Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки, 2009, № 2

 

                                  

Федеральное агентство по образованию 

Государственное образовательное учреждение 

высшего профессионального образования 

«Тульский государственный университет» 

 

 

 
 

ИЗВЕСТИЯ 

ТУЛЬСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО     

УНИВЕРСИТЕТА 

 

 

 

Гуманитарные науки 

Выпуск 2 

 

 

 

 

 

Издательство ТулГУ 

Тула 2009 

ISSN  2071-6141   
 
УДК 1/3 + 8/9 
Известия ТулГУ. Гуманитарные науки.  Вып. 2. Тула: Изд-во ТулГУ, 
2009. 325 с. 
 
В данном выпуске представлены  результаты исследований, в которых  рассматриваются актуальные проблемы процесса преобразований 
общественной жизни современной России с точки зрения различных социально-гуманитарных наук: философии, истории, педагогики, психологии, 
социологии, политологии, филологии. 
Сборник может быть полезен студентам, аспирантам, преподавателям и всем интересующимся данными проблемами.  
 
 
                                Редакционный совет 
 
 М.В. ГРЯЗЕВ – председатель, В.Д. КУХАРЬ – зам. председателя,  
В.В. ПРЕЙС – главный редактор, И.А. БАТАНИНА, О.И. БОРИСКИН, 
В.И. ИВАНОВ, В.С. КАРПОВ, Р.А. КОВАЛЕВ, В.А. АЛФЕРОВ,          
А.Н. ЧУКОВ, Е.А. ФЕДОРОВА, А.А. ХАДАРЦЕВ.  
 
                                Редакционная коллегия 
 
 И.А. Батанина (отв. редактор), Е.И. Самарцева (зам. отв. редактора),    
С.А. Васин, З.И. Коннова, Л.А. Константинова, Л.П. Махно,  В.М. Петровичев, В.С. Попов, Е.Е. Сапогова, А.Г. Троегубов,  Ю.А. Твирова           
(отв. секретарь) 
         
 
Подписной индекс 27844  
по Объединенному каталогу “Пресса России”. 
 
 
«Известия ТулГУ» входят в перечень 
                                                 ведущих научных журналов и изданий,  
            выпускаемых в РФ, в которых должны  
                                                быть опубликованы научные результа- 
                                             ты диссертаций на соискание ученой  
              степени доктора наук 
 
 
                                                               Авторы научных статей, 2009 
                                                               Издательство ТулГУ, 2009     

ФИЛОСОФИЯ 
 
 
 
 
 
УДК 130.2:[316.42:004] 
С.Н. Грибов, аспирант, (4872) 35-18-95, gribov@mail.ru 
 (Россия, Тула, ТулГУ) 
 
ПРОИЗВОДСТВО 
ИНФОРМАЦИИ 
И 
ПРОИЗВОДСТВО 
СОЦИАЛЬНЫХ МАСС 
 
Анализируются концепции информационного общества, разработанные ведущими философами культуры и социологами XX - XXI вв. Определяется культурная и 
логическая связь между современными способами коммуникации, информационными 
технологиями и процессом оформления нынешнего общества в статусе  «массового».  
Ключевые слова: информационное общество, массовое общество, власть и 
знание, власть и социальный контроль. 
 
Современное общество в его определениях  устойчиво характеризуется предикатом «массового». Во второй половине ХХ века за ним также 
закрепились дефиниции «постиндустриального» (Д. Белл), «общества сервисного класса (Р. Дарендорф), «общества третьей волны» (Э. Тоффлер), 
наконец, «информационного общества» (Ё. Масуда). В связи с масштабным развитием сложных коммуникационных технологий, компьютеризацией, расширением области «виртуальных пространств», происходящей 
технологической революции, термин, предложенный японским футурологом Масудой  (в 1972 г., по другим данным его автором является профессор Токийского технологического института Ю. Хаяши) в наши дни уверенно выбивается в лидеры в сравнении с конкурирующими (причем, разговор уже ведется о «глобальном информационном обществе», консолидируемого именно массовой коммуникацией).  
С информационным обществом связывается будущее человечества, 
потому представляется особенно актуальным и необходимым рассмотреть 
вопрос о механизмах «омассовления» социума, действующих в разряде 
информационных структур, и каналов информации в целом. Специально 
подчеркнем - существующий теоретический материал по данной пробле

