Современный русский язык. Слово в курсе лексикологии

3

ISBN 978-5893498004

УДК811.161.1(075.8)
ББК 81.2Рус

        С89

Сулименко Н.Е.

С89
Современный русский язык. Слово в курсе лексикологии 

[Электронный ресурс]: учеб. пособие / Н.Е. Сулименко. — 4-е 
изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2019. — 352 с.

ISBN 978-5893498004

Книга посвящена актуальным проблемам курса лексикологии, недостаточно обеспеченного учебнометодическими пособиями. В ней
освещены как традиционные для курса проблемы, так и новые, связанные с интегральными концепциями языка и слова.

Книга адресована студентам, аспирантам и преподавателям филологических факультетов вузов.

УДК811.161.1(075.8)
ББК 81.2Рус

Н а у ч н ы й   р е д а к т о р:

др филол. наук, доцент РГПУ им. А.И. Герцена

Е.В. СЕРГЕЕВА

Р е ц е н з е н т ы:

др филол. наук, проф. СПбГУ

К.А. РОГОВА,

др филол. наук, проф. РГПУ им. А.И. Герцена

К.П. СИДОРЕНКО

Светлой памяти Учителя —

доктора филологических наук, профессора

Веры Васильевны Степановой — посвящается

ВВЕДЕНИЕ

Книга отражает опыт проведения курса лексикологии на

филологическом факультете и опирается на достижения современной лингвистической науки, включая результаты исследований участников проблемной группы «Слово как единица лексической системы языка», которую при кафедре русского языка
РГПУ им. А.И. Герцена более четверти века возглавляла В.В. Степанова.

Издание восполняет недостаток учебнонаучной литературы

по лексической проблематике, связанной с языковыми новациями и сменой лингвистической парадигмы. Поэтому среди основных тем для изучения лексикологии предлагаются такие, как
«Основные направления в изучении лексических явлений», «Активные процессы в русской лексике». При освещении других тем
(«Слово как единица лексического уровня языка», «Системный
характер русской лексики», «Лексическое значение слова», «Однозначные и многозначные слова. Смысловая структура слова»,
«Проблема типологии лексических значений») привлекается
специальная и учебная литература, отражающая сложившиеся
взгляды на традиционные проблемы лексикологии, и отмечаются «узкие» места в их разработке.

В качестве иллюстративного используется материал словарей разного типа, прежде всего толковых, и разножанровых текстов (включая учебные, представляющие базовую лексику русского языка).

© Издательство «ФЛИНТА», 2006

3

ISBN 978-5893498004

УДК811.161.1(075.8)
ББК 81.2Рус
        С89

Сулименко Н.Е.

С89
Современный русский язык. Слово в курсе лексикологии 
[Электронный ресурс]: учеб. пособие / Н.Е. Сулименко. — 3-е 
изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2014. — 352 с.

ISBN 978-5893498004 

Книга посвящена актуальным проблемам курса лексикологии, недостаточно обеспеченного учебнометодическими пособиями. В ней
освещены как традиционные для курса проблемы, так и новые, связанные с интегральными концепциями языка и слова.
Книга адресована студентам, аспирантам и преподавателям филологических факультетов вузов.

УДК811.161.1(075.8)
ББК 81.2Рус

Н а у ч н ы й   р е д а к т о р:
др филол. наук, доцент РГПУ им. А.И. Герцена
Е.В. СЕРГЕЕВА

Р е ц е н з е н т ы:
др филол. наук, проф. СПбГУ
К.А. РОГОВА,

др филол. наук, проф. РГПУ им. А.И. Герцена
К.П. СИДОРЕНКО

Светлой памяти Учителя —
доктора филологических наук, профессора
Веры Васильевны Степановой — посвящается

ВВЕДЕНИЕ

Книга отражает опыт проведения курса лексикологии на
филологическом факультете и опирается на достижения современной лингвистической науки, включая результаты исследований участников проблемной группы «Слово как единица лексической системы языка», которую при кафедре русского языка
РГПУ им. А.И. Герцена более четверти века возглавляла В.В. Степанова.
Издание восполняет недостаток учебнонаучной литературы
по лексической проблематике, связанной с языковыми новациями и сменой лингвистической парадигмы. Поэтому среди основных тем для изучения лексикологии предлагаются такие, как
«Основные направления в изучении лексических явлений», «Активные процессы в русской лексике». При освещении других тем
(«Слово как единица лексического уровня языка», «Системный
характер русской лексики», «Лексическое значение слова», «Однозначные и многозначные слова. Смысловая структура слова»,
«Проблема типологии лексических значений») привлекается
специальная и учебная литература, отражающая сложившиеся
взгляды на традиционные проблемы лексикологии, и отмечаются «узкие» места в их разработке.
В качестве иллюстративного используется материал словарей разного типа, прежде всего толковых, и разножанровых текстов (включая учебные, представляющие базовую лексику русского языка).

© Издательство «ФЛИНТА», 2006

5

ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ
СОВРЕМЕННОЙ ЛЕКСИКОЛОГИИ.
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ
ИЗУЧЕНИЯ ЛЕКСИКИ

Принцип антропоцентризма в лексикологии

Осознание тупика, в котором оказалась человеческая цивилизация, ведомая технократическим способом мышления, привело к смене приоритетов современной науки, утверждению
принципа антропоцентризма в качестве ведущего, определяющего. Это относится и к гуманитарным наукам вообще (междисциплинарные связи с которыми не может не учитывать лингвистика), и к тому лингвистическому разделу, который непосредственно затрагивает связи языка и мышления, языка и внеязыковой действительности, — к лексикологии.
Принцип системоцентризма в изучении лексических явлений перестал быть самодостаточным и входит в сложное взаимодействие с принципом антропоцентризма. Изучение антропоцентрической направленности в устройстве лексикона требует выхода за пределы языка, в область знаний о мире, о человеке в различных его ипостасях, в широкую сферу человеческой
субъективности. С исследованием роли человеческого фактора
в языке связана серия монографических трудов последнего времени [182, 269], разработка понятия «языковой личности» и ее
структуры [94, 290], когнитивнопрагматических аспектов языка [69, 156, 157, 199].
Идеи «активной грамматики» Л.В. Щербы и указание на необходимость создания «идеологических словарей», обеспечивающих потребности говорящего в описании тех или иных фрагментов реальности, стали для лексикологов определяющими в

