Пушкин и компания. Новые беседы любителей русского слова

Борис Парамонов  
Иван Толстой
Пушкин  
и компания

Новые беседы любителей 
русского слова

60×90/16 

узкий

Центральная ось 
полосы макета 
(поля текстовых 
и титульных 
страниц 
совпадают)

Граница  
нижнего  
поля полосы 
макета

| Издательский дом ДЕЛО |

Москва | 2022

Парамонов, Б. М., Толстой, И. Н.
Пушкин и компания. Новые беседы любителей русского 
слова / Борис Парамонов, Иван Толстой. — Москва: 
Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2022. — 544 с. —

ISBN 978-5-85006-444-0

Предмет литературно-философских бесед Бориса Парамонова 
и Ивана Толстого — русская литература, которую соавторы 
рассматривают в «персональных» главах.
Это не учебник, не лекции и тем более не проповеди, 
а просто свободный разговор через океан (Нью-Йорк — 
Прага) двух людей, считающих русскую словесность самой 
увлекательной вещью в мире.

 
ISBN 978-5-85006-444-0

 
© Б. М. Парамонов, 2022

 
© И. Н. Толстой, 2022

 
© ФГБОУ ВО «Российская академия народного хозяйства 
и государственной службы при Президенте Российской 
Федерации», 2022

П18

 УДК 82.09
 ББК 83.3(2)

 УДК 82.09
 ББК 83.3(2)
 
 П18

Содержание

От авторов · 7

Пушкин · 9

Лермонтов · 39

Гоголь · 65

Баратынский и Фет · 91

Тургенев · 119

Тютчев и Некрасов · 145

Герцен · 176

Толстой · 204

Достоевский · 258

Салтыков-Щедрин · 283

Лесков · 298

Чехов · 325

Бунин · 351

Сологуб · 380

Гиппиус · 398

Андреев · 416

Леонов · 430

Одоевцева · 446

Самойлов · 459

Нагибин · 473

Новиков · 486

Васисуалий Лоханкин · 500

Приложение: Лосев и Флоренский · 514

От авторов

В первом томе этих бесед —  «Бедлам как Вифлеем» —  
речь шла об авторах, в той или иной мере 
выпадающих из привычного за многие советские 
годы канона. Это были в основном «диссиденты» 
и «эмигранты», а если состояли в каноне, то отторгались 
вольными читателями (Горький, отчасти 
А. Н. Толстой и Шкловский). В предлагаемом 
втором томе —  «Пушкин и компания. Новые беседы 
любителей русского слова»  —  заметно другие персонажи: 
или бесспорные классики, или авторы, выросшие 
в ином окружении, в постсоветской литературной 
свободе. Это не значит, что сказать о них 
нечего, что они не вызывают вопросов. Цензуры, 
допустим, и нет, но не на всякого читателя угодишь. 
Свобода читателей как была, так и остается незыблемым 
правом каждого берущего в руки книгу.
Из означенного расклада несколько выпадают 
П. А. Флоренский и А. Ф. Лосев, потому и отнесенные 
в Приложение.
Впрочем, даже и среди не знавших цензуры 
счастливцев живых не оказалось. В ожидании окончательного 
суда времени мы говорим несколько 
слов в их защиту.
Борис Парамонов

***
Как и в нашем первом томе, подчеркну, что авторство 
книги «Пушкин и компания. Новые беседы 
любителей русского слова» принадлежит Борису 
Михайловичу Парамонову. Это его идеи, концепции, 
построения — его, говоря по-шкловски, матерьял 
и стиль.
Моя роль в этих беседах —  слегка направлять, 
уточнять и подливать из графина. Ближе всего такая 
позиция к роли доктора Уотсона: грязь на левом 
обшлаге ему в одиночку не связать с потерей 
наследства.
Предлагаемые беседы ни на какую академи- 
ческую или педагогическую роль не претендуют.
Сохраняя, по возможности, живую речь, мы 
сберегли и некоторое число неизбежных темати- 
ческих повторов.
Иван Толстой

Пушкин

Б. П.: Самая сложная тема русской литературы — 
Пушкин. Именно потому, что это с детства знакомое 
имя, с детства читавшиеся тексты. Многими 
даже до школы. А в школе, как известно, вкус к литературе 
был методически разрушаем. Заставляли 
«разбирать» литературу и ее образы, писать собственные 
сочинения о литературных героях, при 
этом навязывая казенную, на данный исторический 
момент приготовленную трактовку. А Пушкиным 
начинали в этой манере пичкать чуть ли не с первого 
класса. О себе могу сказать: я с детства книгочей 
и никогда не переставал читать русскую классику, 
но именно Пушкина после школы забыл, к нему 
не обращался, тогда как Толстого, Достоевского читал 
и старался понять всегда.

