Грамматика слушающего

Б.Ю. Норман

ГРАММАТИКА 
СЛУШАЮЩЕГО

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2024

УДК 811.161.1'36
ББК 81.411.2-2
Н83

Норман Б.Ю.
Н83 
Грамматика слушающего / Б.Ю. Норман. — Москва : 

ФЛИНТА, 2024. — 320 с. — ISBN 978-5-9765-5399-6. — Текст : 
электронный. 

Книга содержит доступное описание внутренних процессов, сопровождающих 
восприятие и понимание текста. Уделяется внимание 
таким явлениям, как диалогическая ситуация, косвенные речевые 
акты, языковой креатив. От чего зависит легкость понимания? 
Имеет ли читатель право на свое прочтение произведения? Опасны 
ли коммуникативные неудачи? Как грамматика взаимодействует с 
лексикой? Ответы на эти вопросы иллюстрируются многочисленными 
примерами. Основным источником фактического материала 
послужили произведения русской художественной литературы, от 
Ф.М. Достоевского до В. Токаревой.
Адресуется психо- и социолингвистам, преподавателям лингвистических 
дисциплин, студентам-филологам, всем любителям русского 
слова.
УДК 811.161.1'36
ББК 81.411.2-2

ISBN 978-5-9765-5399-6 
© Норман Б.Ю., 2024
© Издательство «ФЛИНТА», 2024

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие  ....................................................................................................4

Гла ва 1. Непростая роскошь общения .....................................................8

Гла ва 2. Механизмы восприятия и понимания текста  .........................41

Гла ва 3. Коммуникация без понимания?  ...............................................81

Гла ва 4. Грамматические шоры слушающего  ....................................115

Гла ва 5. Преобразования высказывания
в сознании слушающего .........................................................160

Гла ва 6. Косвенные речевые акты  .......................................................198

Гла ва 7. Коммуникативные неудачи
или ситуативные недоразумения?  .........................................235

Гла ва 8. Слушающий и креатив  ...........................................................272

Заключение  ..................................................................................................304

Литература  ...................................................................................................307

ПРЕДИСЛОВИЕ

Говорящий и слушающий — это участники речевого акта, 
иногда общающиеся лицом к лицу, а иногда разделенные веками 
и тысячами километров. Говорящий — носитель языка, который 
производит текст, а слушающий — второй участник коммуникации, 
задачей которого является воспринять сообщение и осмыслить 
его. Термин говорящий будет иногда в стилистических 
целях заменяться равнозначным ему адресант, а вместо слушающий 
могут быть употреблены названия адресат и реципиент. 
Речевая деятельность, или словесная коммуникация, складывается 
соответственно из двух встречных процессов: производства (
порождения) текста и его восприятия, или рецепции.
Требует пояснения и использованное в заглавии слово грамматика. 
В прямом своем значении грамматика — совокупность 
правил, по которым строятся осмысленные речевые отрезки: 
слова, синтагмы, предложения и целые тексты, а также система 
соответствующих абстрактных категорий и форм, принятых 
в лингвистике.
В переносном, метафорическом значении слово грамматика 
начинает обозначать вообще совокупность правил (инструкций, 
закономерностей, особенностей) в какой-то сфере. Причем 
метафоричность этого словоупотребления уже стирается, нейтрализуется, 
о чем свидетельствует масса книжных названий. 
Сравним хотя бы титулы таких разных по содержанию книг, 
как: «Грамматика общения», «Грамматика чувств», «Грамматика 
перевода», «Грамматика ошибок» (перевод с французского), 
«Абстрактная грамматика поведения» (перевод с английского) и 
даже заглавие знаменитого рассказа И.А. Бунина «Грамматика 
любви».
В нашем случае под грамматикой следует понимать совокупность 
особенностей речевой деятельности как лингвоменталь-
ного процесса. Это значит, что объектом грамматики говорящего 
является путь, который проходит мысль (собственно, замысел), 
воплощаясь в словесное произведение (Норман 1994: 16); объ-

