Клад

Д.Н. Мамин-Сибиряк  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

КЛАД 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

КЛАД 

I 

 
В уездном городе Кочетове «Сибирская гостиница» пользовалась плохой репутацией, как притон игроков и сомнительных сибирских «человеков», каких можно встретить только в сибирских 
трактовых городах, особенно с золотых промыслов. Чистая публика избегала останавливаться в номерах «Сибирской гостиницы», но навертывались иногда проезжающие, попадавшие в эту 
трущобу по неведению. Днем в гостинице всегда было тихо, но 
жизнь закипала по вечерам, и далеко за полночь окна гостиницы 
светились огнями: темные сибирские человеки играли в карты, 
кутили на чужие деньги и весело хороводились с подозрительными женщинами. Общая зала всегда оставалась пустой – сибирская публика еще не привыкла к трактиру, и только в бильярдной 
громко щелкали шары, точно открывалась и закрывалась какая-то 
громадная пасть, лязгавшая вершковыми зубами. Старик-маркер, 
в войлочных туфлях и длинном дипломате неопределенного цвета, разбитой старческой походкой шмыгал около бильярда и, считая очки, монотонно повторял недовольным тоном: 
– Сорок семь и двадцать четыре… двадцать четыре и сорок 
семь! 
Это был мрачный субъект с испитым, желтым лицом и моргавшими серыми глазами. Он часто морщился, потому что простуженные ноги давали себя чувствовать при каждом неловком 
шаге. Да и руки тоже болели у старика – сказывался старческий 
ревматизм. Коротко остриженные седые волосы покрывали угловатую голову, точно серебряной щетиной, а когда старик упорно 
глядел на кого-нибудь своими маленькими глазками – редкий 
выносил этот волчий взгляд. 
– Чего уперся глазами-то, старый черт!.. – ругались самые отпетые бильярдные завсегдатаи. 
Старик презрительно улыбался и машинально выкрикивал 
свои маркерские цифры. Не одну тысячу верст сделал он, ходя 
около бильярда, а еще в силах и может ответить за любого молодого. Широкая сутулая спина и длинные руки говорили о недюжинной силе, когда-то сидевшей в этом износившемся старом те
2 

ле; но что было, то прошло, а теперь старый маркер все ходил 
около своего бильярда, как манекен. Прислуга в гостинице не 
любила его за неуживчивый нрав, но хозяин его держал как ловкого человека на всякий случай – он и из беды выручит и других 
не выдаст. Вообще серьезный был старик, видавший виды, не то 
что остальная трактирная прислуга, набранная с бору да с сосенки. Звали старика Галанцем – эту кличку он принес с собой в Сибирь из Расеи. Кто он такой и откуда – никто не знал, да никто и 
не интересовался: просто маркер Галанец – и все тут. Только когда старика сердили, он говорил: 
– Эх, вы, варнаки сибирские!.. 
– А ты как в Сибирь попал, дедка? 
– Я? Я – другое… Я по своему делу попал, а не по кнуту. Помирать в Расею пойду… Надоело мне и глядеть-то на вас, варнаков. 
После каждого такого объяснения Галанец делался особенно 
мрачен и ходил около своего бильярда темнее ночи. Разве они, 
холуи, могут что понимать? Он, Галанец, с полковниками в аглецком клубе играл… да. Меньше полковника туда и хода не было, а это что за публика, и публика холуйская, и прислуга тоже. 
Никакого обращения не понимает, потому что настоящего никто 
и не видал. Эх, кабы ноги Галанцу да прежний вострый глаз, бросил бы он давно эту немшоную Сибирь!.. Так, видно, на роду было написано, чтобы с холуями валандаться… От судьбы не уйдешь. Своих гостей старик презирал от всего сердца: разве это 
настоящие господа, – так, шантрапа разная набралась. Каждый 
норовит на грош да пошире – одним словом, варнацкая публика. 
Тускло горят лампы в бильярдной. В буфете стенные часы 
пробили одиннадцать. Галанец ходит с машинкой в руках чуть не 
с обеда. Ноги у него сегодня особенно ноют – чуют, видно, ненастье старые кости. На беду игроки навязались неугомонные: Вася 
и проезжий адвокат. Оба играют хорошо, но Галанец следит за 
игрой с презрительной улыбкой: разве так играют? 
– Смотри, распухнет шар-то! – дразнит адвокат Васю. 
Вася надувается, краснеет и, выцелив шар кием, делает промах. Каждая неудача заставляет его отплевываться. Он в смятой 
крахмальной рубашке и потертом пиджаке, на ногах туфли, как и 
у маркера, – барыня, значит, осердилась и арестовала сапоги. 
Молодое, румяное лицо Васи хмурится, и он сердито взмахивает 
своей шапкой белокурых кудрей. Этот Вася настоящий мучитель 

