Утопический дискурс в русской культуре конца ХIХ - ХХI века: литература, живопись, кинематограф

Министерство просвещения российской Федерации
ассоциация преподавателей русского языка 

и литературы  высшей школы

Федеральное государственное бюджетное образовательное
учреждение высшего образования

«красноярский государственный педагогиЧеский 
университет им. в.п. астафьева»

Серия «Универсалии культуры»

Выпуск ХI

УтопичеСкий диСкУрС

В рУССкой кУльтУре 
конца ХIХ — ХХI ВекА

Литература
Живопись

Кинематограф

Монография

Москва
Красноярск

Издательство «ФЛИНТА»
  КГПУ им. В.П. Астафьева

2021
     2021

УДК 821.161.1+75+778.5
ББК 83.3+85.143/173(2)5/6

У85

Р е д а к ц и о н н а я   к о л л е г и я:
д-р филол. наук, проф. Н. Ковтун (науч. ред., Россия),
д-р филол. наук, проф. Я. Войводич (Университет Загреба, Хорватия),
д-р филол. наук, проф. Г. Пшебинда (Ягеллонский университет, Польша),
канд. филол. наук Н. Вальянов (Россия),
канд. филол. наук Т. Загидулина (Россия)

Р е ц е н з е н т ы:
д-р филол. наук, проф. университета Friedrich-Schiller-University
Andrea Meyer-Frantz (Германия),
д-р филол. наук, главный научный сотрудник Института филологии СО РАН
Е.Н. Проскурина (Россия)

Утопический дискурс в русской культуре конца ХIХ – ХХI века: литература, 
живопись, кинематограф [Электронный ресурс] :  монография / науч. ред. Н.В. 
Ковтун. – Москва :  ФЛИНТА ; Красноярск : Красноярский государственный 
педагогический университет им. В.П. Астафьева, 2021. – 284 с. – (Универсалии 
культуры. – Вып. ХI).

ISBN 978-5-9765-4605-9 (ФЛИНТА)
ISBN 978-5-00102-430-9 (КГПУ)
Издание посвящено анализу утопического дискурса в литературе конца ХIХ – ХХI ве
ка. В современном литературоведении развитие словесности Новейшего времени изучается в перспективе утопии достаточно активно, и на это есть все основания: ориентированные на будущее проекты эпохи модерна предваряют глобальную коммумунистическую
утопию, на смену которой в 1950–1960-е годы приходит утопия «Светлого прошлого», созданная традиционалистами, и технократические утопии «молодежной прозы». В данной 
парадигме постмодернизм выступает в роли антиутопии, что отнюдь не исключает интереса к утопическим моделям, напротив, авторы активно обыгрывают в своих текстах 
мотивы, образы, оставшиеся в наследство от прежних утопических проектов.

У исследования есть свои особенности: книга посвящена памяти большого ученого и 
выдающегося Человека – Бориса Федоровича Егорова. Спектр его научных интересов
был очень широк, однако художественная утопия, ее история, идеология занимали Бориса Федоровича особенно. Монография демонстрирует разнообразие подходов к анализу утопических моделей и четкие хронологические рамки (от эпохи модерна до постмодерна), что позволило показать отличие современных утопий от классических образцов. 

Структура книги включает четыре раздела, каждый из которых посвящен 
историиотечественной утопической мысли, вариантам ее художественного воплощения в 
культуре и литературе современности: «Мифология, пастораль, фантастика как инструменты художественной утопии»; «Утопический дискурс в русской литературе
рубежа ХIХ–ХХ веков»; «Диалог европейской и русской утопии в прозе ХХ–ХХI веков»;
«Утопический дискурс в живописи и кинематографе ХХ века».

Для филологов, историков и всех любителей российской словесности.

УДК 821.161.1+75+778.5
ББК 83.3+85.143/173(2)5/6

На обложке – фотография Бориса Федоровича Егорова (1926–2020)

© Издательство «ФЛИНТА», 2021
© Красноярский государственный

педагогический университет 
им. В.П. Астафьева, 2021

ISBN 978-5-9765-4605-9 (ФЛИНТА)
ISBN 978-5-00102-430-9 (КГПУ)

У85

оглавление

Введение .....................................................................................................................5

часть 1. мифологиЯ, паСтораль, фантаСтика 
как инСтрУментЫ ХУдожеСтВенной Утопии

Синякова л. 
топика «дом – антидом» в прозе а. Чехова 1890-х годов ....................................15

