Введение в этнопоэтику русской классической литературы

Министерство образования и науки российской Федерации 

уральский Федеральный университет  

иМени первого президента россии б. н. ельцина

о. в. зырянов

ВВЕДЕНИЕ В ЭТНОПОЭТИКУ

РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Учебное пособие

Москва
Екатеринбург

Издательство «ФЛИНТА»
Издательство Уральского университета

2018
     2018

2-е издание, стереотипное

удк 821.161.1(075.8)
ббк 83.3(2=411.2)5я73

з-97

р е ц е н з е н т ы: 

сектор истории литературы института истории и археологии уро ран 

(зав. сектором д-р филол. наук, проф. е. к. с о з и н а);

д-р филол. наук, проф. удмуртского государственного университета

г. в. М о с а л ё в а

з-97         

Зырянов О. В. 
Введение в этнопоэтику русской классической литературы 
[Электронный ресурс] : учеб. пособие / О. В. Зырянов. — 2-е 
изд., стер. — М. : ФЛИНТА ; Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 
2018. – 216 с.

ISBN 978-5-9765-3615-9 (ФЛИНТА)
ISBN 978-5-7996-2216-9 (Изд-во Урал. ун-та)

в учебном пособии в свете заявленного этноконфессионального 

подхода рассматриваются теоретические вопросы, относящиеся к
области религиозной филологии, а также проблемы историколитературного порядка: развитие индивидуальных поэтических
систем (а. пушкин, М. лермонтов, Ф. тютчев, а. Фет) и художественная антропология русской прозы (н. гоголь, Ф. достоевский, 
д. Мамин-сибиряк).

для студентов, изучающих курс «история русской литературы»
и стремящихся к более детальному и обстоятельному знакомству с 
аксиологической системой и этнопоэтикой отечественной литературной классики. 

удк 821.161.1(075.8)
ббк 83.3(2=411.2)5я73

ISBN 978-5-9765-3615-9 (ФЛИНТА)
© уральский федеральный

университет, 2018

ISBN 978-5-7996-2216-9 (Изд-во Урал. ун-та)        © зырянов о. в., 2018

ОглаВление

слово к читателю .........................................................................................................4

введение .......................................................................................................................9

глава 1. русская литературная классика:  
испытание святоотеческой традицией .....................................................18

глава 2. проблемно-методологическое поле религиозной филологии ...............31

глава 3. инвариантный сюжет преображения в русской лирике  
(пушкин — тютчев — лермонтов) .........................................................45

глава 5. концепт «сердце» в поэтической онтологии а. с. пушкина  ...............78

глава 6. Фрагмент индивидуальной поэтической онтологии:  
концепт «покой» в лирике М. Ю. лермонтова ......................................102

глава 7. лики божества в поэзии а. а. Фета ......................................................127

глава 8. три типа гуманизма и проблемы рецепции  
гоголевской «Шинели» ............................................................................156

глава 9. «откровение о человеке» Ф. М. достоевского  
сквозь призму христианской антропологии ..........................................172

глава 10. религиозные мотивы в творчестве д. н. Мамина-сибиряка ..............187

заключение ...............................................................................................................206

проблемные вопросы ..............................................................................................210

список рекомендуемой литературы .......................................................................213

Глава 4. О духовно-религиозных итогах русского романтизма.................................66

СлОВО к читателю

еще в. г. белинский в статье «<общее значение слова литература>» указывал на то, что «литература есть последнее и высшее 
выражение мысли народа, проявляющейся в слове»1. но из этого 
определения проистекают и отличительные особенности отдельных национальных литератур, которые могут быть поставлены 
в зависимость от культурно-исторических различий преимущественно ментального порядка. «особенность сознания, принадлежащего одному народу и отличающего его от всех других народов, 
состоит в его миросозерцании, в том инстинктивном внутреннем 
взгляде на мир, с которым он, так сказать, родится как с непосредственным и только одному ему присущным откровением истины 
и который есть его самодвижительная сила, жизнь и значение. 
Миросозерцание народа — это та умственная призма, с одним или 
несколькими первосущными цветами радуги, сквозь которую он 
созерцает тайну бытия, всего сущего»2. 
таким образом, «образование субстанции народа» — это тот 
важнейший этнокультурный фактор, который определяет своеобразие любой национальной литературы. но при этом следует 
учесть, что «миросозерцание, а следовательно, и субстанциальная 
идея народа проявляется в его религии, в его гражданственности, 
в его искусстве и знании»3. особо акцентируем в приведенном 
высказывании литературного критика мысль о первоочередной 
роли религии в формировании ментальной картины мира. естественно, данное обстоятельство не отменяет важности других факторов культурно-общественного порядка, но, что особенно принципиально, выдвигает в качестве наиболее адекватного — например, 

1 Белинский В. Г. собрание сочинений : в 9 т. М., 1981. т. 6. с. 496.
2 там же. с. 510.
3 там же. с. 510–511.

