Исследования по славянской мифологии, этимологии и ономастике

М.А. Ююкин

ИССЛЕДОВАНИЯ 

ПО СЛАВЯНСКОЙ МИФОЛОГИИ,
ЭТИМОЛОГИИ И ОНОМАСТИКЕ

Собрание очерков

Москва

Издательство «ФЛИНТА»

2023

УДК 82-343+81`373
ББК 82.3+81.053

Ю99

Ююкин М.А.

Ю99
Исследования по славянской мифологии, этимологии и ономастике : 

собрание очерков / М.А. Ююкин. — Москва : ФЛИНТА, 2023. — 155 с. 
— ISBN 978-5-9765-5230-2. — Текст : электронный.
 

Предлагаемая вниманию читателя книга представляет собой собрание очерков, 
посвященных проблемам славянской мифологии, этимологии и ономастики, и 
основанных на статьях, опубликованных в последние годы в известных научных 
журналах. В зависимости от характера объекта исследования очерки разделены на три 
главы. В первой главе внимание сосредоточено на вопросах изучения мифологических 
представлений славян. Она включает два раздела, в первом из которых 
рассматривается этимология имен некоторых божеств пантеона восточных и западных 
(а именно балтийских) славян, а второй посвящен анализу следов мифологических 
представлений, обнаруживаемых в произведениях восточнославянского фольклора. Во 
второй 
главе 
рассматриваются 
преимущественно 
проблемы 
формирования 
топонимического ландшафта, неразрывно связанные с историей заселения данной 
территории, а в третьей даются этимологии нескольких нарицательных слов 
восточнославянских языков.  
Результаты исследований, представленные в книге, имеют не только собственно 
лингвистическое, но и историко-культурное значение и будут интересны как ученым и 
студентам соответствующих специальностей, так и широкому кругу интересующихся 
историей и культурой славянских народов. 

УДК 82-343+81`373 
ББК  82.3+81.053 

ISBN 978-5-9765-5230-2
© Ююкин М.А., 2023
© Издательство «ФЛИНТА», 2023

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие ....................................................................................................... 5
Глава 1. Мифонимия и мифология………………………………………...
8

Пантеон Древней Руси (иранский слой) и балтийских славян ............... 8
Сварогъ............................................................................................................. 9
Симарьглъ (Семарьглъ)................................................................................... 11
Хърсъ................................................................................................................. 13
Pripegala........................................................................................................... 15
Отражение мифологических представлений в восточнославянском 
фольклоре ............................................................................................................ 22

О мифологических мотивах в былине Добрыня и Настасья ..................... 22
Алатырь ........................................................................................................... 32
Моговей (Маговей)........................................................................................... 36
Вострогот (Вострогор)................................................................................. 37
Юстрица .......................................................................................................... 40
Чугайстер................................................................................. ………..……. 41

Глава 2. Топонимия и антропонимия.…………………………………….
45

К вопросу о содержательной классификации славянской топонимии
45

Восточнославянская топонимия………………………………………………
55

Летописная ойконимия как источник реконструкции лексики 

древнерусского языка………………………………………………………….
55

Балтийская гидронимия Верхнего Поволжья……………………………..
61

Из балтийской гидронимии Верхнего Подонья…………………………...
71

Этимология топонима Череповец………………………………………….
74

Лахазва…………………………………………………………………………
77

Чечва и Čečava…………………………………………………………………………
79

Южнославянская топонимия…………………………………………………… 81
Некоторые топонимы славянского происхождения в Афонских актах…
81

Новые данные по славянской гидронимии Албании……………………..
89

К этимологии некоторых славянских ойконимов Албании……………..
103

Из славянской топонимии Албании: Sulani…………………………………..
109

Этимология болгарского гидронима Велпица……………………………......
112

К реконструкции и интерпретации некоторых древних 
антропонимических основ в славянских языка……………………………….
115

Глава 3. Этимологии нарицательных слов……………………………….
121

Хороший…………………………………………………………………………………
121

Алынья……………………………………………………………………………………
126

Обазурить(ся), обазулить(ся)ж абазурыцца…………………………………… 127
Первые публикации статей…………………………………………………
130

Условные сокращения названий языков и диалектов……………….…. 131
Библиография………………………………………………………………..
137

