Рассказ И. А. Бунина "Чистый понедельник": философия художника и современные смыслы

 

Российский государственный педагогический университет 
им. А. И. Герцена 
 

 
 
 
 
 
 
 
О. В. Богданова 
 
 
 
РАССКАЗ  И. А. БУНИНА 
«ЧИСТЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК»: 
философия художника и  
современные смыслы 
 
 
 
 
 
 
 
 
Санкт-Петербург 
Издательство РГПУ им. А. И. Герцена 
2020 
 
 

 

УДК 82-32 
ББК 83.3(2РОС=РУС) 
     Б 73 
 
 
 
 
Рецензент — 
доктор филологических наук, проф. Т. А. Никонова 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Богданова О. В. 

Б73
Рассказ И. А. Бунина «Чистый понедельник»: философия художника и 
современные смыслы. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2020. 49 с.
[Сер. «Текст и его интерпретация». Вып. 15]

 
ISBN 978–5–8064–2841-8 
 
Научно-монографическое издание доктора филол. наук О. В. Богдановой «Рассказ 
И. А. Бунина “Чистый понедельник”: философия художника и современные смыслы» продолжает серию «Текст и его интерпретация», посвященную проблемам развития русской литературы ХIХ–ХХ вв. и вопросам своеобразия творчества отдельных писателей. 
Издание предназначено для специалистов-филологов, студентов, магистрантов, 
аспирантов филологических факультетов гуманитарных вузов, для всех интересующихся историей развития русской литературы ХIХ–ХХ вв. 
 
 
 
 
 

ISBN 978–5–8064–2841-8

УДК 82-32

ББК 83.3(2РОС=РУС)

© О. В. Богданова, 2020
© С. В. Лебединский, оформление обложки, 2020
© Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2020

 
 
 

Рассказ И. А. Бунина «Чистый понедельник»: 
философия художника и современные смыслы 
 
 
Вряд ли можно не согласиться с мнением о том, что творчество 
И. А. Бунина изучено глубоко и всесторонне. Детальные академические исследования были проведены текстологами и литературоведами 
при подготовке собраний сочинений Бунина (А. К. Бабореко, 
В. И. Кулешов, О. Н. Михайлов, А. А. Саакянц), важнейшие философские константы творчества писателя были осмыслены в монографиях и статьях Л. А. Колобаевой, В. А. Котельникова, Ю. В. Мальцева, Т. А. Никоновой, О. В. Сливицкой, Л. А. Смирновой, многообразные аспекты поэтики художника проанализированы в работах 
Л. А. Иезуитовой, Л. В. Крутиковой, Н. В. Пращерук, Р. С. Спивак, 
М. С. Штерн, мироощущение и эстетические идеалы писателя, жанровые особенности, место в литературном процессе рассмотрены в 
диссертационных исследованиях последнего времени (В. Д. Агафонова, М. С. Байцак, О. Г. Глинина, Е. А. Грудцина, Т. М. Двинятина, 
И. А. Малишевский и мн. др.). Серьезным этапом изучения творчества Ивана Бунина стала антология «И. А. Бунин: pro et contra» (СПб., 
2001)1. Между тем глубокие — философские — произведения Бунина 
продолжают открывать новые грани для исследований, предлагают 
иные ракурсы их восприятия и осмысления. Одним из таких текстов 
может стать рассказ «Чистый понедельник», кажется, пристально — 
полиаспектно — исследованный литературоведами и критиками2. 

 

1 И. А. Бунин: pro et contra / сост. Б. В. Аверина, Д. Риникера, К. В. Степанова, коммент. Б. В. Аверина, М. Н. Виролайнен, Д. Риникера, библиогр. Т. М. Двинятиной, 
А. Я. Лапидус. СПб.: РХГИ, 2001. 1016 с. 
2 См., напр., диссертационные работы: Глинина О. Г. «Темные аллеи» И. А. Бунина 
как художественное единство: дис. ... канд. филол. наук. Астрахань, 1999; Грудци

Как известно, первая публикация рассказа «Чистый понедельник» состоялась в «Новом журнале» (Нью-Йорк) в 1945 году (кн. 10). 
В следующем году рассказ вошел в состав книги «Темные аллеи» (Париж, 1946). И уже с первых откликов на рассказ (статьи И. Ильина, 
В. Вильгинского, Ю. Иваска, М. Крепса, Ю. Степуна, Ю. Трубецкого 
и др.) зазвучала мысль о том, что «Чистый понедельник» посвящен 
теме любви — тем более что он вошел в бунинскую «антологию любви», в цикл рассказов «Темные аллеи» (1937–1944, 1953). 

