Изобразительная речь

Г.Г. Хазагеров

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНАЯ 
РЕЧЬ

Учебное пособие  
по развитию навыков описания 
и повествования

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2020

УДК 808.5(075.8)
ББК  80.7я73
         Х15

Х15         

Хазагеров Г.Г.
Изобразительная речь [Электронный ресурс] : учеб. пособие по 
развитию навыков описания и повествования / Г.Г. Хазагеров. — М. : 
ФЛИНТА, 2020. — 228 с.

ISBN 978-5-9765-4083-5

Цель пособия — формирование у обучающихся одной из важнейших 
речевых компетенций: умения описывать и рассказывать. В пособии 
на материале русской литературы проанализированы все способы 
усиления изобразительности речи и различные стратегии внутри 
каждого такого способа. При этом показано, что эти способы и стратегии 
релевантны не только для художественной литературы, но могут широко 
использоваться в современной журналистике, рекламе, блогосфере и т.п. 
Таким образом, пособие, с одной стороны, актуализирует в сознании 
обучаемого добротный литературный материал, воспитывает культурного 
и активного читателя, с другой — снабжает его определенным 
инструментарием, кото-рый может быть применен в различных 
коммуникативных ситуациях. Пособие может быть не только предметом 
самостоятельного изучения, но и использоваться при обучении 
риторике, 
стилистике, 
культуре 
речи 
и 
другим 
речеведческим 
дисциплинам.
Пособие рассчитано в первую очередь на студентов-гуманитариев, 
для которых эта компетенция связана с их основной профессиональной 
деятельностью, такой как, например, журналистика и педагогика, однако 
представляет интерес и для всех тех, кто хочет научиться яркой, изобразительной речи.

УДК 808.5(075.8)
ББК 80.7я73

ISBN 978-5-9765-4083-5 
© Хазагеров Г.Г., 2020
© Издательство «ФЛИНТА», 2020

Предисловие

У этой книги два адресата: она для учеников и учителей. Учеником может быть всякий, кто хочет улучшить свои умения описывать 
и рассказывать. А вот учителем может быть только филолог. Автор 
же этой книги много лет занимался риторикой как теоретически, так 
и практически.
Риторика — филологическая дисциплина, стоящая в одном ряду со 
стилистикой и другими предметами, которые изучает студент-филолог. Но риторика — наука древняя и гибкая, и она позволяет конвертировать лингвистические, в том числе и достаточно сложные, знания 
в полезные советы тем, кто с этими знаниями незнаком. Полагаясь на 
это ее свойство, я и задумал написать книгу, понятную всем, но такую, 
чтобы по ней можно было и преподавать, углубляясь при желании и в 
теорию. Книга эта перед вами.
Прежде чем говорить о структуре книги, сделаем два важных замечания. Первое носит принципиальный характер. Второе служит мостиком между самостоятельным изучением и преподаванием.
Каждая эпоха имеет свои языковые пристрастия, которые в концентрированном виде проявляются в художественной литературе, а в наше 
время еще в СМИ и в рекламе. Но независимо от этих пристрастий 
существует ряд коммуникативных задач, которые приходится решать 
и в быту, и на работе. Далеко не всегда то, что находится на пике моды, 
помогает в решении этих задач. В эпоху Петрарки развивалось банковское дело, для которого сочинение сонетов было не самой оптимальной 
коммуникативной стратегией. В эпоху позднего модернити, которую 
мы в данный момент переживаем, искусство смакует эстетику клипового мышления, разрушения сюжета, принципиального недопонимания 
друг друга, игнорирования причинно-следственных связей. Но жизнь 
разнообразнее моды. И едва ли целесообразно, принимая бизнес-решения, игриво путать причину и следствие, а речевое поведение во время 

