Русский мир в воззрениях Ф.М. Достоевского

О.С. Соина
В.Ш. Сабиров

РУССКИЙ МИР  
В ВОЗЗРЕНИЯХ 
Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО

Монография

3-е издание, стереотипное

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2021

УДК 821.161.1
ББК  83.3(2Рос=Рус)1 Достоевский Ф.М.

  С58

С58

Соина О.С.
 
 
 
Русский 
мир 
в 
воззрениях 
Ф.М. 
Достоевского  
[Электронный ресурс]:  монография /   О.С. Соина, В.Ш. Сабиров. 
— 3-е изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2021. — 312 с.

ISBN 978-5-9765-2286-2 

В книге рассмотрены религиозно-философские идеи Ф.М. Досто- 
евского, высказанные им в художественных произведениях, 
публицистике, дневниках, рабочих тетрадях, письмах. Широкий 
спектр проблем философии культуры и истории, этики и философии 
права, философской антропологии, философии религии и 
богословия представлены великим писателем и мыслителем как 
плод  его  размышлений о судьбе России и русского народа,  
составляющими огромный мир событий, проблем, испытаний, 
взлетов и падений, мыслей и чувств, высоких идеалов и страстей, 
откровений и заблуждений, радостей и страданий, скорбей и 
надежд. Русский мир   Ф.М. Достоевского есть открытое пространство 
для диалога всех людей и народов на темы, которые касаются всех, 
живущих на земле.
Книга адресована философам и гуманитариям, а также всем 
интересующимся творчеством Ф.М. Достоевского и религиознофилософской мыслью о России.

УДК 821.161.1
ББК 83.3(2Рос=Рус)1 Достоевский Ф.М.

ISBN 978-5-9765-2286-2 
© Соина О.С., Сабиров В.Ш., 2016
© Издательство «ФЛИНТА», 2016

Россия — страна неограниченных 
духовных возможностей.

В. Шубарт

ОГЛАВЛЕНИЕ

ДОСТОЕВСКИЙ — БЕЗ ПРЕДВЗЯТОСТИ (Вместо предисловия) ....7

Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ КАК РЕЛИГИОЗНЫЙ МЫСЛИТЕЛЬ ..................15

О РЕЛИГИОЗНЫХ ОТКРОВЕНИЯХ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО  .......15
От греха — к искуплению:  
типология падших сознаний у Достоевского  ................................19
Апофатическое богопознание Достоевского ..................................30
Слово Божие у Достоевского: апофатический аспект ...................36
Апофатика содействия человеку у Достоевского ..........................40
Антиномии Божественной любви  
в произведениях Достоевского ........................................................48
Любовь как страдание искупающее ................................................54
Любовь как страдание исцеляющее .................................................57
Любовь как страдание милующее ....................................................62

ИДЕЯ ПОЧВЫ В ТВОРЧЕСТВЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО ................69
Достоевский как философ ................................................................70
Три смысловых пласта идеи почвы .................................................77
Драматизм человеческого бытия .....................................................79

ФИЛОСОФИЯ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ И ИСТОРИИ ................................88

ПУШКИНСКАЯ РЕЧЬ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО  
(опыт современного прочтения) ............................................................88
Достоевский о личности Пушкина:  
тайна творческого пристрастия ........................................................91
Русский интеллигент как отрицательный тип ................................93
«Русский скиталец» и русский народ —  
конфронтация или примирение? ....................................................100
«Выделка в человека»: положительный вывод  
из отрицательного результата ........................................................104
Парадоксы «русской широкости» ..................................................112

СУДЬБА ПУШКИНА И СУДЬБА РОССИИ: ИСТОРИОСОФИЯ 
ДОСТОЕВСКОГО И СОВРЕМЕННОСТЬ .........................................120
А.С. Пушкин как «всечеловек» и «всеевропеец» .........................126
Идея судьбы в творчестве Пушкина  
и в европейской культуре ...............................................................130

Реминисценции аполлоновской и фаустовской 
версий судьбы в жизни поэта .........................................................138
Пророческое значение судьбы Пушкина  
для России и Европы .......................................................................157

ЭТИКА И ФИЛОСОФИЯ ПРАВА ...............................................................175

ИСПОВЕДЬ КАК НАКАЗАНИЕ В РОМАНЕ  
«БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ» .................................................................175

