Современная традиционалистская проза: идеология и мифопоэтика

Н.В. Ковтун

СОВРЕМЕННАЯ  
ТРАДИЦИОНАЛИСТСКАЯ ПРОЗА
ИДЕОЛОГИЯ И МИФОПОЭТИКА

Учебное пособие

3-е издание, стереотипное

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2020

УДК 82’06:7.035.9(075.8)
ББК 84 (2Р)4я73
         К56

Рецензенты:

доктор филологических наук Е. Ш. Галимова
доктор филологических наук Ю. А. Говорухина
доктор филологических наук М. А. Литовская

Ковтун Н. В.

К56
Современная традиционалистская проза: идеология и мифопоэтика

[Электронный  ресурс] : учеб.  пособие  /  Н. В. Ковтун.  — 3-е 
изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2020. — 325 с.

ISBN 978-5-9765-2305-0

Предлагаемая книга является первым опытом обобщающего труда, 
дающего системное представление о становлении и развитии современной 
тра-диционалистской прозы в аспекте идеологии и мифопоэтики.  
В 
центре исследования — вопрос о роли, значении, художественных 
особенностях традиционалистской литературы, которая отразила 
важнейшие мифопоэтические конструкции, лежащие в основании 
национальной культуры; о её связях с архетипами народного утопизма, 
специфике и перспективах развития. Преимущественное внимание 
уделено вопросу о соотношении «рационального», идеологического 
пласта и собственно мифоэтического.

Магистрантам, аспирантам, преподавателям литературы, культуро
логии, эстетики, а также студентам, специализирующимся в области 
гуманитарных наук. Представляет интерес для специалистов — 
филологов, философов, искусствоведов и широкого круга интеллектуалов.

УДК 82’06:7.035.9(075.8)
ББК 84 (2Р)4я73

ISBN 978-5-9765-2305-0            
© Ковтун Н.В., 2015
© Издательство «ФЛИНТА», 2015

Содержание

Введение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

Глава 1. Традиционалистская проза: истоки и направления . . . . . 16

1.1. Генезис патриархального мифа в литературе второй половины 
ХХ века. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .16
1.2. Ведущие направления традиционалистской прозы . . . . . . . . . .20
1.3. Миф о Сибири в творчестве писателей-областников повесть 
А. Новоселова «Беловодье») . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .27
1.4. «Сибирский текст» в романе С. Залыгина «Комиссия» . . . . . . .39
1.5. Мифология избранничества в поздней прозе традиционалистов47

Глава 2. «Русская идея» в малой прозе А. Солженицына . . . . . . . . 61

2.1. Образ русского крестьянства в рассказе «Один день Ивана 
Денисовича» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61
2.2. Концепция праведничества и ее воплощение в рассказе «Матренин 
двор». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .78

Глава 3. «Русский миф» в произведениях Ф. Абрамова конца 1970–
1980‑х годов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 95

3.1. Агиографические мотивы в итоговом романе «Дом». . . . . . . . .95
3.2. Образ Евдокии-великомученицы в житийном освещении. . . . . 103

3.3. 
Образы 
героев-трикстеров: 
художественное 
своеобразие 

и функции. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .112

Глава 4. Творчество В. Распутина в контексте национальной 
мифологии. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 119

4.1. Мифопоэтика ранней прозы писателя . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .119
4.2. «Георгиевский» мотивный комплекс в повести «Живи и помни» 
141
4.3. Миф о «земном рае» в «Прощании с Матерой» . . . . . . . . . . . . .149
4.4. Мифологема гибели цивилизации в повести «Пожар» . . . . . . .161
4.5. Мифологический образ героя-трикстера в рассказах 1990-х годов 
169
4.6. 
Мотив 
женского 
богатырства 
в 
поздней 
новеллистике 

В. Распутина . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .184
4.7. Софиологические интуиции в повести «Дочь Ивана, мать Ивана»197

Глава 5. Новеллистика В. Шукшина — между традиционализмом 
и постмодернизмом . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 211

5.1. Идеология «своего» и «чужого» в творчестве писателя. . . . . . .211
5.2. Типология героев: фантазеры, богоборцы и трикстеры. . . . . . .218
5.3. Мифологема города в поздних рассказах автора . . . . . . . . . . . .238

Глава 6. Мифопоэтика ранней прозы В. Астафьева . . . . . . . . . . . . . 258

6.1. Мифологема Сибири в раннем творчестве писателя . . . . . . . . .258

6.2. Миф о «земном рае» в «Царь-рыбе» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .273
6.3. Мифы культуры в повести «Пастух и пастушка» . . . . . . . . . . . .284