3 

для Галанца: как свяжется с кем играть, так и не уйдет, пока огней не погасят. И зачем только живет человек в «Сибирской гостинице»? Приехал с какой-то барыней да и околачивается третью 
неделю, а прислуга шу-шу, шу-шу… Оказалось, что Вася состоит 
при барыне аманом и чуть что напроказит, она сапоги с него снимет, а потом не велит обеда подавать. Сама запрется в своем номере и на глаза его не пускает. Целый день так-то Вася и перебивается в бильярдной, а прислуга смеется над ним же. 
– Что, Вася, ножки, видно, заболели?.. 
– А ну вас к черту! – огрызается он. – Я вот ее задушу, тогда 
узнает, какой я человек… А сапоги – плевать. В туфлях еще свободнее. 
Прислуга смеется, а Вася как ни в чем не бывало только башкой трясет, как хороший коренник. Барыня держала его в ежовых 
рукавицах. Да и было кому держать: высокая, здоровая, как есть в 
настоящем соку. Из номера она редко показывалась, и то больше 
по вечерам. Наверно, убежала от мужа с молодцом да и гарцует в 
свою бабью волю – так решила номерная прислуга. Мало ли народу околачивается в номерах – всякие и барыни бывают. Вася 
унижался до того, что выпрашивал у швейцара сапоги, а у официантов занимал по двугривенному. 
Итак, Вася играет с адвокатом. Сначала он проигрывал, но, затянув партнера, кончил партию несколькими ударами, как делают ярмарочные жулики. 
– Не вредно, – похвалил Галанец, прищуривая от удовольствия 
глаза. – Ловко сыграно. 
– А ты как меня понимаешь, Галанец? – хвастался счастливый 
успехом Вася. – Не смотри, что я в туфлях сегодня… Тебе дам 
десять очков вперед. 
– Подавишься… 
– Я? Давай, сейчас намочу тебе хвост, старому черту… 
Проигравшийся адвокат был рад отвязаться от партнера и тоже принялся поджигать старого маркера. Положим, этот адвокат 
был прохвост и, проживая в гостинице, занимался больше всего 
обыгрыванием захмелевших купеческих сынков, но старому Галанцу показалось обидно, что над ним смеются такие прохвосты, – они задели его за живое место. «Ах вы… шильники!» – ругался старик, молча выбирая кий. Он редко играл, но теперь нельзя было отказаться. 

4 

– Если обыграешь Ваську, закладываю рубль, – поощрял адвокат, усаживаясь на диван. – Да нет, где тебе, Галанец… 
– Я могу даже закрыть левый глаз, – хвастался Вася, выпячивая грудь колесом. – С одним правым глазом буду играть. 
– Ах вы, шильники!.. – ругался Галанец, размахивая кием. – 
Да я в аглецком клубе играл в Петербурге… с полковниками… 
Там меньше полковника не полагается, а не то чтобы какаянибудь шантрапа. Чему смеетесь, желторотые! 
Рассерженный Галанец сначала сделал несколько промахов, 
но потом успокоился и кончил партию с треском, как играют 
только старые маркеры. Вторую партию он кончил почти «с кия», 
не давая партнеру дохнуть. 
– Ах, ты… сахар!.. – ругался Вася, разбитый в пух и прах. 
В это время Галанец только хотел сделать шара, но остановился, посмотрел на Васю сбоку и спросил: 
– Как вы сказали, сударь? 
– Я говорю: сахар… 
У Галанца задрожал в руке кий. Он еще раз посмотрел на Васю и уже вполголоса прибавил: 
– Карпу-то Лукичу сынком приходитесь?.. 
– А ты почему знаешь? 
– Да поговорка-то ихняя… Помилуйте, как мне-то этакого 
слова не знать? То-то я все присматриваюсь к вам: лицо знакомое, а узнать не могу. А вот поговорку-то узнал… 
Вася был сконфужен этим открытием и только таращил глаза 
на маркера. 
– Ну, что же вы остановились? – спрашивал адвокат. 
– Не могу… устал… – бормотал Галанец, бросая кий. 
 

