Глупая Окся. Эскиз

Д.Н. Мамин-Сибиряк  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ГЛУПАЯ ОКСЯ.  
ЭСКИЗ  

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

ГЛУПАЯ ОКСЯ. ЭСКИЗ  

 

I 

 
Что Окся глупа, в этом все были убеждены. В Ельниках так ееи звали: «глупая Окся»… Высокая и широкая в кости девка с рябым и скуластым лицом действительно существовала, кажется, 
исключительно одними растительными процессами, а умственная 
жизнь находилась в зачаточном состоянии. Впрочем, о последнем 
трудно было и судить, потому что Окся постоянно молчала. Если 
ее очень уж начинали донимать бойкие промысловые парни, она 
схватывала палку или камень и защищалась, как обезьяна. 
— Уродилось же дерево смолевое!.. — удивлялся отец Окси, 
промысловый «швец» Тарас Пиканников. — Ни к чему ее не 
применишь… Одно слово, не в людях человек. 
Вся семья так и смогрела на Оксю, как на рабочую скотину. 
Сила у ней действительно была лошадиная, точно несправедливая судьба хотела вознаградить ее хоть этим за большие пробелы 
по части красоты и ума. Работала Окся в своей семье за двоих и 
так же безответно, как работает лошадь; но ее работы никто не 
хотел замечать, точно это так и должно быть. В сущности, она 
везла весь дом и ни от кого еще не слыхивала доброго слова, а 
пьяный отец ее же колотил сапожными колодками. Пьян был Тарас без малого каждый день, как настоящий сапожник. Нельзя, 
работа тяжелая: с устатку все промысловые пировали. Его широкое лицо с чахлой бороденкой давно опухло от беспросыпного 
пьянства, маденькие черные глазки постоянно были налиты кровью, а нос выглядывал клюквой. 
Проваленная избушка, в которой околачивалась Тарасова семья, стояла на самом краю селения. Она давно покосилась, и в 
единственном окне половина стекол заменялась синей «сахарной» бумагой. Издали эта избушка так и походила на человека с 
подбитым глазом. Около избы ни загородки, ни конюшни, ни амбарушка, ни навеса — хоть шаром покати. Лес был рукой подать, 
и Тарас рассуждал так, что выстроиться всегда успеет; поэтому 
же он никогда и дров не запасал. Отправится Окся в лес, приво
2 

локет на себе сухарину1 да и долбит ее, — сколько нужно, столько и отрубит. Внутри избушка походила на плохую кузницу или 
конюшню. Закопченный потолок, дымившая печь из битой глины, горбатый пол из коекак обтесанных плах, две лавки, полати 
— и все обзаведение тут. По зимам в одной этой избе проживало 
целых пять душ: сам Тарас со своей старухой Акулиной, его сын 
Вахрушка с женой и Окся. 
— Все-таки свой угол, — утешался Тарас. — Захочу — и новую избу поставлю: лес-от вон он стоит. Получше нас добрые 
люди в землянках живут, а мы еще слава богу… 
Вахрушка по своей беспечности и характеру напоминал отца. 
Зиму он работал дома, а с первой вешней водой бросал все и уходил на промыслы вместе с женой. На заморозках к осени он возвращался под отчий кров и обыкновенно ничего не приносил с 
собой. Что зарабатывалось, то и пропивалось; но Тарас гордился 
своим единственным сыном. Как же, всетаки сьш, работник в дому, а не то, что девка! Окся тоже все лето работала на промыслах, 
и Тарас забирал деньги вперед под ее работу. Она и возвращалась 
с промыслов с деньгами, и Тарас опять отбирал у нее все, чтобы 
пропить с Вахрушкой. На что деньги глупой девке? Чтобы дело 
было вернее и Окся не утаила бы какого гроша, Тарас просто отдавал ее в аренду. 
— Лошадь, а не девка, — нахваливал он дочь в кабаке своим 
нанимателям. — Сколько «хошь сробит, потому безответная… 
Как упрется, так даже глядеть на нее страшно. Говорю: дерево 
смолевое. 
Своя «швальная часть» у Тараса по зимам шла полным ходом. 
По приисковому делу разный «обуй» составлял главную статью 
расхода: без обуток нельзя, а в воде да и в грязи кожа точно горела. Когда Тарас был помоложе, он на промыслах занимал должность шорника, но потом женился, начал пить и поэтому исключительно занялся своим делом. Все мастерство — дома: сноха тачает голенища, Вахрушка обделывает закаблучья и подошвы, а 
Окся — все, что потруднее. Сам Тарас любил больше починку: 
положит заплатку, поправит «подборы» к стоптанным козловым 

