Завоевание континента. Перекрестки культурных традиций

Ю. Кагарлицкий

Ю.лий Кагарлицкий с Питером Бруком

  
  

Ю. Кагарлицкий

Прогресс-Традиция

Москва 2014

      Завоевание 
                     континента 

Перекрестки культурных традиций

ББК 85.33
УДК 700

К 12

Издано при финансовой поддержке 

Федерального агенства по печати и массовым коммуникациям 
в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»

 

Ю. Кагарлицкий 

К 12 
Завоевание континента. Перекрестки культурных традиций. М.: 

Прогресс-Традиция, 2014. — 464 с.

ISBN 978-5-89826-408-6

Книга «Завоевание континента. Перекрестки культурных традиций» филолога, 

известного театроведа Ю.И. Кагарлицкого посвящает в один из ожесточеннейших 
споров в истории мирового театра. Неоднородность и конфликтность просветительской культуры автор показал на примере «спора Вольтера с Шекспиром». В ходе его 
определились исторические и эстетические границы классицизма, и выяснилось значение Шекспира для Европы. Но понадобился огромный авторитет Вольтера, чтобы 
Шекспир завоевал европейский континент.

Эта книга не только и не столько о Шекспире. Она о европейской театральной 

культуре трёх веков, представленной как целостный динамичный художественный 
процесс в единстве и разнообразии тенденций, характерных для Англии, Германии, 
Франции, Италии, России в момент их сближения. Автор привлекает внимание к тем 
мировоззренческим и профессиональным проблемам века Просвещения, которые 
оказались в центре внимания современного театра и шире - художественной культуры. Книга не носит отвлеченно теоретического характера. В ней исследуется самая 
фактура театра не только на разных этапах драматургии и театра XVIII в. разных 
стран, но их истоки и дальнейшая судьба в ХIХ и ХХ вв., когда изменилось представление о мироздании, и театр оказался в окружении других искусств и в новой 
социальной и политической реальности. 

Книга адресована специалистам-гуманитариям, аспирантам и студентам — теа
троведам, филологам, культурологам. 

УДК 700

ББК 85.33

На переплете: Дж. Рейнольдс “Гаррик между музами Трагедии и 
Комедии”

© Ю.И. Кагарлицкий

ISBN 978-5-89826-408-6 
© «Прогресс-Традиция», 2014

Содержание

Введение ..................................................................................................6
Спор о Шекспире ..................................................................................26
До Вольтера и рядом с ним ...................................................................28
Вольтер за Шекспира ............................................................................35
Вольтер против Шекспира ....................................................................70
Французы против Вольтера ..................................................................84
Что об этом думал Дидро ....................................................................117
Парадоксальный результат:  

Вольтер помог Шекспиру ..............................................................130

После Вольтера и Дидро .....................................................................140
Мнение Гейне  .....................................................................................165
Шекспир и современные французы ...................................................175
Единства ..............................................................................................184
Над кем смеялись ................................................................................240
Актеры .................................................................................................308
Идеалист и практик ............................................................................362
Судьба единств ....................................................................................398
Заключение .........................................................................................451
Указатель имен ....................................................................................456

Введение

XVIII 

век, если исходить не из его кален- 
дарных границ, а из действитель- 
ного исторического содержания, 
вступил в свои права в декаб- 
ре1688 г.  – январе 1689 г., ког
да так называемая «славная революция» завершила собой период 
социальнополитических преобразований, начатый английской буржуазной революцией середины XVII в. Закончился же XVIII век 1789 
или, точнее, 1793 г., когда в период якобинской диктатуры начали 
осознаваться классовые корни происходящей борьбы.

Между этими двумя революциями и вызрела идеология Просве
щения. Опираясь на опыт английской революции, она подготовила 
французскую. И не только ее. XVIII век завершился не одной лишь 
политической революцией во Франции, но и промышленной в Англии 
и философской в Германии. Просветительская идеология революционизировала человеческую мысль и практику во всех ее аспектах.

