Философия науки, 2004, № 10

Российская Академия Наук
Институт философии

ФИЛОСОФИЯ НАУКИ

Выпуск 10

Москва
2004

УДК 100
ББК 15.1
Ф 56

Ответственный редактор
доктор филос. наук М.А. Розов

Рецензенты
доктор филос. наук Н.В. Агафонова
доктор филос. наук Е.А. Мамчур

Ф 56 
Философия науки. Вып. 10. — М., 2004. — 249 с.

Десятый выпуск ежегодника «Философия науки» содержит три 
раздела. Первый посвящен анализу вклада Томаса Куна в историю и 
философию науки; второй — «вечной проблеме» философии — проблеме 
рациональности. Единое смысловое пространство этих разделов задано 
тем, что именно идеи Куна о революционной смене парадигм в истории 
познания и науки существенным образом повлияли на современную 
постановку вопросов о содержательном определении понятия «рациональность», фактически радикально изменив традиционно обсуждаемую 
проблематику. Третий раздел посвящен юбилею известного нашего 
философа B.C. Швырева. Здесь представлена его статья, написанная в 
жанре интеллектуальной автобиографии.

ISBN 5-201-02113-1                                                             © ИФРАН, 2004

А. П. Огурцов

Т. Кун: между агиографией и просопографией

Отношение к вышедшей в 1962 году книге Томаса Куна «Структура 
научных революций» было далеко не однозначным. Оно колебалось 
между восторженным приятием и критическим неприятием, пока не 
стало объектом одного из биографических методов, демонстрировавшего значимость объективно-социологических методов, — метода 
просопографии. Задача данной статьи — показать, как идеи Т.Куна 
становятся «общим местом», «здравым смыслом» социологии науки, а 
сам Кун — типичным представителем американской социологии науки. 
В 1990-1991 гг. имя Т.Куна выходит на второе место по цитированию 
американских философов (на первом месте Р. Рорти)1 .
Кто же такой Томас Кун? В 1943 году закончил с отличием Гарвардский университет, получил звание бакалавра естественных наук, по специальности — физик. С 1943 по 1945 годы работает младшим научным 
сотрудником в Американо-британской лаборатории в OSRD — Управлении научными исследованиями и разработками. С 1945 года аспирант 
Гарвардского университета, магистр, с 1948 года — доктор философии, 
младший член Гарвардского университета, с 1951 года — консультант 
этого же университета, затем доцент по общеобразовательной подготовке и истории науки. В 1951 году читает публичные лекции в Институте 
Лоуэлла «В поисках физической теории». В 1952 г. выходит его статья 
«Роберт Бойль и структурная химия в 16 столетии» (Robert Boyle and 
Structural Chemistry in the Seventeenth Century // Isis. XLIII, 1952. P. 12–
36. В 1954–1955 гг. Гугенхеймовский стипендиат. В 1956–1964 гг. — доцент, адъюнкт-профессор и профессор истории науки в Калифорнийском университете Беркли. В это же время выпускает книгу «Копер
ТОМАС КУН И СОВРЕМЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ НАУКИ

