Общество. Среда. Развитие (Terra Humana), 2017, № 1 (42)

ОбществО . среда . развитие
ОбществО . среда . развитие

ОбществО

Научно-теоретический журнал

www.terrahumana.ru 
№ 1(42)’17
Выходит 4 раза в год

Входит в «Перечень ведущих рецензируемых научных журналов…» ВАК Минобрнауки РФ

Стратегия дискурса

Султанов К.В., Микиртумов И.Б., Пую Ю.В., Рабош В.А., Стрельченко В.И.

Образы науки в опыте логического эмпиризма............................................................................3

Шипилов А.В. «Град Божий» как реформационный проект......................................................9
Субетто А.И. Системогенетическая теория времени и пространства. Часть II.................. 14
Султанов К.В., Корольков А.А., Пую Ю.В., Рабош В.А., Стрельченко В.И. 
Философия науки позитивизма:эволюция предмета и понятий..............................................25

Феномены социального развития

Е Чжаося, Петров А.В. Экономическая социология в Китае...................................................33
Князева М.А., Смарагдов И.А. Падение уровня благосостояния .
российских семей в 2015 году.........................................................................................................39

Шестакова И.Г. Живые свидетели эры до-Интернета..............................................................47

Ценностный опыт

Толстиков В.А. Национальная идея России: к вопросу 

об эволюции представлений и метода формирования..............................................................52

Соломин В.П., Султанов К.В., Воскресенский А.А. Антропологическое измерение 

социальной парадигмы общества знаний....................................................................................56

Ван Линь. Нарратологические особенности книги воспоминаний «Крутой маршрут» 

Евгении Гинзбург.............................................................................................................................60

Пронькина А.В. Рациональные и эмоционально-чувственные основания реализации 

косметических практик трансформации тела в культуре.........................................................64

Педагогический опыт

Мачехина О.Н. Образовательные реформы в странах БРИКС:

особенности и специфика...............................................................................................................68

Научный поиск

Кутенков П.И. Природа знака. Единство в развитии взглядов.............................................. 74

среда ОбитаНиЯ

Глобальный экологический кризис: мифы и реальность

Кондратьев С.А., Шмакова М.В. Опыт создания математических моделей, 

описывающих процессы стока и выноса примесей с водосбора...............................................80

Фрумин Г.Т., Фетисова Ю.А. Динамика качества вод трансграничной реки Нарва.............85
Урусова Е.С. Применение методики комплексного учета особенностей 

гидрохимической информации при оценке стока биогеных веществ.....................................88

Природная среда

Румянцев В.А., Митюков А.С., Шондина О.В., Ярошевич Г.С., Крюков Л.Н. Разработка .
природоподобной технологии для растениеводства 
на основе наноструктурированного сапропеля..........................................................................93

Ловелиус Н.В. Лицензионная добыча лося в России и глобальные факторы 

природной среды..............................................................................................................................97

Жумалиева А.С., Сыромятина М.В., Чистяков К.В., Курочкин Ю.Н. Высотная 

ландшафтная поясность и режимы природопользования хребта Ат-Баши 
(внутренний Тянь-Шань)............................................................................................................... 101

Городская среда

Гладкий Ю.Н., Гладкий И.Ю., Махова И.П. О рисках искусственной трансформации 

урбанизированной среды России ...............................................................................................109

Макеев И.В., Дмитриева А.А. Речной пассажирский транспорт Санкт-Петербурга: 

что мешает развитию?................................................................................................................... 115

НОвОсти

Воронцов А.В. Александр Иванович Субетто – ученый энциклопедического масштаба, 

создатель ноосферизма как научно-мировоззренческой системы XXI века.........................122

Алимов А.А., Немчинова Т.С., Ширяев Б.А. Российско-американские отношения: 

новые времена и пути сотрудничества........................................................................................128

Алимов А.А., Карцева С.Е., Стецко Е.В. Арктика – территория сотрудничества 

и исследований. Первый Конгресс Университета Арктики ...................................................129

Алимов А.А., Немчинова Т.С., Стецко Е.В. О  работе Юбилейного Конвента 

Российской ассоциации международных исследований (РАМИ), МГИМО (У)................... 133

Дробышева М.Н. Театральные, музыкальные и литературные 

события зимы 2016–2017 гг. ......................................................................................................... 135

Рущин Д.А. Видеоконференция «Россия и Турция: ценностные основания

стратегического партнерства». Санкт-Петербург, 10 января 2017 г.......................................138

Рущин Д.А. Международный семинар «Актуальные проблемы 

евразийской интеграции». Санкт-Петербург, 6 февраля 2017 г.............................................. 140

Акимов С.С. Вопросы теории и истории искусства на XlI Добролюбовских чтениях. 

