Политика безопасности стран современного Востока

Москва
2021

Московский государственный
 институт международных отношений (университет)
МИД России

ПОЛИТИКА 
БЕЗОПАСНОСТИ СТРАН 
СОВРЕМЕННОГО ВОСТОКА

Под редакцией 
профессора Д. В. Стрельцова

Допущено Федеральным учебно-методическим 
объединением по укрупненной группе специальностей и направлений 
подготовки 41.00.00 «Политические науки и регионоведение» 
в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений, 
обучающихся по направлениям подготовки (специальностям) 
«Международные отношения» и «Зарубежное регионоведение»

УДК 327
ББК 66.4
 
П50
Издание подготовлено при поддержке
Фонда развития (Эндаумента) МГИМО

Р ецен зе н т ы
доктор политических наук, профессор Я.В. Лексютина
кандидат политических наук, доцент И.А. Истомин

Ав т о р ы
Д.Г. Бдоян (глава 4) С.Б. Дружиловский (глава 5), И.В. Дьячков (глава 11), 
А.Л. Емельянов (глава 1), Л. М. Ефимова (глава 9.), А.А. Киреева (глава 13), 
Е.В. Колдунова (глава 8), В.А. Корсун (глава 10), А.В. Крылов (глава 3), 
С.И. Лунев (глава 7), В.В. Нелидов (глава 12), Н.Д. Саженов (глава 6), 
Д.В. Стрельцов (введение), Н.Ю. Сурков (глава 2)

П50
  
Политика безопасности стран современного Востока: Учеб. пособие / Под ред. 
Д. В. Стрельцова.  — М.: Издательство «Аспект Пресс», 2021. — 280 с.

 
ISBN 978-5-7567-1143-1

 
 
Учебное пособие посвящено политике, проводимой странами современного 
Востока в области безопасности. Авторы попытались дать общую характеристику 
стран и регионов современного Востока с точки зрения сложившейся в них ситуации 
в сфере безопасности, показать специфику стоящих перед ними отдельных проблем, 
проанализировать концептуальные документы политики в сфере безопасности. 
В пособии рассматриваются институциональная, кадровая, юридическая основы 
политики в сфере безопасности, дан обзор основных направлений этой политики, 
включая невоенную компоненту, высвечены ее международно-политические аспекты. 
Особое место занимают разделы, посвященные ситуации в отдельных странах Востока 
в сфере борьбы с пандемией коронавируса COVID-19.

 
 
Для студентов вузов, обучающихся по направлениям «Международные отношения» 
и «Зарубежное регионоведение».

УДК 327
ББК 66.4

ISBN 978-5-7567-1143-1 
© Коллектив авторов, 2021
 
© МГИМО МИД России, 2021
 
© ООО Издательство «Аспект Пресс», 2021

Все учебники издательства «Аспект Пресс» 
на сайте и в интернет-магазине  
https://aspectpress.ru

СОДЕРЖАНИЕ

Введение 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .5

Г л а в а  1. Основные закономерности африканских вооруженных конфликтов  . . . . . . . . . .  19

Цивилизационные предпосылки вооруженных конфликтов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  19
Причины возникновения конфликтов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  21
Концепция принуждения к миру . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  24
Причины возникновения Второго конголезского конфликта . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  25
Ход конфликта   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  26
Урегулирование конфликта   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  32

Г л а в а  2. Трансформация ближневосточного регионального комплекса 
безопасности после «арабской весны» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  35

Секьюритизация-десекьюритизация в ближневосточном РКБ . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  37
Подкомплексы ближневосточного РКБ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  39
Внутренние особенности государств ближневосточного РКБ и их влияние 
на внешнюю политику . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  40
Перспективы эволюции ближневосточного РКБ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  42
Ближневосточный РКБ в условиях пандемии коронавируса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  44

Г л а в а  3. Террористический потенциал «Исламского государства»   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  47

