Журнал филологических исследований, 2022, № 3

ISSN 2500-0519 
 
ЖУРНАЛ ФИЛОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ 
Сетевой научный журнал 
Том 6 
■ 
Выпуск 3 
■ 
2022 
 
Выходит 4 раза в год   
 
 
 
 
 
 
      Издается с 2016 года 
 
 
Свидетельство о регистрации средства 
массовой информации  
Эл № ФС77-63239 от 06.10.2015 г. 
 
Издатель:  
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, г. Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96 
Факс: (495) 280-36-29 
e-mail: books@infra-m.ru 
http://www.infra-m.ru 
 
 
Ответственный редактор:  
Титова Е.Н. 
e-mail: titova_en@infra-m.ru 
 
© ИНФРА-М, 2022 
 
 
 
Присланные рукописи не возвращаются.  

Точка зрения редакции может не совпадать 
с мнением авторов публикуемых материалов.  

Редакция 
оставляет 
за 
собой 
право 
самостоятельно 
подбирать 
к 
авторским 
материалам иллюстрации, менять заголовки, 
сокращать тексты и вносить в рукописи 
необходимую 
стилистическую 
правку 
без 
согласования 
с 
авторами. 
Поступившие 

в редакцию материалы будут свидетельствовать 
о 
согласии 
авторов 
принять 
требования 
редакции.  

Перепечатка 
материалов 
допускается 

с письменного разрешения редакции.  

При цитировании ссылка на журнал «Журнал 
филологических исследований» обязательна.  

Редакция 
не 
несет 
ответственности 
за 
содержание рекламных материалов.  

 

САЙТ: http://naukaru.ru/ 
E-mail: titova_en@infra-m.ru 

СОДЕРЖАНИЕ

 

Русская литература и литература народов 
Российской Федерации 

 
Молчанова Л.В., Межецкая Г.Н, Опперман П.А. 
Особенности 
перевода 
устаревших 
слов 
в романе Ф.М. Достоевского 
«идиот» 
с 
точки 
зрения временной соотнесенности 
 
Погадай 
Е.В. 
«Осень» 
А.С. 
Пушкина 
как 
риторическое произведение 
 
Грачева Ж.В. Особенности перевода Н.Н. 
Ушакова повести М. Коцюбинского «Тени 
забытых предков» 
 
Казакова 
М.В. 
Магичекий 
реализм 
как 
художественный метод в романе Софи Оксанен 
«Норма»  
 

Теоретическая, прикладная и сравнительно-
сопоставительная лингвистика 

 
Катермина В.В., Жаворонкова В.Б. Фоновые 
знания 
как 
средство 
достижения 
адекватного перевода 
 
Лукин О.В. «Система языковедения» Карла Гейзе и 
«Филологические записки» 
 
Олейник А.Ю. Описание природы радикальных 
изменений языковых форм при коммуникативном 
посредничестве: к постановке проблемы 
 
Комаров Е.В. Русская лингвоспецифичная 
единица «тоска» в сопоставилении с ее 
английскими переводными эквивалентами  
 
Инэс Гарсиа дэ ла Пуэнте. Чем занимался Князь 
Ярослав, когда он «прекладаше»? 
 
 
 
 

Русский языки. Языки народов мира

 
Каверина В.В. Журнал «Филологические записки» 
(1860-1917) о проблемах русской орфографии 
 
Сичинава Н.Г. Стратегии достижения 
межъязыковой эквивалентности при переводе на 
грузинский язык фразеологизмов романа Ф.М. 
Достоевского «Преступление и наказание» 
 

Медиакоммуникации и журналистика 

 
Кривотулова Е.В. Педагогический потенциал 
журнала «Филологические записки» 
 
Лазарев Ю.В. Проблемы преподавания 
словесности в журнале «Филологические записки» 
 

Русинова Е.Е. Цифра и буква: слияние или 
противостояние? («живое слово» в контексте 
времени)  

 
 
Крылова 
М.Н. 
Инициальное 
положение 
фразеологизмов, 
крылатых 
слов 
и 
других 
устойчивых языковых единиц в публикациях 
современных СМИ  
 
Заварзина Л.Э. П.Ф. Каптерев о гуманизации 
образовательного процесса в школе 
 
Чэн Хайдун. Перевод путеводителя как 
деятельность межкультурной коммуникации: на 
примере перевода избранного путеводителя 
Воронежской области России 
 

Труды молодых ученых 

 
Белова П.Е. Мифы и мотивы московского текста в 
русской лингвокультуре XXI века 
 
Витович А.О. Сюжет героя в повести В. Аксёнова 
«Затоваренная бочкотара» 
 
Горохова Л.А. О структуре «звукового 
ландшафта» художественного произведения  

 

