А.И. Куприн  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ПОСЛЕДНИЕ РЫЦАРИ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

ПОСЛЕДНИЕ РЫЦАРИ 

 
Подобно тому как прирожденный всадник связан неразрывно 
телом и духом со своей породистой лошадью, идущей на ирланд-
ский банкет, – был связан капитан князь Тулубеев со своим эс-
кадроном, своим полком и со своей славной русской кавалерией. 
Репутация его как прекрасного всадника и как человека чести 
была уже прочно установлена. Еще будучи «зверем» в петербург-
ской кавалерийской школе, он вызвал на дуэль одного из това-
рищей, остзейского барона, позволившего себе неосторожно ска-
зать, что татарские князья годны только па то, чтобы служить в 
ресторанах и заниматься шурум–бурумом. Дуэль состоялась. 
Противник Тулубеева был легко ранен в ногу, а сам Тулубеев 
был в наказание разжалован в солдаты, в пехотный полк. За два 
года такой опалы Тулубеев, от нечего делать, отлично подгото-
вился к экзамену для поступления в Академию генерального 
штаба и, после помилования, безукоризненно выдержал его. У 
него хватило терпения блестяще окончить оба академических 
курса, ибо по натуре своей был он человеком, не любившим 
больше всего недоделанных дел, но, получивши почетный ди-
плом, он тотчас же запросился назад, в свой возлюбленный Ли-
пецкий драгунский полк. Напрасно милый генерал Леер, тогдаш-
ний начальник Академии, всеми силами старался убедить Тулу-
беева не оставлять работы и службы в генеральном штабе, обе-
щая ему высокую карьеру. Тулубеев сердечно благодарил доб-
рейшего генерала, но огвечал постоянно:  
– Кланяюсь вам земно, ваше превосходительство, и всегда бу-
ду помнить вашу науку, но что же я могу поделать с собою, если 
меня, как в родной дом, тянет в мой Липецкий драгунский полк с 
его амарантовым ментиком и коричневыми чикчирами. Вот за-
поют господа офицеры «Журавля» и как дойдут до нашего полка:  
Кто в атаке злы, как гунны?  
Это – липецки драгуны,  
– так сердце и затрепещет. Кажется, если бы умел, то заплакал 
бы. Явившись в полк, Тулубеев первым долгом доложил началь-
ству о том, что он отнюдь не намерен пользоваться той привиле-
гией молодых академиков, которая давала им право на внеоче-
редное получение следующего чина, в ущерб всем обер– офице-
рам. Такие великодушные отказы бывали необыкновенной дико-

2 

винностью в армии (если они вообще когда–нибудь бывали), но 
господа офицеры с удвоенным удовольствием оценили велико-
душную справедливость Тулубеева, не позволившего себе сесть 
на спины товарищей, и почтили его в собрании разливанным 
банкетом, на котором он не без юмора говорил об Академии и о 
причинах своего ухода из нее.  
– Что за черт! – говорил он. – Молодые люди тренируют себя, 
чтобы быть водителями планетарных армий, и ни один не умеет 
сесть на лошадь. Сидят на ней, как живая собака на заборе, при 
каждом удобном случае хватаются за луку и закапывают редьку в 
землю. Я их стыдил: «Как, мол, полководцу не уметь обращаться 
с лошадью?» А они цинично возражают: «В будущих войнах не 
останется места ни бутафорским эффектам, ни поэзии, ни рос-
кошным батальным картинам, ни блистательному героизму ле-
гендарных белых генералов на белых конях, ни головокружи-
тельным военным карьерам, переворачивающим целые государ-
ства вверх ногами. Тайна победы будет принадлежать изобрета-
телям химикам, физикам и биологам, а выигрывать войну будут 
полководцы с холодным расчетом и железными нервами и с той 
деловой спокойной жестокостью, которая не пощадит женщин и 
детей и не оставит побежденному даже глаз, чтобы оплакивать 
свое горе».  
И дальше говорили эти доморощенные Атиллы: «Ну–ка, по-
думайте хорошенько и скажите по совести: какую роль вы отве-
дете самой отважной кавалерии в такой войне, когда эскадрилья 
бомбоносов способна будет в течение одной ночи разрушить в 
прах такой город, как Берлин иди Лондон; когда разведка и ко-
мандование обеспечены будут беспроволочным телеграфом; ко-
гда дивизии и корпуса будут перебрасываться на сотни верст с 
бешеной скоростью в колоссальных автомобилях; когда победи-
тели перестанут брать в плен сдавшихся; когда безмерные непри-
ятельские зоны будут сплошь заражены чумой, холерой, столб-
няком, сапом и другими заразительными болезнями, бактерия ко-
торых годами, в ожидании войны, взращивали и распложали ис-
кусные бактериологи враждебного государства. Куда же при та-
ких сверхчеловеческих условиях вы денете самую прекрасную, 
самую безумно отважную кавалерию?» Дальше говорил корнет 
Тулубеев:  
– Эти кабинетные колонновожатые, будущие русские Мольт-
ке, любили щегольнуть фразой, говорящей о беспредельной су-