                                                 
1 Сухарина— засохшее на корню дерево. (Прим. Д. Н. МаминаСибиряка.) 
 

3 

ботинкам какой-нибудь приисковой щеголихи — выпивка и готова. Более крупные заработки пропивались совместно с Вахрушкой, как главной подпорой и надеждой всей семьи. 
Только раз безответная Окся взбунтовалась и потребовала себе козловые ботинки. 
— Да на что тебе, дуре? — изумился Тарас. — Не к роже… 
Но за Оксю вступилась мать, и ботинки были сшиты, то есть 
сшила их сама же Окся, работая по ночам. 
— Пусть ее потешится, — уговаривала Акулина мужа. — Конечно, глупая: видит у других баб ботинки, вот и ей забрело в 
башку… Незамужница она у нас, так пусть хоть на ботинки на 
свои поглядит. 
Тарас свеликодушничал, — разве с бабами сговоришь? Но ботинки Окси смущали его каждое утро, когда голова трещала с похмелья: рубль серебра задарма пропадает. Раза два Тарас пробовал стащить их у дочери, но та лезла на стену и не давала единственного своего сокровища. Эта история с ботинками, однако, 
кончилась для Окси очень скверно. В одно прекрасное утро передняя стена избушки оказалась вымазанной дегтем. 
Оксю били сильно и долго. Тарас и Вахрушка соединились в 
общей ревности за попранную фамильную честь. Избитая и покрытая синяками Окся молчала как убитая… В результате явился 
мертвый ребенок, и только тут Окся заговорила: как она плакала 
и убивалась над крошечным мертвым тельцем!.. Тут даже Тарас 
отступился и только развел руками. 
— Вот дура-то… а? Ведь польстился же какой-то озорник на 
этакое дерево… Вот тебе и козловые ботинки! Другая бы радовалась, что господь прибрал младенца, а она ревмя-ревет, как корова. 
 

II 

 
Ельники — самые старинные золотые промыслы на Урале, и в 
крепостное время население было согнано сюда из разных местностей. Таким путем образовалось большое селение с типичным 
промысловым характером. Все постройки ставились как-то так, 
как строят на время: то крыша недокончена, то недостает по 

4 

«планту» двух окон, то службы поставлены через, улицу и т. д. 
Даже церковь, и та не избегла общей участи. Каменное здание 
было начато очень широко, да так и осталось недостроенным. 
Впрочем, трудно и винить ельниковских мужиков за эти недочеты в стиле, потому что подземные шахты подходили под самое 
селение, отчего там и сям образовались провалы. В других местах 
прямо через улицу шли громадные свалки из пустой породы. В 
центре селения разливался небольшой пруд, а у плотины день и 
ночь гремела толчея. 
Издали вид на Ельники все-таки был очень красив, благодаря 
обступившим жилье зеленым горам. Как на хорошей картине, получалось много света и воздуха, а синевшая даль уходила из глаз. 
Самый беспорядок построек придавал селению тот промысловый 
характер, когда людям некогда думать о комфорте, да и неизвестно, сколько поживется. Пока золото идет — и селение стоит, 
а «изубожились» жилы — и все разбредется куда глаза глядят. 
Но, несмотря на это существование «пока», каждый год появлялось несколько новых изб и далеко желтели новые тесовые крыши. По таким желтьш пятнам построек можно было безошибочно 
определить, кому повезло счастье: кто находил «хорошее золото», тот и начинал строиться. Так как счастье не одинаково, то 
эти постройки останавливались на разных стадиях: у одного выстроена вся изба и службы, у другого — одни службы, а у третьеготолько поставлен забор. 
Земля, на которой красовались Ельники, была казенная, но наделов крестьянам не полагалось. Нарезку земли тормозила из года в год громадная компания, арендовавшая всю казенную землю. Таким образом, ельниковцы или работали у компании, как 
поденщина, или брали на себя отрядные работы, то есть получали 
от компании крошечный лоскуток земли с условием сдавать все 
добытое золото компании по известной цене. Компания страшно 
эксплуатировала безземельное население и обставляла его труд 
невозможными условиями, особенно отрядные работы. Но каждый из рабочих мечтал именно о последнем, потому что только 
здесь представлялась единственная возможность поправиться и 
даже разбогатеть, конечно, если кому господь пошлет счастье. 
Это была самая азартная игра — игра на труд. В результате получалось то, что дивиденды компании все росли, а население беднело и развращалось. 

