Полинька

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ПОЛИНЬКА 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ПОЛИНЬКА 

Второй час дня. В галантерейном магазине «Парижские новости», что в одном из пассажей, торговля в разгаре. Слышен монотонный гул приказчичьих голосов, гул, какой бывает в школе, когда учитель заставляет всех учеников зубрить что–нибудь вслух. 
И этого однообразного шума не нарушают ни смех дам, ни стук 
входной стеклянной двери, ни беготня мальчиков. 
Посреди магазина стоит Полинька, дочь Марьи Андреевны, 
содержательницы модной мастерской, маленькая, худощавая 
блондинка, и ищет кого–то глазами. К ней подбегает чернобровый мальчик и спрашивает, глядя на нее очень серьезно: 
– Что прикажете, сударыня? 
– Со мной всегда Николай Тимофеич занимается, – отвечает 
Полинька. 
А приказчик Николай Тимофеич, стройный брюнет, завитой, 
одетый по моде, с большой булавкой на галстуке, уже расчистил 
место на прилавке, вытянул шею и с улыбкой глядит на Полиньку. 
– Пелагея Сергеевна, мое почтение! – кричит он хорошим, 
здоровым баритоном. – Пожалуйте! 
– А, здрасте! – говорит Полинька, подходя к нему. – Видите, я 
опять к вам... Дайте мне аграманту какого–нибудь. 
– Для чего вам, собственно? 
– Для лифчика, для спинки, одним словом, на весь гарнитурчик. 
– Сию минуту. 
Николай Тимофеич кладет перед Полинькой несколько сортов 
аграманта; та лениво выбирает и начинает торговаться. 
– Помилуйте, рубль вовсе не дорого! – убеждает приказчик, 
снисходительно улыбаясь. – Это аграмант французский, восьмигранный... Извольте, у нас есть обыкновенный, весовой... Тот 45 
копеек аршин, это уж не то достоинство! Помилуйте–с! 
– Мне еще нужен стеклярусный бок с аграмантными пуговицами, – говорит Полинька, нагибаясь над аграмантом, и почему–
то вздыхает. – А не найдутся ли у вас под этот цвет стеклярусные 
бонбошки? 
– Есть–с. 
Полинька еще ниже нагибается к прилавку и тихо спрашивает: 

2 

– А зачем это вы, Николай Тимофеич, в четверг ушли от нас 
так рано? 
– Гм!.. Странно, что вы это заметили, – говорит приказчик с 
усмешкой. – Вы так были увлечены господином студентом, что... 
странно, как это вы заметили! 
Полинька вспыхивает и молчит. Приказчик с нервной дрожью 
в пальцах закрывает коробки и без всякой надобности ставит их 
одна на другую. Проходит минута в молчании. 
– Мне еще стеклярусных кружев, – говорит Полинька, поднимая виноватые глаза на приказчика. 
– Каких вам? Стеклярусные кружева по тюлю, черные и цветные – самая модная отделка. 
– А почем они у вас? 
– Черные от 80 копеек, а цветные на 2 р. 50 к. А к вам я больше никогда не приду–с, – тихо добавляет Николай Тимофеич. 
– Почему? 
– Почему? Очень просто. Сами вы должны понимать. С какой 
стати мне себя мучить? Странное дело! Нешто мне приятно видеть, как этот студент около вас разыгрывает роль–с? Ведь я всё 
вижу и понимаю. С самой осени он за вами ухаживает по–
настоящему и почти каждый день вы с ним гуляете, а когда он у 
вас в гостях сидит, так вы в него впившись глазами, словно в ангела какого–нибудь. Вы в него влюблены, для вас лучше 
и человека нет, как он, ну и отлично, нечего и разговаривать... 
Полинька молчит и в замешательстве водит пальцем по прилавку. 
– Я всё отлично вижу, – продолжает приказчик. – Какой же 
мне резон к вам ходить? У меня самолюбие есть. Не всякому 
приятно пятым колесом в возу быть. Чего вы спрашивали–то? 
– Мне мамаша много кой–чего велела взять, да я забыла. Еще 
плюмажу нужно. 
– Какого прикажете? 
– Получше, какой модней. 
– Самый модный теперь из птичьего пера. Цвет, ежели желаете, модный теперь гелиотроп или цвет канак, то есть бордо с желтым. Выбор громадный. А к чему вся эта история клонится, я решительно не понимаю. Вы вот влюбившись, а чем это кончится? 
На лице Николая Тимофеича около глаз выступают красные 
пятна. Он мнет в руках нежную пушистую тесьму и продолжает 
бормотать: 

