Памятники книжного эпоса Запада и Востока

ПАМЯТНИКИ 
КНИЖНОГО ЭПОСА 
ЗАПАДА И ВОСТОКА

Составители и редакторы С.Ю. Неклюдов, Н.В. Петров
Составитель указателя С.С. Макаров

Москва
ИНФРА-М
2024

Российский государственный гуманитарный университет
Центр типологии и семиотики фольклора

КОЛЛЕКТИВНАЯ МОНОГРАФИЯ

УДК 82(075.4)
ББК 83
 
П15

П15
  
Памятники книжного эпоса Запада и Востока : коллективная монография / 
сост. и ред. С.Ю. Неклюдов, Н.В. Петров ; сост. указ. С.С. Макаров. — 
Москва : ИНФРА-М, 2024. — 482 с. — (Научная мысль). — 
DOI 10.12737/monography_59350add27ea25.47757392.

ISBN 978-5-16-019430-1 (print)
ISBN 978-5-16-106199-2 (online)
В фольклористике и литературоведении книжным эпосом обычно называют 
тексты древней и средневековой словесности, которые, как предполагается, 
непосредственно отражают устные эпические традиции, но получают окончательную 
обработку уже в ходе их литературной фиксации. В породивших же 
их культурах и национальных литературных традициях они занимают разное 
положение; соответственно, могут существенно различаться и проблемы их 
исследования. В центре внимания авторов книги находятся книжные эпосы (
от шумерских текстов до русских былин) — застывшие отголоски живой 
традиции. Изучение книжного эпоса, предпринятое еще в XIX веке, является 
началом научного эпосоведения, а ревизия сведений об этих памятниках, осуществленная 
современными крупными учеными, делает «Памятники книжного 
эпоса Запада и Востока» фундаментальной монографической энциклопедией, 
востребованной в современной гуманитарной науке.
УДК 82(075.4)
ББК 83

Р е ц е н з е н т ы:
Мороз А.Б., д-р филол. наук, профессор кафедры славистики и центрально-
европейских исследований, зав. учебно-научной лабораторией фольклористики 
Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного 
университета, председатель комиссии по фольклористике при Международном 
комитете славистов; 
Христофорова О.Б., д-р филол. наук, директор Учебно-научного центра типологии 
и семиотики фольклора Российского государственного гуманитарного 
университета, профессор Учебно-научного центра социальной антропологии 
Российского государственного гуманитарного университета, ведущий научный 
сотрудник лаборатории теоретической фольклористики Школы актуальных гуманитарных 
исследований Российской академии народного хозяйства и государственной 
службы при Президенте Российской Федерации

ISBN 978-5-16-019430-1 (print)
ISBN 978-5-16-106199-2 (online)
© Коллектив авторов, 2018

Подписано в печать 12.10.2023.
Формат 6090/16. Печать цифровая. Бумага офсетная.
Гарнитура Newton. Усл. печ. л. 30,13. ППТ12. Заказ  № 00000
ТК 656388-2119665-190917
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127214, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1.
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86.     Факс: (495) 280-36-29.
E-mail: books@infra-m.ru                 http: //www.infra-m.ru

Отпечатано в типографии ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127214, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29

ФЗ 
№ 436-ФЗ
Издание не подлежит маркировке 
в соответствии с п. 1 ч. 2 ст. 1

Содержание

С.Ю. Неклюдов, Н.В. Петров. Эпос в мировой литературе ............................4

Н.Г. Рудик. Эпос о Гильгамеше ......................................................................... 17

Н.П. Гринцер. Гомероведение в начале нового века .................................. 82

П.А. Гринцер. Древнеиндийский классический эпос: 
«Махабхарата» и «Рамаяна» ........................................................................... 117

Т.А. Михайлова. Похищение быка из Куальнге .......................................... 148

И.Г. Матюшина. Англосаксонская эпическая поэма «Беовульф» ............ 173

И.Г. Матюшина. Эддическая поэзия .............................................................. 251

А.Б. Рыкунова. Песнь о Нибелунгах .............................................................. 317

И.В. Ершова. Романский эпос: между эпикой и историей ........................ 337

Т.А. Аникеева. «Китаб-и дедем Коркут» как памятник 
книжного эпоса ................................................................................................. 384

С.Ю. Неклюдов. Центральноазиатское сказание о Гесере: 
книжноэпическая форма ................................................................................ 401

Н.В. Петров. «Гистории» о богатырях русского эпоса ............................... 436

Предметно-тематический указатель элементов эпического сюжета, 
встречающихся в издании .............................................................................. 469

Summary ............................................................................................................. 480

С.Ю. НЕКЛЮДОВ, Н.В. ПЕТРОВ

ЭПОС В МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

1.