в плане объяснения национальной специфики литературной классики — именно этноконфессиональный подход. 
вообще поиск ответа на традиционный вопрос: что определяет национальное своеобразие русской классической литературы? — выводит нас к такой области литературоведческого знания, как этнопоэтика. данное понятие обосновывает российский 
исследователь в. н. захаров — параллельно уже намеченному 
в языкознании направлению этнолингвистики. по мнению указанного ученого, этнопоэтика «должна изучать национальное своеобразие конкретных литератур» и, в частности, ответить на вопрос, 
что «делает русскую литературу русской»4.
однако, вслед за процитированным выше высказыванием 
в. г. белинского о первостепенном значении религии в миросозерцании нации, необходимо заметить, что применительно к русской классической словесности не столько этнический фактор, 
сколько именно конфессиональное начало является тем определяющим моментом, который играет решающую роль в идейно-эстетическом самоопределении отечественных писателей-классиков. 
классическое искусство слова (если иметь в виду прежде всего 
отечественную словесность XIX века в ее основной, великорусской составляющей) вырастает почти исключительно на моноконфессиональной основе. сказанное, однако, ни в коем случае 
не означает, что данной моделью, сориентированной на единую 
этноконфессиональную парадигму, описывается (а в пределе 
и исчерпывается) вся русская классическая словесность нового 
времени. но именно учет этноконфессиональной перспективы 
представляется непременным условием соблюдения важнейшего 
требования — определения спектра адекватности (ближайшего 
объясняющего контекста) при прочтении любого произведения 
национальной литературы. 
еще одно необходимое уточнение. этнопоэтика не сводится 
лишь к базовым категориям абстрактно-философского содержания, 

4 Захаров В. Н. русская литература и христианство // евангельский текст 
в русской литературе : цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр : сб. науч. тр. 
петрозаводск, 1994. с. 9. 

таким, например, как соборность, пасхальность, литургичность 
и т. п.; она старается оперировать прежде всего категориями филологического порядка, вовлекая их в сферу исторической поэтики. 
осуществляемый в литературе нового времени диалог отечественных писателей с православно-религиозной традицией находит 
свое объяснение в контексте универсальных методов и приемов 
(жанровая аксиология, мотивный и концепт-анализ, онтологическая поэтика, интертекстуальный подход), выработанных классическим литературоведением. иными словами, этнопоэтика может 
и должна быть рассматриваема как частный случай исторической 
поэтики. 
не случайно русская классическая словесность, по определению т. Манна (которого уж никак, с конфессиональной точки зрения, не упрекнуть в предвзятости), это «святая русская литература». 
ее отличительные признаки — откровенный словоцентризм, доверие к «фантастическому чудесному», нашедшее свое воплощение 
в концепции «реализма в высшем смысле» (Ф. М. достоевский), 
а также «верховное торжество духовной трезвости» (н. в. гоголь), 
которое проявляется по контрасту с состоянием мистической 
одержимости. приоритет православно-христианской сотериологии (в противоположность господствующей на западе философии 
эвдемонизма) — еще одна отличительная черта русской классической литературы (по определению л. в. пумпянского, «литературы любви и милости»). 
говоря о сотериологической направленности русской литературной классики, следует отметить целый комплекс проблемно-тематических линий и ценностных установок, который на 
общих правах, хотя и в особой ценностной иерархии, включает 
в себя такие ведущие концепты, как свобода и предопределение 
(судьба), счастье и страдание, сердце и разум… так, пожалуй, 
проблема человеческого счастья — одна из основных проблем 
отечественной словесности (равно как, наверное, и всей мировой литературы). но решение этого вопроса поставлено русской 
классикой в прямую зависимость от наличия неких сверхличных 
ценностей. 