Особенности перевода устаревших слов 
в романе Ф.М. Достоевского «Идиот»  
с точки зрения временной соотнесенности 
 
Features of Translating Outdated Words  
in the Novel F.M. Dostoevsky "Idiot"  
in Terms of Time Allocation 
 
Молчанова Л.В. 
Канд. филол. наук, доцент, ВУНЦ ВВС «ВВА» имени Н.Е. Жуковского и Ю.А. Гагарина 
e-mail: molchanowa@rambler.ru 
 
Molchanova L.V. 
Candidate of Philological Sciences, Associate Professor, Air Force Science and Education Center The 
Zhukovsky and Gagarin Air Force Academy, Voronezh 
e-mail: molchanowa@rambler.ru 
 
Межецкая Г.Н. 
Канд. филол. наук, доцент, Череповецкий государственный университет 
e-mail: galina-mejetskaja@yandex.ru 
 
Mezhetskaja G.N. 
Candidate of Philological Sciences, Associate Professor, Cherepovets State University, Cherepovets 
e-mail: galina-mejetskaja@yandex.ru 
 
Опперман П.А. 
курсант ВУНЦ ВВС «ВВА» 
e-mail: molchanowa@rambler.ru 
 
Oppermann P.A. 
Cadet of Education Center The Zhukovsky and Gagarin Air Force Academy, Voronezh 
e-mail: molchanowa@rambler.ru 
 
Аннотация 
Статья посвящена проблеме сохранения национального своеобразия переводимого подлинника, 
когда встает вопрос о передаче его исторического колорита. При этом вопрос передачи 
исторического колорита практически решается в связи с основной целью перевода – ознакомить 
современного читателя с литературным памятником, который в момент своего создания тоже 
был современным. 
Ключевые слова: перевод, устаревшие слова, приемы перевода, художественное произведение. 
 
Abstract 
The article deals with the problem of preserving the national identity of the original being translated 
when the question arises of transferring its historical color. At the same time, the issue of transferring 
historical color is practically resolved in connection with the main purpose of translation – to familiarize 
the modern reader with a literary monument, which at the time of its creation was also modern. 
Keywords: translation, outdated words, methods of translation, artwork. 
 
 

Наряду с проблемой о сохранении национального своеобразия переводимого подлинника 
встает вопрос о передаче его исторического колорита. При этом вопрос передачи исторического 
колорита практически решается в связи с основной целью перевода – ознакомить современного 
читателя с литературным памятником, который в момент своего создания тоже был 
современным. 
Основная задача нашего исследования – выявление способов реализации устаревших слов 
(архаизмов и историзмов) при переводе романа Ф.М. Достоевского «Идиот» на немецкий язык с 
целью определения возможных особенностей их передачи в языке другой культуры. В качестве 
переводного текста мы использовали перевод Германа Рёля [3].  
Следует учитывать, что развитие языков происходит разными темпами и говорить о каких-
либо хронологических соответствиях не приходится. Поэтому уже вначале нужно отметить, что 
сложность и многогранность устаревшего пласта лексики романа Достоевского «Идиот» 
потребовало от Г. Рёля большой ответственности и мастерства. В своем переводе он, как мастер 
своего дела, выбрал не стратегию буквализма, а стратегию художественности. 
 
Почему Федор Михайлович Достоевский? 
 
Достоевский – это, пожалуй, самый узнаваемый и самый читаемый русский писатель за 
рубежом, его проза известна даже больше прозы Л. Толстого и гораздо больше прозы А. 
Пушкина.  
Удивительно, что немецкие литературоведы, рассуждая о романтичности, возвышенности, 
платоническом характере отношений между мужчиной и женщиной, говорят о том, что 
идеальная пара напоминает им героев Достоевского. 
Перевод литературного произведения может произойти сразу же после его создания, а также 
спустя десятилетия или через сотни лет. Временная дистанция, которая отделяет перевод от 
оригинала, влияет на творческие цели переводчика и языковые особенности переводного текста.  
Возникает вопрос: переводить ли иноязычные романы прежних веков языком той эпохи? 
Ответ неоднозначный.  
1. С одной стороны, конечно, этого делать нельзя. Такой перевод будет малопонятным 
современному читателю, так как он создается для определенной языковой эпохи, современной 
читателю. 
2. С другой стороны, Ирина Алексеева, маститый переводчик, считает, что современная 
техника перевода модернизации текста не признает [1]. Переводчик не должен брать на себя 
ответственности модернизировать подлинник, чтобы читатель ощутил себя современником 
автора. Значит и перевод должен нести на себе отпечаток тех далеких времен. Современный 
перевод должен дать информацию читателю о том, что текст не современен, и с помощью 
особых приемов показать, насколько он древен. В создании временного колорита участвует и 
содержание произведения, и его форма. Переводчик не касается структуры, а форма целиком в 
его власти. 
Первое обязательное условие создания временной дистанции – отсутствие в лексике перевода 
модернизмов, слов, которые не могли употребляться в то время, когда создавался подлинник. 
 Когда на вопрос нельзя ответить однозначно, принимается компромисс:  
Для массового читателя классические произведения печатаются с орфографическими и 
морфологическими адаптациями и транскрипциями согласно правилам современного языка. 
Таким образом, устаревшие тексты и в лоне родного языка имеют свои временные варианты. 
Адаптация обычно касается материальной стороны языка, главным образом, его графики и мор-
фологических форм, а канонический текст оригинала на поверку оказывается не столь уж 
неприкасаемым. 
С теоретической точки зрения, Виноградов В.С. признает, что существуют синхронные и 
диахронные переводы [2]. 
Мы говорим о диахронном переводе, когда переводятся произведения прошлых веков, 
временная дистанция между созданием подлинника и перевода становится значительной, 
временные уровни языков оригинала и перевода уже не являются соотносительными, а 
экстралингвистические характеристики соответствующих эпох различаются коренным образом.  