никанская революция: планетарная астрономия в становлении западноевропейской мысли» (The Copernican Revolution: Planetary 
Astronomy in the Development of Western Thought. Cambridge, Mass., 
1957). В 1958–1959 гг. работает в Центре общих исследований в области наук о поведении. В этот период напечатал ряд статей по истории 
физики (The Caloric Theory of Adiabatic Compression // Isis. XLIX, 1958. 
P. 132–140; Newtons Optical Papers // Isaac Newtons Papers and Letters 
in Natural Philosophy /Ed. I.B.Cohen. Cambridge, Mass., 1958. Р. 27–45; 
The Essential Tension: Tradition and Innovation in Scientific Research // 
The Third University of Utah Research Conference on the Identification of 
Creative Scientific Talent /Ed. C.W.Taylor. Salt Lake City. 1959. Р. 162–177). 
В 1959 г. выпускает статью «Закон сохранения энергии как пример 
одновременного открытия» («Concervation of Energy as an Example of 
Simultaneous Discovery» // Critical Problems in the History of Science /Ed. 
M.Clagett. Madison, Wis. 1959. P. 321–356). В этот же период выпускает 
такие статьи, как Engineering Precedent for the Work of Sadi Carnot // 
Archives internationales de histoire des sciences. XIII (1960). P. 247–251; 
Sadi Carnot and the Cagnard Engine // Isis. LII (1961). P. 567–574. С 1961 
по 1964 гг. — руководитель проекта по источникам истории квантовой 
физики. В это время он участвует в симпозиуме по истории науки и 
выпускает статью «Функция догмы в научном исследовании» (The 
Function of Dogma in Scientific Research // Symposium on the History of 
Science /Ed. A.C.Crombie. Oxf., 1961). Кун выступает преимущественно 
как историк физики. В 1961 г. печатает статью «Функция измерения в 
современной физике» (The Function of Measurement in Modern Physical 
Science // Isis. LII, 1961. P. 161–193.
В 1962 году выпускает книгу «Структура научных революций». 
В этом же году выходит его статья «Историческая структура научного 
открытия» (The Historical Structure of Scientific Discovery // Science. 
CXXXVI, June 1. 1962. P. 760–764). В 1964 г. входит в состав Совета по 
научным исследованиям в области социологии, выпускает статьи по 
историографии науки, в частности «К функции мыслительного эксперимента» (A Function for Thought Experiments // Melanges Alexandre 
Koyre /Ed. R.Taton and I.B.Cohen. Paris, 1964). В 1968 г. становится 
Президентом историко-научного сообщества (на два года) и работает в Принстонском университете. В этом же году читает лекцию 
«Отношения между историей и философией науки» в Мичиганском 
университете, которая впервые опубликована в 1977 г. в сборнике «The 
Essential Tension» («Необходимое напряжение: избранные исследования о научной традиции и изменениях»). В Международной энциклопедии общественных наук» в 1968 г. напечатал статью «История на
Т. Кун: между агиографией и просопографией

уки». В 1971 г. опубликовал статью «Отношения между историей и 
историей науки» (The Relations between History and the History of Science 
// Daedalus. 1971. Vol. 100. P. 271–304). С 1972 г. — в Институте общих 
проблем. В 1973 г. читает лекцию в Фурмановском Университете, 
которая выходит в свет под названием «Объективность, ценностные 
суждения и выбор теории» в сборнике «The Essential Tension: Selected 
Studies in Scientifical Tradition and Change» (Chicago, 1977. P. 320–339). 
В 1974 г. написал статью «По зрелом размышлении о парадигмах» 
(Second Thoughts on Paradigms // The Structure of Scientific Theories /Ed. 
F.Suppe. Urbana, 1974. P. 459–482). В 1978 г. вышла его книга «Теория 
черного тела и квантовая прерывность: 1894-1912» (Black-Body Theory 
and the quantum Discontinuity: 1894–1912. Oxf., 1978), которая посвящена генезису и первым этапам развития квантовой физики.
Обычно концепцию научных революций Куна отождествляют с 
идеей прерывности развития науки, с принципиальным отказом от 
какой-либо преемственности в историко-научном прогрессе и от поиска каких-либо механизмов устойчивости научного знания. Такого 
рода отождествление, характерное для всех «работающих» ученых, превращает концепцию Куна в концепцию «перманентной революции», 
приписывая ему мысли, которые он никогда не отстаивал. На деле 
же Кун указал на важнейшую роль догмы в истории науки, подчеркивал 
значимость «нормальной науки», обеспечивающей совокупность реальных 
достижений научного знания — решение «головоломок». Тема научной революции возникла как бы вторично. Хотя его книга названа «Структура 
научных революций», в ней не идет речь ни о структуре научной революции, ни о типах научных революций, ни о зависимости механизмов 
научной революции от ее типов. Существует разрыв между названием 
самой книги и ее содержанием, значительное расхождение между интенциями самого Куна и тем названием, которое он дал своей книге 
и которое послужило истоком многочисленных и ожесточенных 
споров между философами и историками науки. Вероятно, этим и 
объясняется тот странный факт, что, создав свою концепцию развития науки, Кун не обращается к ее категориальному аппарату ни 
в одной из своих статей, посвященных научной революции в химии, 
физике, биологии. Получается так, что на одной стороне его социологическая концепция науки, а на другой — историко-научные 
исследования, хотя предметом историко-научных интересов Куна 
всегда были периоды, приводившие к существенной трансформации 
научной теории и к взрывам научного творчества.