становлении направления, называемого «активной лексикологией». Предложенная в 1960е годы московской семантической школой модель «смысл — текст», предполагающая анализ
в направлении от содержания к средствам его выражения и
опору на теорию равнозначных преобразований, получила и
свою лексикографическую интерпретацию в «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» под редакцией
Ю.Д. Апресяна. В последние десятилетия вышла целая серия
словарей «активного» типа (их описание см. в книге В.А. Козырева и В.Д. Черняк [104]).
Особую значимость идеи «активной лексикологии» приобрели в связи с формированием новой научной парадигмы —
антропоцентрической, опирающейся на достижения генеративной грамматики, гипотезу лингвистической относительности СэпираУорфа, теорию речевых актов и прежде всего на
труды В. Гумбольдта, Г. Гийома и отечественных лингвистов —
А.А. Потебни (для лексикологов особенно важна его книга
«Мысль и язык» [175]), Бодуэна де Куртенэ, Ю.С. Степанова,
Н.Д. Арутюновой, Е.С. Кубряковой, Ю.Н. Караулова, Р.М. Фрумкиной и др. Антропоцентризм становится особым принципом
исследования, определяя его перспективы и конечные цели с
учетом «человеческого фактора», т.е. существования языка как
неотъемлемого свойства человека и человека в языке. Принцип
антропоцентризма требует изучения языка не в самом себе и
для себя (в отличие от принципа системоцентризма в структурной лингвистике), а для более глубокого понимания и объяснения человека говорящего и мира, в котором он живет и о котором
говорит. При таком подходе лингвистика и лексикология как ее
важнейшая составляющая становятся частью общей науки о человеке. Соотношение принципов системои антропоцентризма
истолковывается учеными поразному: согласно одной точке
зрения, они находятся в отношениях субординации при ведущей
роли второго, согласно другому взгляду — в отношениях дополнительности, помогающей глубже и с разных сторон проникнуть
в сущность такого сложного явления, как язык и входящее в него
слово. В системноструктурной парадигме изучались по преиму4
5

ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ
СОВРЕМЕННОЙ ЛЕКСИКОЛОГИИ.
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ
ИЗУЧЕНИЯ ЛЕКСИКИ

Принцип антропоцентризма в лексикологии

Осознание тупика, в котором оказалась человеческая цивилизация, ведомая технократическим способом мышления, привело к смене приоритетов современной науки, утверждению
принципа антропоцентризма в качестве ведущего, определяющего. Это относится и к гуманитарным наукам вообще (междисциплинарные связи с которыми не может не учитывать лингвистика), и к тому лингвистическому разделу, который непосредственно затрагивает связи языка и мышления, языка и внеязыковой действительности, — к лексикологии.
Принцип системоцентризма в изучении лексических явлений перестал быть самодостаточным и входит в сложное взаимодействие с принципом антропоцентризма. Изучение антропоцентрической направленности в устройстве лексикона требует выхода за пределы языка, в область знаний о мире, о человеке в различных его ипостасях, в широкую сферу человеческой
субъективности. С исследованием роли человеческого фактора
в языке связана серия монографических трудов последнего времени [182, 269], разработка понятия «языковой личности» и ее
структуры [94, 290], когнитивнопрагматических аспектов языка [69, 156, 157, 199].
Идеи «активной грамматики» Л.В. Щербы и указание на необходимость создания «идеологических словарей», обеспечивающих потребности говорящего в описании тех или иных фрагментов реальности, стали для лексикологов определяющими в

становлении направления, называемого «активной лексикологией». Предложенная в 1960е годы московской семантической школой модель «смысл — текст», предполагающая анализ
в направлении от содержания к средствам его выражения и
опору на теорию равнозначных преобразований, получила и
свою лексикографическую интерпретацию в «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» под редакцией
Ю.Д. Апресяна. В последние десятилетия вышла целая серия
словарей «активного» типа (их описание см. в книге В.А. Козырева и В.Д. Черняк [104]).
Особую значимость идеи «активной лексикологии» приобрели в связи с формированием новой научной парадигмы —
антропоцентрической, опирающейся на достижения генеративной грамматики, гипотезу лингвистической относительности СэпираУорфа, теорию речевых актов и прежде всего на
труды В. Гумбольдта, Г. Гийома и отечественных лингвистов —
А.А. Потебни (для лексикологов особенно важна его книга
«Мысль и язык» [175]), Бодуэна де Куртенэ, Ю.С. Степанова,
Н.Д. Арутюновой, Е.С. Кубряковой, Ю.Н. Караулова, Р.М. Фрумкиной и др. Антропоцентризм становится особым принципом
исследования, определяя его перспективы и конечные цели с
учетом «человеческого фактора», т.е. существования языка как
неотъемлемого свойства человека и человека в языке. Принцип
антропоцентризма требует изучения языка не в самом себе и
для себя (в отличие от принципа системоцентризма в структурной лингвистике), а для более глубокого понимания и объяснения человека говорящего и мира, в котором он живет и о котором
говорит. При таком подходе лингвистика и лексикология как ее
важнейшая составляющая становятся частью общей науки о человеке. Соотношение принципов системои антропоцентризма
истолковывается учеными поразному: согласно одной точке
зрения, они находятся в отношениях субординации при ведущей
роли второго, согласно другому взгляду — в отношениях дополнительности, помогающей глубже и с разных сторон проникнуть
в сущность такого сложного явления, как язык и входящее в него
слово. В системноструктурной парадигме изучались по преиму6
7

ществу статические свойства слов и их группировок по форме и
содержанию, виды системных связей в лексике и т.д.
Замечено, что антропоцентризм дает себя почувствовать
даже там, где обычно его не замечают, в явлениях само собой разумеющихся. Так, с позиций «наивного» антропоцентризма естественно считать представления о человеке точкой отсчета для
многих языковых значений: размеры тела человека в квалификации животных как крупных (слон, мамонт) и мелких (мышь,
кошка); его физические возможности в квалификации многих
параметров предметов (тяжёлый, крепкий, ломкий — с трудом
или легкостью поддающийся деформации); свойственные человеку модусы восприятия с помощью разных органов чувств
(светлый, горечь, приторный, скользкий, тишина, громко и т.д.).
Схема тела человека, его положение в пространстве, свойства окружающего универсума, необходимость ориентации в
нем и его освоения формируют базовые оппозиции «верх —
низ», «перед — зад», «правый — левый» и т.д., лежащие в основе
осмысления не только физической, но и духовной реальности,
которая моделируется по типу физической. По словам Г. Гийома, «будучи языком мыслящего человека, идеальный универсум построен по образу и подобию самого человека, который
одновременно и зритель и наблюдатель — глазами тела и глазами разума — действительного универсума, реального мира»
[64, c. 157]. Ср. в этом плане лексемы умозрительный, низкий
(дом и человек), пробовать (еду и чтолибо сделать).
Не случайно зооморфизмы часто несут негативные оценки,
основанные на представлениях человека об отклонении от «человеческой» нормы: медведь (о человеке), змея (о женщине),
щука (о ней же), зверь (о жестоком человеке), часто в конструкции противопоставления: не человек, а зверь. Эти отклонения
фиксированы и в сравнениях: лютый, как зверь; упрямый, как
осёл; медлительный, как черепаха, а также во фразеологизмах,
связанных со специфическим видением мира тем или иным этносом: белая ворона, волк в овечьей шкуре, стреляный воробей, ворона в павлиньих перьях, Лиса Патрикеевна, менять кукушку на
ястреба и др.