Для того чтобы возникла подобная идеология, потребовались 

огромные завоевания науки XVI–XVII вв., успехи промышленности, 
укрепление буржуазии и рост ее самосознания, духовный опыт, накопленный за несколько предшествующих столетий. Между тем книга, 
давшая мощнейший импульс идеям межреволюционной поры – «Опыт 
о человеческом разуме» (1690) Джона Локка, – была посвящена не конкретным общественным проблемам, а вопросам гносеологии. Споря с 
декартовским представлением о врожденных идеях, Локк доказывал, 
что человеческий разум – это «чистая табличка», на которую опыт наносит свои письмена. Бэконовская идея об опыте как единственном 
надежном способе изучения внешнего мира была применена к самому 
человеку. Действуя методом проб и ошибок, он отныне не только познавал окружающее, но и формировал самого себя. Но мир, в который 
он вступал, был обжит задолго до него. В этом мире давно сложились 
системы понятий, которые Декарт ошибочно счел врожденными. 
Теперь обнаружилось, что множество общепринятых истин было не 
предрешено природой, а навязано обществом. Отсюда следовало, что 
и общественные представления можно изменять, «идя от человека», 

Введение

опираясь на незамутненное предрассудками сознание отдельной, общественно заинтересованной, но общественными представлениями не 
скованной личности. Понятие «просвещенности» меняло свой смысл. 
Раньше оно означало приобщенность к идеям прошлого, теперь – 
предварительный от них отказ, а затем принятие тех из них, которые 
выдержали проверку разумом.

Идея «естественного человека» в своей философской форме приоб
рела немалое просветительное значение. Писатели Просвещения обычно приводили в современное им общество Простака, способного увидеть окружающее без укоренившихся предрассудков. Он появлялся на 
страницах книг и на подмостках театров в самых разных воплощениях. 
Иногда это был чудак, человек «не от мира сего». Иногда – дикарь, случайно очутившийся в цивилизованном мире. Иногда – представитель 
чужой цивилизации, не лишенный собственных предрассудков, но зато 
способный увидеть чужие. Иногда – какойнибудь из столь многочисленных в XVIII в. робинзонов, изолированный от человеческого общества и потому способный в качестве возродившегося «естественного 
человека» многое пересмотреть в себе и других. Но чаще всего речь идет 
всетаки об обычном «социальном» человеке, в котором борются его 
естественная человеческая природа и социальные «наслоения». Идея 
«естественного человека» помогла литературе и театру Просвещения 
выделить, подчеркнуть и осмеять общественные уродства. Недаром 
именно XVIII век создал комедию нравов, от десятилетия к десятилетию все более накапливавшую в себе сатирический заряд.

Приняв за точку отсчета изолированного индивида, Просвещение 

сумело сделать это допущение плодотворным и в других областях.

В сфере философии индукция – путь анализа от частного к обще
му, – включив в себя человека, заметно потеснила дедукцию. Но как 
прийти от этого частного к общему? В свое время эпоха Возрождения 
поставила в центр мироздания человека. Эпоха Просвещения «атомизировала» его, лишив его в результате этого высокого положения. Тем 
более необходимой и трудной сделалась задача прийти от человека – 
малой, но и основополагающей частицы мироздания – к природе и 
обществу.

Это направление просветительской мысли оказалось разрушитель
ным не только по отношению к традиционным формам религии, составлявшей важнейшую идеологическую опору «старого режима», но 
и по отношению к нему самому.

Основой религии является вера. Основой идеологии Просвеще
ния был Разум. Все, что не выдерживало его проверки, объявлялось 
предрассудком. Но «безбожниками», как именовали их ретрограды, 
просветители не были. За исключением французских материалистов 
второй половины XVIII в. и нескольких лиц, к ним близких, просве

Завоевание континента

тители, отрицая старую религию, пытались создать вместо нее новую, 
«философскую». Так они надеялись прийти в духовной сфере от изолированного индивида к человечеству, объединенному общей моралью 
и устремившемуся к общей цели. Грядущее «царство разума» было для 
них царством добрых чувств и социальной справедливости, базирующихся на «философской религии». Последнее слово, впрочем, легко 
заменить словом «утопия».

В политической сфере первоначальная философская установка 

просветителей тоже нашла свое выражение. В мире, населенном 
отдельными эгоистическими индивидами, неизбежно должна идти 
описанная еще Гоббсом, одним из предтеч Просвещения, «борьба всех 
против всех» («Левиафан», 1651). Чтобы положить ей конец, человек, 
по Гоббсу, отказался от своего первоначального полноправия и передал 
часть своих прав государству. По видимости он тем самым уменьшил 
свою свободу, на деле же, обеспечив себе безопасность, ее увеличил. 
В подобной интерпретации идея политического общества в корне 
меняла свой смысл. Раньше государство было порождением воли «богоданного» государя, теперь – результатом «общественного договора». 
Эта мысль, развитая впоследствии Руссо, оказалась фундаментом идеи 
народоправия.

Просвещение не могло не задаться и другим вопросом: на чем 

зиждется гражданское общество? Что заставляет людей вступать в 
экономические отношения? Каков их характер? В поисках ответов 
на эти вопросы просветители создали новую науку – политическую 
экономию.