Предисловие

Предлагаемая вниманию читателя книга представляет собой собрание очерков, 

посвященных проблемам славянской мифологии, этимологии и ономастики, и основанных 
на статьях, опубликованных в последние годы в известных научных журналах. В 
зависимости от характера объекта исследования очерки разделены на три главы. В первой 
главе внимание сосредоточено на вопросах изучения мифологических представлений 
славян. Несмотря на выборочный характер представленного материала, он позволяет 
наметить определенную структуру его организации, весьма точно отражающую как состав 
самой славянской мифологии, так и основные типы источников, из которых исследователь 
черпает сведения по этому предмету. Первая глава включает два раздела. В первом из них 
рассматривается этимология имен некоторых божеств пантеона восточных и западных (а 
именно балтийских) славян, о существовании которых известно из древних летописей и 
происхождение которых до сих пор представляло собой предмет оживленных научных 
дискуссий. Такая локализация не случайна, поскольку, как известно, лишь по древнерусской 
и поморско-полабской теонимии мы располагаем более или менее полными и 
систематическими данными. Второй раздел посвящен анализу следов мифологических 
представлений, обнаруживаемых в произведениях восточнославянского фольклора и 
касающихся, в отличие от материала, составляющего содержание первой главы, персонажей 
как высшей, так и низшей мифологии.

Исследование 
носит 
преимущественно 
этимологический 
и 
сравнительно-

исторический (т.е. лингвистический) характер, однако широко привлекаются также данные 
этнографии и других смежных наук, что естественно вытекает из специфики предмета 
изучения: при рассмотрении имен, относящихся к такой густо насыщенной культурными 
коннотациями группе лексики, как мифонимы, возрастает роль экстралингвистической 
аргументации, главным образом религиозно-обрядового и исторического характера.

Несколько слов о славянской мифологии в целом и истории ее изучения. 

Особенностью и главной сложностью в исследовании мифологии славян является 
отсутствие отражающих ее оригинальных аутентичных текстов, подобных священным 
книгам типа Ригведы и Авесты и таким литературным произведениям, как поэмы Гомера, 
Гесиода, Вергилия, Овидия; отсюда вытекает необходимость реконструировать ее 
фрагменты на основе вторичных, косвенных источников ‒ письменных, фольклорных, 
этнографических, археологических и др., причем многие из них (кроме археологических) в 
дошедшем до нас виде являются памятниками эпохи, когда древняя славянская религия уже 
перестала определять духовную жизнь общества и сохранялась лишь в виде пережитков. Из 
сказанного 
ясно, 
что 
древнейший, 
праславянский 
слой 
славянской 
мифологии 

реконструируется с наибольшим трудом. Достоверно установленными здесь можно считать 
лишь имена богов *Perunъ и *Velesъ, имеющие к тому же надежные балтийские и другие 
индоевропейские параллели, а также сюжет основного мифа о борьбе между ними за 
обладание женой и стадами Перуна. Не отмеченной до сих пор трансформации этого мифа 
в восточнославянском эпосе (былина Добрыня и Настасья) посвящен первый раздел второй 
главы. Как свидетельствуют топонимические данные, имя древнерусского бога Сварога
также, возможно, было известно и другим славянам; имена божеств Владимирова пантеона 
Дажьбогъ и Мокошь упоминаются и в южнославянском фольклоре. Праславянские истоки 

вероятны и для эпического образа князя-оборотня (русск. Волх Всеславьевич и серб. Вук 
Огненный Змей). Древними были и представления о женском божестве плодородия (Мать 
сыра земля).

Как уже говорилось, из летописных источников известны многие имена богов 

восточных и балтийских славян. Так, по данным Повести временных лет, князь Владимир 
учредил в 980 г. культ шести богов, статуи которых были установлены на киевском холме, 
‒ Перуна, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симарьгла (Семарьгла) и Мокоши. Изваяние 
антагониста Перуна Велеса (вост.-слав. также Волосъ), напротив, располагалось в 
низменной местности. Из Ипатьевской летописи известно о почитании в Древней Руси бога 
солнца и огня Сварога. Половина этих божеств, три из которых не являются исконно 
славянскими, а были заимствованы в результате славяно-иранских контактов, служат 
предметом рассмотрения в данной книге. 