И. Т.: Охладели к Пушкину, он перестал быть для 
вас живым писателем?

Б. П.: Не совсем так. Я всегда знал и чувствовал, что 
он, так сказать, самый главный, это я успел не только 
усвоить извне, но и вполне проникся таким знанием, 
таким чувствованием и оценкой. Но Пушкина 
взрослые люди редко перечитывают, а если 
существуют чудаки, знающие наизусть «Евгения 
Онегина», то смело можно сказать, что в девяти 
случаях из десяти это некие самоучки, люди, которые 
кроме этого ничего не знают о литературе и ею 
не интересуются.

П у ш к и н  и  к о м П а н и я

И. Т.: Мейерхольд говорил Александру Гладкову: 
Пушкин —  лучший поэт, но я не верю людям, которые 
на вопрос: кто лучший поэт? —  отвечают: 
Пушкин.

Б. П.: Да, это штамп, всегда готовый к бездумному 
предъявлению. Пушкин начинает по-новому восприниматься, 
открывать свою специфику, когда вы 
как следует узнаете последующую поэзию, особенно 
двадцатого века. Об этом еще поговорим, сейчас же 
скажу, что, не будучи фанатичным его читателем, 
я всегда знал, что он написал лучший текст русской 
литературы: «Медный всадник». К ак-то сразу понял, 
запомнил и всегда знал.

И. Т.: Мы с вами, Борис Михайлович, петербуржцы, 
и Пушкин всегда предстоял нам в образе воспетого 
им города. Вы шли по набережной Невы —  и вы 
были с Пушкиным, и Пушкин был с вами. Правда?

Б. П.: Но я сразу, или почти сразу, или со временем, 
но понял, что есть в «Медном всаднике» еще один 
герой, помимо Петра и бедного Евгения: это Нева, 
образ мятежной стихии, и отнюдь не только природной, 
это угроза самой петровской культуре, самому 
Западу в России, самой Европе.
Помню, уже будучи преподавателем и пользуясь 
богатейшей библиотекой ЛГУ, я нашел сборник 
работ членов венгеровского семинария по Пушкину…


И. Т.: Того, в котором начинал Тынянов?

Б. П.: Да, но Тынянова в том сборнике не было, 
а прочитал я работу Бориса Михайловича Энгель-
гардта. (Не путать с Эйхенбаумом: тоже Борис Михайлович 
и фамилия на «э» начинается.) Это тот 
Энгельгардт, который в 1927 году выпустил очень 
хорошую книгу о формалистах, о формальном ли-

П у ш к и н

тературоведении. А в той студенческой еще работе 
(то ли 1915, то ли 1916 года) о «Медном всаднике» 
он писал как раз об этой стихии бунта и о грядущем 
его социальном воплощении в восстании черни. 
Бедный Евгений, так сказать, будет отомщен.

И. Т.: Так и произошло. И после этого реванша 
Невы Петербург даже столицей перестал быть.

Б. П.: И не говорите. Маленький человек русской 
литературы взял реванш в жизни, в исторической 
действительности: Акакий Акакиевич начал срывать 
шинели с генералов в реале, как теперь говорят. 
Вспоминается Шестов, сказавший: Достоевский дал 
понять, что маленький человек в потенции чрезвычайно 
опасен.
Но вернемся к Пушкину. Пушкин бесспорен,  
это главное, что в нем как-то сразу понимаешь. 
И знаете, Иван Никитич, у меня это связано с тем, 
что я и не могу, и, главное, не хочу о нем говорить: 
и так все ясно.

И. Т.: Постойте- постойте, а как же наша нынешняя 
беседа? Князь, князь, назад!

Б. П.: Я понимаю, что это звучит странно, но вот 
что я имею в виду. Пушкин — неоспоримая культурная 
данность, и главная эмоция, связанная с ним, —  
то, что он просто существует. Вот как люди знают, 
что в Риме существует собор Святого Петра и что 
есть Венеция. И этого уже достаточно: существуют, 
есть, стоят на месте, не сожжены и не затоп- 
лены.
Ну, а еще что здесь важно: о Пушкине самом 
по себе очень трудно говорить. С любой темой связать 
его можно, и тогда  какие-то мысли появляются. 
Скажем, Пушкин и Мандельштам.

И. Т.: Ирина Сурат об этом много пишет.