С принципом антропоцентризма связано внимание к фигуре наблюдателя, его пространству и времени, к «личной сфере»
говорящего (термин Ю.Д. Апресяна), дающим о себе знать в самых обычных словарях: показываться, маячить, белеть, желтеть, гордиться, стыдиться и др. Даже частотность того или
иного слова значима не сама по себе как факт статистики, а в
«человеческом измерении», как факт социального предпочтения той или иной языковой единицы для целей познания и
коммуникации.
Лексика текстов учебника для начальных классов, естественно, в наибольшей степени приближена к ядру идеографических подразделений (человек, животный мир, растения, органическая и неорганическая природа), имеющих прямые проекции в тему и лексическую организацию текста: «Ёж — полезный
зверек. Его боятся мыши», «Морские свинки могут жить только
рядом с человеком. У нас есть эти животные в живом уголке...»
[180]. Однако, как видим, тема «животный мир» раскрывается с
антропоцентрических позиций (интересов человека), принцип
антропоцентризма дает себя почувствовать даже в самой «объективной» классификации лексики — идеографической. Очень
значима для человека во вселенной тема природы, помогающая
ему осознать себя как часть природы, оправданно поэтому обилие текстов, обращенных к экологической теме, хотя и включающих родовидовые слова: «Деревья. Входишь в лес и гладишь ладонью деревья, будто старых друзей похлопываешь по плечу. К
стволу прислонишься, как к плечу друга. Плечо гладкое, скользкое —
молодая берёзка. А то всё в пупырышках — это осина. Или изборождённое. Это кора дуба. Хочется стиснуть ладонями рукиветви и крепко пожать». Параллельное развитие двух тем оправдывает текстовую номинацию «рукиветви». Антропоцентрично и
разделение предметов в мире на естественные и артефакты, созданные человеком. Последние отражены в номинациях текста
с названием «Труд»: стол, кровать, тетрадь, ботинки, лыжи,
тарелка, вилка, ложка, нож, гвоздь, дом, ломтик хлеба. В основе
раскрытия темы текста лежит бытовая лексика, связанная с хорошо известными учащимся реалиями повседневной жизни.

7

ществу статические свойства слов и их группировок по форме и
содержанию, виды системных связей в лексике и т.д.
Замечено, что антропоцентризм дает себя почувствовать
даже там, где обычно его не замечают, в явлениях само собой разумеющихся. Так, с позиций «наивного» антропоцентризма естественно считать представления о человеке точкой отсчета для
многих языковых значений: размеры тела человека в квалификации животных как крупных (слон, мамонт) и мелких (мышь,
кошка); его физические возможности в квалификации многих
параметров предметов (тяжёлый, крепкий, ломкий — с трудом
или легкостью поддающийся деформации); свойственные человеку модусы восприятия с помощью разных органов чувств
(светлый, горечь, приторный, скользкий, тишина, громко и т.д.).
Схема тела человека, его положение в пространстве, свойства окружающего универсума, необходимость ориентации в
нем и его освоения формируют базовые оппозиции «верх —
низ», «перед — зад», «правый — левый» и т.д., лежащие в основе
осмысления не только физической, но и духовной реальности,
которая моделируется по типу физической. По словам Г. Гийома, «будучи языком мыслящего человека, идеальный универсум построен по образу и подобию самого человека, который
одновременно и зритель и наблюдатель — глазами тела и глазами разума — действительного универсума, реального мира»
[64, c. 157]. Ср. в этом плане лексемы умозрительный, низкий
(дом и человек), пробовать (еду и чтолибо сделать).
Не случайно зооморфизмы часто несут негативные оценки,
основанные на представлениях человека об отклонении от «человеческой» нормы: медведь (о человеке), змея (о женщине),
щука (о ней же), зверь (о жестоком человеке), часто в конструкции противопоставления: не человек, а зверь. Эти отклонения
фиксированы и в сравнениях: лютый, как зверь; упрямый, как
осёл; медлительный, как черепаха, а также во фразеологизмах,
связанных со специфическим видением мира тем или иным этносом: белая ворона, волк в овечьей шкуре, стреляный воробей, ворона в павлиньих перьях, Лиса Патрикеевна, менять кукушку на
ястреба и др.

С принципом антропоцентризма связано внимание к фигуре наблюдателя, его пространству и времени, к «личной сфере»
говорящего (термин Ю.Д. Апресяна), дающим о себе знать в самых обычных словарях: показываться, маячить, белеть, желтеть, гордиться, стыдиться и др. Даже частотность того или
иного слова значима не сама по себе как факт статистики, а в
«человеческом измерении», как факт социального предпочтения той или иной языковой единицы для целей познания и
коммуникации.
Лексика текстов учебника для начальных классов, естественно, в наибольшей степени приближена к ядру идеографических подразделений (человек, животный мир, растения, органическая и неорганическая природа), имеющих прямые проекции в тему и лексическую организацию текста: «Ёж — полезный
зверек. Его боятся мыши», «Морские свинки могут жить только
рядом с человеком. У нас есть эти животные в живом уголке...»
[180]. Однако, как видим, тема «животный мир» раскрывается с
антропоцентрических позиций (интересов человека), принцип
антропоцентризма дает себя почувствовать даже в самой «объективной» классификации лексики — идеографической. Очень
значима для человека во вселенной тема природы, помогающая
ему осознать себя как часть природы, оправданно поэтому обилие текстов, обращенных к экологической теме, хотя и включающих родовидовые слова: «Деревья. Входишь в лес и гладишь ладонью деревья, будто старых друзей похлопываешь по плечу. К
стволу прислонишься, как к плечу друга. Плечо гладкое, скользкое —
молодая берёзка. А то всё в пупырышках — это осина. Или изборождённое. Это кора дуба. Хочется стиснуть ладонями рукиветви и крепко пожать». Параллельное развитие двух тем оправдывает текстовую номинацию «рукиветви». Антропоцентрично и
разделение предметов в мире на естественные и артефакты, созданные человеком. Последние отражены в номинациях текста
с названием «Труд»: стол, кровать, тетрадь, ботинки, лыжи,
тарелка, вилка, ложка, нож, гвоздь, дом, ломтик хлеба. В основе
раскрытия темы текста лежит бытовая лексика, связанная с хорошо известными учащимся реалиями повседневной жизни.

9

В связи с включением в поле зрения лексиколога говорящего и воспринимающего субъекта, его модели мира, языковых и
внеязыковых, энциклопедических знаний, обеспечивающих
процесс мышления и коммуникации, оказалось необходимым
учитывать в трактовке лексических явлений междисциплинарные связи лингвистики с философией, психологией, психолингвистикой, литературоведением, теорией коммуникации, медициной. Все эти человековедческие дисциплины, как и гуманитарная основа любого знания, многое объясняют в строении и
функционировании самих лексических единиц. Функции слова
напрямую оказываются связанными в их изучении с тем предназначением, которое отводится языку в современной научной
парадигме: он формирует концепты и суждения, осуществляет
коммуникацию — повседневную и долгосрочную, обслуживает социальные акции, участвует в совершении ритуалов, регулирует человеческие и социальные отношения, ориентирует человека в окружающей его действительности, хранит историческую и культурную память народов, выполняет эстетическую
функцию. Язык служит источником знаний о человеке и его
мире [15].
В школьном учебнике «Русский язык» (5 класс) под ред.
М.В. Панова [192] не только отмечается множественность функций языка («Язык позволяет людям думать», «Язык позволяет
людям сообщать мысли друг другу», «Язык позволяет действовать», «Язык позволяет людям радоваться его красоте»), но и
приводятся фрагменты идеографической классификации лексики, обращенные к разным сферам знания и опыта говорящих:
«Слова обозначают предметы, людей, животных, птиц (лампа,
трактор, вертолёт, мальчик, крестьянин, волк, голубь, змея), явления природы (гроза, ветер, дождь), семейной и общественной
жизни (дружба, труд, собрание, праздник), различные действия, качества (читать, пилить, голосовать, хороший, красивый, быстрый) и многое другое» — в их пересечении с частеречной классификацией слов. Отмечается и роль слова в создании
семантики возможных миров, в мифологизации сознания: «Однако слова обозначают не только то, что существует на самом