А. П. Огурцов

Я уже отмечал, что сама тема «научной революции» возникает 
вместе с политизацией сознания и с «революционной ментальностью», 
которая обращается к метафорам, заимствованным из политической 
практики и даже демагогии2 . Конец 50-х и начало 60-х годов были 
далеки от революционистских идеологем. Развертывалось антисегрегационное движение. В 1960 г. был изобретен лазер. В 1961 г. открыта структура ДНК. В 1962 г. произошел кубинский кризис, когда 
человечество буквально висело на волоске от мирового ядерного 
пожара. Защитники революционаристских идеалов были представлены в США небольшой группой маргиналов — «левых», марксистов, 
критиков-интеллектуалов. В идеологии наибольшей популярностью 
пользовались технократические идеи «индустриального общества» и 
критика «общества потребления» (Дж.Гелбрейт, У.Ростоу, Г.Маркузе), 
структурно-функциональная социология, представлявшая в США идеологию стабилизации сложившейся социально-нормативной системы 
(Т.Парсонс, Э.Шиллс). Ни о каких революционаристских метафорах 
и речи не могло быть, хотя левое движение не просто существовало, 
но и набирало силу3  — лишь после мая 1968 года, во время мощного 
антивоенного движения «революционная ментальность» окажется 
приоритетной. Майкл Уолцер показывает, что в США уже в начале 
ХХ века возник класс интеллектуалов — критиков, отчужденных от 
других общностей и выступающих в качестве скептиков, обличителей 
современного им общества и прорицателей будущего. Они, будучи аутсайдерами, выступали против конформистов-инсайдеров, для которых 
преданность, а не истина и справедливость образует тот социальный 
критерий, по которому интеллектуал определяет себя и свое окружение. 
Для интеллектуала «решающее значение имеет независимость критика, 
его свобода от ответственности перед государством, от религиозных 
авторитетов корпоративной власти, партийной дисциплины. Он — 
оппозиционный деятель и должен сохранять независимость, чтобы 
оставаться в оппозиции»4 . М.Уолцер приводит слова Ф.Соллерса: 
«Интеллектуалы стоят в оппозиции. По определению. Из принципа. 
По физической необходимости… Они противостоят любому большинству, равно как и всем оппозиционным силам, которые надеются 
стать большинством». Новая группа интеллектуалов — группа бунтарей 
против системы установленных и принятых конвенций и социальных 
установлений. Они не были включены ни в одно оппозиционное политическое движение, ни в один культурный консенсус. Они чувствовали 
себя отчужденными и разочарованными».Ч.Райт Миллс и К.Лэш представили свой взгляд на историю американских левых (Mills C.W. The 

Т. Кун: между агиографией и просопографией

Power Elite. N. Y., 1956; Lash C. The New Radicalism in America, 1889–
1963: The Intellectual as a Social Type. N. Y., 1967). Это был взгляд старых 
левых, подчеркивавших рост экономического и социального неравенства, необходимость борьбы с расовыми предрассудками. Ситуация 
резко переменилась к началу 60-х годов. Р.Рорти, противопоставляя 
старых и новых левых, заметил, что «американское левое движение 
возродилось в 1960 году благодаря призывам к революции, которые, к 
счастью, успеха не имели»5 . Новые левые «предпочитают не говорить 
о деньгах… Их главный враг, скорее, фигура мысли, чем фигура экономических мероприятий: образ мысли, который, как предполагается, лежит в основании эгоизма и садизма. Этот образ мыслей иногда 
называют «идеологией холодной войны», иногда «технократической 
рациональностью», а иногда «фаллалогоцентризмом»; культурные 
левые каждый год придумывают свежие прозвища»6 .
Если рассматривать идеи Куна в контексте «нового радикализма», то их можно интерпретировать как инициацию «революционной 
ментальности», как провозглашение и утверждение в сознании интеллектуалов США (и не только их) идеологии «научной революции», как 
выдвижение новых метафор, позволяющих говорить о революции хотя 
бы в одной из областей культуры — науке. Сами же эти идеи возникли 
как результат анализа генезиса науки, как осмысление ее становления 
в новоевропейской культуре, как осознание тех радикальных сдвигов, 
порожденных в науке и после возникновения науки внутри общества. 
Именно в конце 50-х — начале 60-х годов в развитых странах на месте 
«парящих» интеллектуалов возник «новый класс» негативистски и радикально настроенных, враждебных сложившемуся обществу интеллектуалов. Критицизм ментальности и эмоций этого нового «класса» был 
связан не только с формулировкой целей и норм, враждебных целям и 
нормам «властвующей элиты», но и с идентификацией с отчужденной 
субкультурой и малой группой, отделенной от «истеблишмента» и его 
стабилизирующей идеологии, отчужденной от академической, университетской науки в качестве «субкультуры постмодерна», или «ницшеанизированных левых». Уже в 1977 г. Р.Мертон обратил внимание на то, 
что идеи Куна были восторженно восприняты не только романтиками, 
стремящихся дискредитировать науку, но и самозванными адептами из 
новоявленных политических революционеров того или иного толка. 
«По-видимому, семантических обертонов слова «революция» достаточно для того, чтобы заставить отдельных самозванных политических 
революционеров завибрировать в унисон языку, если не концепции 