Причины усиления радикальной составляющей в исламе   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  47
Феномен «Исламского государства» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  50
«Исламское государство» — по-прежнему угроза мировой системе безопасности . . . .  52
Естественно-природные причины, способствующие распространению 
радикального ислама   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  55
Влияние пандемии коронавируса на обстановку в районе БВиСА . . . . . . . . . . . . . . . .  57
Меры, предпринимаемые мировым сообществом для предотвращения угроз 
и вызовов, исходящих от «Исламского государства»   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  59

Г л а в а  4. Политика безопасности Турецкой Республики: вызовы и ответы . . . . . . . . . . . . .  65

Историческая подоплека политики в сфере безопасности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  65
Институциональная, кадровая и юридическая основа политики в сфере
 безопасности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  71
Восприятие угроз и вызовов безопасности в концептуальных документах 
правительства   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  73
Отдельные направления политики Турции в сфере безопасности   . . . . . . . . . . . . . . . .  76
Международные аспекты политики Турции в сфере безопасности   . . . . . . . . . . . . . . .  77
Политика Турции в период пандемии COVID-19 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  79

Г л а в а 5 . Угрозы и вызовы во внешней политике Ирана   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  81

Г л а в а  6. Политика безопасности в Афганистане . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  95

Основные вызовы и угрозы для современного Афганистана   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  95
Восприятие угроз в официальном дискурсе Афганистана   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  102
Международные аспекты политики ИРА в сфере безопасности . . . . . . . . . . . . . . . . .  103
Политика Афганистана в период пандемии COVID-19 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  106

Г л а в а 7. Проблемы безопасности в Южной Азии   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  109

Межгосударственные отношения   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  109
Экзогенные факторы в обеспечении безопасности региона . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  117

Внутренние угрозы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  127
Проблемы нетрадиционной безопасности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  136
Концептуальные документы стран Южной Азии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  143

Г л а в а  8. АСЕАН перед лицом новых вызовов и транснациональных 
угроз безопасности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  147

Общая характеристика региона с точки зрения ситуации в сфере безопасности   . . .  147
Восприятие угроз и вызовов безопасности   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  156
Основы политики АСЕАН в сфере безопасности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  157
Международные аспекты и отдельные направления политики АСЕАН 
в сфере безопасности   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  158
Политика в период пандемии COVID-19: уроки и результаты . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  160

Г л а в а  9. Угрозы и вызовы безопасности Индонезии   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  165

Военная безопасность   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  168
Невоенные угрозы безопасности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  169

Г л а в а  10. «Сообщество единой судьбы человечества»: безопасность 
с китайской спецификой   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  185

Определимся с терминами   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  185
«Безопасность» в рамках даннической системы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  187
«Самоощущение» угроз и вызовов безопасности в постбиполярном мире   . . . . . . . .  191
Концептуальное оформление политики Китая в области безопасности   . . . . . . . . . .  194
Активизация дипломатии Пекина по предотвращению традиционных 
и новых угроз безопасности   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  199
Международные аспекты политики КНР в сфере безопасности . . . . . . . . . . . . . . . . .  203
Китай и пандемия COVID-19 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  206

Г л а в а  11. Безопасность на Корейском полуострове   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  211

Общая характеристика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  211
Нетрадиционные угрозы безопасности   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  214
Восприятие угроз КНДР и Республикой Корея   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  218
Борьба с пандемией коронавируса в КНДР и Республике Корея   . . . . . . . . . . . . . . . .  220

Г л а в а  12. Проблемы обеспечения безопасности Японии   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  224

Природно-географические и цивилизационные предпосылки политики Японии 
в сфере безопасности   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  224
Политика Японии в сфере национальной безопасности в послевоенный период   . . .  226
Институциональная, кадровая и нормативная основа политики Японии 
в сфере безопасности   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  229
Восприятие угроз и вызовов безопасности в концептуальных документах 
правительства Японии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  233
Международные аспекты политики в сфере безопасности: японо-американский 
союз и активизация роли на международной арене   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  235
Вызовы в сфере невоенной безопасности   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  240

Г л а в а  13. Политика России в сфере безопасности по отношению 
к региону Восточной Азии   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  245

Подход России к военным угрозам безопасности   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  246
Подход России к нетрадиционным вызовам и угрозам безопасности   . . . . . . . . . . . .  256
Сотрудничество России и стран Восточной Азии в области безопасности   . . . . . . . .  257

Об авторах     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  279

Введение

Настоящее учебное пособие предназначено для углубленного изучения политики стран современного Востока в сфере безопасности. Цель его — раскрыть суть 
проблем безопасности, стоящих в политической повестке отдельных государств 
и регионов афро-азиатского мира в начале третьего десятилетия XXI в., и помочь читателю ориентироваться в особенностях политики этих государств по их решению.
Обращают на себя внимание характерные особенности подходов к политике 
безопасности в афро-азиатском мире, специфика этих подходов по сравнению 
со странами Запада. Цивилизационно-исторический, этноконфессиональный 
и национально-психологический бэкграунды азиатских стран гораздо более разнообразны, чем на Западе, который развивался под эгидой единой христианской 
цивилизации. Различные этноконфессиональные ареалы нередко накладываются 
друг на друга в рамках одного региона и даже одной страны Востока. Например, 
в Восточной Азии сосуществуют между собой такие конфессионально-культурные 
ареалы, как конфуцианско-буддийский, исламский, христианский. Существенно 
более разнообразны на Востоке и формы общественно-политического строя: авторитарные режимы там сосуществуют с демократиями, причем шкала «авторитарности» и «демократичности» здесь гораздо шире, чем на евро-атлантическом пространстве. На этом фоне процесс установления «единых ценностей», достижения 
консенсуса по поводу «правил», которые должны лежать в основе общего порядка 
(rules-based order) идет в Азии с большими трудностями.
«Общие ценности» на Востоке гораздо менее очевидны, чем на Западе. Считается, что азиатские культуры отдают предпочтение интересам группы над индивидом, порядка над свободой и обязательствам над правами. Однако в реальности этические нормы в различных странах Востока могут быть как основаны 
на приоритете традиционной социальной иерархии, так и быть ближе к западным 
стандартам с их акцентом на эгалитаризм и равенство возможностей. По этой причине строительство неких «коллективных» или «многосторонних» систем безопасности, базирующихся на общем понимании принципов, лежащих в их основе, 
оказывается на Востоке гораздо более сложной задачей, нежели в Европе.
Даже отношение к государственным границам как к «священной корове» здесь 
другое. Границы в азиатском мире не основаны на прочном договорно-правовом 
фундаменте, заложенном в ходе эволюции международного порядка в предыдущие эпохи, как это было в Европе, а являются наследием колониальной системы. 