Действительно, основные мотивные линии, которые пронизывают рассказ1, овеяны лирическими (или драматическими) размышлениями автора и героя о любви, о тайне чужой души, о сложности и 
загадочности человеческих отношений. 

Наррация в тексте осуществляется от первого лица, посредством 
субъективно-личностного восприятия героя, участника изображаемых 
событий. При этом хронотоп рассказа «удваивается» или даже «утраивается», множится и спрессовывается, ибо основные события текста 
приходятся на 1913 год, финальные обстоятельства связаны с прошествием двух лет, то есть падают на конец 1914 года, тогда как воспоминания, условное настоящее, отодвинуты нарратором на какие-то 
иные даты, в большей или меньшей степени соотносимые с событиями в Москве 1910-х годов. Так, если связывать темпоральную структура текста со временем написания рассказа (затекстовый 1944-й год), 
как это делают некоторые исследователи2, то «условное настоящее» 

 

на Е. Л. Поэтика И. А. Бунина. «Темные аллеи»: дис. ... канд. филол. наук. Ижевск, 
1999; Щербицкая Т. А. Стилистические особенности цикла И. А. Бунина «Темные 
аллеи»: дис. ... канд. филол. наук. Махачкала, 2008; Байцак М. С. Поэтика описания 
в прозе И. А. Бунина: живопись посредством слова. Автореф. дис. … канд. филол. 
наук. Омск, 2009; Агафонова В. Д. Библейско-христианская проблематика в творчестве И. А. Бунина: дис. ... канд. филол. наук. М., 2009; Круглова А. А. «Темные аллеи» И. Бунина в контексте его творчества эмигрантского периода: феноменология 
жанра и стиля: дис. ... канд. филол. наук. Шуя, 2009; Ли Сан Чул. Тема любви и 
смерти в «Темных аллеях» И. А. Бунина: философско-эстетический аспект: дис. ... 
канд. филол. наук. М., 2016; и др. 
1 В жанровом отношении о «Чистом понедельнике», вероятно, правильнее говорить как о рассказе, а не как о новелле. Последняя дефиниция по отношению к 
«Чистому понедельнику» скорее образно-метафорична и поэтична, чем жанрово 
конститутивна. 
2 См. напр.: Сузи В. Н. «Так испытывал ее Бог» (Культурно-исторический и художественный хронотоп в рассказе И. А. Бунина «Чистый понедельник») // Три 
века русской литературы. Актуальные аспекты изучения. Межвуз. сб. науч. тр. 
Вып. 3. М.; Иркутск: Лит. ин-т – ИГПУ, 2003. С. 84–106. Наряду с ним — 
О. Лекманов, М. Дзюбенко и др. 

может быть отодвинуто примерно на 30 лет относительно основной 
фабулы. Между тем это не вполне обязательно: период осознания героем происшедшего мог быть связан и со временем, например, второй 
половины — конца 1910-х годов, ибо, как показывает текст, герой 
1913 года уже «не равен» герою 1914-го. После событий последнего 
можно говорить о наступлении периода мужания и взросления центрального персонажа. К тому же яркость и свежесть воспоминаний 
героя-повествователя, кажется, свидетельствуют именно об этом — о 
близости нарративной ситуации «вспоминания-говорения» описываемым и, кажется, недавним событиям. 
Как бы то ни было, повествование от первого лица (двоящегося 
или троящегося) позволяет субъективировать изображаемые рассказовые события, придать им колорит подлинности и жизненности, 
а универсальная коллизия — отношения «он и она» — дает возможность художественно-эстетически осмыслить «вечные» и «проклятые» вопросы человеческого бытия, проследить векторы личностного 
становления персонажей. Наррация от лица героя, восторженно 
влюбленного в странную героиню, выводит женский образ на первый 
план, ставя ее в центр повествования мотивированно и обоснованно, 
по глубинной интенции, по внутреннему движению персонажанарратора. 
 
I 
 

В центр рассказа «Чистый понедельник» действительно выводится образ главной героини. Именно с ней связан заглавный концепт 
текста — «чистый понедельник», первый день Великого Поста, ставший «Рубиконом» ее прежней и новой жизни, ее былого и грядущего. 
По словам исследователя творчества Бунина, критика и литературоведа О. Н. Михайлова, героиня в «Чистом понедельнике» не просто 
главная, она «занимает в рассказе самодовлеющее место»1. 