При диахронном переводе возникают дополнительные сложности. Переводчику нелегко 
определить слова и обороты, которые в пору создания подлинника считались архаичными и 
употреблялись автором в определенных стилистических целях. Трудность идентификации 
возрастает ещё и потому, что язык всего произведения воспринимается как язык другой эпохи, в 
котором встречаются архаизованные элементы по сравнению с современной языковой нормой.  
Итак, «устаревшие слова» – это общее понятие для архаизмов и историзмов. 
Наиболее ёмкое определение архаизмов дает, на наш взгляд, Венедикт Степанович  
Виноградов: это устаревшие слова, которые называют исчезнувшие из быта национальной 
общности предметы обихода, орудия труда, обрядовые вещи, понятия, оружие, учреждения, 
должности. 
Выборка выявленных нами  архаизмов содержала лексику этих групп, включая 
дополнительные понятия (обращения, меры веса, величины и др.) 
Тогда  как историзмы – (опять же по Виноградову) – устаревшие значения современных слов, 
например, стол ('престол, княжение'), дом '(в смысле 'царская династия'), приказ 
('учреждение'), ярлык ('ханская грамота, указ'), ядро ('орудийный снаряд'). 
При переводе романа «Идиот» на немецкий язык переводчиком были реализованы как 
лексические, так и грамматические архаизмы. 
В 
языковой 
палитре 
романа 
Достоевского 
«Идиот» 
архаизмы, 
как 
правило, 
многофункциональны. Они воссоздают колорит места и времени, служат для стилистических 
целей: с их помощью речь делается торжественной, возвышенной, ионической, сатирической. У 
них богатый набор стилистических функций. 
Методом сплошной выборки в переводном тексте мы обнаружили 367 лексических единиц, 
имеющих в толковом словаре русского языка пометку «уст».  
Выделенные устаревшие слова по семантическому признаку были разделены на несколько 
лексико-тематических групп:  
«обращения»: сударь, матушка, маменька, барышня, девка, девица, смотритель, Милостивый 
государь! 
«звания, должности»: фельдфебель, денщик, половой, писарь, ходок; 
«болезни, недуги»:  падучая, кондрашка; 
«кухня, еда»: потчевать, откушать; 
«эмоции»: гневливый, осердиться; 
 «предметы обихода»: сенцы; 
«меры величин»: аршин, целковый, вершок;  
«обрядовые вещи»: свивальник; 
«учреждения»: земская деятельность.  
В тексте перевода после проверки немецких эквивалентов по толковому словарю мы 
обнаружили, что далеко не все лексические единицы имеют пометку «veraltet».  
Из 367 Было выделено лишь 16 примеров (старуха-ключница – eine alte Haushälterin; 
наложница – die Konkubine и др.) 
При переводе устаревших слов использовались следующие приемы перевода: 
1. Буквализм: 
а) звания:   фельдфебель – Feldwebel 
Хотя здесь не так все просто: в немецком языке это слово не является устаревшим, значение – 
старший сержант. 
б) фольклор: Komarinskij / Kamarinskij  
в) меры измерения: верста – die Werste 
г) знаки воинских различий: эполет – die  Epaulette 
2. Калькирование 
а) полное калькирование: избушка на курьих ножках – Haus auf Hühnerbeinen 
б) частичное калькирование: однодворцы – Einhofbauern 
в) переводческие окказионализмы и неологизмы: старчество – Starzentum 
 