ковтун н., Степанова В.
китежская легенда в современной русской прозе: 
символика и контексты ............................................................................................28

Садырина т.
антипасторальные мотивы русской экологической прозы
(на материале произведений в. астафьева) ..........................................................48

Вальянов н.
идиллическое vs утопическое 
в художественной прозе М. тарковского ...............................................................57

Букал и.
Мифическое и обрядовое 
в сборнике рассказов л. улицкой «о теле души» .................................................79

козлова С.
геополитическое будущее россии 
в футурологии современной литературы ...............................................................89

часть 2. УтопичеСкий диСкУрС 
В рУССкой литератУре конца ХIХ–ХХI ВекоВ

Заиндинова т.
«счастливая Москва» а. платонова: 
финал романа в утопической перспективе ..........................................................101

непомнящих н.
утраченная россия как утопия в прозе и мемуарах с.н. дурылина .................113

мансков а.
пространство утопии в новелле с. кржижановского «Бог умер» ....................130

куляпин а.
от утопии к антиутопии: поэтика повести я. ларри 
«необыкновенные приключения карика и вали» ..............................................146

Вавжинчак а.
утопический герой в романах а. проханова начала 2010-х годов ...................161

гаврилова л.
утопия идеального государства и утопия 
внутренней истины в романе е. водолазкина «авиатор» .................................174

кун м.
образы Москвы в утопическом и антиутопическом дискурсе 
(на материале романа «текст» д. глуховского) ..................................................180

часть 3. диалог еВропейСкой и рУССкой Утопии 
В кУльтУре ХХ–ХХI ВекоВ

иванов е.
утопия «сон о клэр» в метароманной поэтике прозы г. газданова .................195

григоровская а.
Integrated man айн рэнд в контексте 
утопических проектов россии XIX–XX веков ....................................................204

ларина м.
образ библиотеки как утопии культуры 
в русской и немецкой прозе 1990–2000 годов .....................................................220

часть 4. УтопичеСкий диСкУрС В жиВопиСи 
и кинематографе ХХ Века

райхлина е.
утопия жизнеутверждающей живописи а. дейнеки .........................................232

Загидулина т.
Монтаж и утопия в советском авиационном плакате 1930-х годов ..................240

приказчикова е.
«татьянин день» т. окуневой как образец гендерной утопии ...........................253

приложение

сбросить туфли и босиком… 
интервью е. Мельникова с Б.Ф. егоровым
(полный вариант, опубликованный в газете 
сибирского федерального университета «сибирский форум. 
интеллектуальный диалог», декабрь 2015 г.) ......................................................270 

Сведения об авторах ............................................................................................278

Введение

Эта монография продолжает серию научных трудов            
«Универсалии культуры», которая на сегодняшний день 
включает десять выпусков, посвященных важнейшим проблемам отечественной словесности и культуры в целом. настоящее издание имеет и свои особенности – книга посвящена памяти большого ученого и выдающегося Человека – 
Бориса Федоровича Егорова. спектр его научных интересов 
был очень широк, однако художественная утопия, ее история, 
идеология занимали Бориса Федоровича особенно. им написано огромное количество исследований, в той или иной 
степени затрагивающих утопическую парадигму: от проектов славянофилов до символистов и марксистов. в 2007 году 
вышел его обобщающий труд «Российские утопии: Исторический путеводитель» (спб.: искусство-спб), в котором 
представлена история становления, развития утопий / антиутопий в отечественной культуре, начиная от древнерусских 
сказаний о рае и вплоть до проектов эпохи модерна. причем 
в поле исследования вошли самые разнообразные по жанровой принадлежности тексты: трактаты, художественные произведения, анализировались и утопические модели, выдвинутые властью (от петра I, екатерины II, александра I и до 
марксистов). сложнейшие отношения утопии власти и альтернативных утопий, уровень их притяжения и отталкивания – интереснейший аспект научной рефлексии.
в 2011 году под научным руководством Бориса Федоровича вышла монография «Русский проект исправления мира 
и художественное творчество XIX–ХХ вв.» (М.: Флинтанаука). в книге представлен анализ глобальных утопических 
проектов ХХ столетия (авангард, модернизм, социалистический реализм, патриархальная версия традиционалистов). 
исследование отличает от многих, ему подобных, специфика рассмотрения самого понятия «утопия» как своеобразного инструмента измерения: оно изначально оценочно