II 

 
Ночью в каморке Галанца долго светился огонь. Каморка была 
крошечная, как нора, где-то под лестницей в номера, но все-таки 
свой угол, где сам большой, сам маленький. В углу на столе горела дешевая жестяная лампочка, и тут же стояла бутылка с водкой. 
Вася сидел на стуле, облокотившись руками на стол, а Галанец 
кружился по комнате. 

5 

– А про Поцелуиху слыхали? – спрашивал старик. 
– Это где клад-то? 
– Шш!.. – зашипел старик, поднимая руку. – Что вы, Василий 
Карпыч, еще, пожалуй, услышат… Не таковское это дело, сударь. 
Вася засмеялся и махнул рукой. Это движение обидело старика, но это было минутное чувство, которое сейчас же сменилось 
чем-то таким любовным и ласковым… Галанец все смотрел на 
него, вздыхал и время от времени повторял: 
– Эх, Василий Карпыч… а?.. Вася… Ведь еще малюточкой, 
можно сказать, на руках тебя нашивал, и вдруг… Эх, Вася, Вася, 
нехорошо! Так нехорошо, что и не выговоришь… Какое уж это 
занятие – в аманах при барыне состоять! Наши-то холуи зубы 
моют-моют, даже со стороны тошно слушать. 
– Замотался я… ослабел… – шептал Вася со слезами на глазах. – Сам себя презираю… Хошь бы в маркеры куда поступить. 
Уеду куда-нибудь подальше и поступлю… А то что же это за мода: чуть прогулял лишний час, она и сапоги долой. 
– Да кто она-то, дама-то твоя? 
– А исправничья дочь, исправника Чистого… 
– Это Галактиона Павлыча?.. Ах, боже мой, боже мой!.. Как 
сейчас его вижу, голубчика… Значит, дочка она ему-то? 
– Родная дочь… Она замужем, только уж очень избалована: 
если у мужа денег нет, Анна Галактионовна и уедет. 
– А он-то как же, муж-то? 
– Ну, он деньги и добывает, а как добудет – она и воротится. У 
ней своих много, ну и дурит… Мужа в черном теле держит. Я 
выпью, дедка. 
– Пей, голубчик… Ах, какое дело, какое дело!.. И даже в умето не представишь себе… Ежели бы такая дама подвернулася покойнику Карпу Лукичу, да он бы ее узлом завязал. Вот какой был 
человек необыкновенный… А вы, Василий Карпыч, насчет сапог 
не сумлевайтесь; мы это в лучшем виде оборудуем. Ах, какое дело, какое дело!.. 
– Мне вот только выпить, я ее убью, змею… 
– Зачем убивать, Васенька… Пусть ее поживет: не ты, так другой найдется. Наскочит на такого хохоля, что овечкой сделает… 
Ну, да это все пустое. Погоди, оборудуем… Вот что, Вася, ты не 
ходи туда, в номер, а ночуй здесь, у меня. Я на полу прилягу, а ты 
на кровать… 
– А она искать меня будет. 

6 

– Пусть поищет… А то я и сам схожу к ней. С полковниками 
разговаривал, небось, тоже в зубах у нас не завязнет. Так прямо и 
скажу: я и папеньку вашего Галактиона Павлыча даже весьма 
знал, уж вы извините, а это не порядок… 
– Ну? 
– А то как же, Вася? В женскую, мол, вашу часть я не вхожу, а 
свою мужскую могу понимать и даже превосходнее других прочих. 
– Нет, ты не ходи: плевать… Пусть ее разорвет со злости. 
Вася обрадовался предложению Галанца и сейчас же улегся на 
его кровать. Он даже улыбался при мысли, как будет рвать и метать Анна Галактионовна, э, плевать, пусть лопнет! Правда, кровать у Галанца, вымощенная из старых досок, гнулась и трещала 
под ним, да и ноги пришлось согнуть, но все-таки лучше, чем 
слушать там, в номере, попреки да ругань. Старик в это время успел устроиться на полу, охая и покряхтывая. Он потушил свою 
лампочку и долго ворочался на своем жестком ложе. 
– Василий Карпыч, вы спите? 
– А… нет, не сплю… – бормотал впросонках Вася. – А что? 
– Да так… Вот лежу и про клад все думаю. 
– Про какой клад? 
– А на Поцелуихе. 
– И не думай лучше: ничего не придумаешь. Отец в землю от 
этого клада ушел… 
– Ах, боже мой, кому ты сказываешь-то, Вася? Ты меня бы 
спросил лучше, как это самое дело было… Да. Тебя еще тогда и 
на свете не было… 
– Рассказывай… 
Пауза. Старик пошарил рукой по полу, угнетенно вздохнул и 
сел. Его старые глаза через окружавшую ночную темноту глядели 
вдаль, далеко, на то, что случилось тридцать лет назад. Ах, как 
все это было давно, и вместе точно все случилось вчера! 
– Я тогда в аглецком клубе маркером служил, – начал старик, 
разводя руками. – Ну, а «Дрезден» в Конюшенной – модные номера так назывались. В «Дрездене» у меня швейцар был знакомый. Так вот этот швейцар – Никитой его звали – и приходит ко 
мне этак с утра, когда еще господа в номерах спали. «Григорий, – 
говорит, – дело до тебя есть». «Какая-такая потребность случилась?» – говорю я. «А такая, – говорит, – не вдруг и выговоришь…» Говорит это, а сам смеется. Хорошо. Ну, он и рассказы
7 