3. Описательный перевод 
а) поддевка – der langschößige altrussische Rock 
б) аршин – 1 Arschin = 71,1 cm 
в) Jurodiwy – ein von Geburt Blödsinniger, ein ›Narr in Gott‹; das Volk hält solche Menschen für 
besondere Schützlinge Gottes, oft für Propheten 
4. Аналогическое новообразование (образование по аналогии) 
а) передача аналогичным понятием: водка – Schnaps 
б) передача аналогичным заимствованием: подпоручик – Second-Lieutenant 
в) передача по типу «гипоним» – «гипероним»:  
половой – der Kellner;  
уезд – die Kreisstadt;  
Подавай самовар! – Gib den Tee hier! 
Примеров, где слова перевода являются современными, оказалось наибольшее количество. В 
переводе это оказались слова, понятные читателю XX – XXI вв.  
В других случаях переводчик использовал всевозможные обороты речи: 
а) усы его были нафабрены – der Schnurrbart war frisch gefärbt; 
б) давеча – heute am Tage; 
в) в сенцах одна-одинешенька – auf dem Flur in einer Ecke. 
Параллельно с лексическими в тексте перевода были отмечены и синтаксические архаизмы, 
которые переводчик стремился сохранить с учетом актуального, коммуникативного и смыслового 
для того времени построения речи. 
 
Итак, собрав 367 примеров устаревших слов в оригинале и 303 примера в переводе, и 
проанализировав их, мы пришли к выводу, что переводчик чаще использует при переводе 
модернизмы.  
Из всего вышесказанного следует вывод, что за прошедшее со дня смерти писателя время 
сложилась богатая традиция переводов Достоевского на немецкий язык. В огромном 
большинстве – это качественные переводы, авторы которых отвечают на большую часть 
художественных вызовов, пасуя только перед авторскими архаизмами, историзмами и 
неологизмами. Важно отметить, что при выборе между двумя переводческими стратегиями, а 
именно буквализмом (дословной точностью) и художественностью немецкие переводчики 
обычно делают выбор в пользу художественности.  
Бывают и переводческие неудачи. Но отдельные случаи переводческих неудач не умаляют 
огромного значения переводов Достоевского в деле пропаганды русской культуры среди 
германоязычной аудитории. В будущем, наверное, ожидаются новые, ещё более удачные 
переводы русского писателя, и этот опыт анализа может быть продолжен и расширен. Тема 
наилучших стратегий при переводе Достоевского ещё ждет своего исследователя. 
 
Литература 
 
1. Алексеева И.С.  Введение в переводоведение: Учеб. пособие для студ. филол. и лингв, фак. 
высш. учеб. заведений. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ; М.: Издательский центр 
«Академия», 2004. – 352 с. 
2. Виноградов В.С. Введение в переводоведение (общие и лексические вопросы). – М: 
Издательство института общего среднего образования РАО, 2001. – 224 с. 
3. Dostoevskij F.M. Der Idiot. Übersetzt von Hermann Röhl. – Frankfurt a.M.: Insel Verlag, 1981. 
 
 

«Осень» А.С. Пушкина как риторическое 
произведение 
 
"Autumn" A.S. Pushkin As A Rhetorical Work 
 
Погадай Е.В. 
Старший преподаватель кафедры русского языка и культуры речи, Ростовский 
государственный экономический университет 
e-mail: eldragileva@gmail.com 
 
Pogaday E.V. 
Senior Lecturer of Department of Russian Language, Rostov State University of Economics 
e-mail: eldragileva@gmail.com) 
 
Аннотация. В статье стихотворение А.С. Пушкина «Осень» рассматривается с позиции 
риторического подхода, отыскиваются точки соприкосновения между предполагаемым 
«романтизмом» пушкинской поэтики и риторическими формами ее воплощения, пушкинский 
текст сопоставляется с положениями учебника «Общей риторики» Н.Ф. Кошанского. Это 
сопоставление позволяет сделать вывод о возможностях риторического анализа поэтического 
текста, но и продемонстрировать взаимодействие установок жанра «отрывка» с риторической 
основой текста.  
Ключевые слова: А.С. Пушкин, риторика, Н.Ф. Кошанский, жанр отрывка, поэтика, 
романтизм, классицизм, топика, композиция. 
 
Abstract 
The article explores the poem by A.S. Pushkin "Autumn" from the position of a rhetorical approach. 
Points of contact are found between the alleged "romanticism" of Pushkin's poetics and the rhetorical 
forms of its embodiment. Pushkin's text is compared with the provisions of the textbook "General 
Rhetoric" by N.F. Koshansky. This comparison allows us to draw a conclusion about the possibilities 
of a rhetorical analysis of the text. 
Keywords: A.S. Pushkin, rhetoric, N.F. Koshansky, genre of excerpt, poetics, romanticism, 
classicism, topic, composition. 
 
