История философии, 2001, № 8
Покупка
Тематика:
История философии
Издательство:
Институт философии РАН
Наименование: История философии
Год издания: 2001
Кол-во страниц: 187
Дополнительно
Тематика:
ББК:
УДК:
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов.
Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в
ридер.
Российская Академия Наук Институт философии ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ № 8 Москва 2001
УДК 10(09)4 ББК 87.3 И 90 Редакционная коллегия: В.А.Жучков, А.В.Панибратцев, А.М.Руткевич, Г.М.Тавризян Ответственный редактор номера: И.А.Михайлов Ученый секретарь: М.А.Архипова Рецензенты: кандидат филос. наук Ф.Н.Блюхер, доктор филос. наук В.Н.Садовский История философии. № 8. — М., 2001. — 186 с. Очередной выпуск издания посвящен философской мысли XX века. Основные темы исследовательских статей: немецкая философия во Франции, Витгенштейн, психоанализ, Гудмен, Ницше, Шпенглер. Читателя несомненно заинтересуют также публикации современных авторов: М.Маклюэна и Д.Деннета. Издание рассчитано на историков философии и всех интересующихся современной философской мыслью. ISBN 5–201–02073–9 © ИФРАН, 2001 И 90
А.М.Руткевич Немецкая философии во Франции: Койре о Гегеле* После выхода книги В.Декомба «Тождественное и иное. Сорок пять лет из истории французской философии (1933–1978)» представление о том, что на протяжении более половины ХХ столетия французы говорили языком немецкой философии стало общим местом: «смену вех» видели лишь в том, что от языка «трех Н» (Husserl, Hegel, Heidegger) в 60е годы перешел переход к языку Маркса, Фрейда и Ницше. Разумеется, эта характеристика верна лишь отчасти и относится прежде всего к парижской интеллектуальной среде. Во Франции существует и традиционная критика немецкой мысли, которая была характерна для французских интеллектуалов первой трети ХХ века, причем в ту эпоху не было большой разницы между интерпретациями университетских философов, вроде Л.Брюнсвика, и основателя «Аксьон франсез» Ш.Морраса. Во времена Первой мировой войны французские интеллектуалы писали статьи и подписывали манифесты, в которых немецкая философия (тогда Фихте и Гегель)1 обвинялась в том, что ее следствием стал германский милитаризм и империализм. Впоследствии — дабы картина появления «тоталитаризма» стала более полной — в этот список добавили Маркса. Словосочетание «немецкая идеология» и ранее вырывалось из исторического контекста и применялось для обозначения «тоталитарного» наследия (достаточно вспомнить «Бунтующего человека» Камю), но тот же Ш.Моррас видел в «неИССЛЕДОВАНИЯ * Данная работа выполнена в рамках проекта INTAS № 9720925.