Колониальные державы устанавливали границы между своими заморскими территориями достаточно произвольно, без учета исторических, географических, популяционно-демографических, экономических и иных факторов — главным критерием были их договоренности между собой. К тому же закрепленного вестфальской 
системой понятия «государственные границы» в Восточной Азии не было — в рамках существовавшей там на протяжении нескольких столетий синоцентричной 
вассально-даннической системы для разграничения международно-политической 
субъектности его просто не требовалось. Более того, в послевоенный период границы в Азии неоднократно менялись, причем не только в результате переговоров 
или судебных вердиктов, но и в ходе войн и вооруженных конфликтов (например, 
на Ближнем Востоке, в Юго-Восточной Азии). При отсутствии общих подходов 
к границам в афро-азиатском мире не до конца приемлема, а потому фактически 
нереализуема идея некоего регионального «Хельсинкского процесса», который 
закрепил бы принцип нерушимости границ и недопустимости войн из-за территорий. Это создает дополнительную сложность для безопасности стран, вынужденных считаться с возможностью изменения статус-кво путем военной силы.
Кроме того, государства Азии в большинстве случаев являются продуктом 
национального освобождения от колониализма. По этой причине они в гораздо 
большей степени ценят свою независимость и национальный суверенитет, нежели 
государства Запада, которые нередко спокойно передают часть своих прерогатив, 
в том числе касающихся вопросов внешней политики и безопасности, на надгосударственный уровень, как в случае с ЕС или НАТО. В странах Востока принятие 
внешних обязательств в области военной безопасности и передача части суверенных прав внешним субъектам рассматриваются изнутри как частичная утрата суверенитета, а значит, и переход к зависимому состоянию, дающему ассоциацию 
с периодом колониальной эпохи. При недостатке ценностного и особенно морально-этического обоснования для такого шага собственные национальные интересы 
на национально-психологическом уровне на этом фоне имеют явный приоритет 
перед общерегиональными и межгосударственными.
В восприятии угроз и принятии решений в сфере безопасности в странах Востока большую роль, очевидно, играет эмоционально-психологический фактор — 
«субъективные ощущения» политической элиты, основанные на ее воспитании, 
образовании и профессиональной подготовке. Один из примеров — повышенная 
чувствительность к перцепции угроз безопасности со стороны соседей (внешнего окружения) через призму «исторических обид» и иных аспектов исторического 
прошлого, которые имеют на Востоке особую актуальность в повестке дня политики безопасности. «Исторические обиды», в свою очередь, препятствуют международному сотрудничеству в решении проблем безопасности даже между демократическими странами Азии, объективно стоящими перед общими угрозами, 
например между Японией и Южной Кореей, в равной степени заинтересованными в купировании северокорейской ракетно-ядерной угрозы. Аналогично страны 
ЮВА долго не могли договориться с Китаем о «кодексе поведения» в Южно-Китайском море во многом по причине своего имеющего многовековые корни глубинного недоверия к азиатскому гиганту.
Этот фактор особенно сильно проявляет себя в Восточной Азии. Страны региона испытывают недоверие и к европейским державам, которые своим втор

жением подорвали действующие здесь веками порядки и вызвали крах китаецентричной вассально-даннической системы. В этих странах (и не только в Китае) 
имеются долгосрочные обиды и предубеждения по отношению к европейцам, 
а также неприятие их глобалистского взгляда на безопасность. Это подпитывает 
восточноазиатский национализм и уверенность, что при строительстве институтов региональной интеграции следует обойтись без участия «белых» стран Запада 
и что они должны быть устойчивы к внешнему давлению (достаточно вспомнить 
лозунг Махатхира Мохамада «Азия для азиатов»)1. За этим стоит не только память 
об историческом прошлом колониальной эпохи, но и осмысление более недавних 
событий, когда «помощь» или вмешательство западных стран и созданных ими 
глобальных структур управления оказывались малопродуктивными и даже контрпродуктивными в деле решения проблем безопасности региона (например, при 
преодолении последствий азиатского финансового кризиса 1997–1998 гг.).
В афро-азиатском мире гораздо шире шкала вариативности и по вопросу 
о том, что считать объектом политики безопасности. В отличие от Европы, в политических режимах многих стран Азии наблюдается преобладание персоналистского начала, автократической традиции, диктаторских форм государственного 
управления. В национальном дискурсе безопасности это создает перекос в сторону обеспечения личных гарантий безопасности правителя и его ближайшего окружения, которые понимаются как ключевые аспекты в системе безопасности всего государства. В то же время на международном уровне эти вопросы могут стать 
предметом торга и даже закулисных сделок между державами глобального уровня. 
Например, проблемы безопасности КНДР обсуждаются на международном уровне во многом как вопрос личной безопасности политического руководства страны, 
причем не только лидера, но и его политического и военного окружения, а также 
обслуживающих его режим чиновников.
Государственные интересы в области безопасности в странах Востока могут 
накладывать сильный отпечаток на конституционно-правовое строительство и реальную политику, даже если государство не является милитаризованным, а власть 
не находится в руках военных. В политике безопасности ключевыми оказываются 
интересы приближенных к власти элитарных групп чиновников и бизнесменов. 
Например, как «отвечающими интересам всего общества» представляются и продвигаются проекты в сфере национальной безопасности (оборонное строительство, усиление спецслужб и т.д.), бенефициарами которых становится достаточный 
узкий круг военных и силовиков, а также «прикормленных» бизнесменов, выступающих «личным кошельком» правителей. Точно так же проекты национального 
экономического развития, как правило, становятся источником обогащения лояльных власти партикуляристских групп. Подобные национальные проекты могут 
использоваться государственной пропагандой для раскола оппозиции, укрепления 
позитивного имиджа власти и рассеивания сомнений в ее «патриотичности». Оборотной стороной подобной модели становится то, что ущемленными в результате 
такой партикуляристской политики оказываются интересы безопасности (в том 
числе безопасности человека) многих социальных групп, и прежде всего наиболее 
уязвимых слоев общества.