Глава 7. Образ крестьянского мира в творчестве Б. Екимова . . . . 301

7.1. Миф о первотворении в рассказе «Холюшино подворье» . . . . .301
7.2. Трансформация образа хозяина в литературе конца ХХ века 
(«Пиночет» Б. Екимова и «Новые Робинзоны» Л. Улицкой) . . . . . .312

Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 319

Введение

ХХ век и наследующий ему век ХХI при всём их доверии к научно-тех
нической мысли, рационалистической философии стали временем наиболее активной эксплуатации мифа в социальной практике и художественном творчестве. До этого времени внимание к мифу удерживалось либо 
в рамках сравнительно-этнографического анализа, либо проявлялось на 
уровне исторических изысканий (реконструкция мифоструктуры путём 
сравнительного анализа индоевропейских языков) .

Интерес к мифопоэтическим конструкциям резко обозначился в ли
тературе рубежа ХIХ — ХХ веков, когда Ф. Ницше провозгласил «смерть 
бога», «образовывавшаяся пустота заполняется историческим и психологическим исследованием мифов»1. В современном литературоведении количество работ, посвященных мифологизации как одному из центральных 
устремлений модернизма, необъятно, словесность последующих десятилетий рассматривается в этом контексте значительно реже. Следует учитывать, что обращение к мифу становится насущным в кризисные периоды истории, кардинально меняющие образ мира и человека, когда встает 
вопрос о новых критериях бытия. В ситуации кризиса парадигмы Нового 
времени, нравственного, духовного, экономического и политического хаоса потребность в ориентире бесконечно возрастает. Безумию настоящего и стараются противопоставить гармонию мифологического. «Миф как 
живая память о прошлом способен излечить недуги современности», — 
утверждает Р. Барт2.

Русский модерн, авангард — культуры переходные, кризисные, прони
занные аллюзиями и реминисценциями на произведения классики, многократно обыгрывающие известные мотивы, образы, сюжеты. Н. Конрад 
отмечал как одну из важнейших особенностей крайних эпох их тяготение 
к «возвратному» движению культуры, собственным истокам3. Ему вторит А. Гулыга: «Настоящее всегда рассматривалось как утрата чего-то, 
имевшегося в прошлом. Только за счет того, что потери считались меньшими, чем приобретения, идея прогресса жила. Сегодня баланс потерь 
и приобретений грозит обернуться дефицитом последних: человечество 
теряет больше, чем приобретает. Потери столь велики, что мысль о превосходстве над прошлым теряет смысл — возникает желание вернуться 
назад, не теряя, разумеется, положительных приобретений нашего вре
1 
 Heidegger M. Holzwege. Frankfurt / М. 1950. S. 70.

2 
 Барт Р. Мифологии. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. С. 283.

3 
Конрад Н. И. Запад и Восток: Статьи. М.: Наука, 1972. С. 423.

мени»4. В ностальгии по прошлому видится основной смысл и понятия 
«постсовременность». Интерес к литературным «мифологемам» (или 
«свернутым мифам») в этом контексте вполне объясним.

Сама методология мифологического анализа, считают исследовате
ли, наиболее продуктивна на уровне изучения культурных архетипов5. 
Архетипы — «общечеловеческие, изначальные» образы — фокусируют 
глубинный человеческий опыт (теория К. Юнга). Процесс мифологизации и можно рассматривать «как трансформацию архетипов в образы»6. 
Разграничение архетипа и мифологемы связано с тем, что мифологема обозначает сознательное заимствование художником мифологических 
мотивов, архетип же, напротив, связан с их бессознательной репродукцией. Ситуация адаптации литературой начала ХХ столетия устойчивых 
мотивов классики, маркированных архетипическим зарядом, определяет 
перспективу вторичной мифологизации — «неомифологизации», вступающей в диалог с мифоструктурами, лежащими в основании жанровых 
моделей эпики, прежде всего романа. Жанрообразующие структуры романа перекликаются с важнейшими архетипическими моделями, подразумевающими преодоление Хаоса в Космос, «защиту Космоса от сохранившихся сил Хаоса»7.