Как правило, критики склонны говорить о целеустремленности 
главной героини, о ее духовной сосредоточенности и — в итоге — о 
цельности. Так, О. Н. Михайлов пишет: «В ее странных поступках 
ощущается значительность характера, редкость, “избранность” натуры. Она не прочь окунуться в “сегодняшнюю” жизнь той Москвы 
<…> Внутренне же она чужда <…> всему этому. Она напряженно 

 

1 Михайлов О. Н. Иван Царевич // Бунин И. А. Темные аллеи / вст. ст. О. Н. Михайлова; коммент. А. К. Бабореко. М.: Молодая гвардия, 2002. С. 8. 

ищет свой идеал в религиозной старине. Настоящее кажется ей жалким и несостоятельным»1. По мысли исследователей, «героиня оказывается автору ближе, чем его герой <…> ее и автора сближает их 
культурное “избирательное сродство”»2. Критики говорят о «мятущейся душе» и «духовном странничестве» главной героини: «сила 
духа героини и делаемый ею в итоге выбор и становятся смысловым 
стержнем бунинского произведения»3. «Она из тех бунинских героинь, у которых духовность преобладает. Мир ее души богат и разнообразен…»4. В глубокой и проницательной статье о «Чистом понедельнике» Л. К. Долгополов приходит к выводу о том, что героиня 
Бунина «предстает перед нами <…> в виде откровенного символа высокого духовного значения» — символа России: «Двойственность ее 
облика прямо соотносится» в рассказе «с двойственностью облика 
страны, России <…> Облик героини и облик страны синтезируются, 
почти сливаются, взаимно поясняя и дополняя друг друга»5. И данные 
утверждения в определенных ракурсах, несомненно, верны, однако не 
исчерпывают всего многообразия смыслового потенциала бунинского 
рассказа. 

Она в рассказе — в восприятии молодого и восторженного героя 
— предстает героиней таинственной: «она была загадочна, непонятна 
для меня, странны были и наши с ней отношения...»6 (с. 206). Она молода и красива. Причем красива некоей восточной красотой: «…у нее 
красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, 
великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, 
мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами 
рот оттенен был темным пушком» (с. 208). Или о ней же в последний 

 

1 Михайлов О. Н. Иван Царевич. С. 11. 
2 Сузи В. Н. «Так испытывал ее Бог». С. 86. 
3 Паниотова Л. Н. Анализ произведения И. Бунина «Чистый понедельник» в родо-жанровом аспекте. URL: http: // www. lit-helper.com/p_Analiz_rasskaza_Chistii 
_ponedelnik_Bunina 
4 Гречнев В. Я. Цикл рассказов И. Бунина «Тёмные аллеи»: (психологические заметки) // Русская литература. 1996. № 3. [С. 226–235]. С. 234. 
5 Долгополов Л. К. О некоторых особенностях реализма позднего Бунина (опыт 
комментария к рассказу «Чистый понедельник») // Русская литература. 1973. 
№ 2. С. 96. 
6 Здесь и далее цитаты приводятся по изд.: Бунин И. А. Полное собр. соч.: в 13 
(16) т. М.: Воскресенье, 2006–07. Т. 6. «Темные аллеи». Книга рассказов (1938–
1953); Рассказы последних лет (1931–1952); «Окаянные дни» (1935), — с указанием страниц в скобках. 

вечер: «...она прямо и несколько театрально стояла возле пианино в 
черном бархатном платье, делавшем ее тоньше, блистая его нарядностью, праздничным убором смольных волос, смуглой янтарностью 
обнаженных рук, плеч, нежного, полного начала грудей, сверканием 
алмазных сережек вдоль чуть припудренных щек, угольным бархатом 
глаз и бархатистым пурпуром губ; на висках полуколечками загибались к глазам черные лоснящиеся косички, придавая ей вид восточной красавицы с лубочной картинки» (с. 214–215). Неслучайно один 
из героев назовет ее «Шамаханской царицей» (с. 215), апеллируя к 
образу восточной краса-девицы из «Сказки о золотом петушке» 
А. С. Пушкина. 
Нечто сказочное и царственное действительно присутствует в 
образе — поведении и внешности — героини. Она не просто общается с героем, она повелевает им. Она постоянно держит героя «в неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании» (с. 206). При 
встрече неизменно царственно «протягивает ему руку для поцелуя» 
— всегда «не спеша» и отчасти «рассеянно» (с. 206). По словам героя: 
«Я привозил ей коробки шоколаду, новые книги <…> и получал все 
то же “спасибо” и протянутую теплую руку» (с. 206), а иногда — 
«приказание сесть возле дивана, не снимая пальто» (заметим: приказание). В виде императивного «приказа» звучат и распоряжения: «В 
прощеное воскресенье она приказала мне приехать к ней в пятом часу 
вечера» (с. 210). Немногословие и молчаливость героини столь же 
непосредственно порождают монаршие ассоциации. А замечание героя: «Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, 
ни обеды, ни театры, ни ужины за городом…» (с. 207) — наряду с 
иными коннотациями утверждает в ее царственном богатстве, благополучии и роскошестве. И она действительно была богата и, кажется, 
— самодостаточна. Неслучайно, отвечая на страстные призывы 
влюбленного героя, она спокойно и ровно говорит: «…вы хорошо 
знаете, что, кроме отца и вас, у меня никого нет на свете…» (с. 208) 
— и в ее бесстрастном ответе нет ни сожаления, ни горечи.  
Доминирующая модель поведения (безымянной) героини очень 
напоминает салонную модернистскую отстраненность от мира — воплощает образ изысканной, эфемерной и далекой от бытовой вульгарности и пошлости светской красавицы, которой чужды земные 
тревоги и рутинность. Она подобна дорогому украшению, сопровождавшему неизменно обязательного поклонника повсюду, где он мог 
бы продемонстрировать собственную состоятельность. Неслучайно 
герой замечает: «Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько 