1 Премьер-министр Малайзии, предложивший в начале 1990-х годов создать «Экономическое совещание восточноазиатских стран» без участия стран Запада.

Однако если на внутристрановом уровне подобный «эгоистический» подход 
к безопасности, основанный на приоритете интересов властной элиты, может на 
какое-то время обеспечивать внутриполитическую стабильность, то будучи экстраполированным на международный уровень, он нередко оказывается деструктивным и контрпродуктивным, внося элемент напряженности в международную 
повестку дня. Замкнутость на собственных интересах, неспособность к компромиссу и широкому видению проблем, национальный эгоизм, вступая в противоречие с интересами международного сообщества, нередко создают источник 
конфликта, в том числе вооруженного. Это особенно хорошо заметно на примере 
Черной Африки.
Другая особенность повестки политики безопасности стран Африки и Азии — 
несовпадение ее приоритетов с приоритетами условного глобального Запада. Так, 
на глобальном уровне эта повестка в последние десятилетии постепенно диверсифицируется и эволюционирует от вопросов военной безопасности и разоруженческой тематики в направлении комплексной безопасности, включающей вопросы экологии, потепления климата, устойчивости развития, продовольственной 
и энергетической безопасности. Стабильное место в повестке безопасности получили вопросы борьбы с «новыми угрозами», которые, в отличие от традиционных 
вопросов национальной безопасности, касающихся прежде всего безопасности 
национального государства, носят универсальный, транснациональный характер 
и требуют для своего решения скоординированных усилий всего человечества. 
Яркими примерами подобных вопросов являются вопросы борьбы с пандемией 
COVID-19 и иными инфекциями, глобальным потеплением, международным терроризмом, киберпреступностью и т.д. Дискурс безопасности становится шире, все 
активнее охватывая вопросы безопасности человека.
Между тем на Востоке подобный сдвиг в подходах наблюдается в существенно меньшей степени, чем на Западе. Повестка дня безопасности в подавляющем 
большинстве стран по-прежнему ориентирована на интересы государства, а не человека. За ними стоят прежде всего интересы высшей политической элиты, которые часто оказываются важнее любых международных проектов, направленных на 
либерализацию мировой или региональной экономической и политической среды 
или на решение транснациональных гуманитарных проблем.
Внешние угрозы вполне могут усилить акцент политики стран Востока на вопросах внутренней безопасности и препятствовать актуализации в этой политике 
вопросов международной и глобальной безопасности, а уже тем более переходу 
к их решению на основе международного сотрудничества. Свою роль играет и то 
обстоятельство, что региональные форматы безопасности в афро-азиатском мире 
носят сугубо диалоговый характер и не предполагают решений обязующего характера. В силу приверженности принципу незыблемости суверенитета страны Востока не хотят стеснять себя какими-либо ограничениями и лишаться пространства 
для маневра. К тому же эффективность многосторонних мер в сфере безопасности 
оказывается непредсказуемой в силу вотатильности и непредсказуемости перспектив развития международной ситуации, страха перед появлением новых «черных 
лебедей» и т.д.
Одним из сильных мотиваторов движения в этом направлении стала пандемия 
коронавируса. Большинство стран мира пытались в 2020 г. решить связанные с ней 