матике столь обширен и разносторонен, что позволяет, в рамках статьи,  
рассмотреть лишь наиболее концептуальные положения соотношения массы и информационной сферы. 
Теоретическая модель «информационное общество» приобрела емкое содержание, ввиду чего приписать его авторство только одному мыслителю можно лишь формально. Например, в 60-е гг. прошлого столетия, 
когда только начала складываться теория информационного общества, одним из первых рассуждать о радикальных цивилизационных и культурных 
сдвигах, обусловленных изменением в средствах коммуникации, попытался М. Маклюэн. Если терминологически данное определение принадлежит 
Масуде, то содержательно оно разрабатывалось теоретическими основоположниками: Д. Беллом, Э. Тоффлером, Д. Рисманом, А. Туренном, М. Кастельсом и др. (из которых рассмотрим наиболее известные и концептуальные позиции – Белла и Тоффлера). 
В трудах американского социолога Даниела Белла информационное 
общество интерпретируется как модус общества «постиндустриального». 
В отличие от индустриального общества, где системообразующим принципом является производство товаров с помощью машин и частная собственность, информационное общество основывается на производстве и использовании информации с применением компьютерной обработки, что 
означает повышение ставок в расчете на научное знание. Структурообразующим экономическим звеном делается не промышленность, а сфера услуг. Белл в своем учении не обходит вниманием и проблему массы, выделяя при этом пять значений этого термина [1]. В данном случае интерес 
представляет лишь одно: масса как недифференцированное множество. В 
целом же под дефиницию массы подпадает подавляющая часть населения, 
характеризующаяся однородностью и довольством собственным положением, что обуславливает его пассивность и инертность в плане готовности 
к какому-либо значимому социальному действию или выражению протеста 
(из чего мыслитель делает вывод о деидеологизации современной массовой культуры и складывании единообразной системы идей, выстроенной 
преимущественно на стремлении к развлечениям). Основными параметрами субъекта - представителя массы признается безответственность, конформизм, утрата индивидуальности, причем, главное – выделяется роль 
средств массовой информации, снабжающей единообразными данными 
состав населения. В итоге СМИ искусственно моделируют специфическую 
личность, мало сходную с реальным прототипом. 
За детализацией соотношения «информация – масса»  обратимся к 
другой работе Белла «Социальные рамки информационного общества». В 
техническом плане стимулом к порождению массового общества автор полагает внедрение в повседневный быт электрических приборов, позволивших чрезвычайно расширить социальные связи и коммуникации. Появление же компьютера настолько обновило механизм обработки социальной 