3 

ровости власти и о безграничности кровавых военных мер. спо-
собствующих достижению успеха. Чаще всего они цитировали 
замечательное изречение великого французского генерала Бюжо: 
«Страшно подумать о том, на что можно отважиться на войне». 
Оттого–то в их современную науку побеждать входили страшные 
железные формулы и термины: «бросить в огонь дивизию», «за-
ткнусь дефиле корпусом», «вялое наступление такой–то армии 
оживить своими же пулеметами» и так далее. Очень много гово-
рили о психологии масс, но совсем забывали психологию русско-
го солдата, его несравненные боевые качества, его признатель-
ность за хорошее обращение, его чуткую способность к инициа-
тиве, его изумительное терпение, его милость к побежденным.  
Тулубеев нередко в разговорах с академиками заводил речь о 
кавалерийских рейдах, об этом сухопутном корсарстве, которое 
требует максимальной быстроты передвижения, неустанной от-
ваги, железного здоровья, волчьей наблюдательности и братской 
связи между начальниками и подчиненными.  
Но вопросом о рейдах кавалерийских частей никто в Акаде-
мии не интересовался – ни профессора, ни слушатели. В библио-
теке была книга генерала Сухомлинова «Рейд Стюарта», и Тулу-
беев добросовестно принудил себя прочитать ее до конца и толь-
ко на последней строчке убедился в том. что даже нарочно, даже 
назло невозможно было бы написать на такую живую и увлека-
тельную тему такую жалкую, бледную, скучную, ничтожную 
книжонку. Генерал Леер, начальник Академии, человек образо-
ванный, умный, обязательный, довел до сведения Тулубеева, что 
лучше всего изучить рейд Стюарта можно по знаменитой книге 
«Война Севера с Югом», напечатанной в Америке. «Книга эта, – 
говорил с почтением Леер, – одна из самых крупных по размеру 
книг во всем мире, и в продаже ее нет, но, заручившись вескими 
рекомендациями, а следовательно, и доверием в Вашингтоне, 
можно, пожалуй, получить разрешение прочитать ее в библиоте-
ке Белого дома». Тулубеев поблагодарил сердечно добродушного 
генерала, решил про себя при первых же больших деньгах по-
ехать в Америку. Но деньги как–то сами не приходили, рассчи-
тывать на долгий служебный отпуск после двухлетней Академии 
было невозможно. Бравый драгун вздохнул с облегчением и вер-
нулся навсегда назад, в свой родной и славный Липецкий драгун-
ский полк, и зажил в нем прежней жизнью, спокойной, привыч-
ной и милой.  

