Литература: учебник для 11 класса общеобразовательных организаций. Базовый и углублённый уровни. Часть 2

ФГОС
ИННОВАЦИОННАЯ ШКОЛА

итература
Литература
Л

С.А. Зинин
В.А. Чалмаев

Учебник для 11 класса
общеобразовательных 
организаций

Базовый и углублённый
уровни

2-е издание

В двух частях
Часть II

Москва
«Русское слово»
2020

Рекомендовано Министерством просвещения 
Российской Федерации
Экспертное заключение № 004569 
от 19.12.2016 г. (научная экспертиза)
Экспертное заключение № 004576 
от 19.12.2016 г. (педагогическая экспертиза)
Экспертное заключение № ОЭ/16-0223 
от 26.12.2016 г. (общественная экспертиза)

Соответствует Федеральному
государ ственному образовательному стандарту

УДК 373.167.1:82*11(075.3)
ББК 83.3я72
 
З-63

Авторы:
С.А. Зинин — доктор педагогических наук, профессор МПГУ;
В.А. Чалмаев — литературовед, член Союза писателей России

Автор монографических и обзорных глав — В.А. Чалмаев. 
Разделы «В.В. Маяковский» и «А.Т. Твардовский» написаны 
В.А. Чалмаевым и С.А. Зининым

Концепция историко-литературного курса разработана В.А. Чалмаевым

Методическая концепция и методический аппарат учебника разработаны 
С.А. Зининым

В создании учебно-методического комплекса принимали участие 
сотрудники Литературного института им. А.М. Горького 
(ректор — доктор филологических наук, профессор А.Н. Варламов):
И.И. Болычев, А.Н. Варламов, А.В. Василевский, С.Ф. Дмитренко, 
Е.В. Дьячкова, Г.Ю. Завгородняя, Л.А. Карпушкина, А.В. Королёв, 
Б.А. Леонов, В.П. Смирнов, М.Ю. Стояновский, С.Р. Федякин

Учебник создан в сотрудничестве с Институтом 
мировой литературы им. А.М. Горького РАН 
(директор — доктор филологических наук В.В. Полонский)

Зинин С.А., Чалмаев В.А.
Литература: учебник для 11 класса общеобразовательных 
организаций. Базовый и углублённый уровни: в 2 ч. Ч. 2 / 
С.А. Зинин, В.А. Чалмаев. — 2-е изд. — М.: ООО «Русское 
слово — учебник», 2020. — 544 с.: ил. — (ФГОС. Инновационная 
школа).

ISBN 978-5-533-01225-6 (ч. 2)
ISBN 978-5-533-01226-3

Учебник соответствует Федеральному государственному образовательному 
стандарту, Примерной основной образовательной программе 
среднего общего образования и Концепции преподавания русского 
языка и литературы.
Учебник предназначен для изучения литературы на базовом 
и углублённом уровнях в общеобразовательных организациях.

УДК 373.167.1:82*11(075.3)
ББК 83.3я72

З-63

ISBN 978-5-533-01225-6 (ч. 2)
ISBN 978-5-533-01226-3

© С.А. Зинин, 2019, 2020
© В.А. Чалмаев, 2019, 2020
©  ООО «Русское слово — учебник», 2019,
2020

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС 
1930–1940-Х ГОДОВ

Тридцатые годы… Это десятилетие, полное сурового самоограничения, 
трудового энтузиазма, высокого лирического напряжения, 
тревог перед «большой войной», до сих пор остаётся 
объектом споров. В них, 1930-х годах, есть всё — и грандиозный 
рывок страны от сохи и лаптей, от массовой безграмотности 
и классовой розни к могучему и монолитному индустриальному 
государству, и срывы, трагедии перенапряжения, страх в душах, 
бюрократизация многих сфер жизни. Войны — вначале в далёкой 
Испании, затем прямо на границах СССР на озере Хасан, 
на Халхин-Голе и на Карельском перешейке, с 1939 года в Европе — 
лишали всех права на расслабленность, беспечность, на 
жизнь по принципу «моя хата с краю», требовалась централизация 
власти и железная дисциплина. Искусство не могло быть 
дискуссионным клубом: порохом пахло ото всех границ.
Из этого времени доходят до нас кинокадры чёрно-белой хроники, 
запечатлевшие работу тысяч землекопов в котлованах Магнитостроя: 
сплошные тачки, лопаты, люди в фуфайках, тысячи 
повозок, но в то же время удивительно радостные, неугнетённые 
молодые лица, открытые улыбки. В песнях тех времён звучит 
«весёлое пенье гудка» о могучей стране, которая «идёт походкою 
машины» («Дальневосточная»), о рождении советской авиации 
и пламенных моторов («всё выше, и выше, и выше стремим мы 
полёт наших крыл»), о несокрушимости границ молодого государства, 
об искренней готовности воинов бить врага.
Однако не один цемент, железобетон и наступающая грозная 
броня занимали людей 1930-х годов. В эти годы были созданы 
и пронзительно лиричные романсы В. А. Козина с несколько 
старомодной лексикой — «Наш уголок нам никогда не тесен», 
«Давай пожмём друг другу руки, / И в дальний путь на долгие 
года», и задорные ритмы джаза молодого одессита Л.О. Утёсова 
и его «весёлых ребят», и чудесная «Катюша» (М. В. Исаковского 
и М. И. Блантера).
Из этой суровой эпохи вдруг долетают и «У самовара 
я и моя Маша, / Вприкуску чай пить будем до утра», и томные 
мелодии латиноамериканской «Рио-Риты», и множество народных, 
в том числе украинских, песен. 