ЭТИКА САМОСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ: 
Л.Н. ТОЛСТОЙ, Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ, В.С. СОЛОВЬЕВ  
(диалог, которого никогда не было) ....................................................186

МОРАЛИСТ: НРАВСТВЕННО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ  
ПОРТРЕТ И ДУХОВНАЯ СУЩНОСТЬ ............................................211
Духовная тайна моралиста .............................................................213
Моральное тиранство: проблемы и возможности ........................216
Мораль, и только мораль! ...............................................................220
Бытие в противоречии ....................................................................226
Этика бегства ...................................................................................229

ФИЛОСОФИЯ ПРАВА И КОЛЛИЗИИ РУССКОГО 
НРАВСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ: Л.Н. ТОЛСТОЙ,  
Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ, В.С. СОЛОВЬЕВ  .........................................235
Л.Н. Толстой: от императивности непротивления —  
к правовому нигилизму...................................................................237
Ф.М. Достоевский: экзистенциальная версия права ....................244
В.С. Соловьев: онтологическое содержание права ......................254

ФИЛОСОФСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ .........................................................265

ОТКРОВЕНИЕ СЕРДЦА  
(опыт философского осмысления «Сна смешного человека») .........265
Фабула ..............................................................................................266
Смешной человек ............................................................................267
Маленькая девочка ..........................................................................270
Звездочка ..........................................................................................273
Истина ..............................................................................................274
Истина как идеал .............................................................................276
Истина как вся правда .....................................................................277
Истина как императив .....................................................................279
Божественность Истины .................................................................281

Экзистенциальная диалектика откровения Истины .....................281
Богооставленность ..........................................................................284
Страх Божий ....................................................................................285
Свет ...................................................................................................286
Любовь .............................................................................................287
Вина ..................................................................................................287

Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ И ПУШКИНСКИЙ «ПРОРОК»  .................289
Судьба пророка ................................................................................292

ПОСЛЕСЛОВИЕ ...................................................................................305

ДОСТОЕВСКИЙ — БЕЗ ПРЕДВЗЯТОСТИ 
(Вместо предисловия)

Применимо ли сравнительно недавно появившееся в нашем социально-политическом обиходе словосочетание «русский мир» к чрезвычайно сложной в духовном, идейно-концептуальном и мировоззренческом плане поэтике Ф.М. Достоевского, да и вообще — ко всему 
его художественному и философско-публицистическому наследию? 
Насколько оно отражает удивительно многомерную и никогда не поддающуюся однозначному идеологическому «выпрямлению» динамику его умонастроений, всегда внутренне парадоксальную, но тем не 
менее удивительно целостную и единую именно по отношению к тому, что наряду с самыми сокровенными его религиозными исканиями 
было одной из величайших тем его творчества, — а именно — к пониманию России и русскости как фундаментальных социокультурных 
проблем общеевропейского значения, а может быть, и всего человечества в целом?
Чтобы хоть сколько-нибудь приблизиться к осмыслению этих вопросов, попытаемся на свой страх и риск определиться с самим понятием «русский мир» и затем соотнести его с художественной и философско-религиозной вселенной Ф.М. Достоевского. Внезапно появившееся в ряде публицистических работ недавнего периода и сразу 
ставшее предметом острейшей социально-политической полемики, 
оно, на наш взгляд, обладает чрезвычайно широким полем семантического притяжения, и в этом смысле (т.е. в качестве претензий «объять 
необъятное») удивительно близко миросозерцанию великого русского писателя, где все концы и начала сходятся, а «...противоречия вместе живут». При этом, дабы хоть сколько-нибудь определиться в существе дела, нам, по-видимому, следует в некотором роде идти от «противного», т.е. определения того, чем «русский мир» не может быть ни 
при каких обстоятельствах и несмотря ни на какие социально-политические его аберрации.