Естественные и точные науки тоже перестраивались в этот период. 

Крупнейшим письменным памятником эпохи отнюдь не случайно 
стала «Энциклопедия наук, искусств и ремесел» Дидро и Даламбера. Отдельные науки окончательно обособляются и одновременно 
сводятся в некое обозримое целое, способное со временем слиться 
в систему.

Конечно, при этом утрачивалась стихийная диалектика, свойствен
ная Возрождению. Но XVIII век не мог взять эту вину целиком на себя. 
Обособление различных областей знания и утрата диалектичности были 
характерны уже для научной революции XVII в., определившей собой 
и многие стороны художественного сознания. XVIII же век, в отличие 
от XVII, был уже веком не только недиалектическим, но и, по мнению 
автора, преддиалектическим.

Эти скрытые диалектические потенции Просвещения определялись 

самим местом этой эпохи в ряду других.

Богоравный человек Возрождения провозгласил своим лозунгом: 

«Делай, что хочешь». За этим стояла уверенность, что люди, порвав 
путы средневековых запретов, употребят новоприобретенную свободу 

Введение

лишь во благо себе и другим. Но раскрепощенным оказался не «человек вообще», а зарождающийся буржуазный индивид, и, согласно 
крылатому выражению, «эпоха гуманизма отнюдь не была эпохой 
гуманности».

Это привело к тому, что в XVII в. восторжествовал противоположный 

принцип – принцип регламентации. Он утвердился тем более крепко, 
что к нему вело не только духовное, но и политическое (победа абсолютной монархии) и экономическое развитие Европы. Но к концу 
столетия было уже ясно, что, последовательно воплощенный в жизнь, 
он ведет к деспотизму.

XVIII век, вырабатывая свою идеологию, столкнулся со сложнейшей 

дилеммой – оба моральных принципа, оставленные ему прошлым, 
были изжиты. Найти новый принцип, который совместил бы достоинства старых, казавшихся до того взаимоисключающими, можно 
было лишь диалектическим путем. Просвещение в данном случае этим 
путем и пошло. Оно не отказалось от регламентации, но отобрало 
право на нее у злоупотребивших ею церкви и государства и отдало 
самому человеку, преобразовав принцип регламентации в принцип 
саморегламентации. Конечно, подобное право можно предоставить 
только тем, кто им не злоупотребляет, но ведь просветители исходили 
из идеи прогресса (ими самими в светской области и утвержденной) и 
не сомневались в том, что просвещение будет все более расширять круг 
лиц, которые достойны этого права. А затем настанет Царство Разума, 
оно же – Царство Свободы. В нем принцип саморегламентации станет 
формой общественного устройства.

Эта диалектическая установка имела уже с конца предшествующе
го столетия опору в методике научного исследования – как известно, 
дифференциальное и интегральное исчисление обладает диалектической природой. Однако диалектические предпосылки на протяжении 
большей части века оттеснялись господствующей систематизаторской 
тенденцией. Порою они выступали на поверхность, как, например,  
в учении Руссо о равенстве, но чаще скромно отходили на второй план, 
не столько служа своему веку, сколько подготовляя следующий.

Эти две тенденции XVIII столетия сказались и в понимании челове
ка. В человеческой природе философы и художники Просвещения различали два начала – чувство и разум, но идеал видели в гармонии того 
и другого или, если речь шла о произведении искусства, – в гармонии 
чувственного, художественно конкретного, порою бытописательского, 
и четкости построения, выявленности мысли, иногда – открытого 
поучения. Резкость противопоставления чувства и разума смягчалась 
и тем, что Разум никак не сводился к Здравому Смыслу. Последний 
служил всего лишь инструментом Разума в борьбе против Предрассудка. Разум – понятие для просветителей почти всеобъемлющее, 

Завоевание континента

включающее в себя и политическую справедливость, и взаимоотношения между людьми, и чувство формы в художественном произведении, и многое другое. Он помогает человеку познать себя, спасая 
от необузданных порывов. С другой стороны, чувство не дает разуму 
выродиться в черствое себялюбие, опуститься до здравого смысла. 
Сколько неразумных поступков совершают герои просветительского 
романа и драмы! Но этото в них и ценно: благородство превозмогло 
в них холодный расчет.