На протяжении долгого времени в литературоведении и в истории литературы считалось, что 
поэзия пушкинского времени (и шире – романтическая поэзия в целом) – явление глубоко 
чуждое риторическим предписаниям. Так, А.П. Рогачевский в монографии, посвященной 
риторическим 
основам 
поэтики 
Пушкина, 
говорит 
о 
подобных 
представлениях 
(несовместимости романтической «индивидуалистской» поэтики и риторических предписаний) 
как об общем месте [8: 1]. Н.И. Михайлова в книге «Витийства грозный дар» пишет о 
«проблеме соотношения творчества Пушкина с теорией и практикой ораторского искусства его 
времени» как о «неизученной» [5: 4].  
Вопрос о взаимодействии риторического начала и романтических установок авторов первой 
половины XIX в., тем не менее не кажется праздным, так как «Аристотелевы правила», очевидно, 
не могли быть отвергнуты бесследно и безболезненно. Л.Я. Гинзбург подчеркивала разность 
романтической и традиционно-риторической поэтических систем, заключавшуюся в принципе 
отбора форм выражения: заранее заданные формы предполагала традиционалистская поэтика, в 
то время как романтическая поэтическая система была настроена на поиск новых, еще не 
известных и не описанных форм [2: 15]. Взгляд на романтическую поэтику как на особую 
новую художественную систему, «освобождающую» лирического субъекта (Творца) от 
требований стиля, жанра, композиции и других, более частных «требований», ни в коем случае 

не оспаривается в настоящей работе. Однако, как нам кажется, существует необходимость в 
разграничении сфер влияния «поэтики» и «риторики», которые, очевидным образом, 
смешиваются в приводимых выше суждениях. Существуют исторические предпосылки для 
подобного неразличения, о которых писал В.В. Виноградов. Описывая «Риторики» начала XIX в. (в 
частности, «Риторики» А.Г. Глаголева и И.С. Рижского), ученый подчеркивает принципиальное 
для авторов разделение словесности на «естественную» прозу и поэзию, «чрезмерно живо 
поражающую красотами слова». Для учебников риторики более поздних (1820-1830 гг.) 
характерна, по замечанию В.В. Виноградова, тенденция к постепенному «скрещиванию» 
поэтических и прозаических форм в «риториках», появляющихся в 1820-30-х гг. [1: 78] Именно 
эта тенденция в рамках настоящей работы выступает как формальное «разрешение» на 
применение 
риторической 
оптики 
к 
поэтическому 
тексту. 
В 
«Общей 
реторике» 
Н.Ф. Кошанского проблемы взаимодействия риторики и поэтики сформулированы следующим 
образом: «Прозу противополагают стихам, но забывают, что древние противополагали стихам 
не прозу, которой не знали, а периоды, и что в Средние века – когда узнали прозу – 
противополагали ее не только стихам, но и периодам. 
Должно отличать прозу 
безискусственную (безграмотную) от изящной. Безграмотная не знает никакого искусства, 
изящная употребляет все усилия, чтобы казаться безискусственною. – Обе согласны в том, что 
ни та, ни другая не употребляют ни стихов, ни периодов, но первая потому, что их не знает, 
вторая – потому, что хочет от них отличиться. Первая не умеет писать, вторая пишет новым 
способом между стихами и периодами. Первая редко нравится, вторая пленяет нас и часто 
восхищает как поэзия» [3: 65].  По мысли Н.Ф. Кошанского стихи и проза (и соответственно, 
поэтика и риторика) не могут быть однозначно противопоставлены, так как между ними 
находится еще один, едва ли не важнейший, риторический способ высказывания – период.  
Сложный 
комплекс 
вопросов, 
связанный 
с 
одной 
стороны 
с 
взаимодействием 
«романтической» и «рационалистической» систем координат в литературе, а с другой – 
разграничение 
собственно 
риторических 
установок 
и 
правил, 
сформулированных 
в 
классицистических 
«поэтиках», 
очевидно, 
требует 
разрешения. 
Первыми 
попытками 
преодолеть сопротивление «общего места» («романтизм и риторика – "две вещи 
несовместные”») стали упомянутые выше работы А.П. Рогачевского, Н.И. Михайловой, а также 
Н.Н. Петруниной, С.В. Шервинского и др. Так, в работе Н.И. Михайловой представлен 
подробный анализ риторического «ареала», в котором находился Пушкин: «С какими 
произведениями ораторских жанров мог познакомиться Пушкин-лицеист, читая газеты и 
журналы 1812-1814 годов? Это были манифесты, воззвания, приказы, рескрипты, речи, 
проповеди, пастырские наставления – причем им отводилось в газетах и журналах значительное 
место…» [5: 27]. Здесь очевидно, что ораторское искусство понимается равнозначным 
«витийству» и, соответственно, автор исследования сосредоточен на анализе жанров, отчетливо 
вписывающихся в традиции «витийства» («Вольность» 1817, «Деревня»1819, «Кинжал» 1821 и 
др.). Другой полюс пушкинской лирики, демонстрирующий связь с риторической традицией, – 
пародийный (эпиграммы, «ода», посвященная Хвостову, арзамасская речь и др.). И если в 
первом случае – «витийства» – риторическая «пафосная» основа «вшивалась» в поэтическое 
произведение, то во втором случае – «пародии» эта основа служила предметом иронической 
рефлексии лирического субъекта. Характерно, что об «Оде графу Хвостову» Ю.Н. Тынянов 
пишет: «“Ода графу Хвостову” явилась полемическим ответом воскресителям оды, причем 
пародия на старинных одописцев явилась лишь рамкою для полемической пародии на 
современного воскресителя старой оды Кюхельбекера и на защитника новой оды Рылеева. 
«Ода» в малом виде осуществляла проект Пушкина о Revue des Bévues» [9: 115]. 
Из положений, описанных выше, следуют, как минимум, следующие вопросы: сводится ли 
«риторичность» Пушкина исключительно к пародийным или «витийственным» формам? 
Возможно ли вообще «риторическое» оформление жанра «романтического», предельно 
далёкого от собственно ораторских прозаических жанров? Можно ли смотреть на лирическое 
произведение, крайне далекое от привычных риторических форм «витийства» или пародии, 
сквозь призму риторического анализа? 