Так, во-первых, «русский мир» ни в коей мере не означает собой 
жестко фиксированную этническую общность, некий союз «крови и 
почвы», ибо во «всеедином» своем многообразии объемлет все этносы 
и народности, населяющие Россию, объединяемые не узкоэтнически-
ми спецификациями (привычками, бытом, устоями и особенностями 
существования и хозяйства), но преимущественно и в основном — 
родством по духу, т.е. трудноуловимой эмпирически, но всегда абсолютно реальной способностью строить и понимать жизнь в едином 
мировоззренческом ключе, особенно внятном в фундаментальных 
духовно-нравственных предпочтениях: вере, любви, борьбе, способности переносить страдания и скорби, актах самопожертвования и 
деятельного милосердия, не отменяющих, впрочем, и некоторых негативных проявлений, зачастую коробящих цивилизационные представления отдельных геополитических соседей.
Во-вторых, «русский мир» ни в коей мере не есть некая твердо 
определенная геополитическая данность, уже хотя бы в силу того, что 
сугубо территориальные границы «большой России» неоднократно 
менялись в течение трех предыдущих столетий, и потому считать их 
окончательно устоявшимися именно сейчас, как некогда говорил  
Л.Н. Толстой, «...у нас сейчас все переворотилось и только укладывается», нет решительно никаких оснований. Более того, разве не относятся к «русскому миру» многие величайшие представители национальной культуры, волею судеб оказавшиеся за пределами России, и в начале ХХ в. и в конце его, но сумевшие сохранить удивительную 
верность национальному мироощущению в тягчайших жизненных 
испытаниях?! И наконец, разве не разделяют с нами многие духовные 
откровения «русского мира» представители совсем других народов и 
стран, о чем будет сказано в этой книге? Словом, явно не укладываясь 
в жестко фиксированные политические границы и номинации, «русский мир» несомненно представляет собой некую сложную экстерриториальную общность, то расширяющуюся, то сужающуюся согласно 
не вполне постижимым рационально «зигзагам истории» (Л.Н. Гуми- 
лев), но всегда внутренне единую и в фундаментальных основаниях 
мировоззрения, и в писаных и неписаных формах и принципах политического и гражданского мироустроения, и, наконец, во внутреннем 
духовно-нравственном и душевно-психологическом устроении человека, никоим образом не сводимом к архаизированным привычкам 

быта или сугубо «народным» («этнографическим») приемам жизни и 
творчества.
Именно поэтому «русский мир», в особенности в художественном 
творчестве и философско-публицистических воззрениях больших 
русских мыслителей никоим образом не может быть сведен к чему-либо узкоэтнографическому, например, скрупулезному описанию форм 
народного быта (от балалайки и комаринского — до сарафана и армяка включительно) или же некоему идеализированному воспроизведению духовного склада или мировоззрения русского мужика — будьто Хорь и Калиныч И. Тургенева или Платон Каратаев Л. Толстого.  
И если Хорь и Калиныч могли как-то существовать в действительности (да и то с известной степенью идеализации), то, что касается 
Платонов Каратаевых и им подобных, как с глубоким и вполне оп- 
равданным временем сарказмом некогда отмечал И. Солоневич, 
«Платонов Каратаевых, как исторического явления в России не существовало: было бы нелепостью утверждение, что на базе непротивления злу можно создать Империю на территории двадцати двух миллионов квадратных верст»1.

Словом, «русский мир», как и сама Россия явно представляет собой нечто чрезвычайно многообразное, всеобъемлюще-разностороннее, но при этом удивительно целостное и единое в своих фундаментальных духовных и жизненных проявлениях, и эта монолитность в 
чем-то текучем до необъятности действительно не могла не стать 
предметом живейшего творческого интереса великих националь- 
ных гениев слова и мысли, одним из которых несомненно являлся  
Ф.М. Достоевский. Есть некоторые основания полагать, что он вполне 
бы согласился с парадоксальным и восхитительно ироничным суждением одного из героев почти конгениального ему по степени дарования и духовной проницательности М.А. Булгакова — генерала 
Черноты, витийствующего перед парижскими клошарами: «Россия не 
вмещается в шляпу, господа нищие!» Как это ни парадоксально, но 
этот вечно пьяный генерал, то ли герой, то ли сутенер, то ли вечный 
игрок, то ли постоянный скиталец по городам и весям России и зарубежья, удивительно близкий по мироощущению самым «беспорядоч
1 Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 1991. С. 31.

