Робин Гуд: сюжет, герой, идея, текст

Валентина Сергеева

Робин Гуд: 

сюжет, герой, идея, текст

Москва

2022

УДК 82.09:398.51(410)
ББК 82.3(4Вел)-3

С32

Сергеева, В.

С32
Робин Гуд: сюжет, герой, идея, текст / В. Сергеева. —

Москва : Директ-Медиа, 2022. — 236 с.

ISBN 978-5-4499-3102-3

Книга «Робин Гуд: сюжет, герой, идея, текст» посвящена истории ле-

генды о Робин Гуде в ее фольклорном и литературном воплощении, с 
XIV века до начала ХХ-го. В книге прослеживается, каким образом сюжет о 
легендарном стрелке функционирует в пространстве культуры, поворачиваясь 
разными гранями (хранитель леса, ловкий плут, благородный разбойник, 
патриот) и как популярный, но изначально маргинальный герой 
становится — и остается — одним из самых узнаваемых образов для англоязычной 
аудитории.

Для широкого круга читателей.

УДК 82.09:398.51(410)
ББК 82.3(4Вел)-3

ISBN 978-5-4499-3102-3
© Сергеева В., текст, 2022
© Издательство «Директ-Медиа», оформление, 2022

Оглавление

Глава 1.  Типология Робин Гуда...........................................................5

Герой — воин..................................................................................10

Справедливый герой ......................................................................15

Герой — подданный, король, хранитель......................................23

Герой — весельчак из зеленого леса ............................................28

Герой — благородный преступник................................................36

Герой — ловкий плут......................................................................41

Мистический герой.........................................................................51

Робин Гуд как рыцарственный герой............................................57

Робин Гуд и веселый беспорядок..................................................84

Политический миф .........................................................................95

Глава 2.  Робин Гуд как литературный текст...................................107

Викторианство и популярная культура .......................................109

Робин Гуд — революционер........................................................120

Норманнское иго как новый миф................................................126

Романтизм, гармония, свобода...................................................129

«Старая добрая Англия» Вальтера Скотта: долг и порядок.......141

Робин Гуд: пародия, чартист, патриот.........................................150

Авантюрный роман:  Робин Гуд и массовая литература ...........158

Серийные романы о Робин Гуде: «дешевые ужасы» 
и журналы для мальчиков ...........................................................164

Конец чартизма ............................................................................173

Робин Гуд для детей: «честная игра»..........................................184

Примечания ......................................................................................204

Глава 1. 

Типология Робин Гуда

Век за веком Робин Гуд становится «вновь открываемым» и 

изобретаемым героем как общекультурного пространства, так и художественного 
текста.

Здесь возникает целый ряд вопросов. Каким образом он су-

ществует до литературы, в литературе и за пределами литературы — 
в устных формах творчества, письменных, визуальных и так 
далее? Какие требования к нему предъявляются? Почему он становится 
центром художественного произведения, фольклорного или 
авторского, почему оказывается востребован практически непрерывно? 
Почему именно к истории Робин Гуда обращаются вновь и 
вновь на разных этапах и вводят ее в литературу, то параллельно с 
фольклором, то разновременно? Наконец, какие операции для 
этого необходимо проделать, если герою приходится, во-первых, 
воплощать ценности своей эпохи (либо эпохи, к которой он отнесен 
волей автора), во-вторых, отражать породившее его новое время, 
в-третьих, действовать в кругу определенных проблем и обстоятельств, 
раз уж автор почему-либо выбрал именно этого героя для реализации 
своего замысла? Что происходит с образом Робин Гуда, 
когда его история становится фактом массового сознания? Иными 
словами, почему героем становится Робин Гуд, и почему Робин 
Гуд — это герой? 

Вне фольклора Робин Гуд сам по себе, без некоторой 

надстройки, не может быть «героем нашего времени» ни в XVI веке, 
когда балладное творчество еще идет полным ходом, ни в XIX, когда 
оно практически прекращается. Причина проста: он жили действовал
в иное историческое время, и житель тюдоровской или викторианской 
Англии (причем преимущественно городской, являющийся основным 
потребителем массовой литературы) — не то, что житель 

Англии средневековой. Однако Робин Гуд в состоянии воплощать 
желаемые качества — те, которые представляются идеальными и 
которых недостает современной эпохе, причем любой. Так, к примеру, «
зеленый лес» становится не просто синонимом свободы,
но еще и — в противоположность скованному этикетом обществу —
символом естественности, особой простоты и непринужденности в 
отношениях, когда для общества это становится особенно актуально. 
Робин Гуд — герой ностальгирующих авторов и читателей,
он постоянно обращен в прошлое и является приметой той «веселой 
Англии», которая всегда в прошлом, как по отношению к 
XIX веку, так и к шекспировской эпохе, когда ушедшие в изгнание герои 
живут в лесу, «словно Робин Гуд английский в старину». В отличие

от сказочной страны Кокань, которая где-то существует 

параллельно с исторической реальностью и, теоретически, может 
быть найдена, «веселая Англия» не может быть найдена по определению, 
о ней можно только вспоминать с грустью.

Осмысление Робин Гуда как героя общекультурного и литера-

турного пространства, разумеется, началось достаточно рано,
на этапе появления первых баллад. Затем, преодолев предубеждение, 
лесной стрелок вошел в литературу (причем не только массовую
и невзыскательную), словно подтверждая своим присутствием, с одной 
стороны, связь изящной словесности с существовавшей ранее 
народной традицией, а с другой — наступление нового творческого 
этапа. В этой работе пойдет речь о развитии образа Робин Гуда как 
героя фольклора и авторской литературы, о разных способах воплощения 
этого сюжета и о его трансформации в связи с меняющимися 
представлениями о героическом и достойном описания. Основными 
представляются следующие моменты:

1) предпосылки вхождения Робин Гуда в английскую культуру, 

становление и последующее развитие образа;

2) место, роль и типология героя и героического в идеологи-

ческом и культурном контексте эпохи;

3) эволюция художественных форм, в которых обретала выра-

жение робингудовская легенда;

4) специфика работы механизмов, призванных обеспечить эф-

фективность и популярность «историй о Робин Гуде». 

У Робин Гуда есть черты, свойственные культурному герою в 

традиционном антропологическом понимании (упорядочивание 

мира, установление норм и правил бытия, о чем речь пойдет ниже); 
однако примечательней его способность трансформироваться
не только вместе со сменой господствующих идей, но и со сменой 
«носителя». Робин Гуд становится героем устного бытования, письменной 
литературы и, наконец, массовой печатной продукции; 
смена «носителя» — это фактор, который влияет на существование 
самого робингудовского сюжета, его судьбу и архитектонику. Робин 
Гуд ранних баллад, исполнявшихся «у камелька» в среде мелких и 
средних землевладельцев, — не то же самое, что Робин Гуд серийных 
приключенческих романов, широко распространенных среди 
городской рабочей молодежи. 

На какой основе в английской литературе могла развиться идея 

героя, некоей культовой личности, служащей образцом для авторов 
и, соответственно, для читателей и слушателей? Наиболее древний и 
устойчивый тип героя — это герой эпоса и, позднее, романа. Но если 
оригинальный эпос в Англии существовал, то путь рыцарского 
романа оказался несколько длиннее. Первые английские рыцарские 
романы были, в основном, переводными или написанными в подражании 
французским; оригинальная английская артуриана появилась 
значительно позже. Прослеживается определенная закономерность: 
говоря об устойчивых героических типажах в средневековой, в частности 
английской, литературе, исследователи, в основном, рассматривают 
либо ранний эпос (типа «Беовульфа»), либо произведения
не английского происхождения (например, «Гавелок Датчанин»). 
Есть, конечно, «Деяния Хереварда» (Gesta Herewardi), но эта «жеста», 
во-первых, написана на латыни, хотя и представлена автором (составителем?) 
как перевод не сохранившегося древнеанглийского текста. 
Во-вторых, она формально близка к архаическому эпосу 
наподобие кельтских саг, хотя и создана в то время, когда в континентальной 
Европе уже начинает развиваться стихотворный рыцарский 
роман (начало XII века). Значительный промежуток 
между ранним эпосом типа «Беовульфа» и оригинальными романами 
на английском (или англо-нормандском) языке как будто 
оказывается ничем не заполнен. 