В отличие от древнерусских, боги балтийских славян не образовывали единый пантеон 

и носили ярко выраженный племенной характер. Наиболее широко почитались Свентовит
и Триглав; в источниках также упоминаются Радгост (Сварожич), Яровит, Руевит, 
Поревит, Поренут, Чернобог, Прове, Подага, Жива и Припегала, которому посвящен один 
из разделов первой главы. Сведения по божествам других славянских народов более 
отрывочны и менее достоверны.

Персонажи 
низшей 
мифологии 
представлены 
имеющими 
разную 
степень 

индивидуализации персонификациями родового коллектива (Род, Чур), абстрактных 
понятий (Доля, Горе-Злосчастье, Правда, Кривда, Смерть (Мара), различных сегментов 
освоенного человеком и окружающего его пространства (домовой, водяной, леший, морской 
царь); эти образы вполне традиционны, соответствия им можно обнаружить у многих 
народов. Некоторые репрезентации персонажей этого уровня (Чугайстер, Юстрица) 
представлены в нашей книге.

Наибольший вклад в изучение славянской мифологии внесли А.Н. Афанасьев, 

Н. Гальковский, А. Брюкнер, Л. Леже, Л. Нидерле, Р. Якобсон, В. Пизани, К. Мошиньский, 
С. Урбаньчик, А. Гейштор, Ш. Кулишич, Б.А. Рыбаков, Н.И. Толстой, С.А. Токарев, 
В.Н. Топоров, Вяч.Вс. Иванов.

Как увидит читатель, при изучении славянской мифологии исследователю постоянно 

приходится решать вопрос о соотношении в ней исконного и заимствованного. 
Этимологический и сравнительно-исторический анализ позволяет не только уточнить наши 
знания 
об 
объеме 
иранского 
и 
отчасти 
балтийского 
вклада 
в 
этот 
раздел 

восточнославянского словаря. Сопоставляя установленные нами этимологии с контекстом 
упоминания данных имен в памятниках письменности и фольклора, мы ясно видим, что во 
всех изученных случаях заимствование не ограничивалось мифологической номенклатурой: 
вместе с лексемами заимствовались и соответствующие мифологемы, образы и мотивы, 
которые, проникая в сознание восточного славянина и преобразуясь в нем под влиянием уже 
сложившихся представлений, оказывали влияние на его мировоззрение и обогащали его 
духовную культуру.

Если содержание первой главы возносит нас в область воображения, то вторая глава 

заставляет в буквальном смысле слова спуститься на землю, ибо в ней рассматриваются 
преимущественно проблемы формирования топонимического ландшафта, неразрывно 
связанные с историей заселения данной территории. Основное внимание сосредоточено на 

использовании географических названий как инструмента реконструкции утраченной 
языковой и этнической реальности (незасвидетельствованных нарицательных слов и 
личных имен, следов прежнего, давно исчезнувшего населения ‒ балтов на верхней Волге и 
Дону, славян в нынешней Албании и Греции). В третьей главе даются этимологии 
нескольких нарицательных слов восточнославянских языков. 

Вряд ли стоит резко разделять эти главы по содержанию. Феномен имянаречения 

географических объектов в известном смысле подобен процессу мифотворчества: как 
материальный миф, основанный на реальной и осязательной аналогии, первичен, если 
основываться на мнении Э.Б.Тайлора, по отношению к мифу словесному (Тайлор 1989: 138), 
так и появлению топонима предшествует представление о конкретном материальном 
объекте либо его зримой, реально существующей (или мыслимой как таковая) связи с 
другим объектом. Типология этих отношений как основа классификации топонимических 
названий составляет содержание первого раздела второй главы. А разве на факте 
происхождения слова хороший от корня со значением ‘гореть’ не лежит отблеск древнего 
почитания обожествленного огня? Именно мифологическое мышление, определявшее 
мировоззрение в эпоху, когда возникали рассмотренные в этой книге слова, объединяет 
собранные здесь этюды в мозаичную, но пронизанную глубокими внутренними связями 
картину.

Глава 1.