ным» русским персонажам Достоевского — от генерала Иволгина — 
до Мити Карамазова, почти пророчески предуказывает роковую «невместимость» «русского мира» в жестко клишированные формы 
западноевропейского существования, постепенно ветшающие и обничтоживающиеся в силу какой-то неумолимой «антилогики» бытия 
и именно поэтому жестко и неумолимо противопоставляющие себя 
любым формам «русскости», где бы они ни встречались и в каком бы 
виде себя ни проявляли.
Но где же нашел Ф.М. Достоевский свой «русский мир»? Какими 
качествами его восхитился и о каких скорбел и переживал, и почему, 
наконец, именно в нем он увидел некую духовную и социально-гражданскую альтернативу западноевропейской цивилизации?
Как ни фантастично это может показаться многим современным 
читателям и комментаторам Достоевского, но свой «русский мир» он 
нашел, увидел и полюбил, а полюбив, понял и принял его всей душой 
именно... на каторге, среди преступников, т.е. отбросов и отщепенцев 
русского народа, где оказались самые разные социальные типы: и отпетые негодяи, чудовищные по характеру своих злодеяний и в духовном, и в моральном смыслах; и слишком пылкие и страстные русские 
люди, попавшие волею судьбы, как Митя Карамазов, в неблагоприятные обстоятельства жизни, и носители огромного, почти беспредельного русского своеволия, которого не могли укротить даже самые нечеловеческие испытания, и знаменитые русские «безобразники», совершавшие преступления либо по пьянству, бесхарактерности или 
дурному влиянию, и, наконец, инородцы из кавказских горцев, замешанных в антиправительственных действиях и даже некоторые представители древнего народа (еврей Исай Фомич), уличенные в финансовых махинациях.
Строго говоря, ужиться с этим разношерстным и малопривлекательным народом такому рафинированному и утонченному интеллигенту, каким был молодой Достоевский, не было решительно никакой 
возможности, если бы ни одно примечательное обстоятельство: именно в этой уникальной среде он парадоксальным образом восчувствовал свою «русскость», и есть все основания полагать, что в какой-то 
мере благодаря этому с таким трудом обретенному качеству сумел 
остаться «своим», выжить, да еще и прирасти духовно в этой истинно 
уникальной атмосфере.

Надо сказать, что все эти обретенные им русские качества, свойства, черты, характеристики «русского мира» Достоевский чрезвычайно ценил, боролся за них всеми силами души, пера и слова, и защищал их до последнего дня и часа своей жизни; и не ошибемся, если 
добавим: что продолжает он отстаивать их и сейчас, в равной мере и 
из могилы, и из своего умопостигаемого небесного отечества — 
Святой Руси, где по-прежнему, как и много веков назад, совершаются 
моления за Россию, и откуда к нам, живущим сейчас скорбно и трудно, нисходят и мысль, и надежда, и помощь, и поддержка, и утешение.
Но какие же качества «русскости» вынес Достоевский из каторги, и 
как он их воплотил в своем глубоко парадоксальном, но тем не менее 
чрезвычайно достоверном и духовно, и эмпирически понимании 
«русского мира»?
Так, во-первых, без ложной брезгливости и напускного сострадания, он уяснил для себя, что русский, даже переживающий крайнюю 
степень морального и социального падения, есть глубоко религиозный тип, и потому сознание своей падшести никогда не оставляет его 
ни в минуты относительного благополучия, ни уж тем более — в местах «не столь отдаленных» — в тюрьме и на каторге. Это очень русское понимание того, что от «сумы и от тюрьмы не зарекайся», впервые предстало перед ним во всей многомерности его духовных смыслов, предуготовляющих человека к тому, что и грех, и уж тем более 
преступление есть отнюдь не конец жизненного пути человека, но 
всего лишь роковое «несчастье», которое можно изжить и пережить 
вовремя обратившись к Богу, не отвергающего никого и ничего и уж 
тем более — души кающегося преступника. Более того, именно в 
остроге он постиг, что чисто юридическая персоналистичность преступника для русского не значит ничего или значит очень мало, ибо 
«единичность» узкоправового вменения означает разрыв духовной 
целостности человечества, целостного и единого и в грехе, и в благодати. И это поразительное в своей неожиданности открытие, что в 
любом русском, какие бы испытания он ни переживал, продолжает 
вопреки всему жить вера в Христа-Спасителя, сподвигло писа- 
теля впоследствии на парадоксальнейшее умозаключение: «Русский 
народ — богоносец», по существу означающее отнюдь не исступленную религиозность русского национального самосознания, и уж тем 
более — не обрядоверие, но всегдашнюю готовность жертвенно и са