(по отношению к содержанию проекта) и беспристрастно 
(по отношению к художественному уровню его исполнения). и если классическим веком утопий назван век просвещения, то «бунташный» ХХ едва ли уступает ему по интенсивности обсуждения утопических идей, развивающихся в том числе в поле литературы. утопия и антиутопия становятся в ХХ столетии, по сути, ведущими типами творчества. при всех различиях в толковании своих главных тем –
идеального мира и человека (утопия) и их критики во имя 
сохранения того же мира (антиутопия) – это явления одной 
мировоззренческой, дискурсивной и жанровой природы. 
в современном литературоведении развитие словесности новейшего времени изучается в перспективе утопии 
чрезвычайно активно1, и на это есть все основания: ориен
1 из последних работ, в той или иной мере затрагивающих утопическую 
проблематику, назовем следующие: ковтун е.н. поэтика необычайного. 
Художественные миры фантастики, волшебной сказки, утопии, притчи 
и мифа. М.: Мгу, 1999; геллер л., нике М. утопия в россии / пер. с фр. 
и.в. Булатовского. спб.: гиперион, 2003; павлова о.а. русская литературная утопия 1900–1920-х годов в контексте отечественной культуры. волгоград: волгоградское науч. изд-во, 2004; Юрьева л.н. русская       
антиутопия в контексте мировой литературы. М.: иМли ран, 2005; дашевская о.а. Жизнестроительная концепция д. андреева в контексте 
культурфилософских идей и творчества русских писателей первой половины ХХ века. томск: изд-во томского ун-та, 2006; воробьева а.н. 
русская антиутопия ХХ века в ближних и дальних контекстах. самара: 
изд-во самарского научного центра ран, 2006; Матич о. Эротическая 
утопия: новое религиозное сознание и fin de siecle в россии. М.: новое 
литературное обозрение, 2008; лахманн р. дискурсы фантастического: 
пер. с нем. М.: новое литературное обозрение, 2009; ковтун н.в. «деревенская проза» в зеркале утопии. новосибирск: со ран, 2009; русская 
утопия в контексте мировой культуры / сост. в.п. шестаков. спб.: алетейя, 2013; гюнтер Х. по обе стороны утопии: контексты творчества            
а. платонова. М.: новое литературное обозрение, 2012; кризис утопии? 
смены эпох и их отражение в славянских литературах 20-го и 21-го столетий: монография / под ред. а. Майер-Фраац и о. сазончик. висбаден, 
 2016; каспе и. в союзе с утопией. смысловые рубежи позднесоветской 
культуры. М.: новое литературное обозрение, 2018; Shadurski  М. The Na tionality of Utopia: H.G. Wells, England, and the World State. Routledge, 2020.

тированные на будущее проекты эпохи модерна предваряют 
глобальную коммунистическую утопию, на смену которой 
в 1950–1960-е годы приходит утопия «светлого прошлого», 
созданная традиционалистами, и технократические утопии 
«молодежной прозы». если в основе миромоделирующих 
проектов традиционалистов – народно-утопические легенды о граде Китеже, Беловодье, Опоньском царстве и др., то 
их «оппоненты» наследуют скорее интеллектуальной линии 
развития отечественной утопической традиции, восходящей к утопии князя М.М. щербатова «Путешествие в землю Офирскую г-на С... швецкаго дворянина» (1784), отмеченной серьезным влиянием мифологии масонства1.2 
в данной парадигме соц-арт, постмодернизм выступают 
в роли антиутопии, что отнюдь не исключает интереса к утопическим моделям, напротив, авторы активно обыгрывают в 
своих текстах мотивы, образы, оставшиеся в наследство от 
прежних утопических проектов. Б. гройс в книге «искусство 
утопии. Gesamtkunstwerk сталин» (М., 1993) не без основания пишет, что глобальную советскую утопию постутописты 
рефлексируют с помощью полуутопий, утопических осколков, оставшихся в наследство от метанарратива. в этом ряду 
«советские тексты» д.а. пригова и созданный и. кабаковым 
из мельчайших деталей советской повседневности образ коммунальной квартиры. гройс рассматривает таких художников 
как хроникеров «уходящей натуры», для них миф сталин – 
эстетический феномен, остранение, травестирование которого и освобождает искусство от него.
в россии по сей день многие общественные, религиозные объединения и течения могут быть изучены, поняты и 
как утопические: масонство, старообрядчество, славянофильство, народничество, евразийство, что позволяет гово
1 Kovtun N.V., Kovtun V.V. Political Discourse and Artistic Fiction in Utopian Reality Representation // Journal of Siberian Federal University. Humanities and social sciences. 2015. № 7 (8). с. 1315–1324.