деле, но и то, что мы можем себе только представить, вообразить. Например, в сказках говорится о Снегурочке, о бабеяге, о
домовых, леших, русалках...» Раздел «Что такое лексика?» завершается обозначением объекта лексикологии и этимологической отсылкой, раскрывающей природу термина: «Все вместе
слова языка образуют его словарный состав, или лексику. Слово
лексика происходит от греческого слова lexis (лексис), что означает “слово”».
Многоаспектность в изучении лексических явлений, укрупнение научного объекта повлекли за собой создание целостной
концепции языковой личности, что позволило объединить языковые и поведенческие характеристики говорящего, глубже
проникнуть в его языковую способность, вскрыть разные уровни структуры языковой личности и представить ее возможные
типы, выявляемые в первую очередь с опорой на лексические
показатели (личность индивидуальная, групповая, этническая,
общечеловеческая). В структуре языковой личности Ю.Н. Карауловым и его последователями [94, 290] выделяются ассоциативновербальный уровень, тезаурусный и прагматический, которые тесно взаимодействуют между собой, что подтверждается
данными «Русского ассоциативного словаря» в его прямой и обратной версиях.
Данные ассоциативного эксперимента подтверждают и полевой принцип организации лексической системы, ядернопериферийное строение ее элементов, обусловливающее процессы семного варьирования лексического значения в условиях
коммуникации, реализацию коммуникативных прав и обязанностей адресата и адресанта. Так, глагол проводить (сов. провести), согласно МАС, имеет значение: «8. перех. Пробыть, прожить какоел. время гдел. или какимл. образом», в пределах
которого отмечен оттенок в сочетании со словом «время»: «Заполнить чемл. длящееся время, досуг». И это не предел расчленения значения, способного создавать нестандартные текстовые смыслы в зависимости от значения словаактуализатора:
«Сколько времени в неделю вы проводите перед телевизором? —
Шесть часов. Перед включенным — минут двадцать» (В. Марты8
9

В связи с включением в поле зрения лексиколога говорящего и воспринимающего субъекта, его модели мира, языковых и
внеязыковых, энциклопедических знаний, обеспечивающих
процесс мышления и коммуникации, оказалось необходимым
учитывать в трактовке лексических явлений междисциплинарные связи лингвистики с философией, психологией, психолингвистикой, литературоведением, теорией коммуникации, медициной. Все эти человековедческие дисциплины, как и гуманитарная основа любого знания, многое объясняют в строении и
функционировании самих лексических единиц. Функции слова
напрямую оказываются связанными в их изучении с тем предназначением, которое отводится языку в современной научной
парадигме: он формирует концепты и суждения, осуществляет
коммуникацию — повседневную и долгосрочную, обслуживает социальные акции, участвует в совершении ритуалов, регулирует человеческие и социальные отношения, ориентирует человека в окружающей его действительности, хранит историческую и культурную память народов, выполняет эстетическую
функцию. Язык служит источником знаний о человеке и его
мире [15].
В школьном учебнике «Русский язык» (5 класс) под ред.
М.В. Панова [192] не только отмечается множественность функций языка («Язык позволяет людям думать», «Язык позволяет
людям сообщать мысли друг другу», «Язык позволяет действовать», «Язык позволяет людям радоваться его красоте»), но и
приводятся фрагменты идеографической классификации лексики, обращенные к разным сферам знания и опыта говорящих:
«Слова обозначают предметы, людей, животных, птиц (лампа,
трактор, вертолёт, мальчик, крестьянин, волк, голубь, змея), явления природы (гроза, ветер, дождь), семейной и общественной
жизни (дружба, труд, собрание, праздник), различные действия, качества (читать, пилить, голосовать, хороший, красивый, быстрый) и многое другое» — в их пересечении с частеречной классификацией слов. Отмечается и роль слова в создании
семантики возможных миров, в мифологизации сознания: «Однако слова обозначают не только то, что существует на самом

деле, но и то, что мы можем себе только представить, вообразить. Например, в сказках говорится о Снегурочке, о бабеяге, о
домовых, леших, русалках...» Раздел «Что такое лексика?» завершается обозначением объекта лексикологии и этимологической отсылкой, раскрывающей природу термина: «Все вместе
слова языка образуют его словарный состав, или лексику. Слово
лексика происходит от греческого слова lexis (лексис), что означает “слово”».
Многоаспектность в изучении лексических явлений, укрупнение научного объекта повлекли за собой создание целостной
концепции языковой личности, что позволило объединить языковые и поведенческие характеристики говорящего, глубже
проникнуть в его языковую способность, вскрыть разные уровни структуры языковой личности и представить ее возможные
типы, выявляемые в первую очередь с опорой на лексические
показатели (личность индивидуальная, групповая, этническая,
общечеловеческая). В структуре языковой личности Ю.Н. Карауловым и его последователями [94, 290] выделяются ассоциативновербальный уровень, тезаурусный и прагматический, которые тесно взаимодействуют между собой, что подтверждается
данными «Русского ассоциативного словаря» в его прямой и обратной версиях.
Данные ассоциативного эксперимента подтверждают и полевой принцип организации лексической системы, ядернопериферийное строение ее элементов, обусловливающее процессы семного варьирования лексического значения в условиях
коммуникации, реализацию коммуникативных прав и обязанностей адресата и адресанта. Так, глагол проводить (сов. провести), согласно МАС, имеет значение: «8. перех. Пробыть, прожить какоел. время гдел. или какимл. образом», в пределах
которого отмечен оттенок в сочетании со словом «время»: «Заполнить чемл. длящееся время, досуг». И это не предел расчленения значения, способного создавать нестандартные текстовые смыслы в зависимости от значения словаактуализатора:
«Сколько времени в неделю вы проводите перед телевизором? —
Шесть часов. Перед включенным — минут двадцать» (В. Марты10
11