Мифонимия и мифология

Пантеон Древней Руси (иранский слой) и балтийских славян

Иранский вклад в восточнославянскую мифонимию хорошо известен, прежде всего 

благодаря трудам Вс.Ф. Миллера, М. Фасмера, Я. Розвадовского, В.И. Абаева, 
В.Н. Топорова, О.Н. Трубачева, Вяч.Вс. Иванова, А.А. Зализняка и др. Как отмечается, 
“многие имена, особенно религиозные, усваиваются славянами из скифского и других 
иранских языков Северного Причерноморья” (Эдельман 2002: 177). Иранскими или 
индоарийскими по происхождению признаются (с неодинаковой степенью единодушия) 
имена четырех древнерусских богов, упоминаемых в письменных источниках, ‒ Сварогъ, 
Симарьглъ/Семарьглъ, Стрибогъ, Хърсъ, а также ряда персонажей низшей мифологии ‒ 
Дивъ, Рарог (Страх-Рах), Гамаюн и, возможно, Вiй (см. Фасмер 1996: I 512, III 569–570, IV
267 и др.). 

Сварогъ

Древнерусский теоним Сварогъ известен прежде всего из перевода Хроники Иоанна 

Малалы, включенной (под 1114 г.) в состав Ипатьевской летописи, где он используется как 
эквивалентная замена имен Гефест и Гелиос: “иже и Соварога нарекоша Єгуптѧне… а иже 
прелюбы дѣющи казнити повелѣваше сего ради прозваше и бъ҃ Сварогъ… аще ли кто 
переступить да вергуть и в пещь огнену. сего ради прозваша и Сварогомъ… ѥго жъ и 
Сварога наричить… С҃лнце ц҃рь, с҃нъ Свароговъ, ѥже ѥсть Дажьбг҃ъ… не хотѧ ѿц҃а своѥго 
закона расыпати Сварожа”. В Слове некоего христолюбца и ревнителя по правой вере (XII
в., списки конца XIV – начала XV вв.) упоминается имя божества огня Сварожичь: “Wгневѣ
молѧть҅, зовущее ѥго Сварожичемъ”, которое интерпретируют как сына Сварога или 
отождествляют с самим Сварогом (ПСРЛ: II 278–279; Срезневский 1989: III 1 265; Мансикка 
2005: 137). Учитывая место поклонения Сварожичу (“под овином”), можно предположить, 
что он воплощал некую сниженную (близкую человеку, хозяйственно-бытовую) ипостась 
огня, в отличие от недосягаемого небесного огня Сварога (отсюда и уменьшительная 
форма).

Соответствия этим теонимам засвидетельствованы в лехитской подгруппе: словин.

Swarożyno, местное название, польск. Swarzyszewo; ср.-лат. Zvarasici ‘deus Sclavorum in
Rethra’ (Титмар Мерзебургский); образованными от этого теонима (с изменениями по 
народной этимологии или по мотивам табу) считаются и древнесловенские топонимы 
Twaroch (1309 г.) и Tbaraschitzberg (1480 г.) в Нижней Штирии; все эти данные позволяют 
реконструировать праславянскую форму *Svarogъ. 

Ни одна из существующих этимологий теонима не отвечает всем критериям 

надежности. При объяснении из слав. *svar- ‘ссора, вражда, спор’ + суффикс -ogъ (В. Ягич, 
Т. Маретич, А. Брюкнер, Р. Якобсон и др.) обращает на себя внимание полное отсутствие 
апеллятивных и онимических соответствий этому слову вне теонимии, тогда как 
широчайшая распространенность производящего глагола, казалось бы, позволяла ожидать 
их появления, ср. наличие таких параллелей у других исконно славянских имен богов. 
Этимология из др.-инд. svargá ‘небо’ < svar-gá ‘к солнечному свету идущий’ (К.К. Уленбек, 
Ф.Е. Корш, Ф.Ф. Фортунатов, О. Гуер, Я. Розвадовский, О.Н. Трубачев и др.) уязвима в 
фонетическом отношении: наличие гласного о в формах косвенных падежей имени Сварогъ
и производных словах (в т.ч. в соответствиях в других языках) доказывает этимологический 
характер этого гласного. Кроме того, такое имя не очень логично для божества, которое и 
является источником солнечного света. Параллели из других славянских языков заставляют 
думать, что гласный первого слога в единичной форме Соварогъ вряд ли является исконным; 
следовательно, сближение последней с литовским теонимом Совий (В.Н. Топоров, Вяч. Вс. 
Иванов), скорее всего, ошибочно. Есть и другие, неприемлемые в фонетическом отношении, 
этимологии, критику которых см. у М. Фасмера. Объяснение В. Пизани из индоир. ‘рогатая 
собака’ носит чисто предположительный характер, не находит подтверждения на уровне 
реалий, хотя о культе божества балтийских славян Zvarasici сохранились довольно 
подробные сведения. П. Сырку сопоставляет этот теоним с рум. sfárǎ, sfarogŭ, švarogŭ, 
однако у этих слов отмечаются лишь значения ‘пар, дым’ (а не ‘сухой, высушенный’, как 
утверждает автор) и они производятся от слав. *skvar- ‘жар, огонь, дым’ (Фасмер 1996: III

