Взаимоотношения исследовательской и практической психологии

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ 
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ 
И ПРАКТИЧЕСКОЙ 
ПСИХОЛОГИИ

Издательство
«Институт психологии РАН»
Москва – 2015

Российская академия наук
Институт психологии

Под редакцией

А. Л. Журавлева,
А. В. Юревича

 УДК 159.9
 ББК 88
 
В 40

Взаимоотношения исследовательской и практической психологии / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. – М.: Изд-во 
«Институт психологии РАН», 2015. – 574 с. (Методология, теория 
и история психологии)

ISBN 978-5-9270-0307-5

В 40

© ФГБУН Институт психологии РАН, 2015

ISBN 978-5-9270-0307-5

 УДК 159.9
 ББК 88

Книга посвящена одной из наиболее острых проблем психологической 
науки и практики – проблеме взаимоотношений между ними. Авторы 
анализируют различные аспекты этих взаимоотношений – как когнитивные, связанные с психологическим знанием, так и социальные, коренящиеся в состоянии психологического сообщества. Выдвигаются 
и отстаиваются различные позиции в отношении влияния сложившихся взаимоотношений между исследовательской (академической) 
и практической психологией на развитие каждой из них. Книга состоит из двух частей. В первой рассматриваются общие когнитивные 
и социальные проблемы взаимоотношения двух разделов психологии, 
во второй – их взаимодействие в конкретных областях психологического знания и социальной практики.

Все права защищены.
Любое использование материалов данной книги полностью 
или частично без разрешения правообладателя запрещается 

Содержание

Часть I
СОЦИАЛЬНЫЕ И КОГНИТИВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ 
ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ
И ПРАКТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

А. Л. Журавлев, Д. В. Ушаков, А. В. Юревич. Академическая 
психология и практика: история отношений
и современные проблемы (вместо предисловия)  . . . . . . . . . . . . . . . 7

А. Л. Журавлев, Д. В. Ушаков. Пути и принципы взаимодействия 
теоретико-экспериментальной психологии и практики. . . . . . . .18

А. В. Юревич. Еще раз о «схизисе»
исследовательской и практической психологии. . . . . . . . . . . . . . .70

В. А. Мазилов. Психология академическая и психология 
практическая, их соотношение: прошлое, настоящее, будущее  . . 91

Е. Ю. Патяева. Специфика знаний
в практической и исследовательской психологии  . . . . . . . . . . . .146

М. С. Гусельцева. Культурно-деятельностная
эпистемология как основание интеграции
исследовательской и практической психологии. . . . . . . . . . . . . . 179

Т. Д. Марцинковская. Вперед, в прошлое,
или Снова о взаимосвязи теории и практики  . . . . . . . . . . . . . . . . 214

А. М. Двойнин. Исследовательская и практическая
психология: «схизис» или необходимый «люфт»?. . . . . . . . . . . . .229

Содержание 

Т. В. Зеленкова. Исследовательская и практическая
психология: на пути от «схизиса» к «схезису»  . . . . . . . . . . . . . . . .265

Часть II
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ
И ПРАКТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ В КОНКРЕТНЫХ ОБЛАСТЯХ 
ЗНАНИЯ И СОЦИАЛЬНОЙ ПРАКТИКЕ

О. А. Артемьева. Предыстория «диагонального разрыва»:
уроки социальной истории психоанализа, педологии 
и психотехники в России  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 311

С. А. Богданчиков. Советская исследовательская
и практическая психология 1920–1930-х годов
(к историографии вопроса)  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 337

О. В. Ракитина. Исследование и практика
в профессиональной подготовке психологов
(современные проблемы) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .385

И. Н. Семенов. Взаимодействие исследовательской психологии 
и практического человекознания в изучении и развитии 
рефлексивно-творческого мышления и личности  . . . . . . . . . . . . 416

Е. Л. Доценко. Межличностное общение:
между обыденным опытом и научной методологией  . . . . . . . . .465

Н. С. Шадрин. Дезинтеграция психологического знания 
как препятствие анализу отчуждения личности
и поиску практических путей его преодоления  . . . . . . . . . . . . . .494

Т. В. Дробышева. Взаимодействие исследовательской 
и практической психологии в изучении конкретного
социально-психологического феномена . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .538

А. Н. Лебедев. Чувства национальной гордости
и патриотизма как проблема исследовательской
и практической психологии  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .556

