Философский дискурс И.С. Тургенева как значимое целое

В.М. Головко 

ФИЛОСОФСКИЙ ДИСКУРС 
И. С. ТУРГЕНЕВА
КАК ЗНАЧИМОЕ ЦЕЛОЕ

Монография

3-е издание, стереотипное

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2020

Р е ц е н з е н т ы : 

д-р филол. наук, профессор И. А. Беляева (Московский
городской педагогический университет), д-р филол. наук, 
профессор, член-корреспондент МАНПО, заслуженный
профессор МГУ В. А. Недзвецкий 
(Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) 

Головко В.М. 
Философский 
дискурс 
И. 
С. 
Тургенева 
как 
значимое целое [Электронный ресурс] : 
монография / В. М. Головко – 
3-е изд., стер. – М.: ФЛИНТА, 2020. – 252 с.  

ISBN 978-5-9765-2400-2

ISBN 978-5-9765-2401-9

© В. М. Головко, 2015
© Издательство «ФЛИНТА», 2015

УДК 130.2:820 Тургенев И.С.
ББК 83.3 (2 Рос=Рус)1 Тургенев И.С.

Г 61  

Г 61 

ISBN 978-5-9765-2400-2

       В монографии рассматривается философский дискурс классика
русской и мировой литературы 
И. С. Тургенева 
(1818–1883) 
на
материале как художественных
произведений, так и других форм
словесно-организованного повествования
(эпистолярное наследие, статьи, 
рецензии, мемуарные жанры, биографические очерки, речи, корреспонденции, 
открытые письма), то есть источников, относящихся к рядом протекающей
творческой деятельности писателя. Специфика философского дискурса
освещается 
в 
литературоведческом 
плане, 
в 
процессе
актуализации контекстуального 
подхода 
к 
объекту исследования, а
также 
в 
открытости
высказывания для коммуникации. Проблематика
философии 
литературы 
в 
аспекте
«философия 
в 
литературе» 
конкретизируется при анализе воззренческих констант
эстетического
мира писателя-мыслителя, бытийного содержания его произведений, 
художественной 
антропологии, 
онтологической 
поэтики, 
этических 
и
социологических 
доминант 
литературных 
и
небеллетристических 
текстов, 
интертекстуального
пространства
философского диалога с предшественниками и современниками. 

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может
переиздаваться или распрорстраняться в любой форме и любыми средствами
без письменного разрешения правообладателя. 

УДК 130.2:820 Тургенев И.С.
ББК 83.3 (2 Рос=Рус)1 Тургенев И.С.

Посвящаю этот труд 
светлой памяти моих учителей – 
выдающихся отечественных литературоведов 
Николая Николаевича Арденса (Апостолова) 
и Александра Ивановича Ревякина 

ВВЕДЕНИЕ 
 
 
В мировую культуру И. С. Тургенев (1818–1883) вошёл как необычайно талантливый, философски мыслящий писатель. Предрасположенность к высокосложным типизациям при изображении жизни в контексте онтологической рефлексии, в процессе осмысления натурфилософских проблем проявилась уже в 
юношеском произведении – драматической поэме «Стено» (1834), которую 
можно рассматривать, реализуя принцип анализа первого произведения как семиологического факта, с точки зрения репрезентации художественноинформационного кода его эстетического мира. Именно в такой научной парадигме интерпретировал творчество И. С. Тургенева один из ярких философов и 
филологов Серебряного века – М. О. Гершензон, когда писал, что в этом произведении были поставлены те вопросы, которые волновали писателя на протяжении всей его последующей литературной деятельности. Поэма «Стено», – отмечал он, – связана с поздним творчеством, как первое звено единой цепи, единого 
мировоззрения со всеми последующими1. Работая над этим произведением, шестнадцатилетний Тургенев уже задумался над проблемой гармонической личности, целостности мироощущения познающего субъекта. Он противопоставил героя с «проснувшимся» сознанием, «выпавшего из природного строя», отстаивающего свою самостоятельность и свободу перед лицом судьбы, – героине, персонифицирующей нераздвоенность чувства, природную красоту и гармонию 
«цветка»2. Медитации, неизбежно связанные с поисками смысла жизни и одновременно – с «мыслью о тщете всего земного», «о тщете всего человеческого» 
(П., III, 385; С., IX, 122)3, разрушают «цельность воли» и «великую цельность 
чувства»; но это свидетельствует и о «красоте смелого и гордого духа»4, утверждающего самоценность личности, индивидуального существования перед неумолимыми законами и внеличными стихиями бытия. 
Исходной точкой в развитии художественной философии Тургенева стал 
«антропологический вопрос, подразумевающий человека в его специфической 
проблематике», который имеет давнюю философскую традицию. Он, по словам 
М. Бубера, возник «в ту пору, когда был расторгнут изначальный договор Вселенной и человека, и человек почувствовал, что он в этом мире пришелец и 
одиночка. Конец этого образа мира и, следовательно, его надёжности повлёк за 
собой и новые вопросы беззащитного, бездомного и потому проблематичного 
для самого себя человека»5. В культуре нового времени, в отличие от античности, когда космос и природа притягивали к себе внимание мыслителей, а человек рассматривался с точки зрения связи с ними, или от Средневековья – периода господства представлений о человеке как составной части божественной 