мецкой идеологии» источник социализма и анархизма. Применительно к Гегелю на 1930 г. практически все французские интеллектуалы — как левые, так и правые — считали, что речь идет о романтическом философе, опровергнутом развитием научного знания и сохранившим свое влияние лишь потому, что это отвечает интересам германского милитаризма. Но за короткое время ситуация изменилась, и к 1945 г. «Гегель стал вершиной классической философии и истоком всего самого совершенного»2 . Декомб совершенно оправданно начинает историю этого проникновения немецкой мысли с курса лекций А.Кожева в Практической школе высших исследований, поскольку именно им Гегель был прочитан через Хайдеггера, Ницше и Маркса, но забывает о том, что основные идеи «Введения в чтение Гегеля» Кожев получил от своего друга А.Койре (равно как и пост в указанной школе на время командировки Койре в Каир). Вообще стоит заметить, что русские эмигранты сыграли значительную роль в ознакомлении французской публики с немецкой философией. Они получали философское образование в Германии, сохраняли свои связи с этой страной, тогда как у большинства французских философов эти связи оборвались — интеллектуалы хоть Германии, хоть Франции в 1914–18 гг. наговорили и написали друг о друге массу небылиц3 . Койре был учеником Гуссерля, Кожев защищал свою диссертацию в Гейдельберге под руководством Ясперса, а потому они вовсе не были склонны записывать всех немецких философов в «милитаристы». Были и другие русские эмигранты, хорошо знакомые с немецкой мыслью. В 1928–1930 гг. курсы лекций в Сорбонне читал Ж.Гурвич — в 1930 г. он выпустил написанную на их основе книгу4 , в которой внимание уделяется прежде всего изменению послевоенной интеллектуальной атмосферы. Он пишет о кризисе неокантианства, о его преодолении Гуссерлем, Шелером, Гартманом и Хайдеггером. Гурвич перевел хайдеггеровское Dasein как «экзистенция», а Daseinsanalytik как «экзистенциальный анализ» — быть может, одним из читателей этой книги в то время был Сартр. Любопытны проводимые Гурвичем сопоставления Хайдеггера с Бергсоном и Гегелем, ибо в «Бытии и времени» он видел синтез иррационализма и диалектики. Но сам Гурвич, получивший до революции образование в Германии и защитивший диссертацию по философии Фихте, в это время начинает конструировать здание своей социологической доктрины. Впоследствии он, по свидетельству его ученика К.Лефора, вообще Немецкая философии во Франции: Койре о Гегеле
резко отрицательно характеризовал современную немецкую философию. Да и на то время его книга не оказала значительного влияния хотя бы потому, что Гегелю и Хайдеггеру он противопоставляет диалектику Фихте, в которой он еще видел вершину развития мировой философии. Куда большее влияние оказал небольшой круг лиц, регулярно встречавшихся в Париже для обсуждения философских проблем. Об этом можно прочитать в «Мемуарах» Р.Арона, который не только посоветовал своему «маленькому приятелю» Сартру поехать в Германию, но и написал в те годы несколько книг, знакомящих французов с немецкой философской, социологической и исторической мыслью. Можно даже сказать, что социология М.Вебера и немецкий историцизм приходят во Францию благодаря усилиям Арона5 . Он отмечает, что определяющее влияние на него оказали три эмигранта, с которыми он в то время регулярно встречался — А.Койре и А.Кожев из России, Э.Вейль — из Германии. Если учесть, что и Кожев, и Вейль прославятся впоследствии своими трудами о Гегеле, то можно сказать, что именно в этом кругу рождалось французское неогегельянство. Но ведущей фигурой среди встречавшихся тогда философов был Койре: он был не только старше остальных на десяток лет, но обладал и немалым авторитетом, правда, не в той области, с которой его имя связывается ныне. Гегельянцем Койре не был, однако его интерпретация Гегеля в нескольких статьях начала 30х гг. оказалась решающей и для французского неогегельянства, и, опосредованно, для французского экзистенциализма. Но перед тем, как перейти к рассмотрению этих статей, следует дать краткий очерк интеллектуальной биографии Койре. Разумеется, он не будет полным, так как историконаучные труды его относятся к следующему периоду его творчества. Александр Владимирович Койранский родился в Тифлисе, учился в гимназии сначала в родном Тифлисе, затем в РостовенаДону. Отец его разбогател, будучи торговцем «колониальными товарами», а впоследствии успешно вкладывал деньги в бакинскую нефть. Тем не менее, еще в последнем классе гимназии Койре стал социалистом, примкнул к партии эсеров и в 1905 г. был арестован за распространение листовок. Существует и другая версия: близкий друг Койре, Р.Якобсон, однажды сказал, что арест Александра был связан с подготовкой покушения на губернатора. Во всяком случае, Койре провел в тюрьме более полугода, где не только подготовился к выпускным экзаменам, А.М.Руткевич