Героическим эпосом называется жанр устной и книжной словесности, 
в основе которого — повествование о чрезвычайных деяниях 
и событиях мифологического или квазиисторического прошлого.
В отличие от сказки с ее установкой на вымысел героический 
эпос, относящийся — с точки зрения самой традиции — к числу 
повествований с установкой на достоверность, сравнительно редко 
является предметом культурного заимствования: замечено, что 
чужие верования усваиваются труднее, чем чужие вымыслы [Bedier 
1893: 243 sq.; Савченко 1914: 485]1. Впрочем, он все же разрабатывает 
ряд так называемых бродячих сюжетов («Бой отца с сыном», 
«Муж на свадьбе своей жены» и др. [Жирмунский 2004: 221–231; 
Ясон 2006: № 5.1.4.1, 13.1.0.2; Петров 2008: № IV.B.2, V.C.1; 
Смирнов 2010: № IX.1, XI]), распространенность которых, скорее 
всего, является результатом культурной диффузии. Тем не менее 
структурному и содержательному единообразию эпосов народов 
мира дается преимущественно типологическое объяснение.
На содержательном уровне типологически общими оказываются 
все характерные эпические ситуации и коллизии — биографические 
(«матримониальные») и воинские. Это такие эпизоды и мотивы, 
как чудесное происхождение, героическое детство, богатырское сватовство, 
поединок с девой-богатыршей, похищение жены и ее возвращение, 
взаимоотношения братьев / побратимов, змееборство и другие 
формы борьбы с чудовищами, осада и взятие города в результате военной 
хитрости или предательства, финальное окаменение героя или 
его уход в скалу и многие другие [Heissig 1979: № 1–14; Ясон 2006: 
№ 1–14; I–III; Петров 2008: № I–VIII; Смирнов 2010: № I–XIII; 
Кузьмина 2005].
На структурном уровне типологически единообразными являются 
принципы жанрово-композиционного построения эпоса. Это 
касается «малых» и «больших» эпических форм (различающихся 
не столько размером, сколько событийным охватом повествования — 
от одного-двух эпизодов до целого жизнеописания героя 
или даже двух поколений героев), причем произведение «малого» 

1 
Ср.: «Именно такие романически-занимательные, новеллистические или 
сказочно-фантастические сюжеты и мотивы, отличающие новую тематику 
эпоса романического от героического стиля более ранней эпохи, легче всего 
заимствуются из одной литературы в другую, а на Западе в средние века нередко 
заимствовались из восточных источников» [Жирмунский 2004: 143].

эпоса сплошь и рядом оказывается «одноходовым» (завершенный 
эпизод соответствует одному сюжетному «ходу» повествования).
Трудно сказать, какая из данных форм — «малая» или 
«большая» — является более архаичной. По всей вероятности, 
«малая» форма (типа палеоазиатских героических сказаний, ка-
рело-финских рун и т.п.) оказывается первичной, тогда как пространные «
эпопеи» (например, у тюрко-монгольских народов 
Сибири и Центральной Азии), вероятно, возникают позднее. 
В изучении конкретных эпических (преимущественно книжно -
эпических) памятников отражением этой стадиально-типологической 
проблематики стал давний спор «унитариев», отстаивавших 
концепцию изначальной целостности подобных текстов, с «аналитиками», 
обосновавшими концепцию формирования «большой 
формы» из коротких песен, «малых кантилен», лежащих в ее основе (
Ф. Вольф о гомеровских поэмах; К. Лахман о «Нибелунгах», 
К. Фориель и Г. Парис о «Роланде» и др.) или из «первоначального 
ядра» (Г. Герман применительно к гомеровскому эпосу) [Хой-
слер 1960: 297–341; Коккьяра 1960: 308–311; Bédier 1912: 201 sq.; 
Гринцер 2003: 3–16]; на тех же идеях основываются надежды на появление 
больших национальных эпопей, которые якобы должны 
возникать из народных песен и баллад (И.Г. Гердер, Г.А. Бюргер). 
В полной мере этот романтический проект весьма успешно осуществил 
Э. Лённрот, подаривший миру не существующую в финском 
фольклоре эпопею.
В самих устных традициях подобный процесс не универсален. 
Даже если признать описанную схему работающей, приходится 
предположить, что «малые» и «большие» формы могут появляться 
и исчезать, не эволюционируя и не превращаясь друг в друга, хотя 
проблема их соотносительной типологической архаичности все-
таки остается. Кроме того, «малые» эпические формы возникают 
и на позднем витке фольклорного развития (русские былины, сербский 
эпос и т.д.; к еще более поздним эпическим формам относятся, 
например, традиционные европейские баллады). Едва ли они 
способны синтезироваться в большую эпопею, однако они подпадают 
под действие законов эпической циклизации, которая в свою 
очередь бывает двух видов: «линейная» и «концентрическая».
В первом случае речь идет о выстраивании в традиции более или 
менее связного жизнеописания богатыря (циклизация биографическая) 
и (или) нескольких поколений богатырей (циклизация генеалогическая). 
Замечательным примером является армянский эпос, 
объединивший целых четыре поколения героев, каждый из которых 
имеет и свою индивидуальную «богатырскую биографию» (обычно, 
как, скажем, в киргизском «Манасе» или бурятском «Абай Гэсэре», 
данная последовательность не превышает трех поколений).