                                                
1 Гершензон М. О. Мечта и мысль Тургенева. – М.: Кн-во писателей в Москве, 1919. – С. 17. 
2 Там же. – С. 18, 11, 17. 
3 Здесь и далее И. С. Тургенев цитируется по изданию: Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 28 т. – М.; Л.: Изд-во АН СССР («Наука»), 1960–1968 с указанием в тексте монографии: 
С. (Соч.), П. (Письма), тома (римск.) и страниц (арабск.). 
4 Гершензон М. О. Мечта и мысль Тургенева. – С. 9, 11, 18. 
5 Бубер Мартин. Проблема человека / перев. с нем. – Киев: Ника-Центр; Вист-С, 1998. – С. 169. 
Работа М. Бубера «Das Problem des Menschen» была написана в 1948 году. 

упорядоченности мира, в гораздо бόльшей степени акцентировалась идея самосознания и абсолютного разума Вселенной, а человек рассматривался прежде 
всего как познающий субъект. Тургенев пребывал в философской атмосфере 
поворота европейского мышления к проблеме индивидуальной и исторической 
конкретизации человеческого существования и понятия жизни6. Многие мыслители, в философии которых закреплялся этот поворот, либо относились к старшему – по отношению к тургеневскому – поколению (Г.-В.-Ф. Гегель, И.-В. Гёте, Ф.-В.-Й. Шеллинг, А. Шопенгауэр, Т. Карлейль и др.), либо были сверстниками писателя (Л.-А. Фейербах, С. Кьёркегор, Р.-Г. Лотце, А. И. Герцен, 
К. Маркс, Н. Г. Чернышевский и др.). Но и те, и другие – современники Тургенева. Некоторые из них были сторонниками признания независимости идей от 
их носителей, другие – развивали традиции материалистического мировоззрения, в рамках которого на новых началах трактовались проблемы антропологии 
и даже философии истории (в теоретических и художественных произведениях 
Герцена, например). С учения Л. Фейербаха, которого высоко ценил Тургенев 
ещё в годы своей молодости (П., I, 190, 445; С., I, 315), начинается, по сути, 
процесс оформления философской антропологии в качестве самостоятельного 
научного направления. И хотя немецкий мыслитель человека рассматривал как 
внеисторическое существо, обладающее неизменной сущностью, он оказал определённое воздействие на художественное человековедение русского писателя, которое базировалось однако на принципиально иной мировоззренческой 
основе, на иной трактовке природы и сущности человека. 
Актуализация познавательных способностей человека в культуре нового 
времени осуществлялась с опорой на антропологию античности и христианства, 
поскольку именно в этих системах сущность человека сопрягалась непосредственно с его разумом. Эти идеи воспринимались и преемственно развивались 
классической немецкой философией. Гегелевское отождествление человека с 
его самосознанием, в качестве воззренческой идеи питавшей философию классического «персонального»7 (в том числе и тургеневского) романа, является характерной особенностью данной философской парадигмы. 
Время, маркируемое сложными оппозициями, переплетениями и перекличками материалистических и идеалистических концепций человека и природы, 
человека и социума, определило своеобразие мировоззрения и художественного 
историзма Тургенева. Человек в его произведениях осознаёт себя объективирующимся одновременно в сферах природы и общества. Действия всеобщих 
законов этих сфер вызывают, порождают расколотость его бытия, препятствуют 
обретению им целостности сознания и мировосприятия. О неразрешимости 
трагических противоречий в художественном мире И. С. Тургенева писали 
философы и литературные деятели Серебряного века. Это констатируется и в 
новейших исследованиях философского дискурса произведений великого пи
                                                