проблемы своими силами: в одностороннем порядке закрыли границы, ограничили 
въезд иностранцев, попытались самостоятельно справиться с растущими потребностями в медикаментах или с экономическими трудностями. Активное развитие 
получила «вакцинная дипломатия», которая стала идти по траектории идейнополитического противостояния, когда наибольшие шансы на одобрение в своей 
стране имеют идеологически «правильные» вакцины из «дружественных» стран. 
Государства вновь подтвердили свою особую роль в реагировании на кризисы и защите своего суверенитета, использовании чрезвычайных методов управления экономикой в периоды кризисов, при явном отказе от возможностей международного 
сотрудничества. Усиление «пандемийного национализма» подорвало авторитет институтов глобализации и международного порядка, которые опираются на принципы многосторонности в решении глобальных проблем безопасности. По мере 
нарастания процессов деглобализации и снижения управляемости глобальной международной системы тенденция к автономизации политики в сфере безопасности 
стран Востока, по всей видимости, будет продолжена и в дальнейшем.
Настоящее пособие разбито на главы по регионально-страновому признаку. 
Авторы попытались дать общую характеристику стран/регионов с точки зрения 
сложившейся в них ситуации в сфере безопасности, показать специфику вызовов 
и угроз и суть специфических проблем безопасности; проанализировать концептуальные документы правительств, в которых обозначаются приоритеты политики в сфере безопасности; описать институциональную, кадровую, юридическую 
основы политики стран/регионов в сфере безопасности; дать обзор основных направлений политики стран/регионов в сфере безопасности, включая невоенную 
ее компоненту; показать международно-политические аспекты этой политики. 
В пособии также дается характеристика ситуации в сфере пандемии коронавируса, 
анализируются первые уроки и результаты политики властей по противостоянию 
этому бедствию.
Начинается пособие  главой А.Л. Емельянова, посвященной основным закономерностям африканских вооруженных конфликтов. Выбор именно этого аспекта 
политики африканских стран в области безопасности связан с огромным конфликтогенным потенциалом Черной Африки, отсутствием эффективных инструментов 
для решения противоречий невоенным путем или неумелым их применением, 
а также тем, что военная сила стала основным средством решения противоречий 
как на межгосударственном уровне, так и внутри отдельных стран.
Среди основных причин возникновения вооруженных конфликтов в Африке 
автор выделяет международно-политические факторы (влияние ведущих держав 
мира на глобальном и борьба за лидерство и становление новых центров силы на 
региональном уровне); факторы социально-экономического характера, прежде 
всего борьбу за материальные ресурсы и природные богатства; социально-психологические факторы, связанные с перенесением патронатно-клиентельных и этноконфессиональных форм организации и культуры на более крупные политические институты. Ситуация усугубляется высокой степенью персонификации 
власти, когда развитие ситуации зависит от опыта лидера, его мотивации, готовности использовать военно-силовой аппарат.
Особое место в главе уделяется Второму конголезскому конфликту, его причинам, эволюции и основным итогам. Данный конфликт показателен как один из 