Когда говорят об английской повествовательной поэзии

XIII–XIV веков, то, в основном, подразумевают религиозную литературу (
мистерии, сборники сказаний, житий и exempla, послужившие 

основой для «Золотой легенды» Кэкстона 1483 г., видения, аллитерационные 
поэмы типа «Терпения» и «Чистоты»); комические произведения (
переводной «Роман о лисе», «Госпожа Сириц», позднее —
чосеровский «Сэр Топас»); произведения социально-критической 
направленности; и, наконец, «Кентерберийские рассказы». Когда 
заходит речь о развитии городской литературы, наряду с фаблио 
наконец-то упоминаются и баллады — правда, без определенной 
«точки отсчета». Что касается рыцарского романа, то, разумеется, 
новая английская (точнее, англо-нормандская) аристократия была 
аудиторией, готовой с энтузиазмом воспринять французский роман. 
Таким образом, жанр, который, теоретически, мог бы сам рано или 
поздно развиться на базе имеющейся англо-саксонской традиции, 
несвоевременно пришел в Англию из Франции. Можно строить догадки, 
как выглядела бы чисто английская разновидность рыцарского 
романа, возникни она без стороннего вмешательства;
не исключено, что она продолжила бы традицию «Брута» Лайамона 
(Brut, ок. 1190 г.), породив в итоге нечто среднее между романом и 
эпосом, в духе «Нибелунгов».

Однако английскому стихотворному роману не суждено 

было развиваться автономно. Лишь двести лет спустя, в конце четырнадцатого 
столетия, опыт Лайамона косвенным образом отразился 
в «Смерти Артура» — но к тому времени артуровская тема 
уже вовсю разрабатывалась во Франции. Во второй половине XII в. 
там творил Кретьен де Труа — один из крупнейших средневековых 
романистов — а романы на английском языке начали появляться 
лишь к концу тринадцатого столетия, когда во Франции уже успел 
сложиться огромный артуровский цикл. Лучшие английские стихотворные 
романы были написаны во второй половине XIV века, а 
прозаические появились не раньше пятнадцатого столетия. Предназначались 
они, в массе своей, для среднего класса — мелкой 
провинциальной знати и городской буржуазии (купцов, привилегированных 
ремесленников). «Король Горн» (King Horn, ок. 1240 г.), 
которого многие рассматривают как нечто среднее между «Брутом»
и классическим рыцарским романом, несомненно основан на французской 
стихотворной технике (характерные короткие стихи, парная 
рифмовка). 

Ср., например:

He hadde a sone that het Horn;
Fairer ne mighte non beo born,
Ne no rein upon birine,
Ne sunne upon bischine.
Fairer nis non thane he was:
He was bright so the glas, etc.

King Horn

Por rime trover et por viers
Tant par esc is siecles diviers
Qu’ançois poroit rime trover
Qui peüst en ces mont trover
Blos solement un sol princhier
U il peüst sol tant pinchier, etc. 

Roman de Silence

Иными словами, английские повествовательные традиции 

выжили лишь ценой значительного компромисса с французскими. 

С одной стороны, французские оригиналы «англизирова-

лись», приспосабливаясь к вкусам и требованиям английской публики, 
к местным реалиям — тем заметнее, чем демократичнее была 
среда их бытования. С течением времени эта тенденция еще усилилась: 
хотя место действия в романах в целом оставалось географически 
неопределенным, условным, в произведения все чаще 
проникали типично английские ситуации и приметы. Так, «Сэр Де-
гревант» (Sir Degrevant), созданный в начале XV века, во-первых, 
уже не имеет в основе никакого конкретного французского источника, 
а во-вторых, его пейзажи (foresstus, grene, parkes, bowers) 
несут отчетливо английский колорит.