но также прочел «Логические исследования» Гуссерля, что и определило его дальнейшую судьбу. Он оставил революцию ради философии и математики и поехал учиться в Германию. В Геттингене он слушал лекции Гуссерля и Гильберта, осваивая труды Фреге и Рассела, Цермело и Пеано. В центре его внимания были парадоксы теории множеств, и первая его статья была посвящена теории чисел Рассела (вышла в свет пофранцузски в 1912 г.). Все ранние феноменологи находились под влиянием первого тома «Логических исследований» (в 1912 г. математической логикой занимался даже Хайдеггер), но Койре в своей диссертации настолько последовательно проводил идеи в духе платонизма, что Гуссерль, только что выпустивший свои «Идеи» и отошедший от прежнего платонизма, отказался стать его научным руководителем (Doktorvater)6 . Переход Гуссерля на позиции трансцендентального идеализма вызвал недоумение у многих его последователей (прежде всего, из «Мюнхенского кружка»), считавших центральным тезисом феноменологии «к самим вещам» и придерживавшихся онтологического реализма7 . Койре, хорошо знакомый с Райнахом, также не считал переход к трансцендентальному идеализму необходимым следствием феноменологического метода. Он признавал только «эйдетическую» редукцию и отвергал «трансцендентальную». В известном письме Шпигельбергу он через полвека писал, что влияние на него Гуссерля ограничивается критикой психологизма и релятивизма: «Я унаследовал от него платоновский реализм, от которого сам он отрекся; равно как антипсихологизм и антирелятивизм... Вероятно, сам он сказал бы, что это очень далеко от понимания смысла феноменологии как философии, что я никогда ее не понимал. Думаю, он лучше всех прочих знал, что на самом деле означает «феноменология»»8 . В том же письме Койре замечает, что трансцендентальное эго заменило Гуссерлю Бога или Weltgeist, и весь интерес сместился к конституирующим актам сознания; самого Койре, как феноменолога, интересовало не конституирующее предмет сознание, но сам предмет, который трансцендентен, а потому лозунг «к самим вещам» остался для него определяющим даже тогда, когда Гуссерль стал трансценденталистом. Предмет нельзя подменять субъективными актами эго, «сущностные связи» (Wesenszusammenhange) априорны и существуют и в том случае, если их никто не воспринимает. Иными словами, Койре был сторонником реализма и даже платонизма, что хорошо видно по его историконаучным трудам. Немецкая философии во Франции: Койре о Гегеле
Феноменологическая выучка Койре ощутима скорее в его трудах по истории религии, когда он стремится беспредпосылочно описать Lebenswelten Вайгеля, Парацельса или Бёме. Хотя Койре неоднократно навещал Гуссерля в 20е гг., был инициатором приглашения учителя в Париж в 1929 г. и устно переводил для французской аудитории его лекции (получившие название «Картезианские размышления»), синтез феноменологии с трансцендентализмом он сам считал чемто невозможным и ненужным. Личным контактам с Гуссерлем это ничуть не вредило, более того, в 30е гг. Койре предпринимал усилия с целью помочь Гуссерлю эмигрировать из нацистского рейха. Не прерывались и его контакты с «мюнхенцами». Вообще роль Койре в распространении феноменологии во Франции была чрезвычайно велика. В 1931 г. он основал журнал «Философские исследования» (Recherches philosophiques), который был призван знакомить французов с немецкой философией того времени, но реально знакомил, прежде всего, с феноменологией9 . Койре продолжил свое философское образование во Франции, где он с 1912 по 1914 гг. слушал лекции Бергсона, Брюнсвика, Дельбоса и Пикаве и готовил под руководством последнего диссертацию об онтологическом доказательстве