А. П. Огурцов

научной революции… На идеологическом и политическом уровнях 
перед нами предстает идеологический спектакль явных противников 
существующего порядка, принимающих за законную основу своих 
идеологических заявлений удачно приспособленные идеи ученого, 
который…разработал свои идеи в социально-когнитивной среде бесспорно самых элитных американских академических институтов»7 . 
В 1993 г. Д.Серль заметил, что «идеалы истины, рациональности и 
объективности, еще недавно разделявшиеся почти всеми участниками споров, теперь многими отвергаются — причем даже в качестве 
идеалов. Это — нечто новое». Чуть ниже он обратил внимание на то, 
что «в конце 60-х и 70-х годах в академическую жизнь вступили некие 
молодые люди, надеявшиеся на то, что социально-политических преобразований и реализации политических идеалов 60-х годов можно достигнуть с помощью преобразований в сфере образования и культуры. 
Во многих дисциплинах, например, в аналитической философии, они 
натолкнулись на непробиваемый и уверенный в себе профессорский 
истеблишмент, приверженный традиционным интеллектуальным ценностям. Однако в ряде дисциплин, прежде всего в тех гуманитарных 
дисциплинах, которые связаны с литературоведением… академические 
нормы оказались хрупкими, и это открыло путь новой академической 
ориентации, сформировавшейся под воздействием таких авторов, как 
Жак Деррида, Томас Кун, Ричард Рорти, в меньшей степени Мишель 
Фуко и вновь возродившийся Ницше»8 . Эта новая контракадемическая 
группа не только не притязала на научность. Они отвергали критерии 
научности и рациональности, считая себя защитниками антинаучности. Именно эта контрнаучная группа «аутсайдеров», выдвигавших 
«независимые суждения» и встававших в непременную оппозицию к 
государственной и социальной системе США, и выступила, по мнению 
Д.Серля, противниками Западной Рационалистической Традиции. 
Куна к этой группе Серль не относит. Однако, по его мнению, Кун оказал влияние на формирование такой радикальной группы. Интерпретаторы идеи Куна о несоизмеримости парадигм, о том, что каждая новая 
парадигма создает свой собственный мир, составляют неразрывную 
часть новой контрнаучной субкультуры, возникшей в США на рубеже 
60-70-х годов. Иными словами, можно сказать, что Т.Кун (может быть, 
сам того не желая) своей оппозиционностью сложившейся парадигме 
и своей идеей «смены парадигмы» дал импульс формированию новой, 
отчужденной и непременно оппозиционной группы интеллектуалов, 
отстаивавших независимость суждений, а не приверженность истине, 
отказавшихся от критериев научности и идеала объективности знания 