«Песня о Родине» В.И. Лебедева-Кумача («Широка страна 
моя родная...») уже в 1930-е годы была первым, понятным всем, 
гимном страны.
Не случайно, что именно тогда в России возникло такое 
явление всемирного значения, как полная оптимизма, заботы 
о новом поколении литература для детей и юношества. 
А поэма «Дядя Стёпа» (опубликована в журнале «Пионер» 
в 1935 году) С.В. Михалкова выражала мечту многих поколений 
детей о своей защищённости и о подвиге, о герое-образце, 
о счастье большого дома — Родины. Огромный рост дяди Стёпы 
(да и молодость этого «дяди») был ненавязчивой, охотно принимаемой 
всеми гиперболой реальной силы и молодости страны. 
Кто же, как не дядя Стёпа, может поднять самых маленьких 
высоко во время парада,

Потому что все должны
Видеть армию страны!

В эти же годы звучали и бодрые песни, адресованные юношеству: «
Весёлый ветер», «Будь готов!», «Закаляйся!», «Марш 
весёлых ребят», «Москва майская» («Утро красит нежным светом / 
Стены древнего Кремля…»).
Попробуем определить главную особенность этого десятилетия. 
Вспомним, что в 1920-е годы многие поэты на разные 
лады подчёркивали, что они «революцией мобилизованные 
и призванные», что они «родом из Революции» и т.п. Многие 
словно стеснялись быть родом из Ельца или Новочеркасска, 
Сызрани или Мурома, т.е. России. В 1930-е годы миллионы 
людей, шагнув на строительные площадки — в степи, в дальневосточной 
тайге, в горах Кузбасса, — словно заново открыли, 
рассмотрели всю родную страну, научились любить Россию-
родину, её великую историю и культуру. Таким изумительным 
открытием самой Волги был кинофильм «Волга-Волга» (1937) 
Г. В. Александрова с актрисой Л. П. Орловой в главной роли 
и с песней о Волге («Красавица народная…», текст В. И. Лебедева-
Кумача). Родная история была заново переосмыслена 
в фильме «Пётр Первый» (1937–1938), созданном режиссёром 
В. М. Петровым по роману А. Н. Толстого и при участии писателя 
в сценарной работе, с великими актёрами Н. К. Симоновым, 

А.К. Тарасовой, Н.К. Черкасовым, М.М. Жаровым, М.М. Тарха-
новым в главных ролях. 
О гранях народной души говорят такие афористичные формулировки 
песен Лебедева-Кумача, как: «Нам песня строить 
и жить помогает»; «Как невесту родину мы любим, / Бережём 
как ласковую мать»; «Ведь мы такими родились на свете, / Что 
не сдаёмся нигде и никогда»; «Ты не бойся ни жары и ни холода, / 
Закаляйся, как сталь». Такое самочувствие народа помогло 
сотворению Победы.
Ярким образом-обобщением созидательного духа эпохи 
1930-х годов стала, конечно, знаменитая скульптура В. И. Мухиной «
Рабочий и колхозница» для советского павильона Всемирной 
выставки в Париже в 1937 году. Задумайтесь над её 

Рабочий и колхозница. Скульптор В.И. Мухина. 1937 г.