хороши собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами» (с. 207). Или в другой раз примерно о том же: «С меня опять 
было довольно и того, что вот я сперва тесно сижу с ней в летящих и 
раскатывающихся санках, держа ее в гладком мехе шубки, потом 
вхожу с ней в людную залу ресторана под марш из “Аиды”, ем и пью 
рядом с ней, слышу ее медленный голос, гляжу на губы, которые целовал час тому назад…» (с. 210). Художественным образом той эпохи 
была женщина в облике русалки или ундины, нимфы в облаках или 
дриады в лесах. Именно таковой прежде всего и предстает героиня в 
глазах молодого героя начала ХХ века. 

Между тем с первых строк повествования в образе главной героини постоянно подчеркиваются некие «странности». По словам 
героя, она постоянно повторяла, что ей не нужны были московские 
рестораны и ужины за городом («Не понимаю, как это не надоест 
людям всю жизнь, каждый день обедать, ужинать»), но при этом 
«сама и обедала и ужинала», к тому же, по ироническому замечанию героя, «с московским пониманием дела» (с. 207). «Каждый вечер» («каждый вечер» и «каждый месяц» неоднократно подчеркнуто повествователем) герой «возил ее обедать в “Прагу”, в 
“Эрмитаж”, в “Метрополь”, после обеда в театры, на концерты, а 
там к “Яру”, в “Стрельну”...» (с. 206), то есть в самые дорогие и респектабельные московские и загородные рестораны1. И, по наблюдению героя, она «ела не меньше <него>, любила расстегаи с налимьей ухой, розовых рябчиков в крепко прожаренной сметане» 
(с. 207), «шоколаду съедала за день целую коробку» (с. 207). В образе героини словно смешиваются черты величественно утонченной 
«царь-девицы» (с. 215) и одновременно тверской, почти кустодиевской, купчихи («вдовый отец ее <…> жил на покое в Твери», 
с. 207), наслаждающейся масленичными блинами, «залитыми сверх 

 

1 Рестораны начала XX века — особая развитая субкультура, о которой всякий 
знавший ее вспоминал с ностальгией и неизменный восторгом (в том числе и 
Бунин). В Москве в первом ряду ресторанов стояли знаменитые, фешенебельные 
«Прага», «Вена», «Метрополь», «Эрмитаж», «Славянский базар», «Яр», «Стрельна», центры притяжения тогдашней богемы. Каждый ресторан имел свою запоминавшуюся и привлекавшую людей особенность, каждый славился фирменным 
блюдом: в одном — расстегаи или уха, в другом — замысловатые соусы, в третьем — редкие трюфели, в других — знаменитый цыганский хор, лучший аккомпаниатор, популярная певица, почтенный хозяин или особо внимательный 
метрдотель. Знание этих деталей, знакомство с ними обнаруживал авторский 
персонаж Бунина. 

меры маслом и сметаной» (с. 212)1. Неслучайно в последний день 
масленицы она оказывается в трактире Егорова среди «старозаветных купцов», которые «запивали огненные блины с зернистой икрой 
замороженным шампанским» (с. 212). И сама выбирает то же меню, 
«усиливая» («обед силен», с. 213) все «семушкой», «ушицей», 
«наважкой» и хересом. 