ектом грамматики слушающего является процесс восприятия и 
осознания текста, вплоть до формирования в голове собеседника 
искомого смысла.
Причем стоит подчеркнуть: текст как продукт речевой деятельности — 
это не только последовательность букв и прочих 
графических знаков, но в первую очередь — звуковые цепочки. 
Впрочем, в последние десятилетия феномен сплошной грамотности 
и определенные сдвиги в общественной жизни приводят 
к неожиданным последствиям: устная речь все более теснится 
письменной. Мы имеем в виду не столько набирающий силу так 
называемый документооборот, сколько массовизацию компьютерного 
общения. В результате появляются новые жанры, которые, 
будучи по своей сути разговорными (твиты, чаты, комментарии 
к стримам и т.п.), воплощаются в письменной форме. Не 
будем говорить о том, насколько строго интернет-тексты придерживаются 
правил грамматики; важно хотя бы зафиксировать этот 
новый феномен. Возможно, скоро следует ожидать и появления 
специальной книги под названием «Грамматика Интернета».
Представляется, что смысл данной книги не столько в том, 
чтобы развить лингвистическую теорию, сколько в том, чтобы 
на основе уже сформировавшихся концепций ввести в научный 
оборот большой объем свежего материала и продемонстрировать 
возможности его интерпретации.
Источниками фактического материала для нас будут служить 
не только интернет-тексты, но и разговорная речь, фольклор, 
газетная публицистика, торговая реклама — это всё реальные 
сегменты речевой среды обитания современного человека. Важнейший 
и богатейший материал для исследователя предоставляют 
тексты художественной литературы: на этих образцах можно 
детально проследить, как общая стратегия слушающего воплощается 
в тех или иных тактиках, как формируется психологический 
климат общения, как герои произведения в ходе диалога 
«подстраиваются» друг под друга и т.д. А стоит сравнить между 
собой сегодняшние романы и повести с произведениями столетней 
давности — и нетрудно убедиться, что правила общения не 

остаются неизменными. Но, хотя именно письменные тексты 
будут главным источником фактического материала в данной 
книге, не забудем, что в принципе текстом является любая реализация 
языка.
Конечно, восприятие письменного текста отличается от восприятия 
устного. Главная особенность тут заключается в том, 
что читающий, в отличие от «слушающего в узком смысле слова», 
может систематически возвращаться к уже пройденным 
фрагментам и, наоборот, забегать по письменному тексту вперед. 
Исследователи многократно отмечали, что зрачки читающего 
человека совершают челночнообразную работу: движутся 
вперед и назад. У участника устного диалога такой возможности 
нет. Однако основные свойства речевосприятия (правильнее 
было бы сказать «текстовосприятия», но так не говорят) остаются 
теми же самыми, и на первом месте среди них — стремление 
предугадать смысл, посылаемый адресату.
И, будучи зеркальными по своим исходным и конечным точкам (
соответственно в направлении «от смысла — к тексту» и 
«от текста — к смыслу»), процессы речепорождения и рече-
восприятия отнюдь не копируют друг друга по содержанию 
(Норман 1978: 20). Наш современник профессор Н.Д. Голев 
совершенно справедливо рассматривает противопоставление 
говорящего и слушающего среди важнейших антиномий коммуникации: «...
Эти конфликты языкового функционирования 
проявляются прежде всего во взаимодействии создателя и потребителя 
речевых произведений — говорящего / пишущего, стремящегося 
к неограниченному самовыражению, и слушающего / 
читателя, желающего “потреблять” такую речевую продукцию, 
которая удобна (понятна) в коммуникативном плане и комфортна 
в плане морально-психологическом» (Голев 2003: 175).
С различием интересов говорящего и слушающего мы сталкиваемся 
ежедневно, можно сказать — ежечасно. Наиболее очевидна 
антиномия этих участников общения в ситуации живого, 
непосредственного диалога, когда адресант считает, что он выражает 
свою речевую интенцию достаточно ясно, а мысль адре-