4 

С прежним увлечением и с прежней точностью нес он свою 
службу, которая для настоящего кавалериста никогда не бывает 
ни скучной, ни тяжелой; но мысли о партизанской воине, о мол-
ниеносных налетах на тьл противника и об уничтожении его пу-
тей сообщения никогда не оставляли его. Состоя в обер–
офицерском чине, он как бы по рукам и по ногам был связан дог-
мами, уставами, железной традицией и непререкаемой волей 
прямого начальства. Но, получивши наконец в свое командова-
ние эскадрон, он сразу почувствовал себя легким и свободным. 
Принимая эскадрон, он громко и отчетливо сказал выстроенным 
солдатам:  
– Когда господь бог создал мир и нашел его зело добрым, то 
вдруг почувствовал, что чего–то в его творении не хватает. По-
думал, подумал, потом взял в свои ладони воздух, велел ему 
сжаться и вдунул в него свое могучее дыхание. Так произошла 
лошадь, и потому всадник должен относиться к ней с любовью и 
уважением, беречь ее, холить и ласкать и разговаривать с нею, 
как с родным человеком. Так же почитай и всадника. Всадника 
можно убить за ослушание, но бить его нельзя даже в шутку. И 
никогда нельзя гадко говорить о его матери. Я сказал. Этой не-
множко странной речи Тулубеев никогда больше не повторял, но 
она глубоко проникла в сердца. Из эскадрона быстро выветри-
лись даже невинные подзатыльники. А затем Тулубеев немед-
ленно принялся за постепенную тренировку своих всадников–
другов к воображаемому рейду. Он незаметно втягивал лошадей 
в неутомительные дальние пробеги, учил солдат тому, как надо 
ориентироваться по компасу, по солнцу, по мху на деревьях, по 
ветру. Вскоре все его всадники уже умели делать маршрутные 
съемки и вычерчивать ясные, отчетливые кроки.  
Все эти уроки не переступали за границы устава о кавалерий-
ской службе, но Тулубеев самовольно расширял казенные мерки. 
Он учил своих всадников переплывать с лошадьми через неглу-
бокие реки, накидывать аркан на лошадь или на всадника, кре-
пить морские узлы, подражать крику птиц для условных сигналов 
и т. п.  
Тулубеев задолго предвидел дьявольскую войну с Германией 
и предчувствовал ее неслыханные, невообразимые планетарные 
размеры. Военная суровая дисциплина не терпит зловещих про-
рочеств, особенно исходящих из уст военнослужащих. Тулубеев 
после горькой японской войны не сомневался в близости другой, 

5 

страшной и неизбежной войны, но молчал и лишь усердно обучал 
молодых унтер–офицеров немецкому языку и германской психо-
логии.  
Сараевское убийсгво пришлось как раз в тот день, когда Тулу-
беев в чине полковника принимал под свое начальство славный 
Липецкий драгунский полк.  
Ему было тогда тридцать шесть лет – возраст для природного 
кавалериста зрелости и полного расцвета. Он был строен и муже-
ственно красив. Жениться он никогда не собирался, твердо убеж-
денный в том. что люди стремительных профессий – моряки, лет-
чики и всадники – не должны обзаводиться семейным грузом. А 
жену и детей ему заменял полк, с которым он связался телом и 
душою. И родной полк отвечал ему благодарной взаимностью, 
читая в его глазах приказание и упрек, негодование и ласку; и ко-
гда его блистающие глаза говорили: «Ну. дети! Теперь идем на 
верную смерть!» – глаза офицеров и солдат весело отвечали: «Ра-
ды стараться!» Театр войны сразу же перенесся в Россию. Тулу-
бееву с дивизией пришлось переброситься на запад. Там он впер-
вые услышал о неудаче ренненкампфовского рейда. Он знал Рен-
ненкампфа лично, знал его безумную решимость, его пламенную 
храбрость, его гордое презрение к смерти, его тевтонское упорст-
во. Тулубеев понял причину, по которой сорвался рейд Реннен-
кампфа. Его не поддержали вовремя и его полет затормозили те 
же штабные карьеристы, от которых он сам, Тулубеев, ушел в 
молодости.  
Но у Тулубеева неожиданно нашелся отважный друг, мощный 
покровитель и единомышленник в лице генерала Л., командо-
вавшего знаменитой окраинной армией. Это был тот самый Л., 
который однажды изумил весь военный Петербург своей незави-
симостью и самостоятельностью. Он начал службу в одном из 
блестящих гвардейских полков, где вскоре обратил на себя вни-
мание начальства отличным знанием военной науки, распоряди-
тельностью, находчивостью, представительностью и замечатель-
ным умением обращаться с солдатами. В тридцать два года он 
был уже в чине полковника и носил флигель–адъютантские эпо-
леты. Но эта счастливая и завидная карьера внезапно оборвалась 
благодаря нелепому и глупому случаю. К роте полковника Л. был 
причислен младшим офицером один из юных великих князей, 
уже успевший прославиться в Питере кутежами, долгами, скан-
далами, дерзостью и красотой. Этот неудачный отпрыск великого 