символикой, вовсе не примитивно-производственной: фигуры 
женщины в русском сарафане с зажатым в руке, отлетающим 
назад шарфом и рабочего в спецовке с рукой, передающей движение 
развёрнутого крыла, — это не тяжёлая грузная поступь, 
а полёт, всесокрушающий порыв, лёгкость, стремительность. 
В. И. Мухина очень гордилась своей счастливой находкой —
шарф передавал движение, встречный ветер, «снимал» даже тяжесть 
пьедестала.
Но не следует упрощать многое в этом времени, забывая 
о репрессиях 1930-х годов, о бюрократизации власти, о том жёстком 
идеологическом прессинге, которому подчас подвергались 
литература и искусство.
В годы репрессий погибли такие известные прозаики 1920–
1930-х годов, как Артём Весёлый, Б.А. Пильняк, И.Э. Бабель 
и др., молодые поэты П.Н. Васильев, Б.П. Корнилов, разделившие 
печальную участь старших своих наставников Н.А. Клюе-
ва и С.А. Клычкова и др. Ещё страшнее был, пожалуй, массо-
вый надлом в сознании художников. О.Ф. Берггольц с болью 
и горечью сказала об этом времени:

Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
<...>
И в духоте бессонных камер,
Все дни и ночи напролёт,
Без слёз, разбитыми губами
Шептали: «Родина», «Народ».

В этих условиях многие поэты и прозаики обраща-
лись к работе в сфере художественного перевода (например, 
Н. С. Тихонов, Б. Л. Пастернак, А. А. Ахматова, писали про-
изведения для детей (Н. А. Заболоцкий), уходили в критику 
и литературоведение (А. А. Ахматова, А. П. Платонов и др.).
Вместе с тем глубочайшие изменения — тематические, кон-
цептуальные, нравственные — сказались на всех уровнях лите-
ратурного процесса 1930-х годов. Выделим лишь самые карди-
нальные: 

1) рождение новой песенно-лирической ситуации, появле-
ние героини, символизирующей величие и лирическую кра-
соту России-родины («Стихи в честь Натальи» П. Васильева 
и «Катюша» М. Исаковского);
2) приход писателей на рубежи индустриализации, коллек-
тивизации, в сферы рождения нового человека, нового народа 
(«Поднятая целина» М. Шолохова, «Педагогическая поэма» 
А. Макаренко, «Как закалялась сталь» Н. Островского);
3) расцвет исторического романа (об этом см. «Историзм 
Алексея Николаевича Толстого»);
4) новый характер мировосприятия писателей эмигра-
ции, новые взаимосвязи, литературные системы «метрополии» 
и эмиграции.

Особенности лирической поэзии

Связь интимной лирики с социальной сферой, историей всегда 
носила крайне сложный характер. Каждый поэт имеет особую 
биографию — биографию переживаний, тревог, радостей. Исто-
рический факт (событие и т.п.), для того чтобы стать фактом 
биографическим, должен в той или иной форме быть пережит 
данной личностью. Переживание и есть та новая форма, в кото-
рую переходят отношения между историей и личностью: ста-
новясь предметом переживания, исторический факт получает 
биографический смысл. «Переживание есть внутренняя фор-
ма биографической структуры», — писал в 1927 году лингвист 
Г.О. Винокур.
Лирика, отражающая особые состояния души, её волнения, 
сумятицу чувств, и является своеобразной биографией пережи-
ваний не на фоне истории, а в ней самой. Это отражение чувств, 
радостей, тревог от ударов и порой суровых впечатлений исто-
рии. Достаточно вспомнить биографию переживаний М. Цве-
таевой, А. Ахматовой, поэтов эмиграции в эти годы — для них 
годы «после России» трагичны, — чтобы оценить огромнейший 
вклад лирики 1930-х годов в сокровищницу чувств. Всё мень-
ше поэтов и в России, и в эмиграции веровали, что «Париж есть 
те дрожжи, без которых русское тесто не взойдёт, а прокиснет» 
(Г. Адамович). 

Задумайтесь о той лавине переживаний, которые терзали 
сердце Игоря Северянина. Его в эмиграции мучила двойствен-
ность собственного отношения к Родине, незнание её путей 
в будущее. Он не скрывал этой расколотости души:

Я — русский сам, и что я знаю?
Я падаю. Я в небо рвусь.
Я сам себя не понимаю,
А сам я — вылитая Русь.
                                               1930

Но по мере приближения войны, прихода к власти фашизма 
в Германии, поэт убеждался: единственной силой, противосто-
ящей фашизму, становится его оставленная Родина. В 1936 году 
он осознал, как печален отрыв от России:

От гордого чувства, чуть странного,
Бывает так горько подчас:
Россия построена заново
Не нами, другими, без нас.

Уж ладно ли, худо ль построена,
Однако построена всё ж:
Сильна ты без нашего воина,
Не наши ты песни поёшь…
                            (Курсив мой. — В.Ч.)