Отечественная литература рубежа 1960–1970-х годов, безусловно, мо
жет быть рассмотрена в той же парадигме увлеченности мифом8. Период 
«шестидесятников» близок началу ХХ века на уровне исторических коллизий, поэтики, возрождает интерес к модернизму и авангарду, насыщен 
утопическими настроениями, языковым экспериментаторством. Однако 
уже со второй половины 1960-х кризисные настроения в обществе усиливаются: разрушены завоевания эпохи «культурной либерализации», интеллектуалы уходят или в андеграунд, или в эмиграцию. Обострившееся 
противостояние Западу актуализирует внимание к «своему», исконному, 
встает проблема сохранения и развития национального в новой исторической ситуации, восстановления цельности духовного и общественного 
сознания. Интерес к мифу важен и как попытка сознательного допущения 

4 
Гулыга А. Творцы русской идеи. М.: Молодая гвардия, 2006. С. 18.

5 
 Полонский В. В. Мифопоэтика и динамика жанра в русской литературе конца XIX — на
чала ХХ в. М.: Наука, 2008. С. 12.
6 
Мифы народов мира. М.: Олма-Пресс, 1980. Т. 1. С. 110.

7 
Мелетинский Е. М. Избр. статьи. Воспоминания. М.: РГГУ, 1998. С. 420.

8 
См.: Торунова Г. М. Мифология шестидесятников // Литература «третьей волны» русской 

эмиграции: сб. науч. ст. Самара: Изд-во Самарского ун-та, 1997; Лейдерман Н. Крик сердца 
(Творческий облик В. Астафьева) // Урал. 2001. № 10; Бальбуров Э. А. Поэтика лирической 
прозы (1960–1970-е годы). Новосибирск: Наука, 1985; Королева С. В. Художественный мифологизм в прозе о деревне 1970–1990-х годов: автореф. дис. … канд. филол. наук. Пермь, 2006.

желаемого, которое называют «реальностью прошлого», образ которого 
«возвышают до роли путеводной нити жизни»9, нивелируя границу между реальностью и мечтой. В отечественной культуре указанного периода 
этот прием выполняет и компенсаторную функцию, связан с проблемой 
национальной идентичности.

«Долгие 1970-е», противопоставившие себя предшествующей эпохе 

именно по части отношения к национальным истокам, «русскому мифу», 
означены подчеркнутым вниманием к традиции, реалистическим принципам поэтики. Одновременно в литературе возрождается интерес к народным легендам, моделям средневековой культуры, агиографии. Воссоздание 
прежних духовных ценностей и культурных смыслов рассматривается писателями как вариант исхода из профанного настоящего, что и отражает 
проза, изначально названная специалистами «деревенской». В течение 
десятилетия обсуждаются различные аналоги термина: «памятливая» 
литература и «литература прощания» (С. Залыгин), «лирическая»
(А. Клитко) или «традиционная» литература (Ю. Селезнев), широко пользуются дефиницией «неопочвенничество». В 1980-е годы критика апеллирует понятиями «социально‑философская» (А. Лапченко) 
и «экологическая» проза (В. Сурганов). К 1990-м утверждаются определения «онтологическая» (Г. Белая) и «натурфилософская» словесность
(А. Смирнов), акцентирующие мифопоэтическое начало произведений, 
обращенность авторов к миру природы как «мыслящему космосу». На 
вручении премии В. Распутину в 2004 году А. Солженицын назовет писателей, чье творчество связано с анализом духовных устоев нации, 
«нравственниками». Однако наиболее устойчивым до сих пор остается 
определение «деревенская проза», несмотря на критическое отношение 
к термину как исследователей, так и самих авторов. Д. Лихачев, отдавая 
должное художественному совершенству лучших произведений традиционалистов, считает определение «деревенская проза» несправедливым, 
ибо «круг решаемых проблем отнюдь не сводится к тем, что могут быть 
интересны лишь деревенским читателям»10.

Развитие названной литературы, с одной стороны, определено оттал
киванием от культуры социалистического реализма с его линейным временем, глобализмом (имперской утопии «прекрасного далека» противопоставляют мифологию «светлого прошлого»11, где патриархальная 

9 
 Хейзинга Й. Nomo ludens. В тени завтрашнего дня. М.: Изд-во АСТ, 2004. С. 412.

10 
 Лихачев Д. С. Русская культура. М.: Искусство, 2000. С. 215.1

11 
 См.: Партэ К. Русская деревенская проза: Светлое прошлое: пер. с англ. Томск: Изд-во 

Том. ун-та, 2004.