нов. Пять вопросов о ТВ). Пример блестяще демонстрирует наличие импликаций, сопровождающих нормативное использование языка. Логика усредненного носителя языка предполагает абсурдной ситуацию провождения времени перед выключенным телевизором, мир комического эту абсурдность преодолевает.
С опорой на материалы «Русского ассоциативного словаря»
установлено, что «ассоциативные поля помимо всех значений
стимула отражают в своем составе также когнитивную (элементы энциклопедических знаний, страноведческие и культурноисторические аспекты слова) и прагматическую информацию о
нем (оценочные, рефлексивные, эстетические моменты)» [92,
c. 21].
Экспериментально подтвержденная «психологическая реальность» когнитивнопрагматической информации, отражаемой языком, делает ее актуальной для лексикологического изучения в разных проявлениях: лексическая объективация семантики «возможных миров» (детская и взрослая картина мира,
мифологическая и научная, картина мира тоталитарного общества, личности в обычных и стрессовых ситуациях и др.); динамическое описание лексического портрета современной языковой личности, ее эволюции.
Внимание к коммуникативным и когнитивным потребностям пользователя языка, говорящего, объясняет укрупнение
объекта лексикологии, переход к изучению макропарадигм
типа семантических полей, тематических блоков; развитие идей
«активной» лексикологии, создание словарей идеографического типа, дающих в руки пользователя систему лексических
средств для передачи определенной идеи; расширение элементов энциклопедической информации в толковых словарях,
включение в сферу внимания лексиколога совершенно новых
типов словарей, отражающих изменение способов концептуализации действительности и коммуникативных потребностей
говорящих. Наряду с этим особую значимость обретают словари, обращение к которым помогает восстановить преемственность в системе знаний о мире, об обычаях, нравах, восстановить разрушенные связи поколений. Отсюда пристальное внимание, например, к «Толковому словарю живого великорусского языка» В.И. Даля, представляющему не только лингвистические, но и культурноисторические аспекты слова. Ср.: «Святцы,
црквн. книга; месяцеслов, с полным означеньем на всяк день памяти святым... (Двенадцать икон, с изображеньем святых, поденно чтимых)». Попытки преодолеть разрыв в традиции, культурологические и языковые лакуны содержит «Современный словарь иностранных слов», «Толковый словарь русского языка»
С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой и др.
Подтверждается мысль о трех ипостасях языка, включая и
способы бытования единиц лексического уровня: языксистема
(с ее отражением в грамматиках и словарях), языкспособность
и языктекст.
Ассоциативновербальная сеть как отражение предречевой
готовности языковой личности занимает промежуточное положение между языкомсистемой и языком — совокупностью текстов. Она включает в себя не только устойчивые фрагменты,
организованные по системноструктурным признакам (например, родовидовые группировки или группы слов, содержащие
объединяющий их семантический признак в качестве ядерного,
или синонимические, антонимические и др. группы слов), но и
не всегда явные указания на способы осмысления мира в данном социуме, информацию об общечеловеческих ценностях,
идеалах и национальнокультурных предпочтениях, мотивах,
установках усредненной языковой личности, ее прецедентных
текстах, служащих ориентирами в культурной самоидентификации говорящих. Единицей ассоциативновербальной сети, ее
фрагментом служит ассоциативное поле слова, которое на 75%
хранится готовым к коммуникации, грамматикализованным.
Исследователи (А.П. Клименко, Л.А. Климкова, И.Г. Овчинникова и др.) неоднократно отмечали, что ассоциативное поле
слова легко может быть развернуто в текст, выступая как его потенция. Но если ядро ассоциативного поля слова организуется
словомстимулом, то ассоциативное поле текста, организованное такими элементами его структуры, как замысел, тема, идея,

11

нов. Пять вопросов о ТВ). Пример блестяще демонстрирует наличие импликаций, сопровождающих нормативное использование языка. Логика усредненного носителя языка предполагает абсурдной ситуацию провождения времени перед выключенным телевизором, мир комического эту абсурдность преодолевает.
С опорой на материалы «Русского ассоциативного словаря»
установлено, что «ассоциативные поля помимо всех значений
стимула отражают в своем составе также когнитивную (элементы энциклопедических знаний, страноведческие и культурноисторические аспекты слова) и прагматическую информацию о
нем (оценочные, рефлексивные, эстетические моменты)» [92,
c. 21].
Экспериментально подтвержденная «психологическая реальность» когнитивнопрагматической информации, отражаемой языком, делает ее актуальной для лексикологического изучения в разных проявлениях: лексическая объективация семантики «возможных миров» (детская и взрослая картина мира,
мифологическая и научная, картина мира тоталитарного общества, личности в обычных и стрессовых ситуациях и др.); динамическое описание лексического портрета современной языковой личности, ее эволюции.
Внимание к коммуникативным и когнитивным потребностям пользователя языка, говорящего, объясняет укрупнение
объекта лексикологии, переход к изучению макропарадигм
типа семантических полей, тематических блоков; развитие идей
«активной» лексикологии, создание словарей идеографического типа, дающих в руки пользователя систему лексических
средств для передачи определенной идеи; расширение элементов энциклопедической информации в толковых словарях,
включение в сферу внимания лексиколога совершенно новых
типов словарей, отражающих изменение способов концептуализации действительности и коммуникативных потребностей
говорящих. Наряду с этим особую значимость обретают словари, обращение к которым помогает восстановить преемственность в системе знаний о мире, об обычаях, нравах, восстановить разрушенные связи поколений. Отсюда пристальное внимание, например, к «Толковому словарю живого великорусского языка» В.И. Даля, представляющему не только лингвистические, но и культурноисторические аспекты слова. Ср.: «Святцы,
црквн. книга; месяцеслов, с полным означеньем на всяк день памяти святым... (Двенадцать икон, с изображеньем святых, поденно чтимых)». Попытки преодолеть разрыв в традиции, культурологические и языковые лакуны содержит «Современный словарь иностранных слов», «Толковый словарь русского языка»
С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой и др.
Подтверждается мысль о трех ипостасях языка, включая и
способы бытования единиц лексического уровня: языксистема
(с ее отражением в грамматиках и словарях), языкспособность
и языктекст.
Ассоциативновербальная сеть как отражение предречевой
готовности языковой личности занимает промежуточное положение между языкомсистемой и языком — совокупностью текстов. Она включает в себя не только устойчивые фрагменты,
организованные по системноструктурным признакам (например, родовидовые группировки или группы слов, содержащие
объединяющий их семантический признак в качестве ядерного,
или синонимические, антонимические и др. группы слов), но и
не всегда явные указания на способы осмысления мира в данном социуме, информацию об общечеловеческих ценностях,
идеалах и национальнокультурных предпочтениях, мотивах,
установках усредненной языковой личности, ее прецедентных
текстах, служащих ориентирами в культурной самоидентификации говорящих. Единицей ассоциативновербальной сети, ее
фрагментом служит ассоциативное поле слова, которое на 75%
хранится готовым к коммуникации, грамматикализованным.
Исследователи (А.П. Клименко, Л.А. Климкова, И.Г. Овчинникова и др.) неоднократно отмечали, что ассоциативное поле
слова легко может быть развернуто в текст, выступая как его потенция. Но если ядро ассоциативного поля слова организуется
словомстимулом, то ассоциативное поле текста, организованное такими элементами его структуры, как замысел, тема, идея,