наиболее кровопролитных конфликтов в истории Африки (за тридцать лет погибло до пяти миллионов человек, в основном гражданского населения) и как конфликт, не имеющий перспектив разрешения, так как питательной почвой для него 
служат явная или скрытая конфронтация отдельных этнических групп или борьба 
за источники дорогостоящего сырья. Опыт показывает, что и сегодня сохраняются 
все объективные и субъективные предпосылки для перехода от латентной стадии 
конфликта к открытой, а при любом обострении внутренней ситуации вооруженный конфликт может вспыхнуть с новой силой.
В главе 2, написанной Н.Ю. Сурковым, регион Ближнего и Среднего Востока рассматривается через призму теории региональных комплексов безопасности, предполагающую тесную взаимную связь проблем безопасности региона. 
Ближний Восток представляет собой стандартный региональный комплекс безопасности (РКБ), акторами которого выступают как суверенные государства, так 
и влиятельные негосударственные игроки — ХАМАС, «Хезболла», «Исламское 
государство». Ключевым элементом политики безопасности являются отношения 
между несколькими региональными державами, определяющие условия для малых стран и для проникновения в данный РКБ глобальных держав. Подчеркивается, что на современном этапе в ближневосточном РКБ имеется сразу несколько 
региональных держав (Саудовская Аравия, Египет, Алжир, Израиль, Иран, Турция), но нет ярко выраженного, всеми признанного лидера.
В перспективе не исключено превращение ближневосточного РКБ из стандартного в централизованный, в котором динамика безопасности определяется неким 
центром внутри самого комплекса. В случае Ближнего Востока таким центром может стать либо одна из региональных держав, как это было с Египтом во времена 
правления Насера, либо, что более вероятно в современных условиях, альянс — 
наиболее логичным с учетом предыдущего опыта выглядит трио с участием Саудовской Аравии, ОАЭ и Египта.
В качестве угроз безопасности региона автор выделяет по меньшей мере три 
базовых конфликта: арабы — Израиль, арабы — Иран, сунниты — шииты, а также 
существующие межарабские разногласия, включая территориальные споры, идеологические разногласия (противостояние по линии республики-монархии), борьбу за ресурсы, конкуренцию за лидерство в регионе и т.д. Автор подчеркивает, что 
слабость режимов, как продемонстрировали события «арабской весны» в Ливии 
и Сирии, делает их уязвимыми для подрывной деятельности (в том числе со стороны соседних государств) и что страх некоторых режимов (например, аравийских 
монархий) перед внутренней нестабильностью находит отражение в политике безопасности на региональном или субрегиональном уровне.
Глава, подготовленная А.В. Крыловым, посвящена оценке террористического 
потенциала «Исламского государства»1, признанного Верховным судом России 
террористической международной организацией. Автор проводит связь между событиями «арабской весны» и ростом популярности исламистских политических 
партий, организаций и сообществ во всех вовлеченных в ее орбиту странах Северной Африки и Ближнего Востока на фоне стремительно теряющих свою привлекательность некогда популярных националистических и западных идеологий. В ка
1 Запрещенная в России террористическая организация.

честве причин роста влияния радикальных идей исламизма и джихадизма автор 
называет массовую маргинализацию суннитского населения во многих странах 
региона Ближнего Востока и Северной Африки (БВиСА). Народные бунты и новые гражданские войны только усугубили и без того сложную ситуацию в шаткой 
системе безопасности и до предела обострили старые нерешавшиеся столетиями 
традиционные проблемы. Основная цель террористического объединения в лице 
«Исламского государства» заключалась в возрождении исламского средневекового 
халифата на территории Сирии, Ирака и Ливана, живущего по законам шариата, 
а в перспективе — в расширении его границ до контуров классического халифата, 
простирающегося от границ Испании до Индии.
Даже после разгрома ИГ к 2019 г. его следы остаются во многих странах Северной Африки и Ближнего Востока. В Ираке и некоторых других государствах 
продолжают создаваться конспиративные ячейки, сторонники ИГ инвестируют 
средства в предпринимательство, активно занимаются вербовочной деятельностью, создают дочерние террористические группы. Иностранцы, поддерживающие 
«Исламское государство», активно перебрасываются обратно в страны исхода.
Значимы разделы главы, посвященные природно-климатическим и эпидемиологическим факторам, определяющим устойчивость феномена ИГ. К их числу 
автор главы относит нехватку воды и продолжительную засуху, упадок систем водоснабжения из-за дефицита капиталовложений или непрекращающихся военных действий, а также пандемию COVID-19, которая отвлекла внимание мирового сообщества от террористической угрозы, что позволило ИГ активно расширять 
оперативную, пропагандистскую и финансовую деятельность и осуществлять террористические атаки. Серьезными проблемами в борьбе с ИГ остается сохранение 
каналов ее финансовой поддержки со стороны благотворительных учреждений, 
богатых доноров, за счет предпринимательской деятельности, а также нерешенность вопроса об иностранных боевиках-террористах, связанных с ИГ и находящихся в тюрьмах и лагерях временного содержания лиц, задержанных по подозрению в совершении военных преступлений.
Касаясь проблем безопасности Турции (глава 4), Д.Г. Бдоян отмечает ее уникальное географическое положение, а именно — расположение на стыке морских 
и сухопутных транспортных путей из Европы в Азию и Африку, общая граница 
с Южным Кавказом, Ираном, арабскими странами и Балканами. Другое важнейшее преимущество Турции — возможность контроля над Черноморскими проливами. Не случайно самые боеспособные части первой турецкой армии располагались именно в районе проливов.
В этой связи автор вспоминает о действующей и по сей день Конвенции 
Монтрё о Черноморских проливах. По условиям конвенции, Турция возвращала 
контроль над проливами с правом строить защитные укрепления, при этом на 
проход военных кораблей нечерноморских стран и сроки их нахождения в Черном море были введены ограничения, в зависимости от мирного или военного 
времени и участия или неучастия Турции в войне. Автор подчеркивает, что вопрос контроля над Черноморскими проливами до сих остается одним из наиболее актуальных с точки зрения обеспечения безопасности Турции, правительство 
которой не оставляет попыток установления полного контроля над проходом из 
Черного моря в Средиземное, используя для этого разные военно-политические 