Русь соотносится с легендарным Беловодьем или мистическим градом 
Китежем), с другой — она вовлекается в процесс отстаивания идей новой 
государственности, самостийности нации, широко обсуждаемым в это 
время представителями консервативных кругов. По верному замечанию 
критики, «взлет “деревенской прозы” 1960–1970-х годов вызван не только 
онтологической проблематикой, вернувшей в русскую литературу натурфилософию, но и социокультурной проблематикой — судьба исконных 
принципов национальной культуры. Исторический трагизм и скептицизм 
писателей, исследующих материально-духовные основы русской культуры, проявляется в понимании глубоких исторических корней отрыва от 
этнически природного и психологически обусловленного образа жизни 
народа»12. В начале ХХ столетия проблема ухода современной культуры 
«от органической совместности человека и природы», десакрализации 
художественной деятельности, которая перестала питаться христианской 
верой, была поставлена литературным критиком и философом русской 
эмиграции В. Вейдле13. Актуальность сформулированной таким образом 
проблемы только усилилась в эпоху постмодерна, выдвигающей в качестве основной стратегии творчества игру, тотальную иронию, деконструкцию всех существующих абсолютов.

В учебном пособии мы рассматриваем построения художников-тради
ционалистов в диалоге с национальными культурными мифами и религиозно-нравственными учениями старообрядчества, зачастую составляющими мировоззренческое ядро текста. Культурные мифы определяют как 
«своеобразные скрепы, соединяющие не только мирообразы различных 
жанров, но и различные литературные направления»14, как мифы, пришедшие к нам не в готовом виде из доисторических времен, а «складывающиеся на исторической почве»15. Мифопоэтический пласт особенно 
популярен в литературах, ориентированных на корневые национальные 
ценности, ибо «препятствует ассимиляционному давлению, возвращает 
к истокам»16. Акцент на восстановлении связей с культурой прошлого, 

12 
 Рыбальченко Т. Л. Национальное как тайна архаического и как мистификация в прозе 

В. Отрошенко // Проблемы национальной идентичности в русской литературе ХХ в. Томск: 
Изд-во Том. ун-та, 2011. С.212.
13 
 Вейдле В. В. Умирание искусства. Размышления о судьбе литературного и художествен
ного творчества. Париж: Издания журнала «Путь жизни», 1937.
14 
 Приказчикова Е. Е. Культурные мифы в русской литературе второй половины XVIII — 

начала XIX века. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2009. С. 6.
15 
 Эпштейн М. Парадоксы новизны: О литературном развитии ХIХ — ХХ вв. М., 1988. С. 

103.
16
 Киселев В. Мультикультурализм в литературном измерении: проблемы и перспективы 

развития в российском литературоведении // Проблемы национальной идентичности в русской 

интерпретации ее опорных текстов (сказания, легенды, духовные стихи, 
агиография), идеи которых постигаются в ином, современном, контексте, и делает определение традиционалистская проза для нас наиболее 
убедительным17. Непреходящий интерес к этой литературе современной 
критики свидетельствует, «что традиционализм вышел за пределы, очерченные давней “деревенской прозой” и “тихой лирикой”, а также нынешней патриотической публицистикой. Он представляет собой актуальный 
вектор этнического самосознания, ответ на глобализацию и внутренние 
угрозы существованию народа и государства»18.

Методологическая неоднозначность изучения прозы второй половины 

ХХ века в горизонте мифа, несмотря на определившуюся в литературоведении традицию, связана со значительными сложностями, идущими 
от беспрецедентного расширения самого понятия миф и его дериватов 
(мифопоэтика как язык литературы и искусства, мифологема, мифема
и т. п.), попытками его рассмотрения в качестве универсального языка 
описания самого разнообразного круга явлений. В силу определенности 
тематики представленного издания, мы оставляем в стороне вопросы научной основательности существующих трудов, направлений и подходов 
в исследовании мифа. Упомянем, что наибольшую известность приобрели изыскания представителей мифологической критики (Дж. Кэмпбелл, 
Р. Чейз, Н. Фрай, М. Элиаде и др.). В отечественном литературоведении 
хорошо известны работы специалистов тартусско-московской (З. Минц, 
Б. Успенский, Ю. Лотман, В. Топоров) и петербургской научных школ 
(В. Ветловская, А. Панченко, И. Смирнов), назовем и труды по современной мифологии С. Неклюдова19, В. Михайлина20.