6 

дома уже не раз выслушивал от Л. сухие, корректные замечания и 
спокойные предупреждения, но всегда отвечал на них презри-
тельными гримасами и шутовскими улыбками. Но однажды пол-
ковника взорвало. Князенок в это несчастное утро опоздал па 
строевой плац на целых три минуты. Он выходил из своей коля-
ски тогда, когда вся рота уже стояла выровненной, как по ниточ-
ке, с ружьями у ноги. На устах молодого князя играла беззабот-
ная, проказливая улыбка. Л. вспыхнул от гнева и во всю мочь 
своего здоровенного голоса скомандовал роте:  
– Смирно, господа офицеры!  
Это была уничижительная военная ирония. Так командуют 
только при появлении старшего начальника. Князю следовало бы 
тотчас же приложить руку к козырьку и громко сказать: «Вино-
ват, господин полковник». Но он явился на ротное учение прямо 
с оглушительного кутежа, затянувшегося до утра, и в голове у не-
го еще бродил дурашливый непокорный хмель. Он нагло подбо-
ченился и хриплым, петушиным голосом скомандовал:  
– Вольно!  
У Л. запрыгала нижняя губа и лицо побледнело.  
– Долой с плаца, – приказал он громко. – Немедленно идите 
домой и ложитесь!  
– С кем прикажете, господин полковник? – вдруг, как в бреду, 
спросил князь, теряя рассудок. У Л. глаза налились кровью.  
– Господин адъютант, – приказал он. – Немедля сопроводите 
его высочество к командиру полка и доложите его превосходи-
тельству о зазорном, позорном и непотребном поведении его вы-
сочества во время исполнения служебных обязанностей и в при-
сутствии всей роты.  
Этот скандал не дошел до ушей посторонней публики. Офице-
ры дали слово хранить о нем вечное молчание и сдержали его; 
солдаты же в офицерские дела никогда не вмешивались. Моло-
дой князенок оказался, в сущности, совестливым и добрым ма-
лым: он принес сердечное извинение полковнику Л. Он был пе-
реведен в другой полк и чем–то наказан высочайшими родителя-
ми. Полковнику Л. досталось крепче. Как–никак, а он все–таки 
грубо и неделикатно оборвал отпрыска императорской фамилии. 
Его отчислили от гвардии, лишили флигель–адъютантства и пе-
ревели с тем же чином в окраинную армию.  
Японская война опять выдвинула его вперед и наверх. Он был 
в этой несчастной войне одним из тех, крайне немногих генера-

7 

лов, которые сохранили в сердцах и душах своих великие воин-
ские доблести и заветы, начертанные когда–то Петром Великим, 
Суворовым и Скобелевым, вместе с наукою побеждать. И именно 
генералу Л. принадлежало горькое и злое изречение о неудачах 
японской войны. «Не было никакой желтой опасности, – сказал 
он. – а была всего лишь одна – красная опасность: едва обыкно-
венный человек надевал красные генеральские лампасы, как не-
медленно же глупел, тупел, терял память, соображение, умение 
обращаться с человеческой речью и обращался в надменного ис-
тукана».  
Когда началась великая война, и началась при дурных ауспи-
циях, генерал Л. был вызван со своей окраинной армией на севе-
ро–западный фронт театра военных действий. Удивительна была 
необыкновенная быстрота, с которой совершилась мобилизация в 
окраинных губерниях; но еще более поразила старых знатоков 
военного дела и молодых генштабистов прямо чудесная скорость 
в переброске окраинной армии через пространство во всю длину 
России. Тулубеев сам наблюдал в Царстве Польском, как разгру-
жались из железнодорожных вагонов первые эшелоны окраин-
ных полков. Еще не дожидаясь окончательной остановки поезда, 
солдаты, как груши из мешка, валились на перрон и мгновенно 
выстраивались с примкнутыми штыками, с заряженными ружья-
ми. И что за люди! Молодец к молодцу. Рослые, здоровые, весе-
лые, ловкие, самоуверенные, белозубые... Пехотные солдаты–
михрютки, глядя на них не без зависти, добродушно спрашивали:  
– Откуда вы. такие сытые да ядреные? И те, по–северному 
окая, весело отвечали:  
– Да мы уж. однако, такого изделия. Генерала Л. мы... А ну–ка, 
андола11, показывай, где тут у вас дорога к немцам? Вот мы с ге-
нералом Л. пропишем им ужотко кузькину мать!  
И потом Тулубееву много раз приходилось слышать из сол-
датских уст имя этого генерала, произносимое с непоколебимой 
верой и с корявым, суровым обожанием. Несут на носилках еле 
живого, исковерканного разрывом бомбы солдата, и он коснею-
щим языком, слабым шепотом едва выговаривает: «Отца–то на-
шего, генерала Л., поберегите...» Свидетельствуют в госпитале 
поправляющихся солдат, чтобы отобрать тех, которые еще годят-
ся быть снова посланными на театр военных действий. Как и все-
гда в этих случаях, порядочное число солдат невольно старается 
избежать вторичной отправки в окопы и на колючую проволоку, 

