом, 
освобожденном от эмпирической реальности, одинаково независимом «от 
хронологии, от географии, от логики здравого смысла, от традиционной 
морали» [27, c. 35], а также высказать авторские мысли. 

Свой внутренний разлад с миром, личную трагедию Кольридж передавал 

в стихах о невозможности соединения утесов, однажды разделенных ударом 
грома, причем с утесами ассоциировались люди, чью «верность» отравили 
«нашептывающие языки»: «Alas! they had been friends in youth; // But whispering 
tongues can poison truth; // And constancy lives in realms above; // And life is 
thorny, and youth is vain; // And to be wroth with one we love // Doth work like 
madness in the brain. // But never either found another // To free the hollow heart 
from paining  –  // They stood aloof, the scars remaining, // Like cliffs, which had 
been rent asunder; // A dreary sea now flows between, – // But neither heat, nor frost, 
nor thunder, // Shall wholly do away, I ween, // The marks of that which once hath 
been» (С.Т.Кольридж) [83, p. 88 – 89] –  «Увы! они были в юности друзьями, // 
Но нашептывающие языки могут отравить верность, // А постоянство живет 
лишь вверху, на небесах, // И жизнь полна шипов, и юность тщетна, // И гнев на 
того, кого мы любим, // Действует, как безумие... // Но уже больше никогда, не 
находил один другого, // Чтобы освободить опустевшее сердце от страданий, –  
// Они стояли вдали, с незажившими язвами, // Как два утеса, что оторвались 
друг от друга; // Угрюмое море течет теперь между ними, // Но ни зной, ни 
холод, ни гром // Не изгладят вполне, я думаю, //   Следов   того,   что   было   
когда-то»   (подстрочный   перевод   г. Кормана) [цит. по: 49, c. 285] . 

Именно это, одно из наиболее сильных сравнений С.Т.Кольриджа, было 

взято впоследствии Дж.Г.Байроном в качестве эпиграфа к стихотворению 
«Прощай». Произведение было обращено Байроном к своей супруге, в 
девичестве 
Аннабелле 
Милбэнк 
(Annabella 
Milbanke). 
Несчастливо 

сложившаяся семейная жизнь послужила формальным предлогом для 

открытого преследования Байрона представителями высшего общества, 
недовольными выступлением поэта в палате лордов и распространением в 
списках сатирической оды. В результате Байрон порвал с женой и был 
вынужден покинуть родину навсегда, а стихотворение «Прощай», содержавшее 
крик души поэта, сожаление о потерянной любви, получило скандальную 
огласку, хотя, по-видимому, и не предназначалось для широкой публики. Тема 
когда-то единых, а затем расторгнутых стихиями двух утесов, с которыми 
сравниваются расставшиеся супруги, предложенная Кольриджем в поэме 
«Кристабель», опубликованной как раз в 1816 г., как видим, затронула Байрона. 
И хотя у Кольриджа с утесами сопоставляются не любовники, а друзья («And 
thus it chanced, as I divine, // With Roland and Sir Leoline. // Each spake words of 
high disdain // And insult to his heart’s best brother: // They parted – ne’er to meet 
again!») [83, p. 89], в целом это сравнение аллегорически характеризует 
человеческую разобщенность. 

В переводе И.И.Козлова, напечатанном в №18 «Отечественных записок» 

за 
1823 
г., 
стихотворение 
Байрона 
«Прощай» 
предстало 
элегией 

сентиментально-романтического склада – «Прости. Элегия лорда Байрона на 
разлучение супругов». Байроновский образ сильной и протестующей личности 
трансформировался у Козлова в фигуру сентиментального любовника, 
сокрушающегося о собственной судьбе, любовной неудаче. Перевод эпиграфа, 
взятого из Кольриджа, ввиду упрощения стихотворного построения и 
увеличения количества строк с четырнадцати до двадцати двух, во многом 
утратил свою образность, однако при этом был весьма близок оригиналу. 
Вместе с тем ключевые фразы Кольриджа «Но нашептывающие языки могут 
отравить верность» и «Угрюмое море течет теперь между ними», переведенные 
соответственно как «Но их злодеи разлучили» и «Их бездна с ревом разлучает», 
обрели неопределенное значение у Козлова: «Была пора – они любили, // Но их 
злодеи разлучили; // А верность с правдой не в сердцах // Живут теперь, но в 
небесах. // Навек для них погибла радость: // Терниста жизнь, без цвета 
младость, // И мысль, что розно жизнь пройдет, // Безумства яд им в душу льет. 
// Но в жизни, им осиротелой, // Уже обоим не сыскать, // Чем можно б было 
опустелой // Души страданья услаждать; // Друг с другом розно, а тоскою // 
Сердечны язвы все хранят, – // Так два расторгнутых грозою // Утеса мрачные 
стоят; // Их бездна с ревом разлучает, // И гром разит и потрясает, – // Но в них 
ни гром, ни вихрь, ни град, // Ни летний зной, ни зимний хлад // Следов того не 
истребили, // Чем некогда друг другу были» [32, c. 77]. 
Таким 
образом, 
несмотря 
на 
устойчивое 
тяготение 
Козлова 
к 
религиозным началам, выражающемся и в выборе им произведений для 
перевода, русский поэт обратил свое внимание и на вполне мирскую тему 
разлуки влюбленных, представленной в эпиграфе к стихотворению Байрона, 
взятом из поэмы Кольриджа. Также следует отметить, что перевод этого 
отрывка Козловым весьма точен в передаче идеи и формы. 
 
 
 

Вопросы и задания: 
1. Как трансформировался образ разлученных утесов, созданный 
С.Т.Кольриджем в поэме «Кристабель», в переводе элегии Дж.Г.Байрона 
«Прощай», выполненном И.И.Козловым? 
2. Какие изменения претерпели новаторский (по мнению Кольриджа) 
поэтический размер и стихотворная структура поэмы «Кристабель» во 
фрагменте, переведенном И.И.Козловым? 

3. Соответствует ли предложенная И.И.Козловым интерпретация образа 

разлученных утесов контексту поэмы Кольриджа?