В первом приближении кажется, что риторическая оптика не подходит для описания 
лирического текста, тем более, жанра «отрывка», к которому относится пушкинская «Осень». 
А.Е. Махов указывает на принципиальную особенность романтического «отрывка» (в 
приведенной работе обозначения «фрагмент» и «отрывок» являются синонимичными): 
«фрагмент – не просто текст, у которого нет начала и конца. Это текст, который 
структурирован иначе, чем обычный текст. Он весь фрагментарен, он фрагментарен внутри 
себя. И здесь очень важна теоретическая работа романтиков над отменой традиционных 
представлений о связях, которые были в классической риторике. 
Согласно Квинтилиану, хорошая речь – это речь, в которой все части связаны между собой 
так, чтобы стыки не просвечивали. У романтиков, наоборот, всё просвечивает, ничего не 
смыкается» [4: 2] С.А. Бойко утверждает, что жанр отрывка призван воспроизвести «в режиме 
реального 
времени» 
процесс 
создания 
текста, 
и 
установка 
на 
принципиальную 
незавершенности является одной из жанровых доминант отрывка [Бойко С.А. Лермонтовская 
энциклопедия: вчера и сегодня]. 
 Жанр отрывка, принципиально аструктурный, в случае с «Осенью» все же имеет условные 
«начало» (в виде эпиграфа из «Жизни Званской» Г.Р. Державина) и «конец» (XII строфа и 
«черновое» окончание строфы). 
Строфы со II по V представляют собой своеобразный апофазис (последовательное перечисление 
всех времен года и выбор одного из перечисленных). Сама отправная точка стихотворения – 
рассуждение о временах года – вполне согласуется с предписаниями «Общей реторики» Н.Ф. 
Кошанского, согласно которым любое описание может начинаться обращением к самому предмету 
речи, местом, случайностью и временем (в том числе временем года) [3: 71]. 
В «Осени» фрагменты экфрастические (т.е. собственно «описания», если следовать 
терминологии Кошанского) попеременно чередуются с «повествованием», однако даже 
включение в описание «действий» (или картин по Кошанскому) вписано во вневременной 
идиллический топос благодаря использованию инфинитивов вместо личных глагольных форм, 
существительного 
«бег» 
вместо 
глагола-действия 
(такие 
замещения 
преобразуют 
«повествовательную» часть стихотворения в продолжение описательной, экфрастической: « <…> 
Как легкий бег саней с подругой быстр и волен//  <…>…Скользить по зеркалу стоячих, ровных 
рек! / Кататься нам в санях с Армидами младыми / Иль киснуть у печей за стеклами двойными» 
[7:  380]. 
У Кошанского к «способам изобретения мысли» относятся следующие источники: «Всякое 
предложение распространяется до известных только пределов, назначаемых умом и вкусом. – И 
вот способы к его распространению: первый род источников изобретения – а з б у к а  р е т о р и к 
и. – Их десять. Первые три – синонимы, эпитеты и противные – служат к приисканию слов. 
Последние семь известных вопросов – к прибавлению выражений и кратких обстоятельств. Вот 
семь известных вопросов: кто? что? где? при чьей помощи? для чего? каким образом? когда? – 
На вопрос кто? всегда отвечают подлежащим, на вопрос что? – всегда сказуемым, а на прочие 
вопросы приискиваются приличные, краткие ответы» [3: 43]. Пушкинский стих выбирает из 
первой категории эпитеты, с помощью которых определяется, «атрибутизируется» описываемая 
реальность:  «<…> Последние листы с нагих своих ветвей; / Дохнул осенний хлад <…> // <…> И 
страждут озими от бешеной забавы, / И будит лай собак уснувшие дубравы // <…> Скользить по 
зеркалу стоячих, ровных рек! / А зимних праздников блестящие тревоги?» [7: 380]. 
«Осенний хлад» в I строфе выступает элементом «формульным» (ср. у В.А. Жуковского: 
«<…>В осенний хлад и летний зной / Он с верным псом на ловле» или «И ветхий дом, где мы в 
осенний хлад / Святой союз любви торжествовали»), то в стихе из III строфы происходит 
метонимическое «перепутывание»: «блестящий» в поэтической традиции, скорее, должен 
относится к «праздникам», а не к «тревогам» – в поэтической традиции того времени 
«праздник» требовал рядом с собой эпитета в форме согласованного или несогласованного 
определения (и часто это определение носило «метафоризирующий» характер: «шумный» 
праздник, «праздник юности», «праздник весны», «светлый праздник» и т.д.). 