бытия Бога у Ансельма Кентерберийского. Ее защите воспрепятствовала война. Койре добровольцем вступил во французскую армию и, судя по полученным наградам (Croix de Guerre, Croix de SaintGeorges) воевал он храбро. В 1916 г. он перевелся на русский фронт и принимал участие в боевых действиях вплоть до октября 1917 г., а затем принял участие в гражданской войне. Как член партии эсеров дрался он прежде всего с «красными», но бывали случаи, когда столкновения происходили и с «белыми» — информацией об этом периоде жизни Койре сегодня во Франции никто не располагает (близкие родственники умерли, а с прочими он воспоминаниями не делился). В конце 1919 г. Койре покинул Россию уже навсегда и в 1922 г. получил французское гражданство. Связей с русской эмиграцией он почти не поддерживал, хотя оставался «своим», писал статьи для русских газет10 , а среди его слушателей в Практической школе высших исследований было много эмигрантов, читал также лекции в русском университете в Праге. В 20е гг. он пишет книгу «Философия и национальная проблема в России начала XIX века», ряд статей поанглийски для «Slavonic Review» о Киреевском, Герцене и других мыслителях первой половины XIX века. Но философская мысль эмигА.М.Руткевич
рантов ему была чужда: хотя в то время он читал курсы лекций по истории религиозной мысли, сам он был, судя по всему, если не атеистом, то агностиком, да еще и рационалистом, получившим серьезную математическую и естественнонаучную подготовку. Спиритуализм интересовал его как историка, но собственные позиции Койре были крайне далеки от того, что писали в те годы русские философыэмигранты. Конечно, в эмиграции были не только спиритуалисты. Неокантианец С.Гессен написал положительную рецензию на книгу Койре об Ансельме. Но куда более характерной была рецензия Бердяева («Путь», 1930) на книгу о Бёме. Известно, что сам Бердяев был большим почитателем Бёме, а потому похвалы Койреисследователю соединились у него с язвительной критикой: «Уже сам по себе тот факт, что Койре написал пофранцузски книгу о Бёме, означает преодоление чудовищной трудности, виртуозность. Бёме почти непередаваем на французском языке и всетаки Койре сделал его доступным французам... И всетаки между миром систематизирующей и рационализирующей мысли Койре и миром самого Бёме, данного в примечаниях, существует несоизмеримость, это — разные миры. Остается непонятным, почему Койре написал книгу о Бёме, это остается внутренне немотивированным, необязательным, как будто бы не отвечающим никакой потребности автора..., остается неизвестным, что значит Бёме для автора». Такого рода вопросы не являются неуместными, когда речь идет о религиозной философии. Ответ на эти недоуменные вопросы Койре дал впоследствии, связав исследования истории религии с историей науки — в основании как веры, так и знания лежат онтологические предпосылки. Стоит сказать, что работы 20х гг. по истории религии прямо связаны именно с онтологическим аргументом: Койре выпустил книги об Ансельме и Декарте (это его французские диссертации в Практической школе высших исследований и в Сорбонне, защищенные в 1922 г., хотя работа над ними началась еще до войны под руководством Пикаве). В 1922–24 гг. Койре принимал участие в семинарах Э.Жильсона, с которым его связывала впоследствии многолетняя дружба. После смерти Пикаве в 1922 г. Койре занимает его пост в Vой секции Практической школы высших исследований11 . Курсы лекций по истории религии Койре должен был читать уже потому, что работал именно в Vой секции: хотя некоторые из них были посвящены религиозным движениям (гуситам, хлыстам, сектам эпохи Реформации), в большинстве Немецкая философии во Франции: Койре о Гегеле