6 В научной литературе уже отмечалось, что «в центре размышлений» Тургенева «всё время 
оказывалось индивидуальное сознание, которое тщится решить вопросы о высших причинах и 
знании жизни...». См.: Муратов А. Б. О философских взглядах И. С. Тургенева // Zeszyty naukowe. 
Nauki humanistyczne, S. A. – Z. III. – Siedlice, 1977. – S. 76–77; Тиме Г. А. Россия и Германия: философский дискурс в русской литературе XIX–XX веков. – СПб.: Нестор-История, 2011. – С. 63. 
7 См. о типологии «персонального романа»: Недзвецкий В. А. Русский социально-универсальный 
роман XIX века: становление и жанровая эволюция. – М.: Диалог-МГУ, 1997. – С. 132–190. 

сателя8. Cтремление к метафизике9, бинарные оппозиции человека и природы, 
личности и общества, общественного и индивидуального, долга и счастья, характерные для натурфилософии и человековедения И. С. Тургенева, влекли к 
себе отечественную, а затем и зарубежную литературоведческую мысль10. И не 
случайно в эпоху формирования и расцвета русского модернизма11 к художест
                                                
8 Ср., напр.: Гершензон М. О. Мечта и мысль Тургенева. – С. 124–128; Тиме Г. А. «Заклятье гётеанством» (диалектика субъективного и объективного в творческом сознании И. С. Тургенева) // 
Русская литература. – 1992. – № 1. – С. 30–42. 
9 Такое определение соответствует направленности художественно-философских интенций 
И. С. Тургенева. Можно сказать, что в эстетическом мире автора «Отцов и детей», «Довольно», 
«Senilia» и т. д. воплощается подлинное стремление к метафизике, и в этом отношении Тургенев, 
как нам думается, «предвещает» европейский экзистенциализм, аксиологию и метафизику XX 
века с характерным для неё «нарастанием историзма» и «фиксацией динамики, процессуальности, 
воспроизводимости человеческого бытия, не представленных в формах обыденного опыта». (Кемеров В. Е.: 1) Метафизика – динамика // Вопросы философии. – 1998. – № 8. – С. 60; 2) Метафизика // Современный философский словарь / Под общей ред. В. Е. Кемерова. – 3 изд., испр. и доп. – 
М.: Академический Проект, 2004. – С. 384.) 
10 См., напр.: Аммони Н. И. «Неведомое» в поэзии Тургенева // Журнал Министерства народного 
просвещения. – 1904. – № 4. – С. 240–294; Фишер В. М. Таинственное у Тургенева // Венок Тургеневу. 
1818–1819: сб. стат. – Одесса: Изд-во А. А. Ивасенко, 1918. – С. 91–104; Петровский М. А. Таинственное у Тургенева // Творчество Тургенева: сб. стат. под ред. И. Н. Розанова и Ю. М. Соколова. – М.: 
Задруга, 1920. – С. 70–89; Шувалов С. В. Природа в творчестве Тургенева // Там же. – С. 115–140; Гершензон М. О. Мечта и мысль Тургенева. – М.: Кн-во писателей в Москве, 1919; Пумпянский Л. В.: 1) 
Тургенев-новеллист // Тургенев И. С. Соч.: в 12 т. – Т. VII. – М.; Л.: ГИЗ, 1929. – С. 5–24; 2) Группа 
«таинственных повестей» // Там же. – Т. VIII. – М.; Л.: ГИЗ, 1929. – С. V–XX; Magarshak D. Turgenev, A life. – London, 1954;  Semczuk A. Ivan Turgieniew i ruch literacki w Rosjii w letach 1834–1855. – 
Worcław – Warszawa – Krakо́w: Wydawmctwo PAN, 1968; Granjard H.: 1) Ivan Tourguе́nev et les courants politiques et sociaux de son temps. – Paris, 1954; 2) Ivan Tourguе́nev, la comtesse Lambert et «Nid de 
seigneurs». – Paris, 1960; Бялый Г. А. Тургенев и русский реализм. – М.; Л.: Советск. писатель, 1962; 
Курляндская Г. Б.: 1) Романы И. С. Тургенева 50–х – начала 60-х годов. – Казань, 1956. [Уч. зап. 
Казанского ун-та. – Т. CXVI. – Вып. 8]; 2) Этическая тема в творчестве И. С. Тургенева // Межвузовский Тургеневский сборник. – Орёл, 1963. – С. 83–129. [Уч. зап. Орловского пед. ин-та. –  
Т. XVII]; 3) Художественный метод Тургенева-романиста. – Тула: Приокск. кн. изд-во, 1972;  
4) Структура повести и романа И. С. Тургенева 1850-х годов. – Тула: Приокск. кн. изд-во, 1977;  
5) Эстетический мир И. С. Тургенева. – Орёл: Изд-во вещат. гос. телерадиокомпании, 1994; 6) И. С. Тургенев. Мировоззрение, метод, традиции. – Тула: Гриф и К°,2001. – С. 100–181; Батюто А. И. Тургенев-романист. – Л.: Наука, 1972; Ledkovsky M. The other Turgenev: from Romanticism to Simbolism. – 
Würzburg: Yal-Verl., 1973; Зеньковский В. В. Миросозерцание Тургенева // Русские мыслители и Европа. – М.: Республика, 1997. – С. 287–300; McLaughlin S. Schopenhauer in Russland: zur literarischen 
Rezeption bei Turgenev. – Wiesbaden, 1984; Woodward J. B. Metaphysical Conflict. A Study of the Major 
Novels of Ivan Turgenev. – München, 1990. – P. VI. (Slavistische Beiträge: Bd. 261); Аюпов С. М. Эволюция тургеневского романа. 1856–1862: соотношение метафизического и конкретно-исторического. – 
Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2001; И. С. Тургенев. Жизнь, творчество, традиции / Под ред. 
Ж. Зельдхейи-Деак и А. Холлош. – Будапешт, 1994; Недзвецкий В. А. И. С. Тургенев: логика творчества и менталитет героя. – М.; Стерлитамак: МГУ им. М. В. Ломоносова; Стерлитам. гос. пед. 
академия, 2008; Тиме Г. А. Россия и Германия: философский дискурс в русской литературе XIX–
XX веков. – СПб.: Нестор-История, 2011. – С. 58–173. 
 11 В связи с этим уместно вспомнить, что И. С. Тургенев не просто толерантно, а с симпатией 
(в отличие от Л. Н. Толстого) относился к искусству, шедшему на смену реализму. В его личной 
коллекции находились, например, работы любимого им французского художника Теодора Руссо 
(П., XI, 53) – главы барбизонской школы, сыгравшей большую роль в формировании европейского импрессионизма. Без имени Ш. Бодлера – предшественника символизма, он не представлял 
себе современную французскую литературу (П., XIII, кн. 2, 225), в то время как в Бодлере или 
Верлене Л. Н. Толстой видел лишь «плоскую бездарность». (См.: Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 22 т. – 
Т. 15. – М.: Художеств. лит., 1983. – С. 346). 

венному наследию великого классика XIX века было приковано внимание символистской, интуитивистской и т. д. критики – в лице её лучших представителей, как исследователей – филологов и философов, так и поэтов, прозаиков, эссеистов12. Антология «И. С. Тургенев в русской философской критике» ещё 
ждёт своего часа. 
Сегодня особенно ощутим пробел в гуманитарном знании, обусловленный 
недостаточной изученностью философских взглядов писателя. Красноречивый 
пример: в современной энциклопедии «Русская философия»13 мы не найдем 
статьи, посвящённой Тургеневу, изучавшему философию в Берлинском университете под руководством Карла Вердера и глубоко освоившему гегелевскую диалектику, несмотря на то, что восприятие философской системы великого немецкого мыслителя наставником писателя отличалось эклектизмом (как, впрочем, и 
рецепция русских «гегелистов», как называл их в «Отцах и детях» Павел Петрович Кирсанов)14. Как известно, Тургенев активно участвовал в философских дискуссиях мыслителей круга Н. В. Станкевича, имел учёную степень магистра философии и степень доктора гражданского права Оксфордского университета  
(П., XII, кн. 2, 92–93). Впрочем, в указанной энциклопедии не нашлось места и 
для Г. Р. Державина, К. Н. Батюшкова, Е. А. Баратынского, М. Ю. Лермонтова, 
И. А. Гончарова, Н. С. Лескова, М. И. Цветаевой, Л. М. Леонова и мн. др. писателей-классиков, способы бытования философских смыслов в художественных 
творениях которых уже давно стали предметом и целью исследований российских и зарубежных ученых-литературоведов. 
 