5 

В одно прекрасное утро в кабаке целовальника Пятачка поднялся неистовый хохот кабацких завсегдатаев. Главным действующим лицом являлся Тарас Пиканников, который пришел в 
новом азяме и заявил, что пошабашил свою швальню и будет с 
семъей робить на отряд, как другие. 
— Землю тачать кайлом хочешь, Тарас?.. 
— А уж это как господь покажет… Будет мне сапоги вам 
шить, подлецам. 
— Он шилом, того гляди, наковыряет себе золота, братцы… 
Настоящие приисковые рабочие всегда смотрели с презрением 
на таких новичков, которые берутся искать золото, а сами не 
умеют взять лопату в руки. Попадет такой новичок в забой или в 
ледяную воду, — и шабаш, с копыльев долой. Где уж таким белоручкам тягаться с приисковыми волками, одеревеневшими на 
каторжной промысловой работе? Поэтому заявление Тараса и 
вызвало неудержимый хохот: шваль, который целую жизнь, согнувшись в три погибели, ковырял шилом, вдруг пойдет на отрядную работу… 
— Бить тебя некому, Тарас, — заявил и сам целовальник Пятачок, покачивая головой. — Погляди ты на себя, какой ты отрядный. 
Но Тарас оказался хитрее, чем можно было предполагать. Он 
выбрал делянку уже с готовым золотом. Компания отдавала На 
отряд участки земли в Двадцать пять квадратных сажен, с условием, чтобы шахты не углублялись ниже десяти сажен. Опытом 
было уже установлено, что золотоносные жилы встречаются 
именно на этой глубине, и когда отрядные рабочие отыскивали 
жилу, компания ставила свои работы. Таким образом, самая дорогая и рискованная часть промыслового дела — разведки — 
производилась даром. Тарас взял заброшенную делянку, с готовой шахтой-дудкой, ^которая была оставлена, как пустая, на шестой сажени. Какой-то отрядный рабочий выбился из последних 
сил на половине работы и умер от натуги. Вахрушка, болтавшийся по промыслам, разведал как-то, что именно в этой делянке есть 
хорошие знаки, и, потихоньку ото всех, недели две ковырял в 
дудке, пока не напал на кварцевую жилу. Тогда только оставалось оформить дело, то есть взять делянку от компании со всеми 
канцелярскими церемониями. 
В проваленную избушку Тараса Пиканникова заглянул настоящий золотой луч, ожививший разом все. На радостях Тарас 