Во втором случае основой циклизующего процесса является 
объединение относительно небольших, как правило «одноходовых» 
песен, не связанных сквозным сюжетом; общими остаются лишь 
персонажи цикла, локализация событий в пространстве и во времени, 
определенная эпическая эпоха и эпическое государство 
с эпическим владыкой во главе (таковы, например, калмыцкий 
«Джангар» или киевские былины русского эпоса). Подобного рода 
цикл строится не на биографических началах, хотя иногда имеет 
место и некоторое хронологическое упорядочивание эпизодов, относящихся 
к жизни главного героя (среди русских богатырей это 
в особенной степени относится к Илье Муромцу, отчасти к Добрыне 
Никитичу, Василию Буслаевичу и к некоторым другим).
Иной вариант эволюционного развития предлагает теория «первоначального 
ядра», порождающего «большую» эпическую форму 
в результате своего «разбухания». Этот механизм выглядит вполне 
представимым. Так, повествование может разрастаться за счет повторной 
разработки темы, представленной в первом сюжетном 
«ходе»; по отношению к прохождению свадебных испытаний 
и женитьбе это — похищение и возвращение похищенной жены, 
по отношению к воинской коллизии — повторение богатырского 
поединка, но уже с сыном, братом, отцом врага и т.д. Удваиваются 
персонажи (например, предполагается, что в армянском эпосе оба 
Мгера — старший и младший — могут восходить к одному образу). 
Как имя нового персонажа может быть воспринят эпитет героя, что 
приводит к разработке новых эпизодов (и даже новых сюжетов). 
Разворачивается экспозиция повествования: описание обстоятельств 
рождения героя, рассказ о его родителях и т.д. [Неклюдов 
1974].
Другой случай — фабульные мотивировки, которые при всем 
своем вспомогательном характере способны разворачиваться в самостоятельное 
повествование; наконец, необходимость устранения 
какой-либо фабульной несообразности, возникающей в результате 
композиционной компоновки эпизодов, также приводит к появлению 
новых сюжетных звеньев (как это, например, произошло 
в монгольской книжноэпической Гесериаде). Надо добавить, что 
акт эпического новообразования, вероятно, сначала осуществляется 
в рамках сказительской импровизации — как вариационная разработка 
тех или иных тематических элементов эпоса; увеличение же 
«амплитуды варьирования» приводит к расподоблению «исходного» 
текста и его новой редакции, продолжающей бытовать уже 
в статусе нового произведения [Неклюдов 1994; Nekljudov 1996].
Героический эпос связан с этническим самосознанием, формирующимся 
в процессе племенных консолидаций и появления 
раннегосударственных образований, причем «концентрическая» 