Now to forest he founde,
Both wyt horne and with hound;
To breyng the deere to the grond1.

Герой, с луком в руке, поутру скачет на охоту в «широкий 

лес» — охотничьи угодья, неоднократно возникающие и в балладах — 
и этот образ жизни, здоровый и целомудренный, позволяет 
автору сравнить его с «отшельником в келье». 

С другой стороны, издавна существовал и оригинальный англий-

ский легендариум. Хавелок (Гавелок) Датчанин — персонаж английского 
происхождения, хоть его история вошла
в английский 

литературный канон через нормандское посредство — хронику Джеффри 
Геймара «История англов» (Estoire des Engleis, ок. 1135–1140,
ст. 37–818) и поэму «Лэ о Гавелоке» (Lai d'Havelock). Местное, возможно 
линкольнширское, происхождение легенды подтверждается 

упоминанием некоторых местных традиций и топонимов, в частности 
города Гримсби, что в графстве Линкольншир. Французские варианты 
истории о Гавелоке, что характерно, относят действие 
поэмы к временам короля Артура — вероятно, под влиянием общего 
свода артуровских легенд.

Герой — воин

Кто таков герой баллад о «зеленом лесе», ранние из которых 

представляют собой «мини-эпос», а поздние больше похоже на «городские 
романсы», и какими качествами он должен обладать, 
чтобы быть признанным в качестве героя определенного типа — это 
вопросы, на которые трудно дать однозначный ответ в контексте 
средневековой английской литературы. Вообще употребляется ли в 
средневековых текстах само слово «герой»? Оно появилось в английском 
языке довольно поздно, в конце XIV в. (от старофранц. 
слова heroe, а оно, в свою очередь, от лат. heros и греч. heros), и 
по-прежнему, как и в античной литературе, означало человека 
сверхъестественной силы и смелости, в первую очередь полубога. 
Корнуоллский поэт и переводчик Иоанн Тревисский (John of Trevisa, 
1342–1402), переводя на английский язык латинскую всемирную историю 
Ранульфа Хигдена (Polychronicon, 1387), употребил словосочетание «
героический стих» (heroic verse), имея в виду гекзаметр. 
Он же предложил свою версию происхождения имени «Геракл» 
(Hercules) от греческого heros. 

Значение «человек, проявляющий большую отвагу и соверша-

ющий значительные поступки» слово «герой» приобретает не ранее 
середины XVI в., а в значении «главное действующее лицо произведения» 
впервые упоминается в 1690-х гг. О «культе героя» речь заходит 
лишь в 1713 г., и опять-таки применительно к античности; 
наконец, в отношении живых современников слово «герой» начинает 
с уверенностью употребляться только в XIX веке2. (The Oxford 
Dictionary of English Etymology). В средневековой латыни слово heros
также сохранило смысловую связь с героями древности: так, в одном 
эпизоде «Церковной истории» английского хрониста Ордерика 
Виталия (Orderic Vitalis, 1075 — ок. 1142) франкам велят подумать о 

miros heroum eventus («удивительных деяниях героев»). Имеются в 
виду, конечно, герои Троянской войны (decennem Troiae obsidionem 
recolite)3.