интервью строить на базе принципиального недопонимания собеседника или потока сознания. Мода плывет по течению и усиливает его, 
коммуникативная же практика часто требует пересекать течение или 
плыть против него. Это особенно актуально для молодежи, которая, 
впитывая, как губка, тенденции времени, испытывает ложное ощущение подготовленности к современной жизни. Когда же молодые люди 
начинают работать или учиться, у них неожиданно обнаруживается 
функциональная неграмотность, т.е. неспособность понять связный 
текст, неумение описывать и рассказывать. Такова, увы, статистика1. 
Именно поэтому я задумал две книги: «Логичная речь» и «Изобразительная речь». Настоящая книга учит рассказывать и описывать. Для 
этого я принципиально широко использую тексты, созданные в другие 
времена. Пусть читатель не испугается, увидев в этой книге примеры 
из Пушкина или Тургенева, пусть не ссылается на то, что «теперь так 
не говорят». Буквально так, действительно, не говорят, но из классики 
мы извлекаем примеры различных речевых стратегий, чтобы применить их к сугубо современным, актуальным жизненным ситуациям, 
что мы и будем делать. Риторика принимает за точку отсчета функцию, 
а не «дух эпохи». К опыту классиков мы обращаемся не потому, что 
сосредоточены на атмосфере XIX века, а потому, что это опыт мастеров, у которых есть чему учиться, прилагая эти уроки к современности.
Я уделил этому замечанию так много места из-за того, что в книге 
избран новый подход к языковому материалу, незнакомый ученикам, 
а возможно, и иным учителям. Это подход принципиально риторический. Он незнаком ни теории литературы с ее историзмом, ни функциональной стилистике с ее фокусированием на синхронном срезе так 
называемого литературного языка, ни даже культуре речи с ее уклоном в нормативность. Риторика мыслит так: у тебя есть задача, которую необходимо решить, — учись у тех, кто решал аналогичную задачу, 
пусть и в другом контексте.
Второе замечание касается того, что, задумав книгу как пособие 
практическое, с одной стороны, я старался минимизировать теорию, 

1 Жукова Т. Функциональная неграмотность — чума XXI века // Независимая 
газета. 10.03.2006. URL: http://www.ng.ru/education/2006-03-10/8_negramotnost.
html; Хазагеров ГГ. Норма как ценность в речи журналиста // Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ. М., 2016.  
С. 209—217.

спрятав ее в сноски, с другой стороны, опирался на некоторые соображения относительно тропов и фигур, еще не ставшие общим местом и 
предметом школьного знания. А это значит, что они требуют теоретического фундирования, и преподаватели, которые будут работать по 
этой книге, вправе поинтересоваться, на какие источники я опирался, 
и если я привожу свои собственные соображения, то где я публиковал 
их раньше. Ответом на эти вопросы служит параграф «Теоретические 
источники». В конце книги будет дана общая библиография по затронутым темам.
Настоящая книга состоит из четырех частей.
В первой части «Изобразительные средства» мы последовательно 
опишем все известные инструменты усиления изобразительности речи. 
В каждой ее главе мы будем идти от хрестоматийных, ярких примеров, главным образом из русской литературы, к современной жизни, 
т.е. мы будем извлекать урок из прошлого опыта и смотреть, как мы 
можем его применить в настоящем. В каждой главе будут задания, 
в которых ученик сможет отрабатывать применение каждого приема 
усиления изобразительности. В конце книги будут даны рекомендованные ответы к заданиям, как это бывает в задачниках с решениями. 
Правда, решения не будут претендовать на единственно верные, но во 
всех случаях это будет элементом обратной связи. Читателю следует 
отнестись к заданиям серьезно, ибо их выполнение и есть путь к приобретению искомых навыков.
Во второй части, называющейся «Графии», будет показано совокупное использование разных видов усиления изобразительности речи в 
условных ситуациях, которые традиционно рассматривались в риторике 
(описание погоды, описание посещенных мест, описание эпох и т.п.). 
Таким образом, в этой части знания изобразительных средств будут 
применены к определенным объектам описания. В этой части также 
будут помещены задания, к которым в конце книги даются примерные ответы.
В третьей части «Донизисы» будет показано, как знания об инструментах изобразительности и навыки описания различных объектов 
можно применять к тем описаниям, которым говорящий хочет придать определенную эмоциональную окраску, т.е. как делать грустные, 
веселые и другие описания. Здесь мы также идем за риторикой, которая рассматривает так называемые донизисы, т.е. выражение сильных 

эмоций разного рода. Таким образом, мы идем от инструмента к объекту, а от объекта к авторской интенции, к желанию говорящего. Оно 
и является точкой отсчета для нашего подхода. И в этой части будут 
задания, а в конце, соответственно, ответы.
Четвертая часть — «Кейсы». В ней будут рассмотрены образцы 
практического применения знаний об изобразительности речи. Будут 
рассмотрены четыре кейса, отражающие сегодняшнюю реальную коммуникативную практику.
Первый кейс — защита проекта. Здесь мы отрабатываем тот тип 
речи, в котором рассуждение ведется о будущем. В риторике это называется совещательным красноречием.
Второй кейс — аналитический отчет. Здесь мы отрабатываем тот 
тип речи, который описывает уже сложившиеся ситуации. В риторике 
это называется судебным красноречием.
Третий кейс — консолидирующее выступление, в нашем случае 
юбилейная речь. Это называется эпидейктическим красноречием.
Четвертый кейс — просто красочный рассказ. Последний случай 
ориентирован не на публичную, но на частную жизнь. Впрочем, красочный рассказ бывает очень полезным для установления деловых отношений при неформальном общении, скажем, во время фуршета или 
делового ужина.