циклизация прямо отражает подобные процессы — эпос оказывается 
их своеобразной «культурной проекцией» (как, скажем, это 
происходит в калмыцком «Джангаре»). Собственно, продуктивный 
период рождения и жизни эпоса относится именно к этим эпохам, 
хотя его активное бытование продолжается далеко за их пределами, 
когда сложившиеся формы получают актуальные осмысления 
(обычно — в духе народного патриотизма) и ложатся в основу позд-
неэпических жанровых новообразований (балладных, романических, 
пародийных и др.). Жанровыми новообразованиями героического 
эпоса являются исторические песни, использующие многие 
принципы эпической поэтики, но повествующие уже о «реальном» 
прошлом, хотя и деформированном народной фантазией.
К этому надо добавить, что основной формой устного эпоса следует 
считать стихотворную, песенную (речитативную; с инструментальным 
сопровождением или — в более архаических традициях — 
без него), а объем его текстов колеблется в огромных пределах: 
от нескольких десятков до нескольких десятков тысяч строк. Одно 
связано с другим, возможности хранения и устной передачи столь 
больших объемов текста заключены именно в метрически упорядоченном 
повествовании; таким образом, фольклорная мнемотехника 
многое объясняет и в эпической поэтике. Метрическую организацию 
обычно имеют те фрагменты прозопоэтического повествования, 
которые заключают в себе прямую речь или эпические 
описания (седлание коня, богатырская поездка, поединок и т.п.), 
т.е. наиболее характерные для данного жанра части.

2.

Как это следует из всего сказанного выше, различаются 
по крайней мере две типологические формации эпоса. Назовем 
первую архаической, а вторую — «классической».
Архаический эпос (тюрко-монгольский в Центральной Азии 
и Южной Сибири, карело-финский, северокавказский «нартский» 
и др.) складывается на базе мифов об очищении земли от чудовищ 
культурным героем и преданий о межплеменных столкновениях 
[Мелетинский 1963: 21–94].
Он остается верен мифологической интерпретации описываемых 
событий, а в его сюжете прослеживаются биографические 
контуры архаической богатырской сказки [Жирмунский 2004: 
210–231], причем «свадебная» и «воинская» темы часто разрабатываются 
до некоторой степени автономно. Мотивы деятельности 
героя архаического эпоса объективно совпадают с общеплемен-
ными интересами, со стремлением к гармонизации миропорядка, 
с подавлением хтонических и демонических сил, с организацией 
ряда социальных институтов и т.д. При этом племя осмысливается 

как весь человеческий род, противостоящий «нелюдям» — мифологическим 
демонам и враждебным иноплеменникам.
Перемещения героя по эпическому пространству и его поединки 
с противниками зачастую имеют «шаманский» характер. 
Это выражается в способах пересечения границ между различными 
областями мифологического космоса, а также в использовании 
противоборствующими сторонами различных сверхъестественных 
возможностей, чудесных помощников, волшебных средств, причем 
мера подобного использования находится в прямой зависимости 
от того, кто выступает противником богатыря, точнее, какой набор 
признаков в нем преобладает: мифологический или этнический 
(впрочем, наряду с «чистыми» случаями существует множество 
«промежуточных»: эпическое чудовище обретает иноэтнические 
черты, а враждебный иноплеменник, напротив, столь же легко ми-
фологизируется). В основе сближения «шаманской» и «эпической» 
поэзии лежит их типологическое сходство, а в ряде случаев — и их 
значительные соприкосновения [Hatto 1970], хотя полностью эти 
традиции никогда не сливаются и едва ли происходят из общего 
источника; скорее, речь должна идти об их более или менее тесном 
взаимодействии [Боура 2002: 12–15].
Богатырской сказкой В.М. Жирмунский [Жирмунский 1960; 
1974] назвал определенный тип героического эпоса архаической 
формации, построенный на коллизиях «богатырской биографии» 
(чудесное рождение, героическое детство, героическое сватовство, 
потеря и повторное обретение невесты / жены и т.д.) и богато 
представленный, например, у тюрко-монгольских народов Южной 
Сибири (бурят, якутов, алтайцев, шорцев, тувинцев). По мнению 
Е.М. Мелетинского [Мелетинский 1961], содержательно — это 
то же явление, которое В.Я. Пропп [Пропп 1945] определял как 
«догосударственный эпос». Книга В.Я. Проппа «Русский героический 
эпос» начинается именно с рассмотрения подобного «дого-
сударственного эпоса», который, по мнению автора, представляет 
собой форму, стадиально (и даже исторически) предшествующую 
русской былине [Пропп 1958: 29–58].
Следует добавить, что существует точка зрения, согласно которой 
былина прямо возникает из волшебной сказки, а именно 
из ее «героических» сюжетов [Alexander 1973], однако это вступает 
в противоречие с другими концепциями генезиса эпоса, разработанными 
на более широком сравнительно-типологическом материале. 
Родство героико-эпической поэзии и волшебно-героической 
сказки, по-видимому, объясняется иначе, здесь мы, скорее, 
имеем дело с параллельными линиями жанрового развития, что, 
впрочем, отнюдь не исключает влияния волшебно-сказочных сюжетов 
на некоторые былины.

