Д.Н. Мамин-Сибиряк  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ДЕПЕША 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

ДЕПЕША 

I 

 
Дворецкий Иван Андреич в обыкновенное время имел очень 
важный вид, а перед праздниками точно замерзал в собственном 
величии. Последнее объяснялось тем, что к новому году подава-
лись всевозможные счёта» являлись комиссионеры, поставщики 
и разные темные личности, напоминавшие шакалов. У Ивана Ан-
дреича было всего два ответа: «Барина нет дома» и «Барин спит». 
В том и другом случае ничего нельзя было поделать. Исключение 
представлял новый год, когда Иван Андреич получал уполномо-
чие от опеки производить расчеты за молодого барина, с тем ус-
ловием, чтобы счета были подписаны. 
— Канитель известная… — ворчал старик, надевая золотое 
пенсне. — Все хотят урвать живым мясом, потому как наш барин, 
по молодости ихних лет, ничего не понимают. 
Молодой барин, который ничего не понимал, носил очень 
громкую историческую фамилию: Мездрин-Ухватов. Эта фами-
лия выдвинулась в темное время бироновщины, когда родона-
чальник всех Мездриных-Ухватовых отличался особой преданно-
стью временщику. Затем следовал длинный период, когда Мезд-
рины-Ухватовы как-то были позабыты историей и снова воссияли 
только во времена аракчеевщины. К этому периоду относится на-
копление фамильных богатств, отчасти благоприобретенных 
личным усердием, а отчасти полученных через родство с другими 
богатыми фамилиями. В эпоху реформ Мездрины-Ухватовы 
опять были забыты неблагодарными современниками, хотя и не 
теряли надежды, что в свое время их призовут. Настоящее поло-
жение фамилии было в таком виде: глава семьи, Елена Анатоль-
евна, проживала в теплых краях, как говорил Иван Андреич, а де-
ти — в Петербурге. Старший сын, Платон Ефимыч, когда-то 
служил в одном из дорогих кавалерийских полков, а сейчас про-
живал в собственном дворце на Большой Морской и занимался 
отчасти меценатством, поощряя молодые таланты в области хо-
реографии, а отчасти изобретением какого-то необыкновенного 
соуса, который должен был обессмертить фамилию Мездриных-
Ухватовых на всех ресторанных счетах. Впрочем, Платон Ефи-

2 

мыч был очень добрый и доверчивый человек, которого не разо-
ряли и не обирали только ленивые. 
Младший отпрыск Мездриных-Ухватовых точно отказался от 
семьи и жил отдельно. Когда он был бебе, мать любила его пока-
зывать своим гостям и таскала за собой по теплым краям. Ма-
ленький Коко начал свое образование в Англии, где у него была 
строгая миос; потом он очутился в Швейцарии, в одном привиле-
гированном пансионе, где маленьких знатных иностранцев мори-
ли голодом; потом он попал в католический монастырь в Италии, 
где и был позабыт до шестнадцати лет, когда получил право, вы-
брать себе опекуна. Его выписали в Петербург, и старый дворец-
кий Иван Андреич занялся окончательным воспитанием молодо-
го набоба. 
— Ничего, вот поступим в гусары или уланы, тогда все пойдет 
само собой, — рассуждал верный слуга. — Славу богу, не какие-
нибудь другие протчие… Кто не знает Мездриных-Ухватовых! 
Увлекшись фамильным величием, Иван Андреич по пальцам 
перечислял все мездринские сокровища: в Крыму — виноградни-
ки, в Каспийском море — рыбные промыслы, в Сибири— золо-
тые прииски, в степи — два соленых озера, в Олонецкой губер-
нии — пятьдесят тысяч десятин леса, в Оренбургской губернии 
— целый заводский округ, и т. д., и т. д. Как ни мотали Мездри-
ны-Ухватовы, как их ни обирали разные приспешники и опеку-
ны, — фамильные богатства были неистощимы. 
Собственно, семья Мездриных-Ухватовых как семья давно 
уже не существовала, именно с того момента, как кончился бле-
стящий петербургский период Елены Анатольевны, и она, не же-
лая переживать своей славы бывшей красавицы, навсегда пересе-
лилась в теплые края. При ней состоял тоже преданный старый 
слуга, Максим Алексеич, который, помимо всяких других дел, 
заведовал всеми семейными обязанностями, то есть в определен-
ные дни годовых праздников, рождений и именин писал и от-
правлял детям от имени Елены Анатольевны стереотипные теле-
граммы. 
— Ты знаешь, что нужно написать, и, пожалуйста, не беспо-
кой меня этими глупостями, — сказала ему раз навсегда Елена 
Анатольевна. — Меня это расстраивает… 
В свою очередь, Иван Андреич писал и отсылал телеграммы 
от имени своего молодого барина Елене Анатольевне. Читали эти 
телеграммы только-эти двое верных слуг, поддерживая священ-