ЧАСТЬ 1. ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫЕ СРЕДСТВА

Глава 1. Тесная связь вещи и знака

Эту главу при желании можно назвать теоретической. В ней даются 
сведения, основополагающие для понимания природы изобразительности речи.

Цель изобразительности

Первый естественно возникающий вопрос: почему речь должна быть 
изобразительной и должна ли? Попробуем определить цель, смысл изобразительности речи. Этот смысл не в том, чтобы что-то как-то изобразить, нарисовать какую-то картинку. Истинный смысл изобразительности в том, чтобы читатель увидел вещь такими же глазами, как 
вы сами. Именно в этом случае появляется шанс достучаться до читателя, в частности убедить его.
Мы часто слышим: «Она, такая, идет, а он, такой, стоит». Много ли 
шансов, что слушатель увидит то же, что рассказчик? «Она» — какая? 
«Он» — какой? Возможно, что рассказчик хотел сказать одно, а вам 
представилось совсем другое. Наверное, вы не раз слышали, как маленькие дети пытаются пересказать содержание фильма, и видели, что из 
этого ничего не выходит, кроме потока междометий. А если вы взрослый? Если от того, как вы опишете увиденную или предполагаемую 
ситуацию, зависит принятие важных решений? Скажем, вы презентуете 
какой-то проект, или собираетесь описать какой-то пейзаж для туристического буклета, или рассказываете о пережитых вами событиях, 
а читатель превратно представляет себе то, что вы старались описать.
Но что же может служить третьей силой, которая объединяет картину, рисуемую в вашем воображении, с картиной, складывающейся 
в воображении вашего слушателя или читателя? Не телепатически же 
вы будете пересаживать ее в чужую голову? Почему хорошие писатели описывают пейзаж так, что его легко себе представить, а плохие 

так, что вам остается гадать, как выглядело описанное на самом деле? 
Впрочем, иногда и у известных писателей бывают просчеты. Почему 
Чехову не понравилось выражение Горького «море смеялось»? Чтобы 
ответить себе на этот вопрос, попробуйте представить себе смех моря. 
Наверное, у каждого получится что-то свое, а некоторые просто пожмут 
плечами. А вот что Чехову понравилось — это то, как море охарактеризовал ребенок: «море было большое». А ведь, действительно, сразу 
представляешь себя на берегу и видишь, как до самого горизонта все 
пространство заполнено только водой.

Принципиальный механизм усиления  
изобразительности

Так где же та третья сила, которая объединяет две картины: вашу и 
читателя? Мой ответ — это тесная связь вещи и знака. Чем теснее связь, 
тем больше гарантий, что мы представляем одно и то же, тем меньше 
шансов, что между знаком и значением возникнут случайные образы: 
то ли море смеется, набегая белой пеной, то ли выплескивая на берег 
зеленые водоросли, то ли становясь гладким и отражая солнце. То ли 
смех моря подразумевает тихий плеск волн, то ли, напротив, рокот бури.
Давайте сравним, какие образы возникают при использовании двух 
слов, называющих одно явление. Эти слова — «насекомое» и «стрекоза». При слове «насекомое» вы можете представить себе и маленького комара, и пеструю бабочку, и зеленую муху, и ту же стрекозу.  
А вот при слове «стрекоза» у всех людей, наблюдавших стрекоз, возникает примерно одинаковая картина. Связь слова «стрекоза» с самой 
стрекозой слишком тесная, чтобы вообразить себе что-то, чего автор не 
подразумевал. Заметим, что стрекоза в этом отношении выигрышнее, 
чем бабочка: ее легче описать. А вот бабочки слишком многообразны 
для того, чтобы одного слова «бабочка» было довольно для получения идентичной картины. Здесь, если перед автором стоит задача точного описания, потребуются какие-то дополнительные характеристики.
К вопросу о точности описания, о том, когда это необходимо, а когда 
нет, мы еще вернемся. Сейчас закрепим главную мысль, которая лежит в 
основе самых разных приемов усиления изобразительности речи. Повторимся: эта мысль состоит в наличии тесной связи обозначаемого со словами, которыми мы его обозначаем. Выражаясь языком механики, мы 