Е.М. Мелетинский [Мелетинский 1963: 77–94] использует 
термин богатырская сказка только для обозначения наиболее 
ранней «предэпической» формы повествовательного фольклора 
(например, у чукчей, нивхов, угро-самодийских, тунгусо-маньчжурских 
и некоторых других сибирских народов) — из нее вырастают 
и собственно героический эпос, и волшебно-героическая 
сказка; впоследствии автор употребляет по отношению к данному 
материалу термин героическая сказка [Мелетинский 1986: 62]. В ней 
окончательно не завершена эмансипация героической личности, 
чья деятельность зависима еще почти исключительно от получаемых 
извне магических возможностей.
Надо добавить, что за пределами российской научной традиции 
этим двум терминам (сказка богатырская и героическая) будет соответствовать 
один (heroic fairy tale, conte heroïque, Heldenmärchen) 
[Jason 1975: 45–46]. Впрочем, терминологической точности и здесь 
нет, данное выражение обозначает как определенные группы волшебных 
сказок героического типа (AaTh 300–301, отчасти AaTh 
550–551), так и небольшие (как правило, прозопоэтические) эпические 
тексты, возникающие в результате частичной прозаизации 
эпической песни [Lőrincz 1970; Kara 1970: 210]. В русском фольклоре 
также имеются позднейшие сказочные переложения эпических 
сюжетов — так называемые сказки о былинных богатырях 
[Астахова 1962].
Подобная терминологическая неустойчивость неслучайна. 
Причина кроется в наличии общих типологических характеристик 
у разных групп текстов (как правило, родственных) и имеет определенную 
историческую обусловленность. Как уже упоминалось, архаическая 
богатырская сказка является предшественницей наиболее 
ранних форм героического эпоса и столь близка к ним, что грань 
между разными жанрами подчас провести затруднительно. Однако 
она принимает участие и в генезисе «классической» волшебной 
сказки, будучи особенно тесно связана с волшебной сказкой героического 
типа. С другой стороны, если архаическая богатырская 
сказка стоит у истоков героического эпоса, то позднейшую «сказку 
об эпических богатырях» можно рассматривать как одну из завершающих 
ступеней его эволюции: процессы зарождения и разрушения 
жанра, таким образом, оказываются до известной степени 
симметричными. Характерно, что в ряде случаев подобная «сказка 
об эпических богатырях» может обнаруживать черты значительного 
сходства с волшебно-героической сказкой: см. сказки об Илье Муромце, 
Алеше Поповиче, Василии Буслаевиче, Дюке Степановиче, 
Дунае Ивановиче и Добрыне Никитиче, разработанные в рамках 
сюжетного типа о необычном силаче AaTh 650 (СУС –650С*, —650

СD*, —650E*, —650F*, —650G*), в свою очередь тесно связанного 
с сюжетным типом AaTh 301 A, а особенно с AaTh 301 B.

3.