Сведения об авторах  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .572

Часть I

СОЦИАЛЬНЫЕ И КОГНИТИВНЫЕ 
ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ 
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ 
И ПРАКТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

И
стория отношений академической психологии и практики в нашей стране прошла несколько этапов. В первые советские годы 
полная энергии психология, вооружившись марксизмом, чувствовала в себе готовность решать крупные проблемы – формирование 
нового человека. Первоначальный энтузиазм иссяк к середине 1930-х 
годов, однако желание приносить практическую пользу сохранилось, 
приняв менее радикальные формы. Стремившаяся реорганизовать 
производство психотехника была закрыта, как и реформистски 
ориентированная педология, но психология продолжала решать 
практические задачи, причем в разных сферах жизни. Показателен в этом отношении период Великой Отечественной войны, когда 
психологи были направлены на военные задачи от реабилитации 
раненых с поражением головного мозга до разработки маскировки 
в целях снижения разрушительной силы бомбардировок. В 1960-е 
годы в связи с развитием инженерно-психологических исследований 
психология стала полезна космонавтике и авиации, что способствовало повышению ее престижа и институционализации в качестве 
науки, имеющей представительство в Академии наук СССР (Журавлев, Ушаков, 2006).
История отношений теоретико-экспериментальной психологии 
с практикой и история рефлексии этих отношений – не совсем одно 
и то же. Реальные отношения модифицируются достаточно плавно, 
а рефлексия, проходящая сквозь призму идеологических воззрений своего времени, периодически претерпевает скачкообразные 
изменения. В 1970–1980-е годы в рефлексии стали преобладать более или менее реалистические науковедческие взгляды, предполагавшие при этом вполне гармоничные отношения между фундаментальной наукой и практикой. Классическое понимание связи теории, 

А. Л. Журавлев, Д. В. Ушаков, А. В. Юревич

Академическая психология и практика: 
история отношений и современные 
проблемы (вместо предисловия)

Часть I

эксперимента и практики в психологии в рамках этого этапа выразил Б. Ф. Ломов (Ломов, 1984). Фундаментальная теория должна верифицироваться (или, по К. Попперу, фальсифицироваться) в эксперименте и снабжать проверенными знаниями практику, а практика, 
в свою очередь, способна, с одной стороны, проявить ценность теории, а, с другой – поставить перед теорией такие вопросы, которые 
будут стимулировать ее развитие. В результате «взаимодействие… 
теории, эксперимента и практики есть необходимое условие развития всей системы психологических наук» (Ломов, 1984, с. 51).
Однако на постсоветском этапе, начавшемся в 1990-е годы и фактически продолжающемся по сегодняшний день, в концептуализации отношений фундаментальной психологии с практикой произошли серьезные изменения. Начиная с этого исторического момента, 
мы будем анализировать изменение воззрений подробнее. Можно 
указать на три основные причины произошедшего переосмысления.
Во-первых, психологическая практика в конце ХХ в. бурно разрослась и охватила новые сферы, которые оказались весьма востребованными населением. Это, в первую очередь, относится к различным формам психотерапии, которые в 1990-е годы пережили 
в нашей стране настоящий бум. Тем самым численно возросшая 
и укрепившаяся собственными кадрами психологическая практика 
обрела право независимого голоса, который оказался далеко не всегда совпадающим с голосом академических ученых.
Во-вторых, если в советское время психологические службы 
и подразделения были, как и все прочие, государственными структурами и опирались поэтому на разработки государственных НИИ 
или вузовскую науку, то с развитием рыночной экономики появился сектор частных психологических и психотерапевтических услуг. 
Тем самым относительному организационному единству фундаментальной психологии и практики был положен конец. Более того, как часто случается, «маятник» развития качнулся в противоположную сторону – к отрицанию положительных сторон подобного 
единства.
Наконец, в-третьих, важную роль в переосмыслении связей 
академической науки и практики сыграла философия и методология постмодернизма. В контексте характерного для постмодернизма видения мира как фрагментарного и раздробленного выпукло 
выступили разрывы и нестыковки между академическим психологическим знанием и практикой (Степин, 1990; Теория и методология…, 2007; Юревич, 2000).

