«Сюжет перехода» в современной женской литературе

КОЛОНТИТУЛ

Т.Н. Бреева
А.С. Афанасьев

«СЮЖЕТ ПЕРЕХОДА»
В СОВРЕМЕННОЙ
ЖЕНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Монография

Москва
Издательситво «ФЛИНТА»
2018

КОЛОНТИТУЛ

УДК 811.161.1
ББК 83.3(2=411.2)6
Б87

Печатается по решению учебно-методической комиссии
Ученого совета Института филологии
и межкультурной коммуникации КФУ

Ре це нзе нты:
д-р филол. наук, профессор Л.Ф. Хабибуллина
канд. филол. наук, доцент Т.В. Сорокина

Авторы:
Т.Н. Бреева — главы 1, 2, 3
А.С. Афанасьев — глава 4

Б87 

Бреева Т.Н.
«Сюжет перехода» в современной женской литературе  
[Электронный 
ресурс] 
: 
монография 
/ 
Т.Н. 
Бреева, 
А.С. Афанасьев. — М. : ФЛИНТА, 2018. — 182 с.
ISBN 978-5-9765-3916-7

Монография посвящена рассмотрению трансгрессивной природы современной российской женской литературы, художественной репрезентацией которой становится формирование 
«сюжета перехода». Авторы исследуют два варианта функционирования «сюжета перехода»: в женской эмигрантской литературе 
рубежа ХХ—XXI вв. и женской рок-поэзии.
Книга адресована специалистам-филологам, студентам, магистрам и аспирантам филологических и гуманитарных специальностей.

УДК 811.161.1
ББК 83.3(2=411.2)6

ISBN 978-5-9765-3916-7 
© Бреева Т.Н., Афанасьев А.С., 2018
© Издательство «ФЛИНТА», 2018

КОЛОНТИТУЛ

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ  .....................................................................................................4

Глава 1. «СЮЖЕТ ПЕРЕХОДА» В ТВОРЧЕСТВЕ ДИНЫ РУБИНОЙ 
1990-х ГОДОВ  ...............................................................................................14

Глава 2. «СЮЖЕТ ТВОРЧЕСТВА» В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ
ДИНЫ РУБИНОЙ  .........................................................................................37

Глава 3. ТРАНСГРЕССИЯ КАК ОСНОВА ГЕНДЕРНОЙ
КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ В ТРИЛОГИИ ДИНЫ РУБИНОЙ
«ЛЮДИ ВОЗДУХА»  .....................................................................................47
3.1. Гетеротопия тела в трилогии Дины Рубиной «Люди воздуха»  ........47
3.2. Формирование женской субъективности
в романе «Почерк Леонардо»  ...............................................................54
3.3. Проблематизация мужского дискурса в романах Дины Рубиной
«Белая голубка Кордовы» и «Синдром Петрушки»  ...........................63
3.4. Гетеротопия живописного экфрасиса в романе Д. Рубиной
«Белая голубка Кордовы»  .....................................................................75

Глава 4. «СЮЖЕТ ПЕРЕХОДА» В ЖЕНСКОЙ РОК-ПОЭЗИИ ..............88
4.1. Стратегия маскулинизации и женская рок-поэзия 1980-х годов:
случай Янки Дягилевой  ........................................................................88
4.2. Квир-стратегия и женская рок-поэзия 1990-х годов: случаи
Дианы Арбениной и Светланы Сургановой  .....................................107
4.3. Стратегия инкультурации и женская рок-поэзия 2000-х годов:
случай Диляры Вагаповой  ..................................................................152

Библиография  ..............................................................................................167

КОЛОНТИТУЛ

ВВЕДЕНИЕ

Культура пограничья становится на сегодняшний день одним из самых востребованных феноменов в современной гуманитаристике. Как отмечает М.В. Тлостанова, «существует 
междисциплинарный научный дискурс пограничных исследований или исследований пограничья, выросший поначалу из 
панамериканского социокультурного контекста, отмеченного 
асимметричными взаимоотношениями в США англосаксонского мейнстрима и выходцев из Латинской Америки, прежде 
всего мексикано-американцев (“чиканос”). Сегодня пограничные исследования вышли за рамки этой локальной истории в другие пространства (возникают пограничные исследования в Восточной Европе, Африке, Юго-Восточной Азии) 
и превратились в то, что Э. Саид называл “путешествующей 
теорией”»1.
Актуальность феномена пограничья в современной социокультурной ситуации мотивирована как глобализационными процессами, так и изменениями человеческого сознания и 
рамками его восприятия. Первый фактор провоцирует дальнейшее рассмотрение феномена пограничья, прежде всего в 
пространственном отношении «как изменчивое взаимодействие традиционного и современного начал или как транскультурационный перевод с языка одной инаковости на язык 
другой»2.