                                                
12 Укажем некоторые из таких работ: Евлахов А. М. И. С. Тургенев – поэт мировой скорби // 
Русское богатство. – 1904. – № 6. – Разд. X. – С. 1–45; Петухов Е. В. О пессимизме И. С. Тургенева // Уч. зап. Юрьевского университета. – Юрьев, 1896. – № 4; Мережковский Д. С.: 1) Поэт вечной женственности (И. С. Тургенев) // Мережковский Д. С. Невоенный дневник. 1914 – 1916. – 
Пб.: Огни, 1917. – С. 66–77; 2) О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. – Пб., 1893. – С. 37 и далее; 3) И. С. Тургенев // Мережковский Д. С. Больная Россия. – 
Пб.: Общая польза, 1910. – С. 183–198; Айхенвальд Ю. И. И. С. Тургенев // Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. – Вып. 2. – 4-е изд. – М.: Мир, 1917. – С. 179–192; Гершензон М. О. 
Мечта и мысль Тургенева. – М.: Кн–во писателей в Москве, 1919; Бальмонт К. Д. Мысли о творчестве (И. С. Тургенев) // Бальмонт К. Д. Где мой дом: Стихотворения, художественная проза, 
статьи, очерки, письма. – М.: Республика, 1992. – С. 315–326; Анненский И. Ф. Книги отражений. – М.: Наука, 1979. – С. 36–43, 141–146; Гроссман Л. П. Собр. соч.: в 5 т. – Т. 3: И. С. Тургенев. – М.: Современные проблемы, 1928; Венок Тургеневу. 1818–1918: сб. стат. – Одесса: Изд-во 
А. А. Ивасенко, 1918; Творчество Тургенева: сб. стат. / Под ред. И. Н. Розанова и Ю. М. Соколова. – 
М.: Задруга, 1920 и др. 
13 См.: Русская философия: Энциклопедия / под общей ред. М. А. Маслина. – М.: Алгоритм, 2007. 
14 См.: Нойхель Р. Тургенев и философские течения XIX века // И. С. Тургенев: мировоззрение 
и творчество, проблемы изучения: Межвуз. сб. научн. трудов. – Орёл: Орловск. гос. пед. ин-т, 
1991. – С. 13–14. 