О «героическом характере» эпических деяний и эпической 
эпохи как о главном, конституирующем жанровом признаке эпоса 
говорят все ведущие эпосоведы. «Героический характер» возникает 
тогда, когда формируется новое — по сравнению с более глубокой 
родо-племенной архаикой — отношение к возможностям (в том 
числе к физическим) отдельной человеческой личности [Боура 
2002: 5–10] и, соответственно, появляется новая система этических 
и эстетических ценностей. При этом «героическое» понимается 
почти исключительно как «воинское» (или «богатырское», если 
использовать это русское слово, чрезвычайно удачно выражающее 
нужный смысл), а центральным эпическим персонажем становится 
в первую очередь именно воин.
По-видимому, в рамках той же системы ценностей складываются 
тесно связанные между собой жанры героического панегирика 
и героического плача [Боура 2002: 15–22], принимаемые некоторыми 
исследователями за источник самой героической поэзии. Это 
едва ли так. Несмотря на очевидную близость — стилистическую 
и даже содержательную (на уровне отдельных мотивов), воспевание 
выдающихся качеств и заслуг витязя или вождя имеет слишком 
низкие потенции сюжетопорождения, в то время как известные 
нам эпические сюжеты встречаются и в других не менее древних 
жанрах (прозаических сказках), с панегирической поэзией никак 
не связанных. Скорее наоборот, героический панегирик и героический 
плач сами могут испытывать влияние эпической топики 
и стилистики, что особенно хорошо прослеживается по жанровым 
образцам такого рода, прямо включаемым в героико-эпические повествования. 
Так, «обрядовые плачи (жоктау) ‹…› в числе других 
нередко встречаются и в народном эпосе казахов и киргизов — плач 
по Манасу его жены Каныкей или плач самого Манаса по Алмамбету, 
в казахской былине “Ер-Саин” — плач Аю-бикеш и многие 
другие. Можно думать, что плач о Манасе, приписываемый [его матери] 
Кара-улек, также сложился на основе эпического сказания» 
[Жирмунский 1974: 405]. Назовем кроме того плач по Чингису, сохранившийся 
в летописной традиции XVII–XVIII вв. [Krueger 1961: 
104–111; Sagaster 1970], и другие аналогичные тексты.
Осознание самоценности отдельной личности, защитника (~ 
вождя) своего племени, наряду с осознанием самоценности этого 
самого племени, парадоксальным образом приводит к противопоставлению 
двух не вполне совпадающих этико-эстетических систем 
(так сказать, коллективистской и индивидуалистической). Это, 

в свою очередь, обусловливает, во-первых, специфику характера 
богатыря — гневливого и обидчивого строптивца, не умеющего или 
не желающего соизмерять с требованиями целесообразности свою 
сверхчеловеческую силу, а во-вторых, драматические сюжетные 
коллизии (конфликты с единоплеменниками и с «эпическим владыкой») — 
вспомним Ахилла, Илью Муромца, Сида (в особенности — 
согласно поэме «Родриго», XIV в.) и других эпических богатырей. 
Однако подобное чаще наблюдается уже в «классическом» 
эпосе.

4.

В «классическом» эпосе образы эпических героев и их антагонистов 
демифологизированы, а место демонических противников 
занимают обобщенные фигуры врагов исторических. В эпическом 
конфликте преломляются воспоминания о действительных исторических 
событиях (битва на Курукшетре в «Махабхарате», троянская 
война в «Илиаде», сражение в Ронсевальском ущелье в «Песни 
о Роланде», Сасунское восстание против Халифата в армянском 
эпосе, татаро-монгольское нашествие в русской былине и т.п.). 
Соответственно, здесь получает наивысшее выражение пафос защиты 
страны от завоевателей, в именах же персонажей зачастую 
прочитываются имена подлинных исторических лиц (Владимир 
в русских былинах, Марко Кралевич в эпосе сербском или Сид 
в староиспанском).
Однако следует напомнить, что эпос — это не примитивная фиксация 
исторических событий, не фантастическое описание исторических 
лиц, не дурной способ хранения информации, а конструирование 
из исторических воспоминаний своего — эпического — мира, 
«эпической модели истории» [Путилов 1970: 15]. Изображаемым 
в эпосе «макрособытиям» (например, великим битвам с их триумфальными 
победами и трагическими поражениями и т.п.) в реальной 
жизни обычно соответствует целая серия локальных событий 
(скажем, сражений и войн), происходивших на протяжении весьма 
длительных периодов времени. За обобщенным образом персонажа 
стоят воспоминания сразу о нескольких деятелях исторического 
прошлого, им приписывается участие в событиях, к которым они 
не имели (и исторически не могли иметь) отношения. Так, в образе 
Карла старофранцузского эпоса, помимо самого Карла Великого, 
каким-то образом отразились отдельные черты его деда Карла 
Мартелла и его внука Карла Лысого. Коварный предатель Ганелон 
(согласно «Песни о Роланде» отчим героя), по-видимому, восходит 
к фигуре санского архиепископа Ганелона, приговоренного Карлом 
Лысым к казни за измену, но затем прощенного (в наиболее ранних 
сюжетных версиях он отсутствует). Исторический реймсский епи-