569–570, 636; EWA: II 795; Трубачев 1999: 280 (с неточным толкованием первичного 
значения древнеиндийского слова, см. пред.); Токарев 1994: II 420; Сырку 1887: 1–17; De
Cihac 1879: 337; Ciorānescu 1966: 750).

По нашему мнению, целесообразно рассматривать этот теоним как иранское по 

происхождению имя деятеля в форме причастия с корнем *xvār- (ср. *(ā)-xvār(ai̯ a)-: осет. 
ирон. axoryn ‘красить, окрашивать’, *xvārθa-: перс. кл. xvāl ‘сажа (для изготовления чернил)’, 
xvālī ‘красивый, украшенный’ и др.), представляющим собой вариант с долгим гласным 
праир. *hṷar- > *xvar-, который продолжает и.-е. *sṷer- ‘окрашивать (преимущественно в 
темный цвет)’ (ср., в частности, русск. сверкать). Таким образом, этот оним представляет 
собой эпитет, этимологически тождественный осет. дигор. xwaræg ‘красящий’, хотаносак. 
hvāraka- ‘красильщик, художник’ (ИЭСОЯ: IV 91, 252), ср. следующие строки осетинского 
нартского эпоса: “От гнева дэвов вдруг за солнцем ясным | Зажглось второе солнце светом 
красным. | Оно, Батрадзу предвещая смерть, | Окрасило кровавым светом твердь” (Нарты
1957: 218). Мотив окрашивающего солнца встречается и в нартских сказаниях других 
кавказских народов (обычно в связи с темой кровопролития), что подтверждает его 
древность: “Еще солнце не окрасило мир вечерней зарей, как Бадыноко истребил чинтское 
войско”, “Солнце пол-яблока утром красило красным цветом” (Нарты 1974: 83, 202), ср. 
также: “Сперва все небо покраснело, будто окрасилось кровью, после этого пошел кровавый 
дождь” (Нарты 1994: 492). В Авесте упоминаются окрашенные в золото (судя по контексту, 
светом восходящего солнца) вершины, которые покоряет солярный бог Митра: “Митру, 
многопастбищного, <…> бдящего мы чтим, который первым из божественных духов над 
Харой приближается впереди бессмертного [Солнца], сам на быстрой лошади; который 
первым 
покоряет 
прекрасные, 
окрашенные 
в 
золото 
вершины 
и 
оттуда, 

наимогущественный, обозревает всю [землю], заселенную арийцами” (Михр-яшт, 10:12-13) 
(Авеста… 1997: 312). 

Косвенное, но очень весомое подтверждение правильности этой этимологии мы 

получаем со стороны балтийской мифологии. Образ бога-кузнеца по имени Телявель, 
известного из упоминания в Волынской (в составе Ипатьевской) летописи (под 1261 г.), уже 
давно отождествляется со Сварогом (см. Gray 1918: 330). Между тем этот теоним 
относительно недавно получил новую этимологию из балт. *Teli̭ avelis/*Teli̭ avēlis
‘рисовальщик, художник, изобразитель; создатель’ (Каралюнас 2009: 457–463). Эту 
семантическую 
параллель 
целесообразно 
рассматривать 
в 
контексте 
открытых 

В.Н. Топоровым и О.Н. Трубачевым балто-иранских контактов в Верхнем Поднепровье (см. 
Трубачев 2004–2009: 4 326–328). 