А. Л. Журавлев, Д. В. Ушаков, А. В. Юревич

В результате в 1990-е годы начала создаваться совсем другая, радикально неклассическая картина соотношения фундаментальной 
психологии и психологической практики. Стали раздаваться голоса, 
свидетельствующие о том, что практическая психология (речь шла 
преимущественно о такой ее отрасли, как психотерапия) существует сама по себе, без опоры на экспериментальную науку (Василюк, 
1996; Юревич, 2000). Было отмечено, что психологический процесс 
воздействия продолжает по-прежнему во многом оставаться искусством, «ускользая» от строго научных методов оценки (измерения) и проверки. Получается, что об одном и том же предмете, человеческой психике, существуют, по меньшей мере, два рода знания, 
один из которых экспериментально проверяем, но по каким-то причинам не отвечает потребностям психотерапевтической практики, 
а другой, наоборот, соответствует нуждам практикующих психотерапевтов и ими порождается, но плохо поддается экспериментальной проверке. Результатом идейного разделения оказывается социальное размежевание: сообществ, систем образования, научных 
ориентиров, авторитетов, кругов общения и т. д.
Похоже, однако, что в последнее время мы становимся свидетелями появления тенденций, направленных в противоположную 
сторону – на сближение академической и практической психологии 
(Проблемы фундаментальной и прикладной психологии…, 2008; 
Психологические проблемы семьи…, 2012; Психологическое воздействие в условиях…, 2014; Психологическое воздействие: механизмы…, 2012). На это есть серьезные основания.
Прежде всего, рассмотрение связи академической психологии 
с разными областями практики приводит к различным результатам 
в зависимости от того, о какой сфере практики идет речь. Картина, 
ставшая результатом рефлексии в 1990-е годы, во многом возникла 
по той причине, что предметом этой рефлексии была именно психотерапия. Как отмечалось выше, психотерапия оказалась в тот период чрезвычайно актуальной областью. Время, однако, перемещает 
акценты, и сегодня возникает потребность в более широком взгляде, интегрирующем различные сферы науки и практики. Действительно, в психотерапии очень мало нового выросло из лабораторных 
экспериментов. Однако не стоит генерализировать это утверждение и переносить его на другие отрасли психологической практики. Можно привести множество примеров. Инженерная психология 
и эргономика, как в 1960-е гг., так и сегодня, черпают свои основания из лабораторных экспериментов по переработке информации 

Часть I

человеком (Ломов, 1984, 2006). Психологические подходы к подбору персонала основываются на четко проведенных исследованиях, показывающих прогностическую валидность индивидуальных 
особенностей личности (Hunt, Gotfredson). На экспериментальных 
данных по влиянию различных воздействий на убеждения людей 
строятся техники коммерческой и политической рекламы. Подобного рода примеры можно множить и далее. Следовательно, представление о связи фундаментальной психологии с практикой надо 
строить на всей совокупности фактов, а не только на основе фрагмента реальности, связанного с различными формами консультационной практики.
Этого аргумента достаточно, чтобы не драматизировать проблему связи фундаментальной психологии с практикой в целом, а ясно понимать, что фундаментальная психология имеет немало практических приложений (Психологические исследования…, 2011; 
Психологические проблемы современного…, 2012; Психология 
нравственности…, 2010; Психология человека…, 2014; Рубцов и др., 
2009). Однако те области, где практика носит автономизированный характер, представляют специальный интерес для изучения 
как в силу своей специфичности, так и потому, что их голос особенно громко слышен. Впрочем, для этих областей в последние 
два десятилетия тоже появились основания, позволяющие более 
детально говорить об их дистанцировании от фундаментальной
науки.
К таким областям относится психотерапия, разрыв которой 
с экспериментальной психологией за истекшие 15 лет если и сократился, то не кардинальным образом. Однако стало меняться 
отношение к этому разрыву, и все более очевидным становится то, 
что констатация расхождений между теорией и практикой – это констатация ограниченности и теории, и практики.
В самом деле, последствия разрыва чувствуются в практической психологии, поскольку отсутствие опоры на эксперимент – существенный недостаток практики. Ведь стержень фундаментальной 
науки – система процедур проверки знания. Основанная на эксперименте теория является наиболее динамичной и энергично развивающейся. Такая теория приспособлена к тому, чтобы успешно 
прогрессировать в условиях разделения труда научного сообщества. При ней существуют эксплицитно установленные критерии, которые позволяют каждому члену сообщества предлагать свой способ развития моделей. Обратная связь, создаваемая экспериментом, 