мозабвенно идти страдальческим путем Христа, принимая Его, не отрекаясь от Него и пытаясь наполнить мучительной сладостью этого 
переживания все земное бытие человека.
Во-вторых же, именно на каторге Достоевский постиг удивительную способность «русского мира» к аккумуляции, живому впитыванию самых различных впечатлений жизни, разнообразных идей и отголосков действительности, то перекликающихся, то спорящих, то дополняющих друг друга, но вместе с тем способных «уживаться» в 
нечто удивительно целостное и гармоничное, где воистину «все берега 
сходятся и все противоречия вместе живут». Поэтому в подлинном, а 
не иллюзорном (т.е. придуманным отвлеченным и узкоидейным сознанием отечественного интеллигента) «русском мире» нет ни сословной, ни ожесточенно-политической, ни уж тем более интеллектуальной вражды. Здесь воистину все понимают и приемлют друг друга, 
странно объединенные непостижимой, почти иррациональной любовью к России и готовностью жить ради нее и вместе с нею, подобно тому, как интеллектуал Достоевский жил с русскими разбойниками и 
оступившимися мужиками, не презирая их, но скорбно и терпеливо 
осуществляя общее дело жизни. Именно вследствие этой истинно 
уникальной способности все понимать, все разделять, всем увлекаться и, наконец, в итоге всему находить и время, и место, подлинный 
«русский мир» в непостижимой духовной своей глубине есть парадоксальнейшее «всепримирение идей», к которому вопроеки всем 
разделяющим и обособливающим тенденциям времени всегда стремились и будут стремиться наиболее одаренные именно в национально устроительном смысле политики, полководцы, деятели культуры, 
писатели, ученые, словом все те, на которых так или иначе «опочило» 
духовное делание Ф.М. Достоевского.
И, наконец, в-третьих, «русский мир» Ф.М. Достоевского, увиденный, восчувствованный и впервые по-настоящему понятый им в местах «не столь отдаленных», а затем воссоединенный со всем необъятным пространством русской жизни, в действительности заключал в 
себе еще одно удивительное качество, названное им впоследствии, в 
Пушкинской речи, как «всечеловечность». Будучи чрезвычайно многослойным как идейно, так и семантически, весьма неоднозначно 
встреченное многими философами, публицистами и общественными 
деятелями (о чем мы более подробно скажем ниже), оно, на наш взгляд, 

если не углубляться детально в разного рода интеллектуальные рефлексии, таит в себе чрезвычайно простое и вместе с тем глубоко уникальное свойство русского национального типа, в полной мере проявляющее себя в формирующейся сейчас идеологеме «русского мира» и 
ее крайне простых эмпирических «наполнениях».
Так, по существу, «всечеловечность» русских, пусть даже пребывающих в крайних формах социального унижения, это не только крайне 
редко встречающийся у глубоко одаренного народа дар творческой 
эмпатии, способности впитывать в себя и воспринимать как свое и 
вполне «родное» решительно все коллизии и драматизмы бытия практически всех стран и народов (вот отчего никогда не бывший в Европе 
Пушкин сумел проявить себя как безукоризненнейший европеец, в 
особенности в зрелом периоде своего творчества), но преимущественно и в основном — истинно духовное умение не различать чужое и 
свое как нечто абсолютное и непререкаемое и потому не имеющее в 
действительной жизни решительно никаких «точек соприкосновения». Поэтому истинный носитель «русского мира» (во всяком случае, 
по Достоевскому) всечеловечен той щедрой и благородной полнотой 
участия и переживания, которая во многих бытовых случаях переходит в радостную готовность помочь (почему не помочь, если я могу и 
в силах!?), а в сфере духовно-нравственных отношений отдать и поделиться своим с «чужими», воспринимая этих «чужих» уже не просто 
как «своих», но как братьев «по Христову Евангельскому закону». 
Будучи весьма сложным даром и зачастую весьма обременительным в 
сугубо эмпирическом плане, эта «всечеловечность» русских в действительности оборачивалась великим даром построения уникальной исторической общности, т.е. опять же «русского мира» не на бумаге, а в жизни, неуклонно отстраивающего себя и в геополитическом 
пространстве, и на земле, в русском воздухе и «почве» и в необъятном 
вместилище русской мысли — идей, образов, смыслов, контекстов и 
восприятий, которое также оставил нам в наследие Ф.М. Достоевский, 
и с которым мы по мере своих сил и возможностей попытаемся познакомить своих будущих читателей.
Являясь отнюдь не плодом кабинетных размышлений и отвлеченной рефлексией интеллектуала, но живым средостением кипящего 
страстьми и изнемогающего от полноты всезнания и всепонимания 
русского духа, это утонченнейшее культурное пространство «русско