информации, адаптированный под ее неуклонный рост, что автор соглашается назвать его «инструментом управления массовым обществом». Параллельно с теорией «знание – власть», разрабатываемой Фуко, американский социолог указывает, как наиболее важный политический концепт информатизации общества: «Информация – это власть. Доступ к информации 
есть условие свободы» [2. с. 330-342], из чего следует фундаментальное 
положение автора по поводу функций обращения знания и информации в 
постиндустриальную эпоху – отныне они играют роль стратегических ресурсов и агентов современного социума. Среди прочих проблем, находимых в этой связи исследователем, – урбанизация мира, урбанизированный 
образ жизни, для которого свойственна повышенная интерактивность, мобильность, децентрация (заметим, подобные черты катализируют процессы, укрепляющие субстанциальные основания существования масс) и вместе с тем нарастание угрозы полицейского и политического наблюдения за 
индивидами с использованием тех же передовых достижений информационной техники.  
Однако наиболее существенная проблема, также фиксируемая Беллом, - новая расстановка акцентов в диспозиции «элита» и «масса». В противоположность традиционным (закрытым) социальным структурам, современное общество приобретает принципиально открытый характер, поскольку в постиндустриальном обществе элита («аристократия») составляется из технически компетентных и знающих людей, с которыми ввиду 
тесного сплетения политических и технических вопросов вынуждена считаться политика. Речь идет о своеобразной форме эгалитаризма (но не о 
демократии), лишь предполагающей наличие (что кажется немаловажным!) не единственной, а множества трудно поддающихся взаимной координации элит. 
Э. Тоффлер анализирует информационное общество в терминах его 
принадлежности обществу «третьей волны», а основанием для соответствующих классификаций служит отношение и доступ индивидов к источникам информации. Так, «первая волна» специфицируется практическим 
отсутствием средств «масс-медиа». Это сельскохозяйственный уклад жизни, в рамках которого информация извлекалась из непосредственного контакта с ее одушевленным носителем (школьным учителем, священником, 
официальным лицом, главным образом, членом семьи), что предполагало 
необходимость консенсуса и обеспечения конформизма. «Вторая волна» 
расширяет диапазон информационных каналов прежде всего за счет газет, 
популярных журналов, радио, позднее и телевидения (последнее признается самым мощным и массовым каналом массовой информации). Для ее 
ментальности характерна стереотипизация и стандартизация образов, бытующих в обществе, что, по Тоффлеру, оказывается причиной распространения гомогенной массовой идеологии. «Третья волна» же радикально меняет ситуацию (собственно ей и посвящен труд автора «Третья волна»), 

основанием чего является революционное преобразование носителей и накопителей информационных данных, т.е. масштабное освоение и внедрение компьютерной техники и технологий. Тоффлер с нескрываемым упоением рассуждает о достоинствах, открываемых возможностями современной инженерии (в том числе и тех, которые успел почувствовать на самом 
себе во время работы над текстом книги). В их числе: повышение скорости 
информационных потоков, производство новых культурных образов, ведущих и к трансформации наших ежедневных действий [3]. 
В данном случае повышенное внимание на себя обращают два существенных момента, на которых останавливается исследователь. Первое - 
изменение параметров в структуре мышления, приход новой, «клиповой» 
культуры. И второе – оптимистическая оценка происходящих изменений 
по критерию «демассификации» общества, по причине внедрением новых, 
«немассовых» средств передачи информации. 
И первое, и второе положения логически увязаны между собой.  
СМИ эпохи второй волны управлялись централизованно и потому подчинялись единому контролю в воспроизводстве данных, чем объясняется и 
стереотипизация восприятия, в свою очередь обуславливающая недифференцированное массовое сознание (проще говоря, именно вторая волна занималась формированием массы). С появлением совершенных коммуникационных технологий наблюдается «демассификация» средств информации, вслед за чем демассифицируется и сознание: «Сегодня не массы людей получают одну и ту же информацию, а небольшие группы населения 
обмениваются созданными ими самими образами» [3]. Мнения становятся 
все менее унифицированными (и тинэйджеры, и пенсионеры, и аквалангисты, и любители тенниса или скейт-борда – все находят свою периодику, 
адресованную специально им), а это означает закат эры масс.  
Впрочем, философ обнаруживает и сопряженную с данным процессом очередную проблему, - объем находящейся в обороте информации 
столь велик, что ее комплексное, логизированное усвоение оказывается 
нереальным. Субъект находится под бомбардировкой ее отрывков: минутный клип новостей, рекламный ролик, мультфильм, компьютерная графика, фрагмент песни и проч., - в итоге культура делается фрагментарной. 
Индивиды не получают готовую модель реальности, что было возможно 
при централизованной подаче информации, но вынуждены формировать ее 
самостоятельно и произвольно. Синтез, тем не менее, оказывается несостоятельным, и мир из кусочков собирается «наобум»,  в чем и заключается трудность для «информационного общества» с его символом – компьютером. Параллельно, пусть и «вскользь», Тоффлер обозначает еще одну 
немаловажную проблему: «По мере того, как мы все большим и большим 
интеллектом накачиваем материальную среду, не атрофируется ли наш 
собственный разум?» [3], а вслед за ней и проблему образования, спрос на 