В известной мере уже программный труд А. Веселовского «Историческая 

поэтика», в котором обоснована идея устойчивых формул в литературе — 
мотивов, намечает перспективу поиска универсальных архетипических 
структур в любом художественном тексте. В той или иной мере подобные 

литературе ХХ в. С. 31.
17 
 О специфике традиционализма как формы художественного мышления в литературе вто
рой половины XX века см.: Соколова Л. В. Духовно-нравственные искания писателей-традиционалистов второй половины XX века (В. Шукшин, В. Распутин, В. Белов, В. Астафьев): автореф. дис…  д-ра филол. наук. СПб., 2005.
18 
 Плеханова И. И. Творчество В. Распутина и философия традиционализма // Время и твор
чество Валентина Распутина: история, контекст, перспективы. Междунар. науч. конф., посвященная 75-летию со дня рождения В. Г. Распутина: материалы. Иркутск: Изд-во ИГУ, 2012. С. 
65.
19 
 Неклюдов С. Ю. Структура и функция мифа // Мифы и мифология в современной России. 

М.: АИРО-ХХ, 2000. С. 7–38.
20 
 Михайлин В. Ю. Тропа звериных слов: пространственно ориентированные культурные 

коды в индоевропейской традиции. М.: Новое литературное обозрение, 2005.

изыскания ведутся в работах А. Афанасьева, А. Тахо-Годи, Д. Максимова, 
А. Лосева, Е. Мелетинского, Б. Гаспарова. Представители неомифологического направления одними из первых обратились не только к материалу античной мифологии, но и современного им социального мифотворчества. Актуальным для нашего учебного пособия оказывается понятие 
«живого мифа», когда миф есть не просто модель реальности (пусть универсальная и максимально ей адекватная), но сама живая реальность в ее 
глубинных онтологически укорененных первообразах («Все на свете есть 
миф», по А. Лосеву21), развернутое в трудах И. Бахофена, Э. Кассирера, 
А. Лосева, В. Топорова, В. Иванова.

Поскольку предметом анализа стала мифология и идеология авторов 

традиционалистского направления, мы ограничим наше изложение соответствующими хронологическими рамками и устойчивыми терминами (мифологизация как «создание наиболее семантически богатых, 
энергичных и имеющих силу примера образов действительности»22, 
мифопоэтика, мифологическая модель), которые будем использовать 
в прикладном аспекте — как обозначение способов выявления глубинных 
повествовательных структур прозаического текста, укорененных в архаико-традиционных формах. Учитывая обширность заявленной темы, огромное значение и распространенность мифологических моделей в прозе традиционалистов, мы оставляем всякую попытку претендовать на полноту 
изложения вопроса.

Цель учебного издания — наметить основные направления развития 

«деревенской прозы» второй половины ХХ века с учетом освоения ею 
определенного круга мифологических мотивов, сюжетов, образов; раскрыть своеобразие отдельных авторских мифов как творчески созданных 
инвариантов бытующего мифа, выявить их взаимосвязь с предшествующей литературной традицией и с внелитературной действительностью.

Освоение и продуцирование мифологических мотивов в литературе 

второй половины ХХ века в целом связано с внедрением в художественную ткань нового опыта, переосмыслением важнейшей антиномии между должным и сущим, внутренним и внешним. По верному замечанию 
Р. Лахманн, актуализация элементов мифа, идиллии указывает как на их 
жизнестойкость, действенность (вне зависимости от судьбы жанра), так 

21 
 Лосев А. Миф — число — сущность / под общ. ред. Ф. Тахо-Годи и И. Маханькова. М.: 

Мысль, 1994. С. 915. .
22 
 Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: 

Избранное. М.: Прогресс, 1995. С. 5.

уже и на обреченность выдвинутых упований23 — окончательным прибежищем авторского идеала становится вымышленное пространство текста. 
Литература противостоит жесткой действительности как хранительница 
глубинного, сокровенного смысла, однако произведение, претендующее 
на подлинность в отражении реальности, не может не учитывать требований легитимации. Художники, каждый по-своему, выстраивают процесс 
«оправдания» идеала, намечая условия его бытования. Нас будут интересовать способы примирения авторского мифа и реальности.