8 

под пулеметный огонь, и потом) охает, жалуется, симулирует бо-
лезнь, немощь, слабосилие. Приходит очередь низенького, коре-
настого, скуластого солдата, глаза которого играют лукавой на-
смешкой.  
– Снимай рубаху, – приказывает старший врач, готовый вы-
слушать, выстукать и помять солдата.  
– А на кой ляд? Эх, господин дохтур. Брось ты эту хреновину. 
Я по своей собственной воле пойду немца догрызать. Я – генера-
ла Л.!  
Тулубеева крайне интересовало, и удивляло, и поражало то 
обаяние генерала Л., которое как бы обволакивало всю его ар-
мию. Он пробовал расспрашивать об этом окраинных солдат и 
офицеров, но получал сведения, недостаточно ясные и вовсе не 
поэтические.  
– Строг наш генерал, дюже строг, – говорили солдаты. – Но 
только без оранья глупого, без злобы и без злопамятности. Взгре-
ет виноватого до белого каления, и баста, квиты, гуляй на здоро-
вье, Сенька. Но и справедлив же, вроде царя Соломона. За своего 
солдата, даже за самого ледащенького, любому голову оторвет. А 
главное – прост очень. Когда говорит с солдатами, так, ей–богу, 
говорит по–русски. Все до последнего словца понятно, до самой 
малой чутолочки. И не мелочен: никогда не обидится, если его на 
«ты» солдат назовет: «Ты. мол, не беспокойся, ваше превосходи-
тельство, – все честь честью будет сделано».  
Вскоре Тулубееву пришлось и лично познакомиться с генера-
лом Л. При вступлении новой армии на театр военных действий 
началась перетасовка корпусов. Тот корпус, где служил Тулубе-
ев, а следовательно, и славный Липецкий драгунский полк посту-
пили в командование генерала Л.  
Тот день, когда Тулубеев вместе со своим полком представ-
лялся новому командующему армией, был для него самым серь-
езным и счастливым в его жизни. Широкогрудые, медведеватые 
солдаты окраинной армии недаром говорили о генерале Л., что 
он на сажень сквозь землю видит. Молодой кавалерийский пол-
ковник и суровый генерал от инфантерии, командующий армией, 
которого истинные патриоты и настоящие воины мечтали уви-
деть в роли главнокомандующего, с первых же минут знакомства 
почувствовали симпатию и доверие друг к другу. «Этот Тулубеев 
молодец, умница и не ведает страха, подумал Л., оглядывая про-
ницательным взором с ног до головы полковника, – и у Липецко-