которое будет неуклонно возрастать. В противном случае обществу угрожает масштабное оформление страты «лишних людей». 
Компьютеризация экономики и промышленности со своей стороны 
также интенсифицируют процесс «демассовизации». Экономика «второй 
волны» вынуждалась к производству миллионных серий унифицированных, стандартизированных продуктов. Современные технологии предоставляет возможность выпуска небольших серий или даже штучного товара 
(к примеру, футболок с рисунком под индивидуальный заказ) для индивидуального потребителя. По Тоффлеру, подобная революционизация 
средств производства неизбежно влечет за собой и ряд изменений (вплоть 
до «улучшения состояния головного мозга») в каждом слое общества. 
Следует учесть, что работа вышла в 1980-м году, т.е. фактически на 
заре компьютерной эры (по этой причине не находится резонов отдельно 
анализировать труд ученого по сходной проблематике «Шок будущего», 
написанный десятилетием ранее, хотя многие его смысловые оттенки предопределили расстановку акцентов в «Третьей волне», например, когда 
речь идет о «смерти технократии», захвата сферой услуг главенства у сферы промышленного производства, утраты контроля над обществом и появление иных демократических форм в результате совершенствования техники, технологий и стратегий воздействия на потребителя [4, с. 486-529]). 
И понятно, американский футуролог никак не мог предвидеть того блока 
проблем, которые обрушила на голову повседневного обывателя тотальная 
информатизация социальной среды, дополняемая изобретением «всемирной паутины» или внедрения мобильной телефонной связи. Однако и то 
явное, что присутствует в суждениях исследователя как актуальное для его 
времени, вызывает по поводу его интерпретаций многие возражения.  
В первую очередь, это ставка автора на новые возможности взаимодействия информационной схемы «отправитель - получатель». Индустрия 
видеоигр, видеомагнитофоны, внедрение интерактивного общения в телевидение, по радужному прогнозу исследователя, позволяет потребителю 
информации перейти от роли пассивного восприемника к активному манипулированию информационными источниками, буквально: «В этом 
процессе из пассивных получателей информации они превращаются в ее 
отправителей. Пожалуй, они манипулируют телевидением, а не телевизор 
ими» [4]. Заметим, ни по какой логике институты власти не оставят без 
своей опеки СМИ, и свобода «манипуляций» в данном случае – не более, 
чем демократическая иллюзия, о чем, в частности, писал Фуко, рассматривая вопрос об основаниях современного «исповедывающегося» общества. 
Можно предположить, что наличие обратной связи в информационной 
коммуникации только способствует эффекту манипуляции, оттого в развитых странах непрерывно и происходит мониторинг общественного мнения.  
Далее. Разнообразие, спецификация и адресация каналов информации 
вполне когерентно соотносится с унифицированной подачей идей и образов, 