своем эти курсы были посвящены религиозной мысли — различным вариантам немецкого мистицизма (Франк, Вейгель, Парацельс, Бёме, Баадер) и немецкой спекулятивной философии (Шлейермахер, Фихте, Шеллинг, ранние работы Гегеля). Монография о Бёме и сборник статей «Мистики, спиритуалисты, алхимики Германии ХVI века» были итогом его исследований в этой области. К истории науки он обращается только в 30е гг., но вплоть да 50х гг. историконаучные и историкорелигиозные его курсы сочетаются друг с другом. Например, в 1931–32 гг. в программе значились курсы о Сковороде, Копернике, Тихо Браге, Николае Кузанском; в 1932–33 гг. — о Николае Кузанском и Гегеле, а в 50е гг. теодицея Лейбница рассматривалась в связи с его логикоматематическими трудами. Труды по истории науки принесли Койре известность, прежде всего в США, где он руководил «Свободным университетом» в начале 40х гг.: тогда многие ведущие французские ученые оказались в эмиграции. Койре выполнял в США поручения ДеГолля, а среди его публикаций имеется рецензия на книгу о Де Голле12 . Научная и педагогическая деятельность Койре в эмиграции имела политическое значение — об этом свидетельствует хотя бы опубликованное в американских газетах приветственное письмо президента Рузвельта, в котором говорилось о заслугах Койре в сохранении европейской науки и культуры. Заслуживают внимания некоторые его публикации того времени, например статья «Размышления об обмане», в которой речь идет о «технологии лжи» любого тоталитаризма (не только гитлеровского)13 . Именно Койре познакомил в НьюЙорке ЛевиСтросса с Якобсоном, поспособствовав рождению французского структурализма. Общение с американскими специалистами по истории науки дает толчок развитию этой дисциплины в США, тогда как работа Койре в 50е гг. в Чикагском университете оказала влияние на формирование целого ряда исследователей. Стоит сказать, что во Франции его труды не оказали столь значительного воздействия. Дело здесь не только в том, что история науки в качестве дисциплины (как понимал ее Койре) не вписывалась в существующие университетские структуры — ктото назвал Койре le grand marginal du systeme universitaire fransaise. История науки во Франции уже существовала со времен Дюгема, но она была позитивистской и узкой: историей химии занимались химики, историей физиологии — физиологи и т.д. К тому же во Франции научный мир тысячами нитей связан с полиА.М.Руткевич
тическим истеблишментом, а у Койре отношения с ним, так сказать, не сложились. Его близость Де Голлю в 50е гг. была в IVой республике фактором скорее отрицательным. Существует ряд документов, свидетельствующих о совместных усилиях ряда ученых и политиков по дискредитации Койре, дабы не пропустить его на выборах в профессора Коллеж де Франс14 . В результате, профессором был избран историк философии М.Геру, а Койре на десять лет уехал в Чикаго. Хотя бы коротко нужно сказать об исходных посылках Койре как историка науки, философии и религии. Собственную позицию он не раз именовал «платонизмом», но, применительно к внешнему миру, — это разновидность «реализма». В истории сменяются «жизненные миры», в которых наука связана с религией, философия с искусством, политика с поэзией и т.д. Все они вписаны в единый «мир», составляют сущности, которые не меняются оттого, что в разные эпохи они поразному улавливаются людьми. Уже то, что мы способны постигать прошлые опыты познания и освоения мира и сравнивать их друг с другом, говорит нам о неизменности сущностных связей. Разумеется, наука имеет дело с фактами и через них постигает сущности, но позитивизм (или эмпиризм вообще) дает совершенно неверную картину как самой науки, так и ее истории. Именно эта критика позитивизма в философии науки оказала серьезное влияние на американских историков науки (включая Т.Куна, прямо писавшего о влиянии на него работ Койре). Однако от американских философов науки Койре отличает интерес к связям научной теории с религиозными и онтологическими концепциями. Наше сегодняшнее разграничение «науки» и «ненауки» не соответствует аналогичным разграничениям, проводившимся в прошлом; поэтому историк должен «брать в скобки» то, что ныне считается самоочевидным. Наука прошлого должна быть вписана в свое время, нужно реконструировать интеллектуальный «пейзаж» эпохи. Позитивистов Койре критикует за то, что они говорят о влиянии философии и теологии на науку лишь с тем, чтобы заявить о негативном их воздействии, о бесплодии античной и средневековой науки, которая либо еще не отделилась от философии, либо стала «служанкой богословия». Они прославляют научную революцию XVII в. за то, что та освободила науку от спекулятивных предпосылок и уничтожила притязания умозрительной философии на место «царицы наук». Против этого Койре утверждает, что научная мысль никогда не Немецкая философии во Франции: Койре о Гегеле