3 

ный огонь на семейном очаге. Иван Андреич называл телеграммы 
по-старинному — депешей. 
 

II 

 
Итак, накануне нового года Иван Андреич принял торжест-
венный вид и приготовился вперед к целому ряду неприятностей. 
Молодой барин вернулся домой только утром и проспит до само-
го вечера. Иван Андреич принимал по делам в особой комнате, 
которую называл конторой. Лакей, известный под именем Гриш-
ки Отрепьева, знал, что будет происходить, и весело ухмылялся 
вперед, потому что и на его долю перепадало кое-что от дорогих 
гостей со счетами. 
Первым явился услужающий татарин из загородного кабака. 
— Куда прешь? — оборвал его Гришка Отрепьев. 
— Мне бы Ивана Андрея… 
— То-то вот: Ивана Андрея, — передразнил его Гришка От-
репьев. — Подождешь. 
— Кто там? — спросил Иван Андреич, слышавший из коридо-
ра, как Гришка Отрепьев дерзит кому-то. 
— Махмудка из «Пукета». 
Дело Махмудки было очень несложное: не заплачено по трем 
счетам, взято на извозчика десять рублей, следовало получить за 
облитое красным вином платье цыганской певицы Евгеши, потом 
«уважение» прислуге к празднику — и только. Иван Андреич по-
смотрел счет, покачал головой и проговорил: 
— Любую половину, а под счетом подпишешься, что получил 
все сполна. Понял? Это не для меня, а для опеки. 
Настеганный услужающий татарин спорить и прекословить не 
стал, получил половину, расписался на счете и удалился. 
За татарином явились два лихача, потом тапер из «Букета» 
(взято на извозчика десять рублей, кроме игры), потом закройщик 
от модного портного. Появление, этого номера всегда волновало 
Ивана Андреича. Ну, скажите, пожалуйста, какой это порядок, 
ежели по счету за сюртук нужно было уплатить сто сорок рублей, 
за летнее пальто двести, за штаны по сорока? Голова Ивана Анд-
реича качалась, как маятник старинных часов, пока он проверял 