6 

прежде всего поставил в своей избушке громадные новые ворота 
и даже выкрасил их. Появился ведерный самовар, у снохи — кумачные платки на голове, у старухи Акулины — новенький ситцевый сарафан, у Вахрушки — плисовые шаровары, и только одна Окся, наученная горьким опытом, отказалась от всякой обновки. 
— Совсем глупая девка! — решили соседи в окончательной 
форме. 
Тарас Пиканников сделался героем промыслового дня. Любопытные приходили с другого конца селения, чтобы посмотреть 
новые ворота, а разная деревенская родня лезла прямо в избу. На 
радостях Тарас уже совсем развернулся и купил у цыгана лошадь, 
хотя ездить ему было некуда. Потом явился новый овчинный полушубок, мешок крупчатки, гармония у Вахрушки, а водка не 
сходила со стола. Проворный целовальник Пятачок до того вверился Тарасу, что отпускал водку четвертями прямо в долг. 
— Эк, распыхался как Тарас! — завидовали все дурацкому 
счастью. 
Более проницательные прибавляли: 
— Ничего, скоро откантует… Не велика жилка, а подойдет девятая сажень — и шабаш. 
Но и здесь Тарас оказался хитрее других. Он не накинулся на 
свое золото, а добывал его сколько нужно. Отправится всей семьей к дудке, поработает до полуден — и кончено. Когда добытое 
золото проедалось, опять выходили на работу. 
— Оно вернее, когда в земле золото мое лежит, — объяснил 
Тарас. 
Делянка Тараса от Ельников была верстах в двух, и любопытные нарочно ходили туда, чтобы посмотреть, как шваль добывает 
свое золото. Дудка — это круглая дыра аршина полтора в диаметре. Преимущество ее перед обыкновенной квадратной шахтой 
в том, что не нужно крепить стенок. Положим, что работать в такой дудке крайне опасно, и горный устав строго запрещает такие 
работы, но всякому закону по нужде бывает «пременение». В 
дудке работала, конечно, Окся, потому что это была самая трудная часть предприятия. Вахрушка управлялся наверху, «выхаживая» на воротке из дудки разную породу. Сноха на тачке отвозила 
пустую землю под горку. 

7 

— Да не дура ли эта Окся? — дивились еще раз все, заглядывая в дудку. — Задавит ее землей… Бабье ли это дело в забое робить? 
Тарас обыкновенно приезжал к дудке верхом и, не слезая с 
лошади, распоряжался, как главнокомандующий. 
— Нет, вы вот что, — объяснял он своим завистникам: — как 
она, Окся-то, там поворачивается… на восьмой сажени… Ведь 
это помереть надо, а она изворачивается. 
Когда жилки добывалось достаточно, Тарас подходил к дудке 
и кричал: 
— Шабаш, Окся!.. 
Отец и сын, впрочем, жаловались, что уж очень тяжело поднимать эту Оксю из дудки: прицепится к веревке и точно чугунная. Оксю вытаскивали из дудки всю покрытую красной приисковой глиной и мокрую по колена, но она не жаловалась на свою 
работу и, по обыкновению, молчала, как пень. 
 

III 

 
Огрядные работы, как и компанейские, были обставлены 
сплошным воровством. Причина заключалась в том, что рабочим 
платили за добытое золото «любую половину» его номинальной 
стоимости, а то и меньше. Если отрядный рабочий попадал на 
очень большую жилу, компания платила ему все меньше и меньше, по мере увеличения добычи. Понятно, что это вызывало 
утаивание добытого металла и тайную продажу его скупщикам. В 
Ельниках образовалось что-то вроде воровской биржи, с понижениями и повышениями. Кабатчик Пятачок являлся главным посредником и всегда выходил сух из воды. 
Пока золото шло хорошо, Тарас не нуждался в сбыте его на 
сторону. Пятачок одобрял придуманную Тарасом систему не вырабатывать всей жилки зараз. 
— Все равно деньги пропьете, — уговаривал он Тараса. — 
Успеете. Помаленьку-то года два пьяны будете, а зараз-то и на 
полгода не хватит. 