Т. Кун: между агиографией и просопографией

во имя консенсуса убеждений (belief) членов научного сообщества. 
Притязания на объективность трактуются отныне как замаскированное 
стремление к власти.
Если рассмотреть идеи Куна в перспективе того, что утвердилось 
в американской философии за прошедшие 40 лет, то надо сказать, 
что то «дерзкое меньшинство», о котором писал Х.Патнэм и к которому он причислял Куна, П.Фейерабенда и М.Фуко9 , перестало быть 
меньшинством, утвердило «релятивистский и субъективный подход» 
в философии науки не только в странах Европы, но и в США. Критериями литературной критики стремились заместить критерии научности. На первый план все более и более выдвигались и выдвигаются 
весьма нестрогие ценности литературной культуры. Путь западных 
интеллектуалов, согласно Р.Рорти, — от религии через философию к 
литературной критике. «Восхождение литературной критики на лидирующие позиции внутри высокой демократической культуры — постепенное и лишь полуосознанное восприятие ею той культурной роли, 
на которую сначала претендовала религия, затем наука и потом философия — происходило одновременно с увеличением доли ироников по 
сравнению с метафизиками среди интеллектуалов»10 . Как «измерил» 
Рорти увеличение доли ироников среди интеллигенции США — это 
остается далеко не ясным. Но уже в 1979 г. он полагал, что «в Англии и 
Америке философия уже заменена литературной критикой в главной 
своей культурной функции — как источник самоописания молодым 
поколением своего собственного отличия от прошлого»11 . Поворот 
философии науки к историцизму, начатый Хэнсоном, Куном, Р.Харре 
и М.Хессе, приведет к тому, что литературная критика поглотит философию науки. Более того, он именно так и интерпретирует суть идей 
Куна: «философы прошлого ошибались, претендуя на нейтральность», 
«не существует естественного порядка философского исследования», 
«нет такой вещи как «первая философия» — ни метафизики, ни философии языка, ни философии науки»12 .
Превращение идей Куна о «научной революции» в идею отказа от 
всей прошлой философии, очищения ее словаря прошлого, означало, 
что эти идеи легли на благодатную почву и принесли свои плоды — 
возник консенсус относительно того, что надо деконструировать 
прежнюю философию как метафизическую и принять все критерии 
литературной критики с ее необязательностью, полемичностью, 
ироничностью, сарказмом и гневными пророчествами. И все же надо 
сказать, «предсказание» Рорти не сбылось: традиции философии 
оказались гораздо более устойчивыми, чем ему казалось даже в конце 

А. П. Огурцов

70-х годов, а ориентация на идеалы и критерии научности сохранились 
(правда, как идеалы и критерии рациональности) и в современной 
англо-американской философии науки.
В обсуждении темы научной революции Кун не был пионером. Она 
обсуждалась и до него в американской историко-научной литературе, 
но рассматривалась лишь в контексте генезиса науки (см., например: Meldrum A.N. The Eighteenth-Centurt Revolution in Science // The 
First Phase. Calcutta. 1930; J.B.Conant. The Overthrow of the Phlogiston 
Theory: The Chemical Revolution of 1775–1789 // Harward Case Histories 
in Experimental Science. Case 2. Cambridge (Mass.), 1950; Hall A.R. 
The Scientific Revolution 1500–1800. L., 1954). На книги этих авторов 
ссылается сам Кун. Более того, одному из них, Джемсу Б.Конанту — 
тогдашнему ректору Гарвардского университета Кун посвятил книгу 
(«Джемсу Б. Конанту, положившему начало» — гласит посвящение). 
В тексте предисловия Кун назвал Конанта ученым, который «ввел меня 
в историю науки и таким образом положил начало перестройке моих 
представлений о природе научного прогресса»13 .
Книга Куна «Структура научных революций» вышла в серии 
«Международная Энциклопедия унифицированной науки», выпускавшейся Чикагским университетом (Том II, № 2). Иными словами, 
она задумывалась вполне в духе «стандартной концепции науки» с 
ее пропозициональным подходом, в котором проводилось бы различие между эмпирическим и теоретическим языками, искались бы 
правила соответствия между ними, а базисным языком мыслился бы 
язык физики. Программа «унифицированной науки», которая у нас 
более известна как программа физикализма, мыслила историю всякой 
науки как историю физикалистского языка наблюдения, а вводимый 
теоретический язык конструктов как язык, неизбежно редуцируемый 
к языку наблюдения или описания физики. Этот подход нашел свое 
выражение в исследовании Т.Куном роли догмы в истории науки, в 
осмыслении научных исследований как развертывания «нормальной 
науки». Как верно заметил Р.Рорти, «тайной надеждой всех философов науки до Куна было обладание такой перспективой на «природу 
науки», которую не сможет потрясти ни одна из будущих научных 
революций»14 . В глубине души и Кун оставался верен идее непрерывности, представленной поначалу научной догмой, затем «нормальной наукой». Но реально книга Куна сыграла принципиально 
иную роль. Прогресс науки оказался отягощен разрывами и «сменой 
парадигмы». Прервав кумулятивистскую линию в трактовке истории 
науки, эта книга не только заставила взглянуть на историю науки социологически, но и осознать ее как предприятие, совершаемое науч
Т. Кун: между агиографией и просопографией