Если первой категории «источников изобретения мыслей» пушкинский текст вполне 
соответствует, то со второй категорией – средств распространения предложения – возникают 
весьма примечательные трансформации. Прежде всего, синтаксическое устройство «Осени» 
акцентирует внимание читателя на пропусках: нет требуемого риторическими установками 
распространения в «экфрастических» строфах, подлежащее изъятию из «описательных» стихов, 
а действия переданы формами абсолютного настоящего времени глаголов.  
Строфы 
V-VII 
представляют 
собой 
разворачивающееся 
сравнение, 
своеобразный 
антаподозис, начинающийся с сопоставления осени с «нелюбимым дитя» и «чахоточною 
девой», VI строфа начинается с объяснения причины (causa), по которым лирический субъект 
предпочитает осень остальным временам года: « <…>Как это объяснить? Мне нравится она, / 
Как, вероятно, вам чахоточная дева / Порою нравится...». Отметим здесь интересное 
пересечение, имеющееся между пушкинским образом «чахоточной девы» и строками из 
стихотворения А.И. Полежаева «Погребение» 1826 г.: «Я знал ее – она, играя, / Цветок недавно 
мне дала, / И вдруг, бледнея, увядая, / Как цвет дареный, отцвела» [6: 104]. 
Композицию «Осени» можно изобразить как последовательный переход от описания через 
повествование к рассуждению: точка зрения лирического субъекта, перемещается с внешних 
границ описываемого в пределы воображенья: «То тлеет медленно – а я пред ним читаю / Иль 
думы долгие в душе моей питаю <…> // И забываю мир – и в сладкой тишине / Я сладко 
усыплен моим воображеньем…» [7: 382]. В XI строфе предельно подробно описан процесс 
творчества: анадиплозис (повтор слова «перо») передает значимую последовательность 
действий, риторический прием здесь становится «графическим» отображением процесса 
пересечения границ внешнего и внутреннего мира стихотворения. Крайне важным 
представляется конец стихотворения, заканчивающийся (в соответствии с жанровыми 
установками «отрывка» апосиопезисом – обрывом, резким приостановлением потока речи как 
раз в момент «пересечения границ»). Однако в собрании сочинений Пушкина приводятся 
черновые строфы, встающие на место конечных пропусков в X и XII строфах, перечисляющие 
список «знакомцев», встающих перед взором поэта, и страны, в которые можно было бы 
«плыть» в воображаемом путешествии.  Список «знакомцев», созданный по принципу 
амплификации – намеренного расширения поэтического текста, так же, как и список стран, 
включающие в ткань стихотворения хронотопическую аксиологию, в итоге, в беловой рукописи 
стали лишними, возможно, в силу своей избыточной конкретности. Тем не менее сам факт 
существования этих черновых стихов укладывается во вполне традиционное композиционное 
членение поэтического высказывания.  
Таким образом, можно утверждать, что «Осень», будучи произведением крайне далеким по 
установкам относительно классицистической лирики, демонстрирует многие значимые 
элементы риторического канона (причем на разных уровнях – топики, композиции и элокуции). 
Риторическая основа, как нам кажется, в данном случае является важнейшей составляющей 
поэтического мира стихотворения.  Это, в свою очередь, дает основания предполагать, что 
«риторическая» оптика может применяться не только по отношению к текстам, заведомо 
«риторическим», a priori имеющим риторический потенциал, но и к текстам, на первый взгляд, 
явно далеким от риторических установок.  
 