И все же, хотя чувство и разум у просветителей обладали известной 

долей взаимопроникновения, их гармония не была достигнута. Особенно это заметно в динамике художественных стилей. Просветительский 
классицизм Вольтера был шагом по направлению к чувственному, но 
всетаки это был классицизм, и своей рациональной основе он не 
изменял. Просветительский реализм сделал следующий шаг в сторону чувственного, но оставался реализмом века классицизма. И хотя 
сентиментализм произвел следующий сдвиг в сторону чувственного, 
итогом века оказался всетаки классицизм в своих новых формах – 
революционный классицизм во Франции, неоклассицизм в Англии, 
веймарский классицизм в Германии. 

* * *

Разнородность систем художественного мышления является сегодня 
одной из аксиом культурологии. А между тем этот факт осознан сравнительно недавно – в ходе эстетических баталий, развернувшихся в 
XVIII в. Более того, итог этим спорам был подведен только в XIX в. 
Ранее говорилось лишь о «правильном» или «неправильном» подходе 
к искусству. Понадобился гений И.В. Гёте, чтобы произнести подсказанные ему И.Г. Гердером давно напрашивавшиеся слова о «мировой 
литературе». Значимость этого факта трудно переоценить. Слова «мировая литература» были непросто синонимом понятия «многообразная 
литература». И, само собой разумеется, «многообразное искусство» в 
целом. Но едва только были произнесены эти слова, как выяснилась 
историчность только что осознанного требования многообразия. Оно 
приобретает право на жизнь лишь в момент, когда начинают сближаться различные тенденции, совсем недавно казавшиеся взаимоисключающими. Разнообразие возникает на почве неосуществленного 
стремления к единству. Интеграция разноречивых тенденций расширяет взгляд на мир и тем самым дает основу для нового многообразия. 
В культуре заложена способность к некоей пульсации.

Совсем недавно, еще в пределах ушедшего века, высказывались 

мнения, что разные типы культур на протяжении долгого времени 
развивались своими, отличными друг от друга путями. Эта достаточно традиционная точка зрения, как известно, была окончательно 

Введение

перечеркнута выдающимися археологическими и лингвистическими 
открытиями XX столетия, что впрочем не помешало ей лечь в основу 
претендующих на оригинальность (хотя на самом деле идущих от 
Н. Данилевского, О. Шпенглера) культурологических теорий, создатели которых вообще отрицают (Томас Кун) или до крайней степени 
ограничивают (Мишель Фуко) идею преемственности. Одна из теперь 
достаточно отдаленных причин возникновения подобных суждений состоит в крахе позитивистской идеи линейного развития и постепенного 
накопления знаний и опыта. 

Преемственность по отношению к предшествующим эстетическим 

периодам – неотъемлемое свойство искусства, но понимать эту преемственность надо отнюдь не в позитивистском смысле, а в диалектическом, подразумевающем развитие через отрицание и отрицание 
отрицания. Недаром почти каждый новый век вступает в полемику 
с предшествующим, и не прочь поучиться у века столетием отдаленного. Пример тому – появление в конце XIX – начале XX в. просветителей Б. Шоу и Г. Уэллса, или на исходе XIX столетия отвергающих 
позитивизм неоромантиков Р.Л. Стивенсона, О. Уайльда, Д. Конрада, 
Р. Киплинга.

Классический позитивизм понимает преемственность не как нако
пление знаний и опыта (в том числе и опыта духовного), а накопление 
как прогресс. При этом духовный прогресс лишь следует за материальным, несколько от него отставая.

Какой нелепостью кажется сегодня, после всех пережитых нами 

потрясений, эта плоская и благодушная теория! Ее несовместимость с 
жизнью столь наглядна, что поневоле задаешься вопросом – а почему 
антипозитивистская реакция так затянулась?

Казалось бы, ничего нет легче, чем с маху покончить с позитивиз
мом. Но у позитивизма есть одна очень сильная сторона – потребность 
в опоре на факты. Настоящие, выверенные, не придуманные. Недаром 
этой теории столь многим обязаны не только законченный позитивист 
Жюль Верн, но и Э. Золя или совсем уж близкая к нашим дням документальная драма. В эпоху все шире распространяющейся лжи, не 
ограничивающейся одной лишь сферой политики или близкой к ней 
экономики, но захватывающей и всю духовную область – лжи всепроникающей и тотальной, приобретающей форму заразной болезни – позитивизму есть что ответить своим обличителям. И все же в нормальной 
не дифференцированной идеологической сфере позитивизм давно 
показал себя течением плоским, неспособным проникнуть дальше 
поверхности явлений и, что отсюда вытекает, течением поразительно 
недиалектичным. Прямолинейные позитивистские построения при 
всей своей оптимистичности кажутся в свете приобретенного нами 
исторического опыта просто глупыми.