и экономические ресурсы, включая реализацию проекта по строительству канала 
«Стамбул».
В главе рассмотрены стратегии национальной безопасности, разработанные 
премьер-министром Р.Т. Эрдоганом («Политический документ о национальной 
безопасности»), которые по своему духу соответствовали идеологии А. Давутоглу 
«ноль проблем с соседями», основываясь на создании «пояса мира и стабильности» вокруг Турции для обеспечения ее безопасности путем мирного, дипломатического урегулирования споров. Показательно, что в концепции большую роль 
играют социально-экономические проблемы, в частности проблема растущего государственного долга, вопросы социальной и молодежной политики, а также высокая зависимость страны от импорта энергоресурсов.
В главе 5 С.Б. Дружиловского рассматривается вопрос о политике безопасности 
современного Ирана. Автор подчеркивает, что Иран исходит из своего геополитического положения, исторических традиций, исламской (шиитской) идеологии 
и национальных интересов, отражающих место Ирана в современном мире. Важнейшими факторами, обеспечивающими безопасность Ирана, являются наличие 
в стране одной из самых многочисленных на Ближнем Востоке армий, успешное 
развитие национального военно-промышленного комплекса, включающего баллистические ракеты различного назначения, а также высокая мобилизационная 
боеспособность страны, которая в случае военной угрозы может привлечь к мобилизации 20 млн иранских граждан.
Политика Ирана в сфере безопасности основана на системе сдержек и противовесов, что обусловлено наличием в госаппарате многих центров принятия решений. Особенность этой политики также заключается в том, что та ее часть, которую 
представляют республиканские структуры власти, особенно во взаимоотношениях 
с зарубежными государствами, может не совпадать с действиями, которые предпринимает исламский режим от лица своих исламских структур. Иран использует 
шиитский фактор в своей внешней политике, но не для шиитской идеологизации 
мусульманского мира, а как средство для решения вполне земных прагматических 
задач, отражающих национальные интересы ИРИ.
В числе международно-политических факторов, обусловливающих политику Ирана в сфере безопасности, автор выделяет усиливающуюся конфронтацию 
ИРИ с США, которые позиционируют Иран как часть мировой «оси зла» в связи с его поддержкой международного терроризма и разработкой ракетно-ядерных 
технологий, а также противоборство с Израилем, в отношении которого иранское 
руководство проводит враждебную политику. Помимо словесной риторики, Иран 
оказывает поддержку ливанской «Хезболле» и палестинской ХАМАС, которые могут наносить материальный и репутационный ущерб своему противнику. Неотъемлемой частью ближневосточных угроз для Ирана является нерешенный курдский вопрос, а именно борьба курдского этноса, в том числе иранских курдов, за 
самоопределение и независимость.
Н.Д. Саженов в главе 6 концентрирует внимание на политике безопасности 
в современном Афганистане. Особенность этой политики заключается в том, что 
внешняя финансовая помощь, предназначенная для этой сферы, используется не 
по назначению, в том числе для поддержания лояльности кабульскому правительству среди чиновников и работников силовых структур. Не способствует улучше