4 

портняжную бухгалтерию. Приходилось переплачивать по край-
ней мере в шесть раз против настоящей цены. 
— Что же это такое? — взмолился старик, прикидывая итог на 
счетах. — Дневной грабеж. 
— Это дело хозяйское, Иван Андреич, — отвечал закройдщик. 
А наше дело маленькое… Действительно, нужно получить с вас 
десять рублей, которые я заплатил за вашего барина лихачу. 
— Десять рублей? 
— Спросите их сами… Значит, как у них не было при себе — 
мелких. 
Эти «десять рублей» являлись везде и возмушали верного раба 
больше всего. И как не стыдно срамиться барину перед такими 
холуями… 
Все эти мелкие счета раздражали Ивана Андреича именно 
своей, ничтожностью. А главное было впереди. Старик чутко 
прислушивался к каждому новому звонку и по лицу Гришки От-
репьева догадывался, что опять пустяки. Подали счет из голланд-
ского магазина белья, где, между прочим, значилось две дюжины 
женских рубашек и дюжина ночных кофточек, что заставило 
Ивана Андреича вздохнуть и улыбнуться: молодой барин быстро 
делался настоящим Мездриным-Ухватовым. Был даже счет из 
макаронной фабрики. 
Наконец явился и он, то есть вежливый, приличный, улыбаю-
щийся француз с распушенными, как у кота, усиками. 
— Как поживаете, Иван Андреич? 
— Благодарю вас, m-r Кабо. Как вас господь носит? 
Французик только вздохнул и закатил глаза. О, как трудно 
иметь дело с настоящими русскими боярами, которые умеют 
только подписывать счета из ресторанов, а деньги получать с ко-
торых так трудно! Иван Андреич чувствовал, как он холодеет, 
ожидая рокового удара. В прошлом году m-r Кабо преподнес ему 
счетец ни больше ни меньше как в одиннадцать тысяч, и старику 
пришлось доплатить из своего кармана, чтобы не конфузить мо-
лодого барина перед опекой. Годика через три будет в совершен-
ных летах и тогда за все рассчитается. 
— Да, трудненько, Иван Андреич, — тараторил m-r Кабо, по-
тирая короткие ручки. — Я уж не знаю, как нынче вывернется 
мой хозяин. Мы ведь должны всем верить, чтобы поддержать 
честь заведения, а это дает страшные убытки… Двое наших кли-
ентов застрелились перед рождеством, и — кнопс! — мы ничего 

5 

не получим по их счетам; третий — тоже очень хороший человек 
— сослан в Сибирь… за неосторожное обращение с чужими 
бланками на векселях, а за четвертого мы даже сами заплатили, 
пока умрет его дядя. Вообще, очень и очень трудно. 
М-г Кабо даже расчувствовался и уже полез в отдувавшийся 
боковой карман своего щегольского смокинга, как вошел Гришка 
Отрепьев и сунул Ивану Андреичу чуть не в нос телеграмму. 
— Из Парижу… 
— Хорошо, убирайся вон, — рассердился Иван Андреич, от-
кладывая «депешу» в сторону. 
М-г Кабо молча положил на конторку общий счет своего рес-
торана и кипу оправдательных документов с подписью ничего не 
понимавшего молодого барина. Иван Андреич, взглянув на итог, 
просто онемел: проклятые французики «заитожили» целых три-
дцать шесть тысяч. 
— Это… это… это что же такое? — бормотал старик. — Нет, 
я не могу… Обращайтесь к опеке. 
— Нам все равно. Можете проверить все счета. 
Иван Андреич по привычке взял один счет и дочитал только 
до поросенка, оцененного в шестнадцать рублей. 
— Нет, нет, я ничего не знаю, — застонал он. 
— В таком случае до свидания-с… 
— Всего хорошего. 
 

III 

 
Когда француз ушел, Иван Андреич отдал приказ никого 
больше не принимать. Он был возмущен до глубины души этим 
кабацким счетом. Вот так Николай Ефимыч, даже весьма отличи-
лись!.. Прежде Платон Ефимыч по гусарской своей части сильно 
кутили, и тоже бывали аховые счета к Новому году, но там воен-
ное дело было, невозможно никак иначе, а Николай по-штатски 
какие поступки начинает поступать. 
— Вот ужо зададут опекуны жару и пару, а то и совсем просто 
сделают — пошлют проклятому французу цидулку: «Так и так, 
счета подписаны несовершеннолетним, и мы не желаем платить». 
Эх, не посмотрел, есть ли марки гербовые на счетах, а то в ок-