Как явствует из сказанного выше, этот теоним тождествен в структурном отношении 

теониму Симарьглъ/Семарьглъ (см. ниже), однако его фонетический облик свидетельствует 
о более раннем, чем у последнего, времени заимствования (до перехода краткого а > æ в 
осетинском), что согласуется с межславянским, в отличие от Симарьглъ, характером имени 
Сварогъ. Различные рефлексы долгого и краткого а свидетельствуют о том, что 
заимствование произошло до окончания процесса перехода ǎ > о в восточнославянских 
диалектах (как указывает А. Мейе (2001: 44), эта фонетическая особенность присуща еще 
славянским заимствованиям эпохи, непосредственно предшествовавшей исторической). 

Симарьглъ (Семарьглъ)

Симарьглъ – имя одного из шести божеств общерусского языческого пантеона, 

попытку создания которого предпринял в 980 г. киевский князь Владимир Святославич: “И
нача княжити Володимеръ въ Киевѣ единъ, и постави кумиры на холму внѣ двора теремнаго:
Перуна древяна, а главу его сребрену, а усъ златъ, и Хърса, Дажьбога, и Стрибога и 
Симарьгла, и Мокошь”(Лаврентьевская летопись). В более поздних летописях содержатся
(везде в форме винительного падежа) формы Семарьглъ (Радзивиловская,начало XIII в.,
списки с XV в.), Cѣмарглъ (Софийская первая, XV в.), Симан-рьглъ (Патриаршая, или
Никоновская, вторая половина XVI в.).

Теоним Симарьглъ не имеет убедительной этимологии. С фонетической точки зрения

маловероятны его сопоставления с этимологически тождественными друг другу названиями
иранских мифических существ Симург (Р. Якобсон) и Сэнмурв (К.В. Тревер и др.): последние 
восходят к ав. mərəγō sāeno (Токарев 1994: 436–437); а так как ə в авестийском “представлял 
собой звук типа русского редуцированного ъ” (Расторгуева 1979: 139), то непонятно, каким 
образом ему на русской почве могли соответствовать а и ь. Предполагается, что этот 
мифоним заимствован в осетинско-аланской огласовке (осет. marğ ‘птица’) (Зализняк 1962: 
44), однако вокализм этой формы все равно не вполне соответствует основе -марьг-, тем
более что в сложных словах marğ выступает в формах mærğ, mælğ (см. ИЭСОЯ: II 73), 
напоминающих
о 
происхождении 
этого 
гласного. 
Кроме 
того, 
нет 
данных, 

свидетельствующих о бытовании этого образа авестийской мифологии у предков осетин.
Следует также отметить чуждость образа Симурга и восточнославянской мифопоэтической
традиции, на которую, принимая эту этимологию, все же обращает внимание В.Н. Топоров: 
“Этот очень иранский мифопоэтический образ, весьма популярный и вместе с тем 
претендующий на особую интимность, строго говоря, не имел никакой опоры ни в киевском
пантеоне, не знавшем териоморфных и гибридных по своей природе божеств, ни в 
фольклорных и демонологических образах, известных восточным славянам” (Топоров1989: 
27–28). Едва ли летописец, отметивший такие подробности, как золотые усы и серебряная 
борода статуи Перуна, мог бы оставить без внимания столь удивительное для сознания 
русского человека обстоятельство, как териоморфные черты в облике одного из богов. Еще
более проблематично возведение теонима к слав. *Sedmor(o)-golvъ ‘Семиглав’ (Вяч. Вс. 
Иванов, В.Н. Топоров) (Токарев 1994: II424–425): вряд ли исконно славянское этимологически 
прозрачное названиемогло так сильно исказиться на русской почве уже в ранний период
историидревнерусского языка в условиях, когда это преобразование не было мотивировано 
никакими регулярными фонетическими закономерностями. Старший характер упоминаний
Симарьглъ, Семарьглъ не позволяет согласиться и с реконструкцией А.А. Шахматовым
формы *Сѣмарьгла (близкой к форме,приводимой в Софийской первой летописи), которую
М. Фасмер сопоставляет с лтш. saims, saimu vīrs ‘исполин, могучее существо’, seime
‘великан’.