я думал: вольность и покой — 
замена счастью… боже мой, 
как я ошибся, как наказан!
— это признание из письма онегина, осознавшего, что индивидуалистическое восприятие «вольности и покоя» не приносит счастья. как интерпретировал последнюю сцену объяснения онегина 
и татьяны Ф. М. достоевский, «счастье не в одних только наслаждениях любви, а и в высшей гармонии духа»5. но вот что удивительно. данные строчки совпадают с любимым утверждением 
в. а. Жуковского: «на свете много прекрасного и без счастья». 
Можно было бы привести также другие высказывания этого религиозного поэта и набожного мыслителя: «у нас нет счастия — но 
мы имеем много!»; «счастие жизни состоит не из отдельных наслаждений, но из наслаждений с воспоминанием»; «самое страдание 
есть средство к прекрасному», «не страсти, а несчастие разрабатывает душу!»; «прекрасно только то, чего нет!»; «отныне для меня 
смерть станет синонимом счастья» (о смерти Маши протасовой)6. 
отказ от счастья — инвариантный сюжет многих русских 
романов: достаточно вспомнить «дворянское гнездо» и. с. тургенева, «обломова» и. а. гончарова. проясняя идею своего будущего 
романа «преступление и наказание», Ф. М. достоевский в заметке 
«православное воззрение, в чем есть православие» писал: «нет 
счастья в комфорте, покупается счастье страданием. <…> человек 
не родится для счастья. человек заслуживает свое счастье, и всегда 
страданием»7. ничем другим, как религиозно-христианским чувством или «православным воззрением» автора и его героев, не объяснить подобные жизненные решения. 
об этом и многом другом, внятном русскому сердцу, книга, 
которую читатель держит в своих руках. 

5 Достоевский Ф. М. О русской литературе. М., 1987. с. 307.

6 цит. по: Янушкевич А. С. Философия счастья в творчестве в. а. Жуковского 
и Ф. и. тютчева // Ф. и. тютчев: грани поэтического мира : сб. ст. новосибирск, 
2007. с. 117–147.
7 Достоевский Ф. М. полное собрание сочинений и писем : в 30 т. л., 1973. 
т. 7. с. 154–155. 

несколько слов о структуре издания. предисловие ставит 
своей задачей ввести в проблему, обосновать ее актуальность для 
современного литературоведения. первые две главы посвящены 
самым общим проблемам теоретико-методологического освещения выбранной проблемы. так, первая глава обнаруживает исторические сломы и искушения, через которые пришлось пройти 
русской словесности нового времени, чтобы в своей основе 
(и в вершинных своих достижениях) все-таки сохранить верность 
исихастской традиции. вторая глава обнаруживает те трудности, 
с которыми сталкивается этноконфессиональный подход в конкретной практике литературоведческих исследований, одновременно очерчивая проблемно-методологическое поле религиозной 
филологии. 
последующие две главы (третья и четвертая) в типологическом 
ключе подводят итоги эволюции русского романтизма (в его противостоянии романтизму западноевропейскому), а также освещают 
поэтические системы трех ведущих поэтов-лириков (пушкина, 
тютчева и лермонтова) в плане инвариантного сюжета преображения. еще три следующие главы (с пятой по седьмую) в качестве 
основного инструмента исследования предлагают систему концептов (сердце, покой и Бог), которая прослеживается в поэтической 
онтологии трех крупнейших отечественных поэтов — пушкина, 
лермонтова и Фета. заключительные главы (с восьмой по десятую) 
посвящены художественной прозе, включая прецедентный текст 
н. в. гоголя «Шинель», рассказ Ф. М. достоевского «сон смешного человека» и отдельные произведения д. н. Мамина-сибиряка, отмеченные ярко выраженными религиозными мотивами. 
в заключение приводятся учебно-методические рекомендации 
(список проблемных вопросов, основная литература по теме), что, 
по нашему мнению, позволит студенту-филологу лучшим образом 
сориентироваться в проблематике предлагаемого пособия и закрепить полученные в ходе его освоения знания и исследовательские 
умения.

ВВеДение

духовное богатство русской нации, если оценивать его по 
самому большому счету, выразилось в следующих вершинных 
достижениях поистине мировой значимости: храмовом строительстве, иконописи (этом «умозрении в красках») и, конечно же, 
в классической словесности. под литературной классикой имеется в виду прежде всего словесность XIX столетия, так называемый «золотой век» русской литературы, обозначенный всемирно известными именами а. с. пушкина, М. Ю. лермонтова, 
н. в. гоголя, Ф. М. достоевского, н. с. лескова, л. н. толстого, 
а. п. чехова и др. 
в историко-хронологическом плане заметим, что отечественная литературная классика формируется в пушкинскую эпоху, т. е. 
в первую треть XIX века. однако, являясь художественно-эстетическим феноменом достаточно поздней культурно-исторической 
формации (по среднеевропейским меркам, конечно), она представляется в то же время закономерным продуктом и полноценным 
итогом развития предшествующих этапов отечественной словесности как древнерусского периода (с XI по XVII век), так и переходной эпохи XVIII столетия. поэтому вполне естественно, что 
понять и оценить классический фазис отечественной словесности 
невозможно вне контекста многовековой традиции древнерусской 
литературы. 
подходя к разговору о древнерусской словесности, прежде 
всего следует заметить, что искусство древней руси (в том числе 
и искусство слова) позиционировало себя как принципиально 
«вторичный» текст по сравнению с первичным текстом священного писания. но эту «вторичность» не следует понимать как 
проявление эстетической неполноценности. речь идет не о форме 
эстетического объекта, а о языке, выражающем духовно-религиозное содержание произведения искусства (будь то, к примеру, 