1 Тлостанова М.В. Пограничное (со)знание / мышление / эстезис на пути 
к трансмодерному миру // Общественные науки и современность. 2012. № 6. 
С. 156.
2 Там же. С. 155.

ВВЕДЕНИЕ

Однако не меньшую, а, пожалуй, даже большую значимость 
приобретает второй фактор, отталкивающийся от «а-тер ри тори ального» понимания границы, т.е. по сути пересекающийся с 
проблемой Другого в его социальном, гендерном и экзистенциальном измерении.
Дискурс пограничья отталкивается от Вorder-theory, зародившейся в 1950-е годы в США как область исследований 
приграничных проблем, и опирается на Boundary-theory, актуальную для последних десятилетий ХХ в. Главным понятием 
Вorder-theory становится «border-граница», которое описывает 
комплекс проблем, так или иначе связанных к территориальным и географическим локальностям. «Вoundary-граница», являющаяся центральным понятием Boundary-theory, фиксирует 
«“предел”, “ограничение”, “грань” не только между физическими характеристиками, но и воображаемыми, ментальными, 
ценностными категориями. Понятие boundary-границы прижилось в западных культурологических исследованиях (сultural 
studies), поскольку с ее помощью удобно описывать процессы 
культурной диверсификации. По этой же причине Boundarytheory граничит с теориями мультикультурализма, постколониальными исследованиями, гендерными и др., где поднимается вопрос культурных, гендерных различий»3. По словам 
Ф. Эриксона культурная boundary-граница, «отсылает нас к 
присутствию определенного типа культурного различия... Культурные boundary-границы — это характеристика всех типов человеческих обществ, традиционных, так же как и современных. 
Boundary-граница — это социальный конструкт, политический 
в своем происхождении»4.

3 Бреский О., Бреская О. От транзитологии к теории Пограничья. Очерки 
деконструкции концепта «Восточная Европа». Вильнюс: ЕГУ, 2008. С. 51.
4 Цит. по: Бреский О., Бреская О. От транзитологии к теории Пограничья... С. 51.

ВВЕДЕНИЕ

Достаточно очевидным проявлением феномена культурного 
пограничья становится литература русского зарубежья, а точнее та ее часть, возникновение которой спровоцировано четвертой волной русской эмиграции. Подобное деление обусловлено 
соотнесенностью понятий boundary-границы и пограничного 
мышления, возникновение которого М.В. Тлостанова связывает 
с проблемой экстериорности, представляющей собой дихотомию модерности и традиции: «Экстериорность как философский синоним пограничья — сфера вовне, созданная изнутри 
и отмеченная двойным или пограничным сознанием и утверждением эпистемологических прав иного и его неповиновения 
правилам, в соответствии с которыми он и был отнесен к сфере традиции. <...> Пограничное сознание не ищет аутентичного 
примордиалистского прошлого, а привлекает внимание к тому, 
как и для чего модерность изобретала традицию»1.
В соответствии с этими рассуждениями достаточно сложно 
говорить о пограничном сознании относительно двух первых 
волн литературы русского зарубежья. В противовес этому литература эмиграции четвертой волны и в некоторой своей части 
третьей волны определяется господством пограничного мышления, которое в свою очередь конституирует опыт эмиграции в 
«сюжете перехода». В этом случае принципиальным становится 
вопрос о соотнесенности литературы русского зарубежья с проблемой пограничного сознания.
Важную роль при этом начинает играть доминантный ракурс 
переживания этнонациональной субъективности. Ориентация 
первой волны русской эмиграции преимущественно на примордиальное понимание нации обусловило особый характер конструирования национального мифа России, основу которого составляет дихотомия «Святая Русь / грешная Русь»: сакрализация 
первой из составляющих обеспечивается развертыванием мифо
1 Тлостанова М.В. Пограничное (со)знание / мышление / эстезис на пути 
к трансмодерному миру. С. 159.

ВВЕДЕНИЕ

логем «державной Руси»2, «Святой Руси»3, «Китежа»4 и т.д. При 
этом эссенциалистское понимание национального обусловливается не столько историософскими концепциями серебряного 
века, сколько самим характером ностальгического нарратива. 
С. Бойм, выделяя два типа ностальгического повествования, 
подчеркивает, что «первый тип... ставит акцент на “ностос” и 
пытается восстановить или построить вновь мифический коллективный дом. Ностальгия этого типа утопична и тотальна, 
связана с символическим / метафорическим и внеисторичной 
“перестройкой действительности”»5. Этот тип ностальгического 
нарратива презентует травму «“утраты” (loss, lack), т.е. историческую травму ощущения потерянного “рая”, возвращение к которому возможно при избавлении от виновных “других”»6.