Есть и более экзотические гипотезы – из латинского, древнееврейского, греческо-

египетского; от корней, представленных в словах семья и ръжь (см. Фасмер 1996: III 622). 
К.Т. Витчак счел этот теоним слитным написанием двух имен – Симъ и Ръглъ (вопреки 
свидетельствам с -рьгл-!), ссылаясь на такое упоминание в памятнике древнерусской

письменности домонгольскойпоры Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере 
(см. Витчак1994), наиболее ранние списки которого датируются концом XIV – началом XV
вв. Однако реалистичнее видеть здесь лишь позднейшее (по отношению ко времени, когда 
возник этот оним), весьма типичное искажение ставшего к той поре непонятным названия,
ср. аналогично, например, написания “Гавка, Путаш(ъ, ь)” в перечне рек Каянской земли
(Софийская первая и Воскресенская летописи под 1496 г.), представляющие собой 
ошибочное разделение на два слова сложного финского гидронима Haukapudas (см. Ююкин
2015а: 147). Следует добавить, что исследователь этого памятника Е.В. Аничков считал 
перечни языческих богов в нем позднейшей вставкой (см. Аничков 1914: 40 и сл.).

По
нашему
мнению,
теоним
Симарьглъ
является
восточноиранским (скифо-

сарматским) заимствованием алано-кавказского периода и состоит
из
следующих

сегментов:

Си-/Се-: ср. осет. xī /xe ‘себя’ (Gen.-Acc.), также первый компонент многих сложных 

слов (см. ИЭСОЯ: IV 196), дигор. хе ‘1. себя, свой, также для выражения возвратного залога 
глагола; 2. собственный, личный’ (Таказов 2003: 584), восходящее к праир. [*h(u)ṷa-: *hu-
:] *hṷai- (< и.-е. [*s(e)ṷe: *s(e)ṷo:] s(u)ṷoi̯ или *sṷoi) (см. ЭСИЯ: 3 422 и сл.), которое относят
к числу наиболее употребительных праиранских дейктических основ (см. Эдельман 2002: 
148).

Основа
марьг-
соответствует
осет.
maræg
‘убийца’,
представляющему собой

лексикализованное причастие от maryn ‘убивать’ (ИЭСОЯ: II 70); дигор.марæг ‘убийца; 
убивающий’ (Таказов 2003: 362). Ср. скиф. *os-marak ‘женоубийца’ в имени Όσμάρακος
(ИЭСОЯ: II 70). Не вызывает сомнений закономерный характер соотношения осет. æ: др.-
русск. ь, поскольку гласный æ является слабым, восходящим к исторически краткому, а
“слабые, в отличие от сильных, менее устойчивы, легче подвергаются различным 
изменениям (редукции, исчезновению, стяжению)” (Исаев 1999: 313). Эта черта языка-
источника наложилась на такую особенность древнерусского языка, как тенденция к
сокращению долготы безударного гласного в середине многосложного слова, отразившаяся 
в таких написаниях, как Полътескъ и даже Полтескъ (при этимологически правильном
Полочьскъ/Полотьскъ < прсл. *pol-t-) (см. Ююкин 2003а: 94), Святъславъ (в т.ч. в Слове о 
полку Игореве), паворзи (вместо паворози) в Слове (Виноградова www: 4 53) и др. Еще 
А.И. Соболевский отмечал, что “великорусские говоры вообще склоннык опущению в 
середине слов неударных гласных” (Соболевский 1907: 98). Относительно хронологии 
перехода а > æ целесообразно привести замечание В.И. Абаева, касающееся еще более 
ранней эпохи: “единичные случаи передачи скифского а через ε или αι указывают, быть 
может, на наметившееся продвижение краткого а в сторону е, как в осетинском”
(Расторгуева 1979: 323).

Суффикс причастия -l- на русской почве, калькирующий принадлежность аланской

основы к этой части речи.

Таким образом, теоним Симарьглъ /Семарьглъ осмысляется как ‘себя убивающий’, ср. 

осет. xī maryn ‘кончать с собой’ (ИЭСОЯ: IV 75), дигор. хемарæг ‘самоубийца’ (Таказов
2003: 585), др.-перс. huvā-maršiyav- ‘себя убивающий’ (Bartholomae 1904: 1854), а также 
сходные по структуре древнеиранские имена собственные: Huwaχšatara (др.-перс.),
Xwādaẹna, Xwadhāta, Xwafnām,Xwāherzādeh, Xwāǰagī, Xwāǰazadeh, Xwāχschaþra (Justi 1895:
140, 181), и представляет собой, собственно, не имя, а эпитет бога. Особо следует подчеркнуть