нужная власти кодифицированная истина только проносится под иным «соусом», отличие от приемов презентации материала эпохи «второй волны» заключается лишь в совершенстве камуфляжа (сам Тоффлер в «Шоке будущего» подчеркивал новые изменения в тактиках психологического воздействия 
на потребителя товаров и идеологической продукции [4, с. 243-262], хотя в 
«Третьей волне» данный аспект уже заметно завуалирован).  
Спустя десять лет после публикации труда Тоффлера, выходит в 
свет работа постмодернисткого философа Ж. Бодрийяра «Прозрачность 
зла», в которой пафос,  направленный против разоблачения современного 
общества как массового, не только не снижен, но совершенно недвусмысленно акцентирован. Социальным и культурным его основанием позволительно полагать заявление философа «Мы живем, основываясь, по крайней 
мере, на двух принципах: на принципе сексуальной свободы и на принципе 
коммуникации и информации» [5, с. 97]. В частности, в пользу квалификации сохраняющейся, даже растущей массовости свидетельствует и такой 
аргумент Бодрийяра (причем, выраженный с явной уверенностью, тогда 
как у Тоффлера его смысл лишь намечается как потенциальная проблема): 
успех искусственного разума вызван тем, что этот разум освобождает нас 
от разума природного [5, с. 86], т.е. задействование  компьютерных технологий в самом общем плане совершенно совместимо с паразитизмом и 
пассивностью массового сознания и отнюдь не упраздняет его.  
У французского философа обнаруживается далеко не единственный 
веский довод, девальвирующий гипотезу Тоффлера о «демассовизации» 
общества. Так, если Тоффлер полагает, что возможности нынешних СМИ 
расширяют поле активного обратного контакта, и уже получатель электронных знаков и образов манипулирует их источником, то Бодрийяр констатирует: «Человек Телематический предназначен аппарату, как и аппарат ему, по причине их сплетенности друг с другом, преломления одного в 
другом. Машина делает лишь то, чего от нее требует человек, но взамен 
человек выполняет то, на что запрограммирована машина» [5, с. 83]. Более 
того, с учетом опыта осмысления современной «инфосферы», обнаруживаются достаточные основания полагать, что развитие коммуникационных 
технологий не только не снижает, но и стимулирует процессы дальнейшего «омассовления».  

Информация сопряжена со знанием, хотя и не тождественна ему, а 
то, что власть имеет мощную тенденцию сращивания со знанием, убедительно показывает М. Фуко. Следовательно, данная область никак не может оставаться без внимания властных институтов, а факт заинтересованности власти в производстве массы с ее податливостью, управляемостью, 
склонностью к подчинению и жаждой авторитета отмечен и подтвержден 
многими исследователями согласно общей формуле «масса есть спутник 
власти». В данной связи наблюдаемый выход СМИ из-под централизованного контроля на самом деле, по Бодрийяру, оборачивается рассеянным, 

неявным проникновением ее в капилляры информационных структур и более циничным воздействием на обывателя – во-первых, ввиду снятия цензуры с каналов доступа к сексу, порнографии, насилию, экзальтированным 
и перверсивным формам реализации желания, т.е. того, что всегда животворило телесность массы, во-вторых, по причине подстройки информации 
под нужды источников ее производства,  а значит, расширения возможностей в искажении истины. Так, у Бодрийяра опять же читаем: «Сейчас 
слишком легко забывают, что вся наша реальность, в том числе и трагические события прошлого, была пропущена через средства массовой информации. Это означает, что сейчас уже слишком поздно все проверять и исторически осмысливать,  так как для нашей эпохи, для конца нашего века 
весьма характерно исчезновение всех средств для выяснения исторической 
правды» [5, с. 134]. 
Думается, и без ссылок на позицию известного философа становится очевидно, что по мере разветвления каналов информации, ее пропуска 
через дополнительные фильтры и точки искажения, «на выходе» реципиент уже сталкивается более с продуктом мифотворчества, нежели чем с результатом попыток ее объективной подачи (разумеется, в пределе всякая 
«мысль изреченная есть ложь», но речь идет о намеренных тенденциях – 
либо в сторону приближения к истине, либо к уклонению от нее), а то, что 
нынешний социальный субъект живет в атмосфере разрастающихся мифов, прекрасно продемонстрировал Р. Барт в «Мифологиях». Тотальное 
погружение в мир информации вообще, согласно Бодрийяру, чревато катастрофой и только опасность информационного вируса удерживает нас от 
этого окончательного шага. 
Сказанное позволяет сделать предварительный вывод: совершенствование информационных технологий не ослабляет, но интенсифицирует 
процессы производства массы в современном социуме. Конкретизируем 
данную мысль.  
В очередной раз вспомним Бодрийяра: «Информация – не знание, а 
то, что заставляет знать» [5, с. 68]. В каком преимущественно контексте 
следует интерпретировать императив к знанию? Если не иметь в виду 
форму подачи информации, суггестивно насыщенную коннотативами, порождаемыми ее  эстетической «упаковкой» (что максимально распространено, но все же не главное), то остается механизм соблазна, многократно 
усиленный схемой функционирования нынешних СМИ (включая электронные коммуникационные технологии). Один полюс коммуникации традиционно закреплен за потребителем, на другом пребывают все виды удовольствий (недоступные в «реале», но доступные виртуально), количество 
которых бесконечно возрастает в соответствии с принципом неиссякаемости желаний (не нужно для этого долго штудировать страницы веб-сайтов, 
через несколько нажатий клавиш предложения услуг ищут пользователя 
сами). Поскольку энергетикой жизни массы является желание, а «соблазн» 