13

не всегда имеет в качестве стимула однословное наименование
(даже в заглавии). Разнообразие видов информации, связанных с
различными функциями языка и замыкающихся на слове, иллюстрируют ассоциативные поля слов жизнь и жить: Жизнь — не
поле перейти / прожить, не поле перейти. В кругу реакций представлены не только типичные синтагматические связи словастимула (прожить), но и прецедентный текст пословицы, отражающий житейскую истину, народную мудрость о сложности
жизненного пути. С особенностями ландшафта и обусловленными им способами осмысления абстрактных понятий связано
употребление номинации типичного локуса носителей языка —
поле, отсылающей к истокам хозяйственной деятельности этноса, к земледелию как типичному роду занятий. Указание на типичные локусы, их значимость в концептуализации мира носителями русского языка, беспредельность пространства, отсутствие
его замкнутости просматривается в серии ландшафтных метафор
в ассоциативном поле слова жизнь: Жизнь — поле, пашня, река,
степь. В него входят и ассоциаты, служащие отражением ментальности, ценностных ориентаций, максимализма и широты
натуры как свойств русского человека: Жизнь — на всю. На всю
жизнь — урок, друг, помнить, знать, наука. Всё от жизни — брать.
Всю жизнь — положить. Жизнь с начала — начать. Всю жизнь —
ждать, вспоминать, надеяться, платить. Не случайно здесь многократное употребление определительного местоимения, указывающего на полноту охвата признаком соответствующей реалии.
Ассоциативное поле слова позволяет увидеть, что большую
часть своих знаний о мире человек черпает не из непосредственного опыта, а из текстов, формирующих его языковую
способность. Через тексты, прежде всего прецедентные, передаются огромные пласты культурного знания как формы социального наследования в отличие от биологического. Среди прецедентных текстов, как уже отмечалось, могут быть фольклорные.
Ср. еще: Житьпоживать да добра наживать. Жить, жизнь —
припеваючи, жить — как кошка с собакой. Среди ассоциаций
встречаются реминисценции к различным культурным, историческим и иным событиям в жизни народа: жизнь — за царя (название оперы М.П. Мусоргского). Жизнь — иль ты приснилась
мне (С. Есенин). Моя жизнь — сестра (название сборника стихов Б. Пастернака «Сестра моя — жизнь»). Жизнь — один раз
(элементы сентенции из романа Н. Островского «Как закалялась сталь»): «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо
так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые
годы...»). Многочисленные ассоциации слов жизнь, жить связаны с обращением к песенному жанру как феномену массового
сознания или самому слову песня в разных его формах, шифрующих стереотипы мышления и лозунги определенной эпохи: В
стране советской жить — хорошо. Жизнь — я люблю тебя. Жить
помогает — песня. С песней по жизни — песней. Жить — песнями,
песням, песне, песней. Жизнь — моя жестянка (песня из мультфильма). Ср. еще апелляцию к словам популярного мультфильма: Давайте жить дружно — ребята. Идеологические штампы,
безальтернативный, «чернобелый» способ мышления просматривается в замене системноязыковых синонимов жить, существовать прагматическими антонимами в ассоциативновербальной сети носителей языка: существовать — а не жить.
Жить — или существовать. Не случайно глагольные слова вводятся в конструкции противопоставления, или взаимоисключения, отражая приоритеты бытия в определенном социуме, с его
мифологизированным сознанием.
Уже приведенные ассоциативные поля ключевых в культуре
словстимулов жизнь и жить демонстрируют возможности и
направления анализа слова в современной лексикологии, основные аспекты его изучения. К их числу относятся системноструктурный, функциональнокоммуникативный, прагматический,
когнитивный, культурологический, соотносимые с уровнями
структуры современной языковой личности.

Слово в когнитивной парадигме

Наибольшее внимание в изучении языковой способности
человека, его лексикона привлекают когнитивные аспекты сло12
13

не всегда имеет в качестве стимула однословное наименование
(даже в заглавии). Разнообразие видов информации, связанных с
различными функциями языка и замыкающихся на слове, иллюстрируют ассоциативные поля слов жизнь и жить: Жизнь — не
поле перейти / прожить, не поле перейти. В кругу реакций представлены не только типичные синтагматические связи словастимула (прожить), но и прецедентный текст пословицы, отражающий житейскую истину, народную мудрость о сложности
жизненного пути. С особенностями ландшафта и обусловленными им способами осмысления абстрактных понятий связано
употребление номинации типичного локуса носителей языка —
поле, отсылающей к истокам хозяйственной деятельности этноса, к земледелию как типичному роду занятий. Указание на типичные локусы, их значимость в концептуализации мира носителями русского языка, беспредельность пространства, отсутствие
его замкнутости просматривается в серии ландшафтных метафор
в ассоциативном поле слова жизнь: Жизнь — поле, пашня, река,
степь. В него входят и ассоциаты, служащие отражением ментальности, ценностных ориентаций, максимализма и широты
натуры как свойств русского человека: Жизнь — на всю. На всю
жизнь — урок, друг, помнить, знать, наука. Всё от жизни — брать.
Всю жизнь — положить. Жизнь с начала — начать. Всю жизнь —
ждать, вспоминать, надеяться, платить. Не случайно здесь многократное употребление определительного местоимения, указывающего на полноту охвата признаком соответствующей реалии.
Ассоциативное поле слова позволяет увидеть, что большую
часть своих знаний о мире человек черпает не из непосредственного опыта, а из текстов, формирующих его языковую
способность. Через тексты, прежде всего прецедентные, передаются огромные пласты культурного знания как формы социального наследования в отличие от биологического. Среди прецедентных текстов, как уже отмечалось, могут быть фольклорные.
Ср. еще: Житьпоживать да добра наживать. Жить, жизнь —
припеваючи, жить — как кошка с собакой. Среди ассоциаций
встречаются реминисценции к различным культурным, историческим и иным событиям в жизни народа: жизнь — за царя (название оперы М.П. Мусоргского). Жизнь — иль ты приснилась
мне (С. Есенин). Моя жизнь — сестра (название сборника стихов Б. Пастернака «Сестра моя — жизнь»). Жизнь — один раз
(элементы сентенции из романа Н. Островского «Как закалялась сталь»): «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо
так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые
годы...»). Многочисленные ассоциации слов жизнь, жить связаны с обращением к песенному жанру как феномену массового
сознания или самому слову песня в разных его формах, шифрующих стереотипы мышления и лозунги определенной эпохи: В
стране советской жить — хорошо. Жизнь — я люблю тебя. Жить
помогает — песня. С песней по жизни — песней. Жить — песнями,
песням, песне, песней. Жизнь — моя жестянка (песня из мультфильма). Ср. еще апелляцию к словам популярного мультфильма: Давайте жить дружно — ребята. Идеологические штампы,
безальтернативный, «чернобелый» способ мышления просматривается в замене системноязыковых синонимов жить, существовать прагматическими антонимами в ассоциативновербальной сети носителей языка: существовать — а не жить.
Жить — или существовать. Не случайно глагольные слова вводятся в конструкции противопоставления, или взаимоисключения, отражая приоритеты бытия в определенном социуме, с его
мифологизированным сознанием.
Уже приведенные ассоциативные поля ключевых в культуре
словстимулов жизнь и жить демонстрируют возможности и
направления анализа слова в современной лексикологии, основные аспекты его изучения. К их числу относятся системноструктурный, функциональнокоммуникативный, прагматический,
когнитивный, культурологический, соотносимые с уровнями
структуры современной языковой личности.