ГЛАВА I 
ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ ДИСКУРСА ТУРГЕНЕВА, 
ХУДОЖНИКА И МЫСЛИТЕЛЯ 
 
 
Дискурс как понятие в постмодернистской эстетике рассматривается весьма широко – от философских до лингвистических интерпретаций. В литературоведческих исследованиях данная проблематика актуализируется при изучении вопросов философии литературы, художественной антропологии, контекстологии, теории автора, нарратологии, проблем адресованности художественного высказывания, диалога и диалогизма, интертекстуальности и т. д.  
В любом случае анализ философской и социальной обусловленности «рассуждений» писателя, фиксируемой теорией дискурса, предполагает наличие совокупности речевых высказываний с условиями их осуществления15. Любая 
речь, художественная, может быть, в первую очередь, характеризуется единством высказывания и объяснения, то есть репрезентирует процесс глубинного 
постижения оснований и сущности «собственных убеждений». Такая субстантивация приводит в действие не только лингвистические, логические, но и парадигматические средства «рассуждений», функционирующие в контексте 
«большого исторического времени» (М. М. Бахтин), в рамках социокультурных пространств стадиальных этапов развития общества. Средствами дискурсивного анализа М. Фуко добивался того, чтобы, скажем, философия могла 
«говорить» от своего имени, своим языком. 
Художественный, как и другие типы текстов, включает разные дискурсы; и 
философский, являясь одним из средств выражения мировоззренческих позиций писателя, представляет особый интерес, поскольку литературное творчество, по справедливому утверждению исследователей, работающих в области 
философии литературы, является формой нетеоретического философствования16. Когда дискурс отождествляется не с текстом, а с высказываниемрезультатом, может выделяться два теоретических подхода в его изучении, 
два типа анализа. В одном случае в качестве базовой единицы высказывания 
выступает фраза, во втором – за исходную единицу принимается дискурс, рассматриваемый как значимое целое17. М. М. Бахтин как речевые, так и литературные жанры не случайно классифицировал как определенные типы высказываний18. С этой точки зрения философский дискурс писателя в процессе 
анализа может отождествляться с высказыванием-результатом, а значит трактоваться как значимое целое и подвергаться разложению этого единого целого 
на составляющие части. «Дискурс, – пишут А.-Ж. Греймас и Ж. Курте, – есть 
результат... оперирования с глубинными формами, которое даёт прирост семантики значимых членений»19. Такой результат достигается корреляцией 
                                                
15 См.: Фуко М.: 1) История безумия в классическую эпоху. – СПб.: Университетская книга, 
1997; 2) Герменевтика субъекта: курс лекций. – СПб.: Наука, 2007. 
16 Москвина Р. Р., Мокроносов Г. В. Человека как объект философии и литературы. – Иркутск: 
Изд-во Иркутск. ун-та, 1987. – С. 177, 184. 
17 Греймас А.-Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь теории языка // Семиотика / 
Сост., вст. ст. и общ. ред. Ю. С. Степанова. – М.: Радуга, 1983. 
18 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1986. – С. 298, 310, 318. 
19 Греймас А.-Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь теории языка. – С. 491. 

сверхфразового монолога и коммуникации, а коммуникация становится одним 
из факторов, акцентирующих появление дискурса и универсальных условий 
возможного понимания20. В литературоведческих работах анализ коммуникативных компетенций дискурса (субъектно-авторской, объектно-геройной, рецептивной) осуществляется в методологических парадигмах художественной 
гносеологии. 
Тематический критерий типологии дискурсов, обоснованный М. Фуко, в 
системе коннотативной классификации позволяет рассматривать философские 
«рассуждения» И. С. Тургенева как бытийную разновидность его персонального дискурса. Он порождается единством сверхфразового монолога и коммуникации (как диалога, как адресованности высказывания) и создаётся совокупностью 
разных 
текстов 
(художественных, 
эпистолярных, 
литературнокритических, публицистических, мемуарных и т. д.), объединённых тематически, относящихся к единому смысловому полю – философскому. 
 
 
1.1. Воззренческие константы 
философско-эстетического мира писателя 
 
«Философическое убеждение каждого есть его создание...», – писал И. С. Тургенев М. А. Бакунину и А. П. Ефремову 27–29 августа 1840 года (П., I, 196. Выделено И. С. Тургеневым. – В. Г.). Это «убеждение» у самого писателя формировалось в процессе освоения культурного наследия, в результате взаимодействий с ближайшими и удалёнными философскими контекстами21. В том же 
письме друзьям по кружку Станкевича, рассуждая в духе русских гегельянцев, 
он заметил: «... И если в искусстве нельзя создать ничего без дисциплины, тем 
более в философии, где средство и цель нераздельны и движутся в духовном 
мире, где разум проступает из рассудка, дух – из разума и живущий в глубине 
нас Бог проникает всё наше существо. Как можно оспаривать посредство мысли! И именно чистой мысли, когда мы должны творить в себе высшее проявление мысли, идею, Бога»22 (П., I, 196, 532. Выделено И. С. Тургеневым. – В. Г.). 
Умственное созерцание (intuitus mentis) писателя вырабатывалось и опредмечивалось в его творческих созданиях с опорой на интеллектуальный опыт философов прошлого и настоящего, осмысливавших типы взаимосвязей бытия, духа, 
человеческой жизни. 