Иными словами, люди, читавшие и писавшие на английском 

языке в эпоху Средневековья, не имели специального слова для 
обозначения героя как человека выдающейся смелости или как почитаемой 
и идеализируемой личности. Неизбежная ассоциативная 
связь с божественным и/или сверхъестественным, вероятно, вос-
препятствовала усвоению слова heros несколькими веками ранее: 
герой, понимаемый как античный полубог, вызывал множество сомнений 
и даже в условных реалиях средневековой литературы казался 
маловероятным. Блаженный Августин так отзывался о героях
в античном смысле: «Власть эта [демонов], однако же, оказалась 
не только неопасной для Церкви, но даже и полезной, восполняя 
число мучеников, которые представляют собой тем более славных 
и почетных граждан града Божия, чем мужественнее, даже 
до крови, противоборствуют греху бесчестья. Если бы это допускало 
церковное словоупотребление, мы назвали бы их более изящным 
именем: своими героями. Имя это взято от Юноны, которая 
по-гречески называется Гера, и потому какой-то из ее сыновей 
(уж и не вспомню, какой) в греческой мифологии был назван Героем; 
в мифе этом заключался якобы тот таинственный смысл, 
что Юноне отводился воздух (aer), где вместе с демонами помещались 
и герои, именем которых называют души умерших людей, 
совершивших при жизни нечто доблестное и славное. Но наши мученики, 
если бы, как я заметил, это допускало церковное словоупотребление, 
назывались бы героями не потому, что они имеют 
общение с демонами в воздухе, а потому, напротив, что победили 
этих демонов, т. е. эти воздушные власти, а в лице их и саму 
Юнону» («О Граде Божьем», кн. 10, гл. XXI)4. 

Таким образом, понятие «герой» в Средние века относилось,

в первую очередь, к сфере античной мифологии и ассоциировалось
с древними, прежде всего гомеровскими, воителями, предпочтительно 
полубожественного происхождения. Но существовало ли в 
средневековой английской литературе некое авторское определение — 
или, возможно, самоназвание — для тех персонажей, которых 
теперь
мы не обинуясь называем героями? Беовульфа 

называют «воином», «могучим воителем», «лучшим из воинов» 

(gúðbeorna sum wicg gewende — «достойный воитель повернул 
коня», þone yldestan óretmecgas Béowulf nemnað — «старший из этих 
избранных воинов звался Беовульф», gúðsearo gumena — «одежда 
воинов», heaþoróf — «прославленный в боях» и т. д.). В современных 
переводах в таких случаях нередко употребляется слово hero —
the gear of the heroes, hero-in-battle, proud hero, hero in armour. 

Также в «Беовульфе» регулярно встречается слово неясной 

этимологии hæleð (heleth/haleth в среднеанглийской орфографии) — «
муж, воин, вооруженный человек»: þá ðaér wlonc hæleð 
óretmecgas æfter hæleþum frægn — «этот благородный муж спросил 
избранных воинов о героях…»; þaér wæs hæleða dréam — «радость 
воинов», hæleð Healfdena — «воин, наполовину датчанин» и т. д. 
Это слово (от прагерманского haliþaz) родственно древневерхненемецкому 
helid, голландскому held, норвежскому hold. Тот же 
индоевропейский корень (kel-), согласно Оксфордскому этимологическому 
словарю (OED)5, лежит в основе греческого κελωρ — «сын, 
юноша». То есть, несмотря на некоторое внешнее сходство, слово 
hæleð этимологически не имеет отношения к hero. 

Общественная функция — боец, воитель, «муж битвы» — ока-

зывается определяющей. Там, где современный человек говорит 
«герой», средневековый автор пишет «воин». Героизм невозможен 
вне воинского служения своему племени. 

Как и оригинальное латинское heros, староанглийское hæleð

прошло целый ряд смысловых градаций — от собственно «героя» 
(выдающегося воина) до просто «воина» и, наконец, «человека». 
Эта эволюция отчетливо отражает требования общества, которое 
породило «Беовульфа» и «Битву при Мэлдоне» — общества, которое 
ожидало героических поступков от всех своих мужчин, а 
не только от выдающихся личностей полубожественного происхождения; 
однако в результате слово hæleð обрело двусмысленность, в 
полной мере отраженную у средневековых писателей. У Лайамона 
в «Бруте»: þu findest seouen houndred þa hæleðes beoð kene («ты 
найдешь семь сотен смелых воинов») и forcuðest hæleðe («самый 
подлый из людей»). К XV в. это германское слово (в форме haleth, 
heleth и hathel) полностью ушло из среднеанглийского языка. 

В балладах доминирует, по преимуществу, социальное опре-

деление — brave yeoman, bold, proud outlaw (смелый йомен, отважный, 
гордый изгнанник). То, что Робин Гуд yeoman, of freeborn blood