Слово в когнитивной парадигме

Наибольшее внимание в изучении языковой способности
человека, его лексикона привлекают когнитивные аспекты сло14
15

ва, дающего наиболее очевидный и естественный доступ к человеческому мышлению и поведению, к возникновению, хранению, переработке и извлечению информации, к «языку мозга».
Когнитивная семантика связывает изучение значений с изучением структуры знаний, раскрывает взаимодействие языковой
и внеязыковой информации в слове, универсального и этнокультурного, поскольку знание во многом предстает как культурное знание. На слове замыкаются такие определяющие понятия когнитивной лингвистики, как картина мира, ментальные пространства, когнитивные модели, концепт, гештальт, фрейм, прототип и др. Разработка этого аспекта исследования языка связана
с именами Дж. Лакоффа и М. Джонсона, Ч. Филлмора, Р. Лангакера, Р. Джекендофа, Й. Фодора, Т.А. Ван Дейка, А. Вежбицкой, в русистике — Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой,
Ю.С. Степанова, Е.С. Кубряковой, Ю.Н. Караулова, А.Н. Баранова, Р.М. Фрумкиной, В.В. Петрова и многих других.
Логика развития науки такова, что время от времени в ней
происходит смена научных парадигм. В настоящее время в лингвистике всё большее распространение получает подход, согласно которому успешное моделирование языка возможно
только в более широком контексте моделирования сознания
[165, с. 45]. С этим подходом связано пристальное внимание
лингвистов к проблемам речемыслительной деятельности
(С.Д. Кацнельсон, Е.С. Кубрякова, В.А. Звегинцев, Е.В. Сидоров, Г.В. Колшанский и др.), к проблемам языковой личности
(Ю.Н. Караулов), дискутируется вопрос о соотношении мышления и знания (лингвистической и экстралингвистической информации), отражении картины мира, фоновых, ситуативных
знаний, информационного тезауруса в содержании лингвистических единиц и текстовых построений. Поскольку язык перестал рассматриваться только как конструкт, статичная схема,
какой он представал в рамках структурального подхода, внимание к динамике языка повлекло за собой необходимость учета в
научных построениях реального субъекта речемыслительной деятельности — человека с его жизненным опытом, системой ценностей, коммуникативными потребностями, суммой знаний. По

словам Ю.Н. Караулова, «фактически лишь в наше время языковеды научились в полной мере связывать представления о внутренней и внешней структурах языка, связывать социальную,
функциональную и территориальную стратификацию языка с
теми или иными строевыми его особенностями» [94, c. 14].
Наблюдения психологов и психолингвистов вносят дополнительную аргументацию в положение о включенности когнитивного компонента в содержательную структуру языковой
единицы. Так, А.А. Залевская, отмечая включенность слова в
индивидуальном сознании в «когнитивный контекст сложившейся у человека концептуальной системы», считает, что «исследование слова в различных видах языкового контекста должно сочетаться с обязательным учетом взаимодействия последнего с когнитивным и эмоциональным контекстами, ибо вне
такого взаимодействия само понятие слова как единства формы
и значения теряет всякий смысл (напомним, что значение содержится не в слове, а в сознании идентифицирующего его индивида)» [81, с. 88, 89]. В основе данного утверждения лежит
представление о единстве психической сферы человека и положение о том, что «мышление и знание вообще неотделимы друг
от друга» [183, с. 53], а ум — это хорошо организованная система знаний.
Важна идея о переплетении лингвистических и энциклопедических знаний в общих схемах памяти, о врастании новой информации в старую с опорой на импликации. И если считать
аксиоматичным положение о связи языка и мышления, то естественным должно быть признание участия в формировании
значения слова структуры знаний, информационного тезауруса
человека как базы его речемыслительной деятельности. Непосредственной зоной соприкосновения этих двух типов знания и
перехода знаний о мире в языковые выступают пресуппозиции.
Не менее значимо для лингвистов положение о подобии вербальной и визуальной семантики на глубинном уровне, об образе как генетически первичной, «ядерной» структуре значения. В систему аргументации включено и положение современной логики о диалектике взаимоперехода понятия (атомарные

15

ва, дающего наиболее очевидный и естественный доступ к человеческому мышлению и поведению, к возникновению, хранению, переработке и извлечению информации, к «языку мозга».
Когнитивная семантика связывает изучение значений с изучением структуры знаний, раскрывает взаимодействие языковой
и внеязыковой информации в слове, универсального и этнокультурного, поскольку знание во многом предстает как культурное знание. На слове замыкаются такие определяющие понятия когнитивной лингвистики, как картина мира, ментальные пространства, когнитивные модели, концепт, гештальт, фрейм, прототип и др. Разработка этого аспекта исследования языка связана
с именами Дж. Лакоффа и М. Джонсона, Ч. Филлмора, Р. Лангакера, Р. Джекендофа, Й. Фодора, Т.А. Ван Дейка, А. Вежбицкой, в русистике — Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой,
Ю.С. Степанова, Е.С. Кубряковой, Ю.Н. Караулова, А.Н. Баранова, Р.М. Фрумкиной, В.В. Петрова и многих других.
Логика развития науки такова, что время от времени в ней
происходит смена научных парадигм. В настоящее время в лингвистике всё большее распространение получает подход, согласно которому успешное моделирование языка возможно
только в более широком контексте моделирования сознания
[165, с. 45]. С этим подходом связано пристальное внимание
лингвистов к проблемам речемыслительной деятельности
(С.Д. Кацнельсон, Е.С. Кубрякова, В.А. Звегинцев, Е.В. Сидоров, Г.В. Колшанский и др.), к проблемам языковой личности
(Ю.Н. Караулов), дискутируется вопрос о соотношении мышления и знания (лингвистической и экстралингвистической информации), отражении картины мира, фоновых, ситуативных
знаний, информационного тезауруса в содержании лингвистических единиц и текстовых построений. Поскольку язык перестал рассматриваться только как конструкт, статичная схема,
какой он представал в рамках структурального подхода, внимание к динамике языка повлекло за собой необходимость учета в
научных построениях реального субъекта речемыслительной деятельности — человека с его жизненным опытом, системой ценностей, коммуникативными потребностями, суммой знаний. По

словам Ю.Н. Караулова, «фактически лишь в наше время языковеды научились в полной мере связывать представления о внутренней и внешней структурах языка, связывать социальную,
функциональную и территориальную стратификацию языка с
теми или иными строевыми его особенностями» [94, c. 14].
Наблюдения психологов и психолингвистов вносят дополнительную аргументацию в положение о включенности когнитивного компонента в содержательную структуру языковой
единицы. Так, А.А. Залевская, отмечая включенность слова в
индивидуальном сознании в «когнитивный контекст сложившейся у человека концептуальной системы», считает, что «исследование слова в различных видах языкового контекста должно сочетаться с обязательным учетом взаимодействия последнего с когнитивным и эмоциональным контекстами, ибо вне
такого взаимодействия само понятие слова как единства формы
и значения теряет всякий смысл (напомним, что значение содержится не в слове, а в сознании идентифицирующего его индивида)» [81, с. 88, 89]. В основе данного утверждения лежит
представление о единстве психической сферы человека и положение о том, что «мышление и знание вообще неотделимы друг
от друга» [183, с. 53], а ум — это хорошо организованная система знаний.
Важна идея о переплетении лингвистических и энциклопедических знаний в общих схемах памяти, о врастании новой информации в старую с опорой на импликации. И если считать
аксиоматичным положение о связи языка и мышления, то естественным должно быть признание участия в формировании
значения слова структуры знаний, информационного тезауруса
человека как базы его речемыслительной деятельности. Непосредственной зоной соприкосновения этих двух типов знания и
перехода знаний о мире в языковые выступают пресуппозиции.
Не менее значимо для лингвистов положение о подобии вербальной и визуальной семантики на глубинном уровне, об образе как генетически первичной, «ядерной» структуре значения. В систему аргументации включено и положение современной логики о диалектике взаимоперехода понятия (атомарные