3 

– Воображаете за него замуж выйти, что ли? Ну, насчет этого 
– оставьте ваше воображение. Студентам запрещается жениться, 
да и разве он к вам затем ходит, чтобы всё честным образом кончить? Как же! Ведь они, студенты эти самые, нас и за людей не 
считают... Ходят они к купцам да к модисткам только затем, чтоб 
над необразованностью посмеяться и пьянствовать. У себя дома 
да в хороших домах стыдно пить, ну, а у таких простых, необразованных людей, как мы, некого им стыдиться, можно и вверх 
ногами ходить. Да–с! Так какого же вы плюмажу возьмете? А 
ежели он за вами ухаживает и в любовь играет, то известно зачем... Когда станет доктором или адвокатом, будет вспоминать: 
«Эх, была у меня, скажет, когда–то блондиночка одна! Где–то 
она теперь?» Небось и теперь уж там, у себя, среди студентов, 
хвалится, что у него модисточка есть на примете. 
Полинька садится на стул и задумчиво глядит на гору белых 
коробок. 
– Нет, уж я не возьму плюмажу! – вздыхает она. – Пусть сама 
мамаша берет, какого хочет, а я ошибиться могу. Мне вы дайте 
шесть аршин бахромы для дипломата, что по 40 копеек аршин. 
Для того же дипломата дадите пуговиц кокосовых, с насквозь 
прошивными ушками... чтобы покрепче держались... 
Николай Тимофеич заворачивает ей и бахромы и пуговиц. Она 
виновато глядит ему в лицо и, видимо, ждет, что он будет продолжать говорить, но он угрюмо молчит и приводит в порядок 
плюмаж. 
– Не забыть бы еще для капота пуговиц взять... – говорит она 
после некоторого молчания, утирая платком бледные губы. 
– Каких вам? 
– Для купчихи шьем, значит, дайте что–нибудь выдающееся 
из ряда обыкновенного... 
– Да, если купчихе, то нужно выбирать попестрее. Вот–с пуговицы. Сочетание цветов синего, красного и модного золотистого. 
Самые глазастые. Кто поделикатнее, те берут у нас черные матовые с одним блестящим ободочком. Только я не понимаю. Неужели вы сами не можете рассудить? Ну, к чему поведут эти... 
прогулки? 
– Я сама не знаю... – шепчет Полинька и нагибается к пуговицам. – Я сама не знаю, Николай Тимофеич, что со мной делается. 

4 

За спиной Николая Тимофеича, прижав его к прилавку, протискивается солидный приказчик с бакенами и, сияя самою утонченною галантностью, кричит: 
– Будьте любезны, мадам, пожаловать в это отделение! Кофточки джерсе имеются три номера: гладкая, сутажет и со стеклярусом! Какую вам прикажете? 
Одновременно около Полиньки проходит толстая дама, которая говорит густым низким голосом, почти басом: 
– Только, пожалуйста, чтоб они были без сшивок, а тканые, и 
чтоб пломба была вваленная. 
– Делайте вид, что товар осматриваете, – шепчет Николай Тимофеич, наклоняясь к Полиньке и насильно улыбаясь. – Вы, бог с 
вами, какая–то бледная и больная, совсем из лица изменились. 
Бросит он вас, Пелагея Сергеевна! А если женится когда–нибудь, 
то не по любви, а с голода, на деньги ваши польстится. Сделает 
себе на приданое приличную обстановку, а потом стыдиться вас 
будет. От гостей и товарищей будет вас прятать, потому что вы 
необразованная, так и будет говорить: моя кувалда. Разве вы можете держать себя в докторском или адвокатском обществе? Вы 
для них модистка, невежественное существо! 
– Николай Тимофеич! – кричит кто–то с другого конца магазина. – Вот мадемуазель просят три аршина ленты с пико! Есть у 
нас? 
Николай Тимофеич поворачивается в сторону, осклабляет свое 
лицо и кричит: 
– Есть–с! Есть ленты с пико, атаман с атласом и атлас с муаром! 
– Кстати, чтоб не забыть, Оля просила взять для нее корсет! – 
говорит Полинька. 
– У вас на глазах... слезы! – пугается Николай Тимофеич... – 
Зачем это? Пойдемте к корсетам, я вас загорожу, а то неловко. 
Насильно улыбаясь и с преувеличенною развязностью, приказчик быстро ведет Полиньку к корсетному отделению и прячет 
ее от публики за высокую пирамиду из коробок... 
– Вам какой прикажете корсет? – громко спрашивает он и тут 
же шепчет: – Утрите глаза! 
– Мне... мне в 48 сантиметров! Только, пожалуйста, она просила двойной с подкладкой... с настоящим китовым усом... Мне 
поговорить с вами нужно, Николай Тимофеич. Приходите нынче! 
– О чем же говорить? Не о чем говорить. 

5 

– Вы один только... меня любите, и, кроме вас, не с кем мне 
поговорить. 
– Не камыш, не кости, а настоящий китовый ус... О чем же нам 
говорить? Говорить не о чем... Ведь пойдете с ним сегодня гулять? 
– По... пойду. 
– Ну, так о чем же тут говорить? Не поможешь разговорами... 
Влюблены ведь? 
– Да... – шепчет нерешительно Полинька, и из глаз ее брызжут 
крупные слезы. 
– Какие же могут быть разговоры? – бормочет Николай Тимофеич, нервно пожимая плечами и бледнея. – Никаких разговоров 
и не нужно... Утрите глаза, вот и всё. Я... я ничего не желаю... 
В это время к пирамиде из коробок подходит высокий тощий 
приказчик и говорит своей покупательнице: 
– Не угодно ли, прекрасный эластик для подвязок, не останавливающий крови, признанный медициной... 
Николай Тимофеич загораживает Полиньку и, стараясь скрыть 
ее и свое волнение, морщит лицо в улыбку и громко говорит: 
– Есть два сорта кружев, сударыня! Бумажные и шелковые! 
Ориенталь, британские, валенсьен, кроше торшон – это бумажные–с, а рококо, сутажет, камбре – это шелковые... Ради бога, утрите слезы! Сюда идут! 
И, видя, что слезы всё еще текут, он продолжает еще громче: 
– Испанские, рококо, сутажет, камбре... Чулки фильдекосовые, 
бумажные, шёлковые...