сата все же направляется по какому-то иному пути. Существующие (
опубликованные) записи разговорной речи дают тому 
немало подтверждений — к этой теме мы еще вернемся.
А здесь обратим внимание только на естественное для слушателя 
требование «комфорта в плане морально-пси хо ло ги-
че ском». Дело не только в том, что адресат хочет подспудно 
уберечь себя от излишнего мыслительного напряжения и неприятностей («
Всякий слышит лишь то, что понимает», —  афоризм, 
приписываемый древнегреческому философу Платону.) Слушающий 
осознает свое подчиненное положение в диалоге 
 (инициатива принадлежит не ему), но ему важно сохранить свой 
статус, свою идентичность (и не только речевую). Читатель книги, 
наталкиваясь на трудное для понимания место, старается его 
просто пропустить или «просмотреть», не вникая в суть дела: у 
него сложилось определенное представление о том, каким должен 
быть текст. Неудивительно, что у каждого из нас есть свои 
любимые и нелюбимые авторы, да и собеседников мы подспудно 
делим на тех, с кем легко, а с кем нелегко общаться.
Коммуникативный акт неотделим от обстановки, в которой 
он происходит, и от характеристики личностей, в нем участвующих. 
Начнем мы именно с психологической атмосферы, создаваемой 
актом речевого общения.

ГЛА ВА  1. НЕПРОСТАЯ РОСКОШЬ ОБЩЕНИЯ
Термины говорящий и слушающий активно употребляются 
в лингвистической литературе уже в начале ХХ века: в частности, 
в русской лингвистике — у А.И. Томсона и А.А. Потебни, 
в западной — у Ф. де Соссюра и О. Есперсена. Это обозначения 
участников коммуникативного акта, пока что еще не разработанные 
ни в психологическом, ни в социальном отношении. 
Но ХХ век — эпоха бурного взаимовлияния и взаимопроникновения 
гуманитарных наук; результаты этого идут на пользу 
и языкознанию. Работы Ж. Пиаже по развитию мышления и 
речи ребенка, разработка теории внутренней речи в лекциях и 
пуб ликациях Л.С. Выготского и его учеников, подробнейшие 
наб людения, составившие основу 5-томного труда австрийского 
ученого Фр. Кайнца «Психология языка», богатый клинический 
опыт, обобщенный А.Р. Лурия, — все это послужило питательной 
базой, на которой в середине века сформировалось 
новое направление лингвистической науки — психолингвистика.

Отцом этой новой дисциплины принято считать американского 
ученого Ч.Э. Осгуда. В классической работе «Измерение 
значения» (Osgood, Suci, Tannenbaum 1957) был предложен 
метод семантического дифференциала, с помощью которого 
значения слов, представленные в сознании носителя языка, 
разлагались на компоненты и получали — в сравнении друг 
с другом — точную, шкалированную оценку. Молодая советская 
психолингвистика также опиралась прежде всего на данные 
экспериментов. Н.И. Жинкин исследовал кодовые переходы 
во внутренней речи, используя методику специальных 
речевых помех (Жинкин 1964), А.Н. Соколов, изучая особенности 
речевой деятельности говорящего, прибегал к электро-

физиологическим методам (Соколов 1968); большую популярность 
приобрел метод ассоциативного эксперимента, см. обзор 
(Гольдин, Сдобнова 2008) и т.д. Исследования и публикации 
А.А. Леонтьева, Т.В. Ахутиной, Л.А. Чистович, Т.Н. Ушаковой, 
Ю.А. Сорокина, И.Н. Горелова, А.А. Залевской, Ю.Н. Караулова, 
И.А. Стернина, К.Ф. Седова и многих других привели к 
тому, что мы сегодня можем уже с уверенностью ответить на 
некоторые вопросы полувековой давности, которые задавала 
Р.М. Фрумкина в своей статье, касающейся «фундаментальных 
процессов, связанных с речевой, да и вообще интеллектуальной 
деятельностью человека». Среди этих вопросов были 
и такие: «Умеет ли лингвистика описывать процесс воплощения 
мысли в слово?»; «Симметрично ли построены процесс 
восприятия звучащей речи и процесс порождения звучащей 
речи?» и др. (Фрумкина 1978: 319). Понятно, что эта обеспокоенность 
была связана с возможностями применения точных 
методов в гуманитарных науках.
Существуют разные точки зрения на взаимодействие говорящего 
и слушающего и соотношение их ролей. Полярные в данном 
отношении позиции можно назвать индивидуалистической 
и кооперативной. Первая из них, восходящая к В. Гумбольдту, а 
еще глубже — к Платону, склонна абсолютизировать духовное 
творчество индивида: согласно этой точке зрения, призвание 
языка — в том, чтобы обслуживать мысль. Соответственно получается, 
что сколько людей — столько и языков: «Каждый индивид 
обладает собственным языком» (Пауль 1960: 60). Такую 
позицию разделяют и некоторые художники слова. Примером 
может быть откровение Иосифа Бродского:

...С человеком вообще на его языке никто не говорит! 
Даже когда с вами жена разговаривает, она не на вашем 
языке говорит! Разговаривая с ней, вы приспосабливаетесь 
к жене. И к другу вы себя приспособляете. В каждой подобной 
ситуации вы пытаетесь создать особый жаргон (Волков 
2004: 576).