С одной стороны, героиня ведет как будто бы праздный, даже 
богемный образ жизни: «каждый месяц она дня три-четыре совсем не 
выходила и не выезжала из дому, лежала и читала» (с. 208) или отправлялась смотреть «новую постановку Художественного театра», 
посещала Художественный кружок, слушала «лекцию Андрея Белого» (с. 208), но с другой стороны, она «училась на курсах» (с. 206). Ее 
образ словно двоится, рядом с модерной наядой начинает прорисовываться типаж эмансипированной курсистки, готовой («зачем-то») отстаивать передовые взгляды и женское право, требовать свобод и благ 
общества. Лишь с 1911 года допущенные в университеты в качестве 
вольнослушательниц, передовые женщины начала века стремились 
влиться в систему женского образования, повысить свой культурный 
уровень — и среди них оказывалась и героиня рассказа Бунина. «Неорганичность» и «чуждость» подобного времяпрепровождения (и, вероятно, подобных убеждений) эксплицируются героем в замечании 
«зачем-то» (с. 206) училась на курсах — и если здесь можно усмотреть его собственное непонимание увлечения героини, то уже в следующей ремарке — «посещала», но «довольно редко посещала их» 
(с. 206) — просматривается своеобразие настроя к подобного рода занятиям и самой «курсистки». 
На курсах (в Москве, например, на Высших женских врачебных 
курсах), как правило, учились молодые женщины из малообеспеченных семей, для которых посещение курсовых занятий было единственным шансом вырваться из привычной («угнетающей») обстановки. И, осознавая это, героиня при видимой ее любви к роскоши 
(«ее явной слабостью была <…> хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех...», с. 207) на курсы ходила «скромной курсисткой» (с. 208). 
Наряду с пышными и обильными обедами и ужинами, по утрам обедала «за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате» 
(с. 208). Неслучайно в ее квартире над роскошно-сибаритским широким турецким диваном «зачем-то» висел «портрет босого Толсто
 

1 Аллюзия к Б. М. Кустодиеву правомерна не только типологически, но и «биографически» — бабка героини, как сказано в тексте, подобно художнику, тоже 
была из Астрахани (с. 209). 

го…» (с. 207) — вероятно, как апелляция к босоногой и простонародной России, как примета демократизма и народничества, точнее — 
толстовства. Заметим, эта связь подчеркнута в речи героя заметным 
повтором наречия «зачем-то», словно бы укрепляющим прочную зависимость одного от другого. При этом совершенно очевидно, что, по 
устойчивой максиме, героиня «рядится в чужие одежды», ей не свойственен подобный тип поведения — в рассказе она ни единожды не 
предстает в «опрощенном» образе, он остается за текстом и, следовательно, до поры нерелевантен. 
Ситуативная непоследовательность поведения героини обнаруживается в самого начала наррации. С одной стороны, ее образ создан 
как образ декаденствующей молодой дамы начала века, с характерными символическими чертами-знаками, намеками и недосказанностью, с отчетливо уловимыми чертами (показной) пессимистической 
настроенности, с другой — героиней полной жизни, умеющей получать наслаждения, погруженной в модные тенденции времени гедонисткой. К тому же склонной впадать в крайности и «колебаться», 
подобно маятнику: не упускающей возможности приобщиться к толстовскому народничеству, правда, уже скоро признающейся, что не 
любит «желтоволосую Русь» (с. 209), воплощаемую в ее представлении «разудалым» (с. 209) пением Шаляпина. 
Неустойчивость пристрастий и суждений героини (не осознается, но как будто бы случайно) отмечается героем с их первой встречи. Рассказывая о знакомстве с героиней, он мысленно возвращается 
в декабрь 1912 года, когда, «попав в Художественный кружок на 
лекцию Андрея Белого, который пел ее, бегая и танцуя на эстраде», 
герой, искренний и непосредственный, говорящий и делающий «что 
придет в голову», «так вертелся и хохотал», что «случайно оказавшаяся в кресле рядом» героиня, «сперва с некоторым недоумением 
смотревшая на <него>, тоже наконец рассмеялась» (с. 208). Вероятно, 
пришедшая 
насладиться 
спектаклем 
модно 
популярного 
А. Белого и относившаяся к его «игре» серьезно и глубокомысленно, 
рядом с героем она «вдруг» сняла с себя маску — и рассмеялась. 
Симпатии и «убеждения» героини лабильны и неустойчивы, переменчивы и подвижны. 
Уже только некоторые внешние черты образа жизни и поведения героини свидетельствуют о «центробежности» ее характера, некоей раздифференцированности и нецельности. Но в еще большей 
мере о том же говорит и внутренняя жизнь героини, разбросанность и 
распыленность ее чувств, духовных устремлений. Понять, каковы