Литература 
 
1. Виноградов В.В. О художественной прозе. – М.; Л.: Наука, 1930. – 186 с. 
2. Гинзбург Л.Я. О лирике. – Л.: Сов. писатель, 1974. – 408 с. 
3. Кошанский Н.Ф. Риторика. – Электронный ресурс: Ошибка! Недопустимый объект 
гиперссылки.. (Дата посещения: 30.04.2021). 
4. «Фрагмент и цикл» / Материалы круглого стола в Институте мировой литературы им. А.М. 
Горького (ИМЛИ РАН) // Культурологический журнал. – 2014. – №1 (15). – Электронный 
ресурс:  http://cr-journal.ru/files/file/ 04_2014_14_51_02_1397559062.pdf.  (Дата посещения: 
30.04.2021). 

5. Михайлова Н.И. Витийства грозный дар. – М.: Русский путь, 1999. – 416 с. 
6. Полежаев А.И. Стихотворения и поэмы. – М.: Сов. писатель, 1987. – 584 с.  
7. Пушкин А.С. Стихотворения 1823-1836 // Собрание сочинений в 10 томах. – М.: ГИХЛ, 1959-
1962. – Том 2. – 799 с. 
8. Рогачевский А.П. Риторические традиции в творчестве А.С. Пушкина. – М.: Пушкинский 
кабинет ИРЛИ, 1994. – 174 с.  
9. Тынянов Ю.Н. Архаисты и Пушкин // Пушкин и его современники. – М.: Наука, 1968. – С. 
23-121.  
 

Особенности перевода Н.Н. Ушакова повести  
М. Коцюбинского «Тени забытых предков» 
 
Particular qualities of the N.N. Ushakov's translation  
of the M. Kotsyubinsky’s story  
"Shadows of forgotten ancestors" 
 
Грачева Ж.В. 
Канд. филол. наук, доцент, Воронежский государственный университет П.О. Самсонов, 
копирайтер сайта «Православиум» 
 
Gracheva J.V. 
Candidate of philological sciences, associate professor, Voronezh State University named after  
P.O. Samsonov, copywriter of the website «Pravoslavium»  
 
 
Аннотация 
Статья посвящена сравнительному анализу текстов повести М. Коцюбинского «Тени забытых 
предков», написанной на украинском языке, и ее перевода на русский язык, сделанного  
Н.Н. Ушаковым.   
Ключевые слова: перевод, М. Коцюбинский, Н.Н. Ушаков, украинский язык, русский язык. 
 
Abstract 
The article is devoted to the comparative analysis of the texts of M. Kotsyubinsky's novel "Shadows of 
Forgotten Ancestors", written in Ukrainian, and its translation into Russian, made by N.N. Ushakov.  
Keywords: translation, M. Kotsyubinsky, N.N. Ushakov, Ukrainian, Russian.  
 
 
«Тени забытых предков» – повесть украинского писателя-импрессиониста и модерниста 
Михаила Коцюбинского – одного из выдающихся украинских прозаиков начала ХХ в. Она была 
напечатана в 1911 г., после проживания автора на Гуцульщине – регионе юго-западной части 
Украинских Карпат. Это горные районы на территории Ивано-Франковской, Черновицкой и 
Закарпатской областей. 
В основе повести – распространенный сюжет о влюбленных из враждующих семей. 
Произведение рассказывает о трагической любви Ивана и Марички из  родов Палийчуков и 
Гутенюков. В повести детально описана жизнь гуцулов, природа Карпат, которые восхитили 
автора во время его проживания в селе Криворивня.  Тонкое знание жизни гуцулов позволило 
М. Коцюбинскому передать гармоничное соединение христианства и язычества: он увидел, что 
гуцулы посещают храмы, отмечают христианские праздники, но верят в мистических обитателей 
гор, видят божественное в природе, а каждое важное дело сопровождают ритуальными 
языческими действиями.  
Автор долго искал название повести. Известны такие черновые варианты, как «В зелёных 
горах», «Тени прошлого», «Голоса предвечные», «Дыхание веков», «Наследие веков», «Голос 
забытых предков», «По следам предков», «Сила забытых предков».  
В 1964 г. повесть была экранизирована классиком советского и армянского кинематографа 
Сергеем Параджановым. Фильм снимали в Карпатах, в местах проживания гуцулов.    
Единственным переводчиком повести Михаила Коцюбинского «Тени забытых предков» на 
русский язык стал Николай Николаевич Ушаков (1899-1973). Он с золотой медалью закончил 
гимназию в Киеве, затем – юридический факультет. В молодости будущий переводчик 
подрабатывал газетным кинорецензентом, пробовал писать сценарии, а также фельетоны в