                                                
20 См.: Хабермас Ю.: 1) Моральное сознание и коммуникативные действия / перев. с нем. – 
СПб.: Наука, 2000; 2) Философский дискурс о модерне. – М.: Весь мир, 2003. 
21 В личной библиотеке И. С. Тургенева находились издания сочинений Аристотеля, Платона, 
Плутарха, Спинозы, Лейбница, Декарта, Фонтенеля, Гердера, Фихте, Канта, Юма, Гегеля, Шеллинга, Шлегеля, Вольтера, А. Гумбольта, Мабли, Монтескье, Фейербаха и других философов, на 
многих книгах сохранились его записи и пометы. См.: Библиотека Ивана Сергеевича Тургенева: 
каталог. – Ч. I: Книги на русском языке / Сост. Л. А. Балыкова. – Орел: Орловск. гос. телерадиокомпания. – 1994. – С. 24, 66–67, 82, 98, 123, 137, 146, 186. 
22 И. С. Тургенев, поднимавший вопросы теории познания, перекликался с критической философией Канта, но трансцендентальное назначение мыслительных форм трактовал, по сути, не в 
духе кантовского определения границ человеческого постижения бытия и специфической интерпретации ноуменов, а, скорее, в плане защиты «чистого разума», стремящегося к познанию. 

Всеобщее в системе «мир – человек», «смысл жизни» как исходная ситуация «наличного бытия» – эта проблематика, в равной мере органична для теоретического и художественного познания, что и определяло интерес писателя 
к философии. Но парадигмы миропонимания у «философа» и «поэта» различны: для первого ведущей является проблема «человек и мир», для второго – 
«человек в мире». Для отечественной культуры, не прошедшей, в отличие от 
европейской, через этап схоластики и не знавшей столь значительного воздействия философии ренессансного гуманизма, продуктивными оказались не 
столько абстрактно-теоретические, сколько образные, эстетические формы 
гносеологии. 
 
1.1.1. Специфика системно-философского  
и художественного мышления 
 
И. С. Тургенев, в полной мере осознававший значение философских систем 
для формирования воззренческих концепций человека, высоко ценивший «способности мыслить отвлечённо» (С., XIV, 29), отвергал попытки «систематизирования» в нетрадиционном философствовании, в художественном творчестве. «Системами дорожат только те, которым вся правда в руки не даётся…» – 
эта сентенция писателя из письма Л. Н. Толстому от 3 (15) января 1857 года 
(П., III, 75) вовсе не означала отрицания системного подхода к философскому 
осмыслению бытия. Рудин в одноименном романе И. С. Тургенева в спорах со 
скептиком Пигасовым не случайно доказывал, что «всякая система основана 
на знании основных законов, начал жизни», что «стремление к отысканию 
общих начал в частных явлениях есть одно из коренных свойств человеческого ума, и вся наша образованность» (С., VI, 262). Примечательно то, что тургеневский герой, «честное стремление к истине и к сознанию» которого, как и 
стремление «служить мысли» (С., VI, 349, 367) укреплялись в атмосфере философских дискуссий кружка Покорского (прототипом этого героя, как давно 
установлено, был Н. В. Станкевич), системность связывал со спецификой теоретической, научной деятельности: «…Все… нападения на системы, на общие 
рассуждения и т. д. потому особенно огорчительны, что вместе с системами 
люди отрицают вообще знание, науку и веру в неё, стало быть, и веру в самих 
себя, в свои силы» (С., VI, 263). 
Философию в кружке Н. В. Станкевича почитали как «высочайшую из 
всех… наук», «служащую… основанием, душою и целью» всем другим направлениям и отраслям знания, являющего «могущество ума, одушевленного 
добрым чувством»23. Как наука (философия), так и искусство, по глубокому 
убеждению Н. В. Станкевича, – одного из главных идейных вдохновителей философских исканий истины периода «русского теоретического развития», «могут пробудить благородное чувство, в одних – путём отвлечения, в других – путём поэзии, которою облечена философия в целости…»24. Тургенев, вслед за 
Белинским и Станкевичем, в своей метапоэтике актуализировал вопрос о специфике «науки» и «поэзии», философии и искусстве как разных формах позна
                                                
23 Станкевич Н. В. Избранное. – М.: Советск. Россия, 1982. – С. 151, 134. 
24 Там же. – С. 136.