2 См., например: Вилков Д.В. Текст и контекст в литературе русского зарубежья (к проблеме имманентного и контекстуального изучения художественного произведения) // Вестн. НГТУ им. Р.Е. Алексеева. Сер. Управление 
в социальных системах. Коммуникативные технологии. 2016. № 2. С. 19—23.
3 См., например: Щербинин А.И., Щербинина Н.Г. Конструкт «Святая 
Русь» и его смысловые актуализации // Вестн. Томск. гос. ун-та. Сер. Философия. Социология. Политология. 2015. № 3 (31). С. 5—14.
4 См., например: Шешунова С. В. Град Китеж в русской литературе: парадоксы и тенденции // Изв. РАН. Сер. литературы и языка. 2005. Т. 64. № 4 
(июль — август 2005 г.). С. 12—23.
5 Бойм С. Конец ностальгии? Искусство и культурная память конца века: 
Случай Ильи Кабакова // НЛО. 1999. № 39. URL: http://magazines.russ.ru/
nlo/1999/39/boym-pr.html
6 Своеобразным подтверждением этого может служить эмигрантский 
миф, складывающийся в культуре первой волны русского зарубежья. По замечанию А.В. Млечко, он «...ориентирован на трехчастную структуру классического процесса космогенеза: Хаос — Космос — Хаос. <...> При этом дореволюционная Россия вписывалась в символическую парадигму мифологемы 
Космоса (с ее положительной аксиологией); Россия революционная, соответственно, — в деструктивную мифологему Хаоса, тогда как инкрустированное 
символикой хранения эмигрантское бытие выступало адекватом мифологемы 
Возвращения (Космоса)» (Млечко А.В. Эмигрантский миф культуры русского 
зарубежья: генезис и мифологемы // Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 7. Философия. 2016. № 4 (34). С. 175).

ВВЕДЕНИЕ

Художественное сознание третьей волны русской эмиграции оказывается свободно от травмы «утраты», однако 
господствующий диссидентский дискурс, особенно в конце 
1970—1980-х годов, становится препятствием к формированию пограничного сознания. В некоторой степени это объясняется самой природой диссидентского дискурса. С. Ушакин, 
определяя диссидентство как «миметическое сопротивление», 
акцентирует внимание на единстве дискурсивного поля партии и диссидентства, которые пользовались «одним и тем же 
словарем символических средств и риторических приемов. Ни 
доминирующие, ни доминируемые не могли поместить себя за 
рамками этого словаря»1.
Специфика четвертой волны русской эмиграции, частью 
которой становится репатриация в Израиль, заключается в 
значительном ослаблении взаимодействия культурной и национальной самоидентификации. Результатом этого оказывается возможность формирования пограничного мышления, 
художественной репрезентацией которого могут служить 
произведения М. Шишкина, М. Палей, Д. Рубиной, М. Рыбаковой и т.д.
Особое место в этом ряду занимают авторы женщины, это 
связывается с теми процессами, которые определяют женскую 
литературу последних десятилетий ХХ в. Эссенциалистское понимание женской субъективности, выступающее теоретическим 
обоснованием женской литературы XIX и первой половины 
ХХ в., во второй половине ХХ в. на Западе и в последние десятилетия ХХ в. в России сменяется перформативной концепцией, 
основу которой составляет рассмотрение процессов конституирования женской субъективности в механизмах языка, дискурсивных практиках и т.д., позволяющих рассмотреть женщину 
«как процесс».

1 Цит. по: Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение: пер. с англ. М.: НЛО, 2014. С. 261.

ВВЕДЕНИЕ

Художественной репрезентацией множественной и децентрованной конст рукции женской субъективности, провоцируемой перформативной концепцией, становится понимание женщины как Другого, причем если традиционно в 
женской литературе проблема Другого решалась в контексте 
дихотомии «мужское — женское» («положение женщины 
как Другого внутри пары»), то теперь «размышления о Другом отражают прежде всего такое состояние, в котором “я” 
должно заново определиться и нуждается в Другом, чтобы 
установить себя как Себя Самого. Поиски идентитета происходят в русской женской литературе в процессе “признания 
различий”, то есть через де-мистификацию Чужого, запрещенного, через интерес к табу. В этом контексте могла бы 
начаться действительно продуктивная дискуссия о внутреннем Чужом, которая, следуя мысли об узнавании Другого как 
неотъемлемой части собственного Себя, могла бы сделать 
возможной жизнь в различиях: “Если Чужой — это я, тогда 
нет чужих”»2.
Расширение представлений о Другом в женской эмигрантской литературе приводит к удвоению проблемы Другого, делая 
возможным активное взаимодействие национальных и гендерных конструктов. При этом характер подобного взаимодействия 
значительно усложняется по отношению к существующей традиции. Сопряжение национального и гендерного аспектов, 
имеющее достаточно давнюю историю, преимущественно рассматривалось либо как вариант гендерной метафоризации национальной идентичности, либо как вариант презентации маргинального Другого.
О.В. Рябов, рассматривая гендерный аспект нациоконструирования, отмечает вариативность его использования как 
маркера, формирующего символические границы между со
2 Парнель К. К вопросу о «другом» в женской прозе. URL: http://www.a-z.
ru/women_cd1/html/k_voprosu_o_drugom.htm