Нижний Новгород, 16 февраля 2017 г......................................................................................... 143

Емельянова-Зубковская Г.Н. К 250-летию со дня рождения Шарля Дидло (1767–1837)..... 145
Соколов А.В. Рецензия на монографию доктора культурологии  В.И. Грачева

«Современная художественная культура: парадигма или дискурс?!
(компаративно-аксиологический анализ)».................................................................................146

Выходец Р.С. Междисциплинарные контуры современной

геополитической науки. Рецензия на учебник «Геополитика»............................................... 147

Акимов С.С. Рецензия на научный каталог живописного и миниатюрного 

портрета в собрании Владимиро-Суздальского музея-заповедника....................................150

Кутенков П.И. Первая всероссийская научно-практическая конференция 

с международным участием «Знаки и знаковые системы народной культуры».
Санкт-Петербург, 9–11 декабря 2016 г......................................................................................... 152

Дружинин П.В. Рецензия на книгу К.К. Тюпаева «Наш мир в мире звезд»........................ 155
Синютин М.В. Проблемы преподавания социологической теории в СПбГУ.

Рецензия на книгу профессора Н.А. Головина «Современные социологические теории»......156

Contents................................................................................................................................................ 158
Summary & References.......................................................................................................................160
Правила направления, рецензирования и опубликования научных статей....................... 181
Редакционный совет........................................................................................................................ 185

Общество

УДК 159.923.2
ББК 60.0

К.В. Султанов, И.Б. Микиртумов, Ю.В. Пую, В.А. Рабош, В.И. Стрельченко

Образы науки в Опыте лОгическОгО эмпиризма*

Логический эмпиризм, так же как и развивающие его формы философии анализа и 
лингвистической философии, основывается на признании безусловности эпистемологических приоритетов науки и ее решающей роли в эволюции технических цивилизаций 
западного типа, в связи с чем преследует цели, во-первых, обоснования науки путем 
построения аутентичной модели ее структуры, во-вторых, преодоления метафизики, в 
третьих, создания «научной философии», в-четвертых, преодоления кризиса оснований 
математики и физики. Однако последовательное проведение принципов радикального 
эмпиризма, идей «лингвистического поворота» и требований ригоризации метода оказалось чревато распадом исследовательских программ неопозитивизма и лавинообразным усилением тенденций релятивизации.

Ключевые слова:
«идиографический метод», истина, «лингвистический поворот», логический эмпиризм, 
метафизика, парадигма, «социологический поворот», трансцендентализм, философия 
науки.

Султанов К.В., Микиртумов И.Б., Пую Ю.В., Рабош В.А., Стрельченко В.И. Образы науки в опыте логического эмпиризма // Общество. Среда. Развитие. – 2017, № 1. – С. 3–8.

© Султанов Константин Викторович – доктор философских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, Российский 

государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: child2000@bk.ru
© Микиртумов Иван Борисович – доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой логики, Санкт-Петербургский 

государственный университет, Санкт-Петербург; e-mail:. i.mikirtumov@spbu.ru
© Пую Юлия Валерьевна – доктор философских наук, профессор, Российский государственный педагогический университет 

им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: dgudi-spb@yandex.ru
© Рабош Василий Антонович – доктор философских наук, профессор, проректор по учебной работе, Российский государствен
ный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: prorector_uch@herzen.spb.ru
© Стрельченко Василий Иванович – доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии, Российский 

государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: v_strelchenko@mail.ru

Целью настоящей статьи является 

анализ позитивистской трактовки науки 
и демонстрация того, что данный подход 
является односторонним, что влечет за 
собой переход к более широкому контексту выявления оснований научного 
познания. Основной проблемой здесь 
оказывается недостаточность критериев 
научного знания, предложенных в позитивистской традиции. Разумеется, они 
являются необходимыми, но недостаточными. