Игра на гранях языка

Москва
Издательство «ФЛИНТА» 
2020

5-е издание, стереотипное

УДК 811.161.1:82-7 
ББК  81.411.2

   Н83 

Н83      

Норман Б.Ю. 
Игра на гранях языка / Б.Ю. Норман. – 5-е изд., стер. – 
Москва : ФЛИНТА, 2020. – 344 с. – ISBN 978-5-89349-790-8. – 
Текст : электронный.

Книга Б.Ю. Нормана, известного лингвиста, рассказывает о том, что

язык служит не только для человеческого общения, передачи информации, 
самовыражения личности, но и для многого другого: он развлекает, 
смешит, удивляет, восхищает… Речь идет о всевозможных разновидностях
языковой игры, понимаемой максимально широко. Творцом здесь
оказывается обычный человек, а объектом наблюдения и размышления – 
словесные шутки, анекдоты, каламбуры, массовое поэтическое творчество
и т.п., вплоть до речевого кривляния и балагурства. В книге приводится
также богатый материал из русской художественной литературы и 
фольклора, в том числе современного. Завершает книгу юмористический «Энтимологический словарь», удостоенный в свое время премии 
16-й страницы «Литературной газеты» и вызвавший целую лавину
подражаний. Это на сегодняшний день наиболее полный (более 2000
слов) перечень шутливых словотолкований, у которых, как оказывается,
есть и вполне серьезный научный аспект.

Книга рассчитана на широкую читательскую аудиторию, прежде

всего студентов, школьников старших классов, всех ценителей юмора и
любителей русского слова.

УДК 811.161.1:82-7 
ББК  81.411.2

ISBN 978-5-89349-790-8
© Издательство «ФЛИНТА», 2006

«Игра на гранях языка» — выражение из поэмы выдающегося русского поэта Николая Заболоцкого «Рубрук в Монголии».
Его следует понимать так: язык многогранен, и подобно тому как
самоцветный камень своими гранями переливается и вспыхивает неожиданно под лучами света, так и языковую единицу человек может заставить «заиграть». В слове или предложении вдруг
появляются новые оттенки значения, которые вызывают глубинные ассоциации, порождают сложный смысл... И об этом пойдет
речь в книге. О богатстве нашего языка, о его творческом потенциале, над которым мы редко задумываемся. О тех точках, в которых сходятся интересы специалистафилолога и рядового,
обычного «носителя языка». Играть на гранях языка, таким образом, — значит обнаруживать в языке новые и новые возможности передачи мысли и чувства.
Но слово «грани» вызывает в нашем сознании и другие ассоциации. Грань — это ведь не только «плоскость», «сторона многогранника», это еще и «граница», «линия раздела». Мы говорим:
на грани возможного, перейти грань, оказаться за гранью... В таком случае играть на гранях значит «балансировать», «ходить по
этой острой грани, стараясь не сорваться». Или еще: оставаться
по эту сторону, хотя уже отчетливо видна та сторона... И в этом —
вторая задача книги: показать, как язык действует в ситуации,
близкой к запредельной, когда нарушить правило «нельзя, но
очень хочется». Когда же это бывает? Ну, например тогда, когда
человеку нужно не столько сообщить чтото другому человеку,
сколько обратить на себя внимание, произвести эффект, «поиграть» словом.
Скажем сразу: грани языка не так уж остры. Это значит, что
языковые предписания и запреты — не то что правила дорожного
движения, где все ясно: или нарушил, или нет. Или главная дорога, или второстепенная. В языке мы ежедневно и ежечасно сталкиваемся с ситуациями, когда невозможно однозначно ответить
на вопросы: можно так сказать или нельзя? Так говорят или нет?
Это правильно или неправильно? Правда, есть люди (и среди них

нередко попадаются редакторы и школьные учителя), которые
полагают, что в языке все твердо установлено, для каждого факта существует своя рубрика, свое правило. И если он, этот человек, данного правила не знает, то надо просто спросить у человека более сведущего, заглянуть в «полные списки, хранящиеся в
недоступных для профана местах, у жрецов грамматической науки» (это цитата из статьи «Объективная и нормативная точка
зрения на язык» замечательного русского языковеда А.М. Пешковского), — уж тамто, в этих скрижалях, наверняка содержится
окончательная истина... Ну что можно сказать о сторонниках такой точки зрения? Наверное, это счастливые люди: у них на все
есть ответ. А может быть, им просто надо работать в ГАИ? Потому что сам язык — совсем иной природы. Его правила не жестки
(хотя бы потому, что всегда предусматривают какието исключения), границы его классов размыты (в математике такие классы
называются нечеткими множествами), его предписания имеют характер вероятностных рекомендаций (это выглядит примерно
следующим образом: «лучше так, чем этак», «скорее это, чем то»).
Иными словами, у говорящего человека всегда есть выбор: сказать так или иначе. Но вся штука в том, что человек часто выбирает как раз не самый простой и естественный вариант.
К примеру, вместо того чтобы комуто просто сказать: «До
свидания», он может выразиться витиевато: «Привет родителям!»
или «Пишите письма!» (вовсе не имея в виду ни конкретных папумаму, ни — на самом деле — писание писем). Вместо того чтобы
поинтересоваться, допустим: «Чья это книга?», спросит: «Чей
туфля?» — и сам же ответит: «Мое». Вместо нормального, полагающегося в том или ином контексте слова качество скажет «какчество» (и «коликчество»), вместо убийца — «убивец», вместо эпопея — «опупея», вместо мест нет — «местов нет» (хорошо сознавая, что «так сказать нельзя»). Зачем все это, спрашивается?
Повидимому, говорящий рассчитывает на какойто эффект, на
какоето вознаграждение за свои речевые усилия, за риск, связанный с нарушением правил.
Все приведенные примеры — это многообразные проявления
языковой игры, сложного феномена, которому посвящена данная книга. Что же такое языковая игра? Это использование язы

ка в особых — эстетических, социальных и т.п. — целях, при котором языковая система наилучшим образом демонстрирует свою
«мягкость»: языковые единицы, их классы и правила их функционирования получают тут бо´льшую степень свободы по сравнению с иными речевыми ситуациями.
Вообще, игра — чрезвычайно важный вид человеческой деятельности. Не надо думать, что она сводится к периоду детства, к
возне в песочнице или беготне в пятнашки. Человек играет всю
свою сознательную жизнь. Более того, можно сказать, что игра
древнее, чем сам человек: ведь играют и животные. Кошка балуется с клубком ниток, собаки изображают борьбу друг с другом...
Для них это забава. А что человек? При помощи игры он оттачивает наблюдательность, тренирует память, набивает руку. В процессе игры он моделирует (т.е. умственно воссоздает) разные ситуации, планирует свои ходы и просчитывает ходы партнеров —
учится до известной степени предвидеть развитие событий. В игре
он также примеряет к себе разные роли: ребенка, родителя, врача, просителя, шута, солдата (воина), командира (начальника)
и т.д. В значительной мере благодаря игре он формирует свое
окружение: подбирает себе знакомых, друзей, врагов, быть может, даже мужа или жену... В самом деле, ведь игра, как мы ее
понимаем, — это не только партия в домино или заполнение карточек «Спортлото», а еще и приглашение на танец, и ухаживание
за невестой, и даже свадебный ритуал... Надо ли еще распространяться о том, как важна игра для человека? И так ясно: это часть
его общественной сути, его неотъемлемая социальная функция.
Говоря проще, без игры человек не был бы человеком.
Есть ли у игры какието общие, универсальные свойства?
В классической работе голландского мыслителя Й. Хёйзинги
«Homo ludens» (Человек играющий) говорится: игра — это деятельность, осуществляемая по определенным правилам, в определенном времени и пространстве. Вместе с тем она противопоставлена обыденной жизни, не связана напрямую с биологическими процессами, без нее вроде бы можно прожить.
В этом смысле игра не приносит непосредственной пользы,
это своего рода излишество, дополнение к природным процессам.
Зато она доставляет человеку удовольствие или удовлетворение.

Это и есть достойная плата за те старания (напряжение, риск),
которые связаны с игрой. (Не случайно, заметим, игра часто сопровождается тайной, опасностью, риском; играя, человек может
забыть обо всем на свете!)
Все это — общие свойства игры как таковой. Что же касается
игры словесной, игры в языке, то здесь следует подчеркнуть некоторые ее отличительные черты.
Вопервых, эта игра обязательно содержит эстетический момент. Удовольствие, которое испытывают говорящий и слушающий, не исчисляется в рублях или призах, а заключается в ощущении красоты и изящества сказанного. Ктото из великих физиков заметил о современной ему теории: она недостаточно
красива, чтобы быть истинной. Так вот, языковая игра должна
быть красивой — в этом ее правда, ее право на существование.
Приведем в связи с этим еще одно свидетельство. Великий английский политик сэр Уинстон Черчилль обладал даром сочинять
тексты, завораживавшие аудиторию. «Чем изящнее удавалось
выразить ему ту или иную мысль, тем сильнее настаивал он на ее
абсолютной верности. Кажется, он находил бесспорным любое
соображение, воплощенное в привлекательную форму» («Известия». 1998. 10 июля).
Тут мы невольно соприкасаемся с одной из великих философских проблем: действительно ли красота внутренне связана с истиной (и потому именно она «спасет мир»)? Оставим сию отвлеченную проблематику философам и моралистам. Но заметим, что
она имеет и чисто филологическое преломление: софизмы, парадоксы, метафоры, гиперболы и прочие фигуры речи — помогают
ли они общению или затрудняют его? В применении к конкретным случаям этот вопрос может получить и вовсе неожиданный
вид: а всегда ли эти красоты языка уместны? Встречаются люди —
наверное, каждый припомнит себе хоть один такой пример, —
которые «словечка в простоте не скажут, всё с ужимкой». Для
них языковая игра — привычная стихия, вторая натура, и трудно
понять, говорят ли они всерьез или дурачатся и треплют языком.
Вот как описывал такой «характер» (тип людей) французский
моралист XVII века Жан де Лабрюйер: они придают словам «не

свойственный им смысл и сочетают их в несочетаемые выражения. Они говорят не так, как подсказывает разум или обычай, а
как им взбредет в голову, и, подстрекаемые желанием блеснуть,
неприметно создают свое собственное, особое, небывалое наречие... При этом они неизменно довольны собой и своим остроумием: в остроумии им, пожалуй, не откажешь, но оно так убого
и, более того, так неприятно, что уж лучше бы его не было совсем». Действительно, такого собеседника приятным не назовешь:
он утомляет своим пустым красноречием, вычурностью своих
высказываний. Игра ведь тем и хороша, что существует на фоне
неигры: серьезной и обыденной деятельности, в том числе деятельности речевой. Так что можно вспомнить по данному поводу
старую истину: все хорошо в меру, в том числе и языковая игра.
Вторая отличительная особенность языковой игры — это то,
что она очень часто сопряжена с комическим эффектом. Конечно, у нее могут быть и более «возвышенные» цели — например, в
текстах поэтических или магических (заклинаниях, заговорах
и т.п.), но сплошь и рядом языковая игра нацелена на то, чтобы
просто позабавить собеседника, развеселить, рассмешить его.
В зависимости от конкретной ситуации это намерение принимает вид словесной остроты, каламбура, шутки, анекдота и т.п.
И тут языковая игра — только одно из средств создания комического, она «сотрудничает» с целым рядом приемов, с помощью
которых достигается юмористический эффект. Это, в частности:
намеренное искажение, пародирование, передразнивание какогото явления, преувеличение, нагромождение, выпячивание какихто черт, вырывание, изъятие предмета из его привычной среды, столкновение несоединимых предметов или черт, например
«высокого» и «низкого», вообще снижение образа, его упрощение, вульгаризация, обманывание ожидания и т.п.
Все эти приемы, разумеется, свойственны не только словесному творчеству, они проявляются и в разных жанрах изобразительного искусства (шарж, карикатура), музыки (музыкальная
шутка, бурлеск), цирка (клоунада) и т.д.
И все же смешное смешному рознь. Одно дело — остроумные
афоризмы и тонкие эпиграммы, а другое — языковое баловство,

«кривлянье». В первом случае говорящий апеллирует к интеллектуальному опыту и способностям слушающего, второй же случай сродни гримасничанью и паясничанью. Например, если мы
читаем шутливые определения вроде Любовь — это эгоизм вдвоем или Коза — корова бедняка, то понимаем, что их автор рассчитывает на определенную «встречную» умственную работу, на
сравнение с иными определениями, на удовольствие от неожиданности или парадоксальности афоризма... А если говорящий
произносит «Чаво?» вместо Что? или «десять рублёв» вместо
десять рублей (хорошо зная, что надо сказать иначе), то он как
бы подмигивает нам: «Конечно, я знаю, что это неправильно, что
так сказать нельзя, но мыто люди взрослые и независимые, к тому
же принадлежащие к одному кругу, а потому можем позволить себе
вольность и сумеем по достоинству ее оценить». Конечно, сильно
оригинальными такие речевые отклонения не назовешь, но и особых усилий в их понимании и употреблении не требуется...
В научной литературе предлагается даже терминологически
разграничить эти два вида языковой игры: первый называют острословием, второй — балагурством (такие термины вводятся, в
частности, в коллективной монографии «Русская разговорная
речь». М., 1983). Вот только на практике разграничить их не всегда легко. Если, к примеру, говорящий образует, вопреки запретам,
какоето новое слово вроде «отъезжант» или «вдолгожитель», — что
это, острословие или всего лишь балагурство?
Впрочем, игра слов вообще считается довольно простым способом достижения комического эффекта. Вот как писал шотландский философ XVIII в. Генри Хоум: «Этот род остроумия зависит большей частью от выбора слова, имеющего несколько значений; благодаря ему становятся возможны различные языковые
трюки и простые мысли приобретают совершенно иной вид. Игра
необходима человеку как отдых после трудов; поэтому человек
любит игру настолько, что наслаждается также и игрой слов...
Примечательно, что этот низший род остроумия был излюбленным развлечением всех народов на известной ступени развития
у них вкуса, но постепенно утратил это почетное место» («Основания критики»).

По мнению Хоума, языки со временем становятся все более
точными в выражении значений, это ограничивает возможности
языковой игры, постепенно сводит ее на нет. Слава Богу, философ ошибся. Языковая игра — неизбежный спутник любого естественного языка; это, как уже говорилось, вечная потребность
человеческого духа...
Третья особенность языковой игры заключается в том, что в
основе ее лежат некоторые внутренние, «природные» свойства
самого языка — его строения и функционирования в обществе.
В самом деле, стоит задуматься: ведь языковая игра — это постоянное нарушение какихто правил или, как мы выразились, балансирование на грани нормы. И в то же время сами эти нарушения не бессистемны и случайны, а также происходят по определенным правилам, подчиняются некоторым закономерностям
(потому их нетрудно разложить по полочкам). Как это объяснить?
Дело в том, что язык изначально содержит в себе глубинные,
неразрешимые противоречия. Это и создает основания для различного рода отклонений, размывает, «смягчает» систему. Вспомним, с каким количеством исключений из грамматических правил нам приходится сталкиваться в школьном курсе русского
языка! А лексика, т.е. словарный запас? Ведь тут что ни слово —
то свое, особенное значение, подчас с трудно уловимыми оттенками... И признаемся себе: если бы мы располагали неограниченным временем (например, при изучении или преподавании языка) и неограниченным пространством (например, неограниченной бумажной площадью при издании книг), то количество этих
исключений и особенностей выросло бы во много раз! Просто мы
вынуждены закрывать глаза на многие и многие сложности в языке, представлять его в книгах и на уроках более простым и «более
системным», чем он есть на самом деле, — и в этом уже скрывается неразрешимое противоречие.
Получается, что язык, при всей его системности, — очень уж
своеобразная система: сложная, «мягкая», противоречивая. А языковая игра все эти противоречия безжалостно вскрывает и показывает нам: вот они, исключения и отклонения, вот они, языковые сложности! И в этом, может быть, самая большая польза от
изучения того феномена, которому посвящена данная книга. Да

лее мы и постараемся систематизировать многообразные случаи
языковой игры в соответствии с теми глубинными противоречиями, которые определяют природу языка. Иллюстративным же
материалом для нас послужат факты современного русского литературного языка — в первую очередь цитаты из художественных текстов, а также примеры из публицистических изданий, разговорной речи, городского фольклора.