рить о важности методологического значения утопии как 
духовного феномена. провал отечественной истории в «утопические бездны» исследователями зачастую только фиксируется, анализ глубинных причин произошедшего ограничивается ссылками на авторитеты Ф. ницше, а. шопенгауэра, на идеи западного просветительства и ренессанса. однако жанр (метажанр), как показал М.М. Бахтин, не просто эстетическая категория, но поле ценностного восприятия мира, основной способ понимания действительности. 
и значит, в истории самой нации следует искать причины, 
объясняющие мобилизацию креативного пафоса утопии. 
в кризисные периоды, по мнению немецкого философа 
л. штейна («социальный вопрос с философской точки зрения», 1897), и обостряется интерес к утопии, которая позволяет разочаровавшемуся в реальности художнику максимально произвольно распорядиться судьбами мира и человека. утопии тогда выступают вестниками новых теорий, 
явлений, реформ, а их создатели получают широкую возможность участия в обновлении жизни. отрицание прежней культуры как «вырождающейся», немощной парадоксальным образом объединило мечтания декадентов, жизнестроительные практики русского авангарда, утопию «религиозного синтеза» модернистов и построения большевиков, которые и обратили художественные абстракции в репрессивную практику строительства «нового мира» из ничего. история, однако, свидетельствует – утопии не менее 
часто возникают и в консервативные периоды жизни общества, когда настоящее представляется обреченным, лишенным перспектив дальнейшего развития, мечта о лучшем будущем, воплощенная в тексте, и помогает сохранить свое 
«я» в безысходности настоящего. к. Манхейм подчеркивал, 
что утопии трансцендентны бытию, однако в полном смысле этого слова утопиями трансцендентные бытию идеи становятся лишь тогда, когда им удается в той или иной мере 

1 Манхейм к. диагноз нашего времени / пер. М.и. левиной, с.в. карпушиной, а.и. Миллера, т.и. студеникиной. М., 1994. с. 164, 167.

преобразовать существующий порядок вещей1. утопия становится одним из способов выживания в реальности. 
современная утопия серьезно отличается от известных 
утопических образцов. она индифферентна к описанию 
экзотических островов и стран, чем дорожила классическая 
утопия, скорее ее интересуют проблемы внутреннего мира 
человека. за вымыслом, мечтой признают статус истины, а 
мир вне утопии осознается ошибкой, миражом. причем открыть идеал можно, отбросив ложные, ограничивающие сознание – представления. пути предлагаются самые разные: 
от участия в различных сектантских Мистериях, наркотического опьянения до интимной связи с природой. в центре 
всех подобных построений убежденность, что, независимо 
от политики, идеологии, возможно сотворить нового человека и новое сознание здесь и сейчас. Эта утопия «внутренней 
Истины» в критической литературе часто называется «дионисийской» по соотнесенности с авторитетом ницше. 
ХХ век, оправдавший известное предостережение н. Бердяева об опасности осуществления утопий, наглядно доказал, 
что реализация человеческого своеволия, жажда перестроить 
весь мир до основания ведет к крови, страданиям, предельной жестокости, которые признаются двигателями прогресса. утопия, переведенная из мечты в практическую деятельность, стремится «расчистить место» под реализацию нового проекта, порождает гностическую ненависть к настоящему. условием воплощения «светлого будущего» становится 
нечто, напоминающее апокалипсис или всемирный потоп. 
русская революция и порожденная ей культура были осознаны философами серебряного века как «конец света». 
классическая утопия вверяла себя мудрецам, исповедующим совершенные законы, и потому ассоциировалась с аполлоновским началом. она была дидактична, концептуальна,