Сакральный статус мифа делает его замкнутым, самодостаточным яв
лением с жесткой иерархической структурой, однако в транскрипции нынешней литературы миф существенно трансформируется, обретает новые 
черты, язык, образность: «совпадая по глубинной структуре, современные мифы отличаются от архаических как по своему генезису, так и различной прагматикой»24. Особый интерес вызывают не столько тексты 
с «пассивной» функцией источников архаических сюжетов, сколько произведения, выступающие в «активной» роли, формирующие и «разыгрывающие» ритуальное, символическое, мифологическое25. Мифы, созданные художественной практикой ХХ столетия, не определяются рамками 
«чистого искусства», но претендуют на вторжение в мир истории, становятся продолжением идеологических баталий: «мифы стали изобретаться 
и производиться в том же самом смысле и теми же самыми методами, как 
изобретаются и производятся пулеметы и боевая техника, — для ведения 
внутренней и внешней войны»26. Мифология ХХ века органически связана с идеологией.

Основным мифом советской литературы стал миф о создании Нового 

мира и человека, важнейшей составляющей которого выступает мифологема счастливого дома во всем разнообразии проявлений (дом — 
Родина, страна, Империя)27. Соответственно, сильную позицию занимают идеи преображения «ветхого Адама» в «нового человека», покорителя 
пространства и времени, Вождя как отца народов, Родины-матери, страны 

23 
 Лахманн Р. Дискурсы фантастического / пер. с нем. М.: Новое литературное обозрение, 

2009. С. 218–219.
24 
Шатин Ю. Исторический нарратив и мифология ХХ столетия // Критика и семиотика. 

2002. № 5. С. 101
25 
 Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. 

С. 4.
26 
 Кассирер Э. Техника политических мифов // Октябрь. 1993. № 7. С. 158.

27 
См.: Корниенко О. А. Мифопоэтическая парадигма русской прозы 30-х годов ХХ века: 

векторы эстетического поиска в литературе метрополии и зарубежья. Киев: Логос, 2006. .

Советов — единой дружной семьи28. Ко второй половине 1960-х годов 
литература заново открывает духовно-личностное измерение категории 
дома — сообщества близких, связанных внутренними узами людей. Эта 
транскрипция образа входит в резкое противоречие с официальным представлением о доме-государстве, что напоминает коллизии эпохи русского 
Просвещения, когда разводятся понятия семейного, духовного пристанища и «отечественной державы». Разрушение прежнего национального лада 
отражается в творчестве А. Грибоедова, А. Пушкина, М. Лермонтова29. 
Современный художник, творящий дом-мир, и осознаёт себя демиургом 
иной, истинной, реальности, а мир времени низводит до уровня иллюзии, 
миража. Подобный визионерский тип сознания имеет глубинные корни 
в русской культуре: от Н. Фёдорова до В. Хлебникова, от Д. Андреева до 
позднего В. Распутина и В. Личутина.

Для традиционалистов миф — особый род сокровенного знания, форма 

мышления, обладающая мощной этической силой. В отличие от постмодернистов, обыгрывающих мотивы, детали, образы различных мифологем, 
профанирующих и травестирующих исконные смыслы, традиционалисты 
создают тексты, где миф возрождается в своём классическом значении. 
Произведения этого направления открывают путь архетипическому в сегодняшнюю художественную культуру. То, что многие писатели воспитаны на русской народной поэзии, древних преданиях и легендах, наложило 
отпечаток на их сознание, во многом обусловило его ретроспективный характер, позволило воскресить в настоящем архаические языковые формы.

Следует специально оговорить — тема соотношения идеологии и худо
жественной картины мира, созданной авторами-традиционалистами, обсуждалась в критике. Однако и круг имен был весьма ограничен, и вопрос 
о мифопоэтике практически не поставлен30. В истории изучения проблемы 
взаимосвязи искусства и идеологии уже с начала ХХ века выделяются несколько направлений: от социологических моделей, отстаиваемых, с одной стороны, Г. Гуковским, с другой — Н. Пиксановым и В. Десницким 
до развития формального и семиотического направлений31. Именно формалисты способствовали переориентации интереса с собственно идеи 

28 
 См.: Скороспелова Е. Б., Руденко М. С. Литература социалистического выбора: мифотвор
чество советской эпохи // История русской литературы ХХ века (20–50-е годы): Литературный 
процесс. М.: МГУ, 2006. С. 217–259.
29 
 Радомская Т. И. Дом и Отечество в русской классической литературе первой трети 

ХIХ века. М.: Совпадение, 2006.
30 
 Мартазанов А. М. Идеология и художественный мир «деревенской прозы» (В. Распутин, 

В. Белов, В. Астафьев, Б. Можаев). СПб.: Филол. фак. СПбГУ, 2006.
31 
 Лотман Ю. М. Непредсказуемые механизмы культуры. Таллинн: Изд-во Таллиннского 

ун-та, 2010. С.25–37.