вает: приехали, грит, в «Дрезден» два господина, не то, чтобы настоящие господа, да и к купцу нельзя применить. Заняли, грит, 
лучший номер и сейчас спать; целые сутки спали. Мы уж, грит, 
хотели полиции объявлять, ну, а они в этот раз и проснись. Потребовали самовар, водки и закуски. Фициант подает им все в порядке, как следует порядочным господам, а они его на смех подняли. «Ты, – грит, – за кого нас принимаешь?» Всю эту номерную 
закуску назад, а заказали себе целое блюдо телячьих почек и четверть водки. «Это, – грит, – по-нашему, по-сибирски»… Ну, обнаковенно, прислуге это самое дело удивительно, а управляющий 
даже сконфузился, потому в «Дрездене» первые господа останавливаются, а тут сразу такое безобразие. Однако все исполнили… 
Что же ты думал, они вдвоем целую четверть выпили и целое 
блюдо почек оплели, а сами даже ни в одном глазу. Люди как 
люди. Повременили малое место и заказали обед, за обедом опять 
пили всячины, а сами опять ни в одном глазу. После обеда посылают за мной, чтобы я ложу им в оперу достал. «Как, – говорит 
Никита, – записать прикажете в кассе?» «Граф Кивакта и князь 
Эншамо1 – так и запиши». Ну, Никита добыл им билет, вечером 
они поехали. Там уже капельдинеры встречают по-своему: ваше 
сиятельство, пожалуйте… Хорошо. Прослушали они одно действие, сходили в буфет, а потом и заснули в ложе-то. Натурально 
вся публика на них воззрилась… Сейчас капельдинер разбудил 
их и говорит: «Так и так, ваше сиятельство, никак невозможно, 
чтобы спать в театре». А те ему: «За свои-то деньги нельзя?» «Уж 
это как вам будет угодно, а только начальство… порядок…» Тогда они встали и ушли, а Никиту на другой день опять в театр: 
откупи нам эту самую ложу на целый месяц. Хорошо… Вася, да 
ты никак спишь? 
– Нет, не сплю… Кто же это такие были? 
– А ты слушай… Откупили они ложу в театре, а сами опять 
призывают Никиту и прямо подносят чайный стакан водки. Никита и в рот этого вина не брал, да и должность у него такая, чтобы всегда быть в аккурате. «Не могу, – грит, – ваше сиятельство…» «А ежели, – грят, – не можешь, так пошли кого поумнее 
себя». Ну, один лакеишка выискался было, а только не вытерпел: 

                                                 
1 Кивакта и Эншамо – названия двух речек в тайге.  
 