9 

го полка прекрасная репутация. Нм можно при надобности пору-
чить самое рискованное, самое отчаянное дело, и они всегда су-
меют вывернуться благополучно и задачу исполнить».  
А полковник мысленно сказал себе: «Вот он, тот начальник, 
которого искала душа моя». Потом генерал закурил папиросу, 
предложил курить и Тулубееву и спросил:  
– Есть в ваших жилах татарская кровь?  
– Точно так. ваше превосходительство. Мы давнишние татар-
ские князья, родом из Касимова. Мой дед первый перешел из ма-
гометанства в христианство и женился на русской.  
Л. покачал головой.  
– Отличный народ – татары; все они честны, верны слову, оп-
рятны, смелы, прекрасные, прирожденные всадники и перво-
классные воины. А до чего проста магометанская вера. Как она 
удобна, практична, необременительна и как возвышает человека. 
Эх, дал маху великий князь Владимир Красное Солнышко, когда 
из всех религий не остановился на магометанской! Сделай он так 
– и мы бы теперь... Впрочем, бросим это. Нет на свете худших 
занятий, чем быкать и перекобыльствовать. Не хотите ли еще па-
пиросу?  
А об мечте Тулубеева. о большом рейде поднял первым разго-
вор сам командующий армией генерал Л.  
Однажды в ставку генерала Л. были собраны некоторые на-
чальники отдельных частей. В том числе был и полковник Тулу-
беев. Но внезапно заседание было прервано шумом, грохотом и 
людским галдением, раздавшимся со двора. Все офицеры вышли 
из комнаты.  
Оказалось, что окраинные казаки привели пленных венгерцев, 
а отнятое у них оружие привезли на тачанках. Изумительно было 
то, что вся казачня покатывалась от хохота. Смеялись и все сол-
даты, наполнявшие двор. Пленные тоже улыбались сконфуженно 
и смущенно, и странно было смотреть на то, как эти ярко расцве-
ченные воины, все, как один, неуклюже держались за живот».  
– Что это там за водевиль? – нахмурясь, спросил сердитый ге-
нерал. Вышел из толпы казачий урядник и стал неловко переми-
наться с ноги на ногу.  
– А, это ты, Копылов? – узнал генерал Л. – Ну, телись, телись. 
В чем дело?  
– Так что. ваше высокопревосходительство, ты приказал на 
Зеленой горке пикета расставить, то мы и сделали оцепление с 

10 

надлежащим тылом. Однако приметили на рассвете, что немцы 
на нашу сторону на брюхах ползут. Тут мы его потихоньку окру-
жили и разом на него насели. Человек восемь положили на месте, 
а другие, однако, побросали ружья и руки вверх подняли. Просят, 
значит, пощады. Ну, я, конечно, сказал им на знаках, что, мол, 
идите за передовыми, а мы будем вас охранять сзади и с боков. 
Пошли. Идем. А только начало меня сомненье брать. Немцев–то, 
думаю, человек до тридцати будет, а нас всего четырнадцать. Да 
тут еще слышу: пленники–то наши начали между собою гово-
рить: «Дыр, дыр, дыр, быр, быр, быр». Очевидно, собираются, 
мои голубчики, разом стрекача дать. Ну, это уж, думаю, свинство 
будет. Забрал все их ружья на проезжавшую тачанку, а станични-
кам сказал: «Ну–ка, ребята, сейчас же отрежьте все пуговицы, ка-
кие есть у немцев на штанах. Все, какие есть на штанах и на под-
штанниках». Ну, станичники мигом это оборудовали, и тут уж 
немцы сразу бежать отдумали. Да и как побежишь, когда обеими 
руками надо портки изо всех сил поддерживать? Вот они, все 
немцы, в полной сохранности. По дороге встретили мы нашего 
сотника. Он говорит: «Идите с пленными до командующего, 
пусть на ваше изобретение полюбуется». Так что прости, пожа-
луйста, ваше высокопревосходительство, что я немцев огорчил и 
обесславил.  
Но генерал Л. и не думал гневаться. Наоборот, он взял Копы-
лова за затылок, притянул к себе и поцеловал в лоб.  
– Спасибо, станичник, – сказал он. – Благодарю тебя за сме-
калку и находчивость. Представляю тебя к чину хорунжего и к 
ордену Святой Анны. Подождем большого боя – нацеплю тебе на 
грудь «Георгия».  
В этот день генерал Л. пригласил Тулубеева к вечернему чаю. 
Уже стало смеркаться, и отдаленная канонада затихала. Л., долго 
молчавший до этой поры, вдруг медленно, точно с укоризной, 
покачал головою и сказал:  
– Вот видели мыс вами нынче казака Копылова. Хорош? Не 
правда ли?  
– На что лучше, ваше высокопревосходительство.  
– Да вы оставьте этот хвостатый титул хоть на время простой 
дружеской беседы. Помилуйте, целых одиннадцать слогов! Стоя 
уснешь, пока их выговоришь. Есть у меня имя, данное мне при 
святом крещении, да еще отчество в память моего батюшки, че-
ловека совсем незнатного, но честного, правдивого и к тому же 

11