храмовое пространство, икона или словесный текст). в таком случае искусство — вполне органичный язык религии, форма выражения религиозного опыта1. отсюда и принципиальное для всей 
древней руси именование искусства слова «словесностью», а не 
«литературой» (этим западноевропейским вариантом имени).
установка на слово (с большой буквы), божественный логос, 
особенно трепетное отношение к слову закрепляется в самой традиции наименования древнерусской книжности и наследующей ей 
литературной классики. этимологически словесность возводится 
к слову (т. е. к тому, что слывет, слышится, славится). вспомним 
также, что в церковнославянском языке, что закрепилось в трудах 
отцов церкви, словесность означает «высшую духовную способность человека». первый памятник древнерусской литературы так 
и назывался — «слово о законе и благодати» митрополита илариона. в «эпистоле о стихотворстве» (а это уже 1747 год) отец 
русского классицизма а. п. сумароков нашел, на наш взгляд, 
замечательную формулу писательства, рекомендуя всем начинающим авторам брать себе в пример именно «словесных человеков». 
в статье «о том, что такое слово» (из книги «выбранные места из 
переписки с друзьями», 1847) н. в. гоголь специально подчеркивал, апеллируя к традиции исихазма:

слово гнило да не исходит из уст ваших! <…> беда, если о предметах святых и возвышенных станет раздаваться гнилое слово… все 
великие воспитатели людей налагали долгое молчание на тех, которые владели даром слова…2

в связи с проблемой словоцентризма русской культуры можно 
припомнить и великолепное стихотворение н. с. гумилёва, относящееся уже к заключительной стадии литературы серебряного 
века, но отмеченное все тем же характерным заглавием «слово»:

1 см. об этом: Вейдле В. искусство как язык религии // вейдле в. умирание 
искусства / сост. и авт. послесл. в. М. толмачёв. М., 2001. с. 191–196.
2 Гоголь Н. В. собрание сочинений : в 9 т. М., 1994. т. 6. духовная проза; 
критика; публицистика / сост. и коммент. в. а. воропаева, и. а. виноградова. 
с. 21–22.

но забыли мы, что осиянно
только слово средь земных тревог,
и в евангелии от иоанна
сказано, что слово это — бог.

Мы ему поставили пределом
скудные пределы естества,
и, как пчелы в улье опустелом,
дурно пахнут мертвые слова3. 

заметим, что живому слову, божественному логосу (здесь 
важна грамматическая форма единственного числа) поэт противопоставляет многочисленные «мертвые слова». в этом контексте 
становится, может быть, понятней и значение слова «литература», 
что восходит к латинскому littera (в переводе — «письменный знак, 
начертание»). словесность, как мы имели возможность убедиться, 
верна духу священного писания, древнего евангельского предания, а не букве или начертанию некоего законного, но исходящего 
все-таки от людей уложения. крайней формой «буквализма» становится господствующий модус современной европейской литературы, так называемая беллетристика, что в переводе с французского означает буквально «красивые буквы». чтобы понять 
отношение русских писателей-классиков к этому европейскому 
явлению, приведем фрагмент из письма н. в. гоголя к в. г. белинскому (цитируем набросок неотправленного письма конца июля — 
начала августа 1847 г.):

я встречал в последнее время много прекрасных людей, которые совершенно сбились. одни думают, что преобразованьями 
и реформами, обращеньем на такой или другой лад можно поправить мир; другие думают, что посредством какой-то особенной, 
довольно посредственной литературы, которую вы называете 
беллетристикой, можно подействовать на воспитание общества 
(выделено нами. — О. З.). но благосостояние общества не приведет 
в лучшее состояние ни беспорядки, ни пылкие головы. брожение 
внутри не исправить никаким конституциям. <…> надобно, чтобы 

3 Гумилёв Н. С. избранное. М., 1990. с. 139.