Это совсем не голос «трагического паяца» 1910-х годов, 
а взгляд давно прозревшего патриота.
Не все поэты успевали шагать в ногу со временем. Молчала 
Анна Ахматова. Практически «безголосыми» в сфере интимной 
лирики оказались комсомольские, пролетарские поэты. От поэ-
зии А. Ахматовой, М. Цветаевой, от любовной лирики А. Блока, 
В. Маяковского и даже «надрывной», якобы кабацкой, поэзии 
чувств С. Есенина они отвернулись. Вполне демонстративно…
В русской поэзии к началу 1930-х годов появился совершен-
но новый тип лирической героини-адресата: соратницы, спод-
вижницы. Между влюблённым и любимой всё чаще возника-
ли — и это многократно повторенный приём в лирике Ярослава 

Васильевича Смелякова (1913–1972), в его книге «Работа 
и любовь» (1932), Бориса Александровича Ручьёва (1913–
1973), певца легендарной Магнитки, в цикле «Девушки-под-
ружки», — станок, цех, комсомольское братство, общежитие. 
И лирика становилась… классово-производственной, «индуст-
риальной». Отчасти исчезало великое схождение темы Родины 
и темы любви, присущее лирике Блока и Есенина.
Ничего нового, кроме очередного возвращения в пулемётную, 
огневую стихию 1918–1920 годов, многие предложить не 
могли. В поэзии 1930-х годов возникало противоречивое, может 
быть, взаимодополняющее (но не всегда) соседство весьма различных 
песен: скажем, «Песни о Каховке» (1935) М. Светлова 
и «Катюши» (1938) М. Исаковского. Обе были популярны 
и часто пелись одними и теми же людьми.

Михаил Аркадьевич Светлов (1903–1964), выходец из Екатеринослава (
ныне Днепропетровск), создатель знаменитой песни 

Ярослав Смеляков. 
Художник З.И. Горбовец. 1933 г.

«Гренада» (1926), стихотворения «Рабфаковка» (1925) о девушке-
комсомолке, своего рода Жанне д’Арк, был поэтом-ро ман ти ком.
В его «Песне о Каховке» образ России-революции складывается 
из таких героических подробностей: «Каховка, Каховка — 
родная винтовка, / Горячая пуля, лети!»; «Гремела атака, 
и пули свистели, / И ровно строчил пулемёт…»; «Сквозь дым 
улыбались её голубые глаза…». Это, безусловно, стихия смерти, 
здесь можно умирать со славой, здесь как бы нет ни дома, ни семьи, 
но есть «человек с ружьём», есть ветер, есть ночь слепая…
Светлов был в 1930-е годы в поэзии переходной фигурой —
от романтизации абстрактной мировой революции к осознанию 
реальной России-родины.
Он готов «землю в Гренаде крестьянам отдать», творит свой 
подвиг «на скрипках времён», его мечты уносятся в неведомую 
«дальнюю область, в заоблачный плёс». Сам мечтатель — абстрактный 
юноша «стального поколенья». Такова во многом 
и героиня «Каховки», правда, она уже вырывается из плена 
абстракций, из царства всемирной мечты с её голубыми глазами, 
с улыбкой («сквозь дым»), с напоминанием о великом даре 
любви. Это был шаг вперёд — к «Катюше» М. Исаковского.

Михаил Васильевич Исаковский (1900–1973) выпустил первую 
свою книгу «Провода в соломе» в 1927 году. В 1930-е годы 
он создал целую серию песен о женской верности, о власти нежной 
души, о «простодушной» деревенской любви, не стесняющейся 
говорить на языке «горожан», газеты, плаката: «мы сидели 
на сосне, самовольно срубленной», «ой понравилась ты мне, 
целиком и полностью»… Среди них — «Любушка» (1935), «Дан 
приказ: ему — на запад…» (1935), «И кто его знает…» (1938), 
«Катюша» (1938).
Какой тип лирической героини мы видим в «Катюше» Исаковского? 
Катюша предстаёт принципиально «безоружной», 
хрупкой, невоинственной, сельской и даже простодушной 
(«пусть он вспомнит девушку простую, / Пусть услышит, как 
она поёт»). Пейзаж, окружающий её, тоже традиционный, предельно 
мирный, не знающий ни «горячих пуль», ни горящей Каховки. 
Да, она помнит о братстве больших могил, о слепом самопожертвовании, 
об утопической цели! Но её любовь, которую 
она обещает сберечь, — это не любовь к родной винтовке или