6 

ружном суде здорово бы подтянули французишку… Да и счета 
еще вот как надо проверить. Шестнадцать рубликов поросенок… 
На такие деньги мужичок может коровушку купить, детки с мо-
лочком бы были… Эх, Николай Ефимыч, Николай Ефимыч! То-
же хорошо вот две дюжины женских рубашек — двести сорок 
рубликов плакали. Это уж штуки немки Берты. Очень она жадна 
на одежу… И кофточек захотела… Тьфу!.. 
Благодаря болтливости кучеров, швейцаров и разных услу-
жающих Иван Андреич отлично знал все шашни молодого бари-
на и смотрел на многое сквозь пальцы. Например, немка Берта 
еще ничего, можно терпеть. Француженка Клеманс — ну, эта по-
хуже. Эту рубашками да кофточками не утешишь, а больше по 
ювелирной части. А хуже всех англичанка Свен — та прямо по-
требовала дачу в Павловске, полный выезд и прочую сервировку, 
какая полагается на ихнем гусарском положении. Тоже, хоть и 
девицы, а своя служба, в этом роде… 
А молодой барин все спал и спал. Иван Андреич два раза по-
сылал Гришку Отрепьева в спальню, и тот возвращался ни с чем: 
спит молодой барин. 
— Врешь ты все, непутевая голова! — обругал его Иван Анд-
реич и направился сам. 
Надо переговорить, а то француз увертлив, наврет не знаю 
что. Как это язык этот французский поворачивается на такие сло-
ва: тридцать шесть тысяч… Ведь на такие деньги церковь можно 
выстроить где-либуДь в бедной деревушке. 
Молодой барин действительно спал и, когда Иван Андреич его 
разбудил, страшно рассердился. 
— Э… э… Что там случилось? Пожар? Наводнение? 
— Николай Ефимыч, тут, значит, француз этот… 
— Какой француз? 
— А этот… Из ресторана… Счет в тридцать шесть тысяч при-
волок… Как же это так? 
— Очень просто: гони его в три шеи и сам убирайся вместе с 
ним к черту… 
— Это уж как вам будет угодно… — обиделся старик. 
— Именно мне это и угодно: к черту, в ад, в пекло… 
Иван Андреич обиженно удалился и долго ворчал. 
— Ну и пусть платит опека… Мне-то какая печаль? Кажется, 
уж стараюсь вполне, из своей кожи готов вылезти… 

7 

Потом у Ивана Андреича явились такие мысли: положим, мо-
лодой барин его обругал и даже выгнал, только ведь он это сде-
лал спросонья, да и так все равно ничего не понимает. Пусть там 
опека считается с проклятым французом… Да ежели рассудить 
правильно, так что такое для Мездриных-Ухватовых тридцать 
шесть тысяч? Наплевать — только и всего. Конечно, обидно пла-
тить французишке за «здорово живешь», ну, да, видно, ничего не 
поделаешь. 
Вернувшись к себе в контору, Иван Андреич увидел лежав-
шую на конторке «депешу» и подумал вслух: 
— Ну-ка, что нам изобразил Максим Алексеич… Хе-хе! Тоже 
по-французски нажаривает старик… Ох, грехи, грехи!.. 
В сущности, Иван Андреич вперед знал содержание этой 
праздничной телеграммы из Парижа, но все-таки, для порядка, 
оседлал нос пенсне и прочел вслух: 
— «Же фелисит мон Коко де ля нувель анэ»… Так-с. Ах, ста-
рый хрен… А тут еще прибавил что-то… 
Старик напрасно старался разобрать прибавку и швырнул те-
леграмму. 
— Это старый хрен надо мной хотел пошутить, а мы ему 
брякнем: «Же фелисит ма шер мер де ля нувель анэ»… Хе-хе!.. 
Эти две стереотипных фрацузских фразы аккуратно пересыла-
лись между Петербургом и Парижем несколько лет. Иван Андре-
ич списывал с бумажки заученную фразу, как делал и Максим 
Алексеич. 
В приписке, которую Иван Андреич не мог разобрать, стояло: 
«Votre mere est morte», хотя телеграмма и была за подписью Еле-
ны Анатольевны, то есть покойницы, которая сама извещала о 
своей смерти. 
Истина раскрылась только на другой день, когда к Коко прие-
хал опекун. Молодой барин с недовольным видом проговорил, 
вызвав Ивана Андреича: 
— Ну, вы там что-нибудь телеграфируйте… Одним словом, 
такое… 
Опекун стоял у окна, спиной к ним, и чистил щеточкой ногти.