уменьшаем степень свободы восприятия, образ не «болтается» вокруг 
слова, а тесно прикреплен к нему.
В лингвистике принято разделять означающее и означаемое языкового знака1. Великий швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр 
утверждал, что связь означающего и означаемого произвольна. Он доказывал это самим фактом существования разных языков, например тем, 
что слово «бык» по разные стороны франко-немецкой границы звучит 
совершенно по-разному2. Соссюр, однако, признавал, что звукоподражания и междометия противоречат принципу произвольности знака, 
но считал и то и другое несущественными нюансами. Не вдаваясь в 
теоретический вопрос о том, насколько важны эти нюансы для понимания природы языка как такового, отметим, что для наших целей — 
для усиления изобразительности — они весьма существенны.
Если мы сравним, насколько трудно понять два слова из незнакомого 
или полузнакомого языка — звукоподражательное и обычное, мы сразу 
почувствуем разницу. Bump (звучит как «бамп») по-английски означает 
столкновение (откуда «бампер»). Если даже мы не знаем английского 
или плохо знаем его, нам все же легче понять и запомнить это слово, 
чем, скажем, слово comprehension «понимание». Спросите у человека, 
который никогда не учил английский, какие насекомые обозначаются 
словами bumblebee («бамблби») и ant («энт»), и посмотрите, о чем он 
догадается раньше. Что же касается звукоподражательных междометий в разных языках, ср. русские: «мяу», «гав» и др., то тут все еще очевиднее. В звукоподражательном слове означаемое и означающее связаны теснее, чем в обычном.
Современная семиотика, выросшая из идей Чарльза Пирса3, уделяет 
особое внимание тем знакам, у которых связь означаемого с означающим мотивированна, т.е. является более тесной, чем у произвольного 

1 Уфимцева А.А. Знак языковой // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 167.
2 Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию М.: Прогресс, 1977. С. 100—102.
3 Пирс Чарльз Сандерс — американский философ и математик (1839—1914) —  
основоположник семиотики, т.е. науки о знаках. Наряду с произвольными знаками он выделял знаки-иконы, в которых означающее похоже на означаемое, и 
знаки-индексы, в которых означающее является частью означаемого (дым как 
знак костра). Знаки-иконы, в частности звукоподражательные слова, играют 
ключевую роль в усилении изобразительности.

обозначения. Мы еще вернемся к этому, так как это напрямую связано 
с изобразительностью. При полной произвольности языкового знака мы 
лишились бы большинства инструментов, с помощью которых можно 
усиливать изобразительность речи.
Тесная связь знака и вещи достигается не только конкретизацией 
(«стрекоза») или звукоподражанием («мяу»). Ниже мы перечислим способы усиления изобразительности, а затем поговорим о каждом отдельно. 
В этом и будет состоять содержание этой главы.

Способы усиления изобразительности.  
План первой главы

Пример со стрекозой демонстрирует нам простейший способ усиления изобразительности — использование слов с более конкретным 
значением1. Одно дело — «собака», другое — «немецкая овчарка», одно 
дело — «автомобиль», другое — «лимузин», одно дело — «строение», 
другое — «сарай».
Этот способ усиления изобразительности называется конкретизацией, и в него помимо использования слов с конкретным значением 
входят различные уточнения — эпитеты. Не просто «лимузин», а «черный лимузин», не просто «сарай», а «деревянный сарай». Следующий 
параграф нашей книги будет целиком посвящен конкретизации: как, 
когда и в какой мере ею можно пользоваться, какие стратегии конкретизации существуют.
Сейчас же назовем другие способы усиления изобразительности, знакомые вам и незнакомые. Каждому такому способу будет соответствовать свой параграф. Следующий способ, несомненно, знаком читателю, 
но, по всей видимости, знаком не до конца — это сравнения и метафоры. Примером могут послужить устойчивые выражения, используемые при описании лица: «орлиный нос», «совиный взгляд», «фиалковые глаза». Эти выражения бессознательно отобраны носителями языка 
как инструменты усиления изобразительности, инструменты сближе
1 Для лингвиста, знакомого с треугольником Фреге (в этот треугольник входит означающее, т.е. слово, сигнификат, т.е. смысл, и денотат, т.е. образ), можно 
сформулировать принцип: изобразительность усиливается по мере увеличения 
денотативной информации в слове или тексте. Желающие могут ознакомиться 
со статьей «Денотат» в Википедии.