Нередки в речевой практике и ситуации, когда человек действительно 
говорит «в пустоту», без расчета на какой-либо отклик. 
Таково речевое поведение одного из персонажей повести 
«Жизнь в ветреную погоду» А. Битова:

...Отец всегда говорил по несколько неестественному 
ходу, то есть говорил не из потребности. а для разговора, 
причем это еще окрашивалось некоторой интеллигентностью 
и проникновенностью тона, так что не могло не раздражать. 
Но теперь он уже часто ощущал, что отец не 
может иначе и что страшноватое одиночество есть в необязательных 
его разговорах, когда отец за неимением общения 
стремится сохранить хотя бы символ его.

И еще одна цитата в поддержку «индивидуалистической» 
точки зрения:

Ведь тут одно лукавство, будто бы настоящее человеческое 
общение — это когда измученная душа говорит, а 
потом слушает, а потом опять говорит; настоящее человеческое 
общение — это когда твоя измученная душа безостановочно 
говорит (В. Пьецух. Письма к Тютчевой).

Даже в обществе, в коллективе, говорящий может отвлечься 
от своих соседей и сконцентрироваться на себе самом. Это ситуация 
так называемого полилога: все говорят, но никто никого не 
слушает (Яковлева 2007; Норман 2016). Ситуация не очень комфортная 
и небезопасная для развития отношений в микрокол-
лективе, но вполне жизненная, реальная и отражаемая в художественной 
литературе. Так, в рассказе Н. Тэффи (писательницы, 
чрезвычайно популярной в начале ХХ века) под названием «Семейный 
аккорд» изображается беседа в кругу семьи из трех человек. 
Приведем здесь ее фрагмент:

Дочка моет чайные ложки и говорит, поворачивая голову 
к буфету:

— С одной черной шляпой всю зиму! Покорно благодарю. 
Я знаю, вы скажете, что еще прошлогодняя есть. В вас никогда 
не было справедливости...
— Десятка, пятерка, валет... Вот, зачем пятерка! Не 
будь пятерки, — валет на десятку, и вышло бы. Не может 
быть, чтобы они, зная, что я уезжаю, и, опять-таки, получивши 
задаток...
— А Зиночка вчера, как нарочно, говорит мне: «А где 
же твоя шляпка, Сашенька, что с зеленым пером? Ведь 
ты, говорит, хотела еще с зеленым купить?» А я молчу 
в ответ, хлопаю глазами. У Зиночки-то у самой десять 
шляп.
— Так и сказал: «Если вы, Иван Матвеич, надумали взять 
отпуск именно теперь, то что именно будете вы...»
— Одна шляпка для свиданий, одна для мечтаний, одна 
для признаний, одна для купаний — красная. Потом с зеленым 
пером, чтоб на выставки ходить.
— Врут карты. Быть не может. Разложу еще. Вон сразу 
две семерки вышли. Десятка на девятку... Туз сюда... Вот 
этот пасьянс всегда верно покажет.

Мы видим, что полилог как литературный прием — 
 действенный способ продемонстрировать разобщенность ком-
муникантов, их эгоизм и плохую совместимость с окружающей 
средой (а, может быть, еще и повышенную эмоциональность, 
низкую речевую культуру и т.п.).
Против подобного сведéния функций языка к «потребности 
человека выразить себя, объективировать себя» резко выступал 
М.М. Бахтин. В соответствии со своей концепцией диалогизма 
он подчеркивал активную роль «другого» — партнера по общению: «
Всякое понимание живой речи, живого высказывания носит 
активно ответный характер» (Бахтин 1986: 437). И в другом 
месте:
«Существенным (конститутивным) признаком высказывания 
является его обращенность к кому-либо, его адресован-