ВВЕДЕНИЕ

обществами1, и в виде гендерной метафоризации, обеспечивающей аксиологическую ценность национальной идентичности и включение ее в систему «символического насилия» 
(П. Бурдье)2. При этом аксиологическая направленность гендерной метафоризации преимущественно связывается с процессом осмысления национального «Я» и в конечном счете его 
сакрализацией (примером этого могут служить образные персонификации феминной природы России, Германии, Франции 
и т.д.).
В противовес этому гендерная метафоризация как вариант 
воплощения «символического насилия» осуществляется прежде 
всего в контексте проблемы «своих» и «чужих». Проявлением 
этого становится, например, феминизация «чужих», в основе 
которой лежит представление о девиантности и неполноценности феминного начала. При этом «маскулинизация Своих и 
феминизация Чужих» в равной мере может быть как частью современной политической риторики, так и шире — частью просвещенческого проекта модерн3. С последним достаточно тесно 

1 Например, И.Н. Тартаковская акцентирует внимание на той «нагрузке 
репрезентаций», которая передоверяется женщинам и благодаря которой «они 
конструируются как символические носители идентичности и чести своей 
нации. В качестве примера исследовательница приводит гендерную символизацию в «Гитлерюгенде», выражающуюся в несовпадении лозунгов: для 
девочек — «Быть верной; быть чистой; быть немкой»; для мальчиков — «Достойно жить; храбро сражаться; умереть, смеясь»: «Национальный долг мальчиков означал жить и умереть во имя нации, девочкам же не надо было действовать — они должны были воплощать нацию» (Тартаковская И.Н. Гендер 
и национальность. URL: https://www.twirpx.com/fi le/419427/).
2 Рябов О.В. Межкультурная интолерантность: гендерный аспект // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации: коллективная монография / отв. ред. Н.А. Купина и О.А. Михайлова. Екатеринбург: Изд-во 
Урал. ун-та, 2004. C. 165—179
3 К. Парнель, ссылаясь на рассуждения М. Норкхаймера и Т. Адорно, 
говорит о «сопоставлении Женского и Еврейского как исключенного из процесса производства, из общественной жизни и из господства над обществом 
Другого».

ВВЕДЕНИЕ

связывается проблема презентации маргинального гендерного 
Другого посредством национального Другого.
Специфика женской эмигрантской прозы заключается в сохранении значимости гендерных конструктов, участвующих в 
реализации «сюжета перехода». Этот термин активно разрабатывается Л.Д. Бугаевой, которая рассматривает его в контексте 
категории опыта, воспринимая как результат его «литературизации»: «Анализ “сюжета перехода” в литературном произведении 
немыслим без прояснения понятий “нарратив опыта”, “ритуал” 
и “событие”... <...> Если рассматривать человеческую жизнь как 
обрядовую последовательность переходов из одного состояния 
в другое, то закономерно предположить существование “сюжета 
перехода”, передающего “опыт перехода” в рамках нарративных 
и дискурсивных систем. <...> “Сюжет перехода”, реализованный в литературном произведении, как и сам обряд, обладает 
фазовой структурой, инициируется кризисом или нехваткой и 
предполагает трансформацию субъекта. Ситуации перехода, 
с одной стороны, воспроизводятся в художественном тексте, с 
другой — особым образом моделируют художественную реальность, в свою очередь, подверженную дальнейшей семантической трансформации»4.
Удвоение образа Другого в эмигрантской женской прозе обеспечивает двойную направленность «сюжета перехода». С одной стороны, «сюжет перехода» становится способом 
транслирования и решения эмигрантской психотравмы. С другой, сохранения гендерного измерения Другого даже после 
осуществления национального «опыта перехода» предполагает 
рассмотрение самого пространства «перехода», структура которого определяется взаимодействием Своего — Другого — 

4 Бугаева Л.Д. Художественный нарратив и структуры опыта: сюжет перехода в русской литературе новейшего времени: дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 
2012. С. 7—13.