17

пропозиции Дейка и Кинча) и суждения, благодаря которой понятие выступает как результат целостной совокупности суждений (потенциальная предикация как итог реальной предикации). Оно, думается, объясняет не имеющий однозначного истолкования факт включения потенциальных, скрытых сем в
структуру, например, лексического значения при вероятностном его истолковании, как и правомерность самого этого истолкования, ибо если считать понятие свернутой формой суждения, то суждения тоже предстают как вариабельные и способные проецировать в понятие разные свои компоненты, они отражают динамику живой человеческой мысли. Из нее же выведен принцип сочетания осознаваемой и неосознаваемой психической деятельности, голографическая гипотеза хранения и
свертывания информации. Ср.: «То, на чем фокусируется внимание, попадает в окно сознания», оно объективируется посредством слова, в то время как составляющие фон связи учитываются на подсознательном уровне и могут в случае необходимости быть объективированными через перенесение фокуса
или изменение «угла зрения» [80, с. 164].
Значимость экстралингвистических факторов в становлении языковых значений и их употреблении, понимание связи
процессов человеческой памяти и тех, которые определяют
производство и понимание языковых сообщений, отразились в
методике привлечения планов, сценариев, фреймов для лингвистических целей. Это структуры знаний, которые представляют собой пакеты информации (хранимые в памяти или создаваемые в ней по мере надобности из содержащихся в памяти компонентов), которые обеспечивают удовлетворительную когнитивную обработку стандартных ситуаций. Они играют существенную роль в функционировании естественного языка. Аспекты этой роли — обеспечение связности текста, вывода необходимых умозаключений, «контекстов ожидания», позволяющих прогнозировать будущие события на основе ранее встречавшихся сходных по структуре событий [165, с. 42].
Много общего с описанными структурами знаний имеют
гнезда дескрипторов «Русского семантического словаря» под

ред. С.Г. Бархударова, выступающие фрагментами тезауруса, отражающие типовые стандартные связи в гнезде, объединенном
общим понятием, и содержащие кванты информации в виде семантических множителей. Близость ролей фрейма, сценария и
гнезда дескриптора ясна из предисловия к словарю, предоставляющего право пользующемуся словарем на понятийном входе
(от дескриптора к слову) осуществлять выбор и реализовать
дальнейшие возможности системы, например, порождать из
словарной статьи связный и достаточно изотопный текст для
характеристики соответствующего понятия.
Особый интерес представляет возможность и степень предсказуемости появления новых связей и смыслов на базе предусмотренных словарем «контекстов ожидания», а также изучение
границ прогнозирования текстовой информации и мотивов,
определяющих эти границы, ибо только знание ситуаций обеспечивает понимание текста.
Ассоциативновербальная сеть как совокупность лексем
языка и связей между ними воплощает в себе наивную картину
мира носителя языка, естественный для него способ восприятия мира, его образ («коллективная философия» по Ю.Д. Апресяну, «наивный реализм» по Р. Халлигу и В. Вартбургу). Часто
используемый термин «языковая картина мира» не имеет однозначного истолкования: это и «всё концептуальное содержание
языка» [182, с. 176—177], и более консервативная, мифологичная в своей основе картина мира, чем наивная, бытовая, включающая и элементы научного знания [252], а Г.В. Колшанский
считает термин «языковая картина мира» условным на том основании, что язык не познаёт действительность, это свойство
человеческого сознания [109]. Но всеми признается ее отличие
от концептуальной картины мира, которая шире, богаче языковой, так как связана не только с вербальным, но и невербальными типами мышления и полностью может воссоздаваться только в совокупности текстов [15]. Поскольку языковая картина
мира имеет своей базой не только универсальные логические
категории и национальные особенности миросозерцания, мировосприятия и миропонимания, но и закономерности языка,

17

пропозиции Дейка и Кинча) и суждения, благодаря которой понятие выступает как результат целостной совокупности суждений (потенциальная предикация как итог реальной предикации). Оно, думается, объясняет не имеющий однозначного истолкования факт включения потенциальных, скрытых сем в
структуру, например, лексического значения при вероятностном его истолковании, как и правомерность самого этого истолкования, ибо если считать понятие свернутой формой суждения, то суждения тоже предстают как вариабельные и способные проецировать в понятие разные свои компоненты, они отражают динамику живой человеческой мысли. Из нее же выведен принцип сочетания осознаваемой и неосознаваемой психической деятельности, голографическая гипотеза хранения и
свертывания информации. Ср.: «То, на чем фокусируется внимание, попадает в окно сознания», оно объективируется посредством слова, в то время как составляющие фон связи учитываются на подсознательном уровне и могут в случае необходимости быть объективированными через перенесение фокуса
или изменение «угла зрения» [80, с. 164].
Значимость экстралингвистических факторов в становлении языковых значений и их употреблении, понимание связи
процессов человеческой памяти и тех, которые определяют
производство и понимание языковых сообщений, отразились в
методике привлечения планов, сценариев, фреймов для лингвистических целей. Это структуры знаний, которые представляют собой пакеты информации (хранимые в памяти или создаваемые в ней по мере надобности из содержащихся в памяти компонентов), которые обеспечивают удовлетворительную когнитивную обработку стандартных ситуаций. Они играют существенную роль в функционировании естественного языка. Аспекты этой роли — обеспечение связности текста, вывода необходимых умозаключений, «контекстов ожидания», позволяющих прогнозировать будущие события на основе ранее встречавшихся сходных по структуре событий [165, с. 42].
Много общего с описанными структурами знаний имеют
гнезда дескрипторов «Русского семантического словаря» под

ред. С.Г. Бархударова, выступающие фрагментами тезауруса, отражающие типовые стандартные связи в гнезде, объединенном
общим понятием, и содержащие кванты информации в виде семантических множителей. Близость ролей фрейма, сценария и
гнезда дескриптора ясна из предисловия к словарю, предоставляющего право пользующемуся словарем на понятийном входе
(от дескриптора к слову) осуществлять выбор и реализовать
дальнейшие возможности системы, например, порождать из
словарной статьи связный и достаточно изотопный текст для
характеристики соответствующего понятия.
Особый интерес представляет возможность и степень предсказуемости появления новых связей и смыслов на базе предусмотренных словарем «контекстов ожидания», а также изучение
границ прогнозирования текстовой информации и мотивов,
определяющих эти границы, ибо только знание ситуаций обеспечивает понимание текста.
Ассоциативновербальная сеть как совокупность лексем
языка и связей между ними воплощает в себе наивную картину
мира носителя языка, естественный для него способ восприятия мира, его образ («коллективная философия» по Ю.Д. Апресяну, «наивный реализм» по Р. Халлигу и В. Вартбургу). Часто
используемый термин «языковая картина мира» не имеет однозначного истолкования: это и «всё концептуальное содержание
языка» [182, с. 176—177], и более консервативная, мифологичная в своей основе картина мира, чем наивная, бытовая, включающая и элементы научного знания [252], а Г.В. Колшанский
считает термин «языковая картина мира» условным на том основании, что язык не познаёт действительность, это свойство
человеческого сознания [109]. Но всеми признается ее отличие
от концептуальной картины мира, которая шире, богаче языковой, так как связана не только с вербальным, но и невербальными типами мышления и полностью может воссоздаваться только в совокупности текстов [15]. Поскольку языковая картина
мира имеет своей базой не только универсальные логические
категории и национальные особенности миросозерцания, мировосприятия и миропонимания, но и закономерности языка,