- его конструкцией, то потенциал информационных средств в отношении 
производства массы в данном случае увеличивается по экспоненте. Индивидуализация и персонализация  запросов на товары и услуги,  катализирующие, согласно цитируемому ранее Тоффлеру, процессы «демассовизации», на деле лишь подогревают силу желаний бесконечностью предложений. По большому счету, если идти в ногу с логикой Тоффлера, можно согласиться только с одним фактом – адресное обращение к конкретной 
группе потребителей или даже единственной персоне - действительно 
фрагментирует массу, сокращая меру ее неопределенности (т.е. придавая 
ей некоторую структурность), однако это ничуть не  ослабляет ее субстанционального основания – жажды удовольствий и по возможности легкого 
их удовлетворения. Те же самые фокусированные в каналах информации 
аттракторы желаний быстро узурпируются центрами дисперсивно присутствующей власти, растаскивающими фрагментированное тело массы по 
зонам своих интересов и, разумеется, в интересах тех же институтов контроля и управления придать субстрату массы требуемую порцию аморфизма - тем более подготовленной она проявит себя к течению в нужных 
направлении и целях. 
Свое определение «информационного общества» Тоффлер выстраивает, прежде всего, основываясь на факте «огромного скачка объема 
информации, которой мы обмениваемся друг с другом» [3], т.е. преимущественно на количественном понимании сути проблемы. Однако если привлечь и качественную интерпретацию, в интересующем нас ракурсе (массы), то, отталкиваясь от суждений Бодрийяра о «мелодраме различий», необходимости поиска Другого (об этом также в свое время много размышляли и персоналисты, и экзистенциалисты, например, М. Бубер), релевантность информации и массы становится вполне отчетливой. Причастность к 
информации и обеспечивает присутствие Другого (причем, в нужной мере 
пластичного, подстраиваемого под интересы массы; опять же по Бодрийяру – человек начинает мечтать о гениальных машинах, когда исчерпывает 
собственную оригинальность), пусть виртуального, но контакта, что в целом только способствует поддержанию ее жизнеспособности.  
Правомерно ли в таком случае соглашаться с Тоффлером в положении о «демассовизации», обусловленном фактом повышения интерактивных возможностей СМИ, ведущих к персонализации? В какой то мере, но 
лишь до тех пор, пока электронные технологии не дошли до изобретения 
сети Интернет, а в последнем не появились «чаты» и другие программы 
приватной коммуникации, типа ICQ, QIP и прочих. Острота проблемы заключается в том, что массе, ввиду ее однородности, приблизительного 
единообразия интересов, по большому счету нечем обмениваться, а потому 
и в различных «болталках» (как переводится с английского «chat»), бесконечно перемалывается одна и та же информация («нет больше революций, 
есть лишь непрерывное вращение», - подчеркивал Бодрийяр [5, с. 9], неиз