8 

— Обыкновенно, где хватит, — соглашался Тарас. — Известно, какая наша жисть. Вот лошадь завел, ворота поставили. Как 
же, нельзя, надо все, как у добрых людей. 
— Ты избу-то выправляй, Тарас. 
— Изба от нас не уйдет. 
Так шло дело целую зиму. Тарас совсем опух от водки и начал 
даже заговариваться — «играли хмельники». Теперь он сам не 
ездил на свою дудку, а возила его жена в новеньких пошевнях. 
Подъедет Тарас к работе, вылезет из саней и подойдет. 
— Окся, ты тут? — крикнет он в дудку. 
— Здесь, тятенька, — из-под земли донесется знакомый голос. 
— Идет жилка? 
— Идет, тятенька. 
— Ну, старайся, милая. 
Иногда на Тараса нападало что-то вроде сомнения: зачем они, 
в самом-то деле, морят в забое девку? В кабаке проходу не дают 
Оксиной работой. Тарас пробовал даже принимать энергичные 
меры и накидывался на Вахрушку. 
— Ты чего, лодырь, у воротка торчишь? — ругался Тарас, — 
Полезай в дудку 
— Полезай сам, коли охота, — грубил Вахрушка. 
— Да ведь мы измаем Оксю-то! Не ровен час, еще придавит 
землей. Кто ее знает, как она там копается. 
— Коли она дура, так я не виноват тому делу. 
 
Однажды под пьяную руку Тарас даже подрался с Вахрушкой, 
но толку из этого все-таки не вышло. Окся продолжала оставаться в забое и работала там до тех пор, пока сверху ей не крикнут: 
«Шабаш, Окся!». Она даже позеленела от подземной работы и 
начала кашлять. 
Вы бы хоть работника прихватили, — советовали жалостные 
бабы-соседки. — Измывается девка на вашем золоте. 
— Работник, — удивлялся Тарас. — А Вахрушка на что? Слава богу, свой работник в дому. Да я и сам, ежели касаемо што, так 
могу вполне соответствовать… Сам в забой пойду. 
— Так и пошел! — корили бабенки. — Один у вас, у мужичков, забой: в кабаке у Пятачка проклажаться. 
К весне Тарас стал замечать, что жила «изубожилась». Кварц 
все самый форменный, а золота прежнего не стало. Конечно, виновата глупая Окся, которая непременно упустила настоящую 

9 

линию и работает в дудке черт знает как. Тарас даже решился сам 
спуститься и прополз по узкой норе до того места где, лежа на 
животе, работала Окся. 
— Куда ты, дура, золото наше девала? — ругался Тарас, толкая Оксю кайлом в бок. — Понадейся на чужую работу. 
— Девятая сажень, тятенька, подходит. 
— Молчи, дура. Не твоего ума дело. 
Золота стало попадать все меньше, а потом Вахрушка совсем 
замотался: пирует в кабаке и на работу нейдет. Пришлось Тарасу 
самому стать к вороту и «выхаживать» деревянную бадью с землей. Работа хоть и не тяжелая, но после целого года безделья она 
казалась Тарасу очень горькой. Хорошо еще, что Пятачок научил: 
половину золота сдавай в контору, а другую половину скупщикам — вот опять и будет та же цена. Не хотелось Тарасу вожжаться со скупщиками, но делать нечего. Старуха Акулина, и та 
ворчит, что денег стали мало приносить домой. 
Ввиду таких стесненных обстоятельств Тарас решился поставить хоть новую избу, а то и в самом деле безо всего останешься. 
Сказано — сделано. Ворота уже есть. Заказал Тарас бревен мужикам, а сам принялся разворачивать свою избушку. Окся попрежнему работала в забое, а у ворота стояла жена Вахрушки. 
Тарас, под предлогом постройки, являлся на дудку только поругаться с бабами. Раз, когда он приехал верхом на работу, сноха 
сидела без всякого дела. 
— Ты это што лодырничаешь? — обругался Тарас. 
— Да чего мне делать-то, коли Окси нет… 
— Как нет? 
— Да так… Видно, домой пошла, а я вот и сижу одна. 
— Врешь что-нибудь… 
Наклонившись к дудке, Тарас крикнул:— Окся, куда ты запропастилась?.. Эй, Окся… 
Ответа не последовало. 
— Спит, видно, подлая… — решил Тарас. — На этих баб 
только надейся! 
Он спустился в дудку, чтобы отлупить Оксю на все корки, но 
там никого не было, дудка стояла пустая. 
— Ну и дура же! — удивлялся Тарас, вылезая на свет божий. 
Окси и след простыл, точно она в воду канула. Пока Тарас ее 
разыскивал, какой-то штегерь успел донести, что дудка уже на 
девятой сажени и пора ставить компанейские работы. Таким об
10