8 

на втором стакане ослабел, под руки его из номера вывели. А они 
в амбицию: что это, грят, у вас за номера такие, ежели удовольствия себе получить нельзя за свои деньги? Одним словом, куражатся, и никакого с ними способа. Вот Никита-то и пришел ко 
мне: выручи, Григорий. А надо тебе сказать, что смолоду я очень 
был набалован и водки принимал до неистовства – недаром Галанцем прозвали. На Васильевском острову галанцы летами наезжали, ну, так я с ними хороводился: никто супротив них не может устоять касательно выпивки, а я даже превосходнее их себя 
оказывал. Конечно, глупость это наша одна… Так за это качество 
и прозвали меня Галанцем. В праздник нарочно меня наши водили в гавань, чтобы галанцев конфузить. Хорошо… Вот Никита и 
пришел за мной, чтобы я в «Дрезден» к ним завернул ублаготворить ихних гостей. Опять-таки моя глупость была: пошел. Ну, 
прихожу это в номер и даже диву дался – таких два осетра, что 
даже попревосходнее галанцев настоящих будут. Как два дубовых корабельных бруса… ей-богу!.. Признаться сказать, я даже 
этак маленько оторопел, потому как сам ростом не дошел в настоящую меру. Они поглядели этак на меня: «Можешь?» «Могу, 
ваше сиятельство»… Натурально сейчас чайный стакан водки и 
сейчас другой, а я им: «Позвольте третьим закусить»… То-то 
глупость… Как я третий-то выпил, тогда один встал, подошел ко 
мне, обнял и расцеловал. «Вот это, – грит, – по-нашему, посибирски…» А потом: «Каков ты есть человек?» Очень я им понравился. Который меня целовал, и оказался вашим тятенькой, 
Карпом Лукичом Полуяновым, а другой-то Логин Евсеич Недошивин. Золотопромышленники сибирские, известное дело, приехали в Питер удовольствие себе сделать, а куда ни сунутся, везде 
им порядок: то нельзя, это нельзя, третье не полагается. Обидно 
им сделалось, что препятствуют, значит, карахтеру; зачем, грят, 
мы ехали-то такую даль? А мне-то обрадовались, как родному, и 
сейчас вместо себя в ложу стали посылать, чтобы досадить кассиру. Ложа дорогая, а я каждый день и сижу в ней один. Из театра к ним в «Дрезден» и рассказываю все, как и что было… Очень 
довольные были. Потом заказали отыскать им подходящую 
французинку, потому как много были наслышаны об этой нации. 
Денег у них бугры, ну и чудили… Вася, ты никак совсем спишь? 
– Да нет же… Рассказывай. 
– А на чем я остановился-то? 
– Да на француженке… А клад-то скоро? 

9 

– Погоди, будет и клад… 
 

III 

 
– С этой французинкой у нас хлопот было весьма достаточно, – продолжал в темноте голос Галанца, – ну, кое-как приспособили. Настоящая французинка, свою квартиру держала на Малой Морской. Только прихожу я в «Дрезден» к Карпу Лукичу и 
докладываюсь: «Пожалуйте всякое удовольствие получить». А 
они этак переглянулись и смеются… Дело было за ихним завтраком: блюдо почек и четверть на столе, все по форме. «Кому же, – 
грят, – ехать?» «Это, – грю, – вам ближе знать, а французинка готова в полной форме». Ну, посмеялись, закусили и начали как 
будто собираться… Между собой-то перепираются, а я стою в 
дверях и молчу. Только совсем уж собрались, а покойник Логин 
Евсеич и говорит: «Карп Лукич, знаешь, что я тебе скажу? Чем к 
французинке ехать и беспокоить себя, удивим лучше Галактиона 
Павловича… Он думает, что мы в Питере проваландаемся до 
осени, а мы к нему прямо на именины и подкатим, как снег на голову». Вот тебе и французинка, думаю про себя, – всю музыку 
испортят. Тятенька ваш как обрадуется. «И в самом деле, – 
грит, – чего мы здесь дураков валяем – все нельзя… Удивим Галактиона Павлыча!» Ну, я уж не стерпел и говорю: «Как же, – говорю, – с французинкой? Она, например, ждет в полной форме»… «А ты, – грят, – и поезжай к ней, как в театр за нас ездил, а 
деньги, что следовает, заплатим: так и скажись – сибирский князь 
Эншамо». 
– Ха-ха… ловко! Что же ты, ездил… а? 
Пауза. Галанец в темноте отплевывается и тяжело вздыхает. 
Вася еще громче хохочет. 
– Что же, действительно ездил… – заговорил Галанец, когда 
немного успокоился от благочестивого негодования. – Главная 
причина – опять моя же глупость была: пообещали мне всю пару 
новую, верхнее пальто, шляпу – одним словом, полный костюм 
от Корпуса. Карп-то Лукич разошелся и часы свои золотые на 
меня нацепил, а Недошивин перстни свои дал мне. Ох, согрешил 
я без конца перед господом богом… 

10