А. Л. Журавлев, Д. В. Ушаков, А. В. Юревич

приводит к опознанию области недостаточности теории и выявлению точек роста.
Лишенная этих процедур, да еще и имеющая дело со столь неопределенным и трудноизмеримым объектом, как психика, психологическая практика сталкивается с серией проблем, связанных, 
с одной стороны, с недостаточными темпами развития, а с другой – 
неоптимальной организацией сообщества.
Понятно, что отсутствие потока идей из теоретико-экспериментальной психологии, питающего технологические разработки, 
не способствует ускоренному развитию технологий. Кроме того, 
простой аргумент, являющийся аксиомой, например для бизнеса, гласит: чтобы улучшить, надо измерить. Для того, чтобы корпорация могла улучшить какой-то показатель своей деятельности, 
например качество товара, необходимо для начала его измерить, 
объективно зафиксировать. Затем уже можно разрабатывать меры 
по улучшению качества, эффективность которых удастся оценить. 
Так, и для эффективного развития психологической практики нужна оценка результатов.
Итогом, например, в такой области, как психотерапия, является неясность вопроса о ее развитии на протяжении последних, 
скажем, 50 лет. Добились ли за это время психотерапевты лучших 
результатов? Введены ли более эффективные новые подходы? Стали ли эффективнее старые методы, подобные психоанализу? Ответить на эти вопросы точно затруднительно ввиду недостаточности 
научных данных для ответа. «На глаз» же существенный прогресс 
не выглядит очевидным. Контраст с рядом опирающихся на теоретико-экспериментальную науку областей медицины, где за тот же 
период произошли революционные изменения, разителен.
Наиболее очевидной проблемой психотерапевтического сообщества является разделение на школы. «Существование множества школ, противоречащих друг другу в самых принципиальных положениях, давно воспринимается как некий вызов» (Сосланд, 2006, 
с. 54). Очевидно, что возможность выяснить истину в этих принципиальных положениях отсутствует без привлечения воспроизводимых способов проверки, которые предлагаются экспериментальной
наукой.
Известный московский психотерапевт идет еще дальше в анализе особенностей психотерапевтического сообщества: «Предполагалось, что психотерапевтический метод создается ради нужд 
пациента… Правда заключается в том, что новые идеи и техники 

Часть I

появлялись чаще всего для обслуживания интересов их создателя… новая теория и техника очерчивали некую область, в которой 
их автор (и вслед за ним его последователи) осуществлял свое господство. Нам даже не надо особенно затруднять себя примерами 
из истории психотерапии, ибо, мы уверены, это все понятно и так» 
(Сосланд, 1999, с. 7). В этом, по мнению автора, заключена причина разделения психотерапии на множество школ с разными методами и борьбы этих школ между собой. «Создание новых методов, 
как ясно всем… зачастую никак не связано с действительными потребностями психотерапевтической практики, с интересами пациента (здесь и далее курсив авторов. – А. Ж., Д. У., А. Ю.)… Толчком 
к созданию новых методов в большинстве случаев не являются соображения, связанные с интересами пациента. История психотерапии – это в первую очередь история желаний психотерапевтов создавать свои школы» (там же, с. 12–13). По мнению А. И. Сосланда, 
психотерапевт – «идеобаллический»* специалист наравне с философом, священником, миссионером, политиком.
Очевидно, что «идеобаллическое» сообщество не предназначено 
для эффективного совершенствования своих инструментов. В нем 
сложно объективировать отношения между членами, решать научные споры общепризнанным способом. Теряется способность отличать эффективное от неэффективного, аргументировать эффективность и т. п.
Все вышеперечисленное дает основание для таких оценок: 
«К психотерапии пока не подходят никакие мерки, которые вполне 
уместны, когда речь заходит о сформированных научных дисциплинах» (Орлов, 2006, с. 83). «То, что существует в общественном сознании, то, что „у всех на устах“, – не психотерапия, как не психо
* 
«…идеобаллия (от гр. idea – общее свойство, идея, начало, основание, 
принцип; ballo – бросать, кидать, метать) – деятельность, соединяющая в себе… и производство идеи, и ее распространение в коммуникативном пространстве» (Сосланд, 2006, с. 61).
«Идеобаллия состоит из трех основных моментов: производство 
идеологии, распространение ее в пространстве, рекрутирование максимального количества последователей данной идеологии» (Сосланд, 
2006, с. 61). А. И. Сосланд также цитирует К. Ясперса, который писал 
о «почти неизбежном стремлении превращать психотерапию в мировоззренческое учение и формировать из круга, образованного им 
самим, его учениками и пациентами, сообщество наподобие религиозной секты».