описательна и «всеохватна», рисуя прекрасный мир во всех 
подробностях. современные утопические проекты, напротив, уходят от масштабных объяснений, детализации и «избыточности». утопия ХХ века стремится к эксперименту, провозглашает триумф свободы и непосредственности, 
жаждет праздника жизни любой ценой. исследователи называют ее «перманентной утопией» (а. Jawtowska), ибо воображение всегда готово предложить образ лучшего из миров. утопия «человеческой самореализации» обещает тотальное освобождение от Бога, от дьявола, от объективного 
мира, общечеловеческих ценностей и новое братство между людьми. единственное условие достижения «счастья» – 
способность личности стряхнуть гнет любых авторитетов, 
довериться внутреннему чувству, собственным грезам.
горизонт классической утопии, как правило, довольно 
высок. она обращена преимущественно в далекое прошлое, 
позже – в далекое будущее, но индифферентна к настоящему. утопия ХХ столетия подчеркнуто интересуется сегодняшним днем, горизонт ее ожиданий скромен, она анализирует насущные задачи, но как бы из завтрашнего дня. происходит переакцентировка внимания с далекого на близкое, с общего на частное, с мира на человека. обретя человеческое измерение, современная утопия лишилась пафоса 
безгрешности, права на последнее слово, перспективу прорваться к вечности. несовершенство мира стало восприниматься зеркальным отражением несовершенства самой утопии, залогом ее развития. утопия ХХ века утратила всеохватность, замкнутость, гармонию формы, но обрела пластичность и динамизм.
в соответствии с изменением общей утопической направленности: от макромира к микромиру, – меняется и структура утопии, ее герой. в классической утопии правитель отличался мудростью, владел истиной и потому лучше знал, 
в чем заключается благо народа. теперь на месте Мудреца, 

Благодетеля, вождя, великого шамана… оказывается «маленький человек», неудачник, трикстер, бегущий железной 
поступи цивилизации (романы г. грина, кабо абэ, в. Маканина, е. водолазкина, д. глуховского, повести в. распутина, 
в. пьецуха). Этот антигерой более озабочен собой, чем проблемами мироздания. отсюда относительная «скромность» 
планов и намерений современной утопии, стремящейся заявить своеволие, но не достигнуть совершенства или прекратить историю. «Практическая утопия» Б. де Жувенеля, «утопия зрелого общества» д. габора, «умеренная утопия» с. Чейза, «утопии выживания» (практопии) з. Бжезинского, д. Белла, о. тоффлера и творения целой армии фантастов отнюдь не страдают максимализмом и направлены на 
скромное улучшение существующего, на выживание. они 
утратили прежний революционный запал, сменив его на 
метафизически-эволюционный настрой. современный утопический идеал «заземляется», прагматизируется, границы между утопией и антиутопией, утопией и дистопией становятся все более прозрачными. деабсолютизация утопии 
не только итог позитивистских настроений общества, но и         
серьезных опасений перед перспективой сбывшихся утопий 
(от сектантских практик до глобального проекта «светлого 
будущего» и индивидуальных моделей наркотического рая). 
расставание с авторитетом, идеалом делает утопию 
конца ХХ столетия шаткой, фрагментарной, ущербной. 
она скорее намекает, чем что-либо утверждает; рекомендует, чем настаивает; представляет только самые общие принципы жизнедеятельности нового утопического сообщества, 
которое еще предстоит создать. не случайно такие проекты 
называют «полуутопиями» (Ф. поллак), «предварительными утопиями» (в. Феркисс) или «квазиутопиями» (л. геллер и М. нике). в связи с утратой иерархии, жесткой структуры, размытостью границ современные утопии практически не поддаются классификации. в. Чаликова отмечает, 

что происходит «перерождение утопических жанров в утопический стиль, трудно поддающийся строгому определению, но хорошо узнаваемый каждым, кто знаком с утопической литературой, – в некую смесь философии истории, 
социальной критики, футурологии и религиозной философии» («утопия и свобода. Эссе разных лет». М., 1994). 
г. Морсон относит утопию и антиутопию к разряду 
антижанров или метажанров. в современной культуре утопия активизируется через взаимодействие с другими 
жанрами, художественными системами, дискурсами, этот 
процесс требует для своего изучения иных дефиниций, языка, чем предполагалось для анализа классических проектов 
идеального мира. л. геллер и М. нике в монографии «утопия в россии» (спб., 2003) пользуются определением «утопическое поле», под которым понимают соединение утопии 
определенного типа и утопизма как особого вида сознания. 
среди атрибутов утопического поля (воображаемое, совершенствование, непохожесть, изоляция и т.д.) исследователи выделяют ключевые критерии, позволяющие избежать 
его бесконечного расширения за счет любых проектов, порожденных человеческой фантазией: разрыв с настоящим и 
коллективный характер идеала или утопической цели. 
в монографии мы будем пользоваться термином 
«утопический дискурс», понимаемым как способ высказывания об особой, вероятностно-ценностной реальности, которую конструирует утопическое мышление. учитывая коллективный характер монографии, мы оставляем за авторами возможность апеллировать к иным терминам, категориям утопического, которые находят обоснование в их работах, собранных под единую обложку.
стоит отметить широчайший диапазон настоящего исследования (здесь представлены утопии в художественной словесности, живописи, кинематографе), разнообразие подходов к анализу утопических проектов, хронологи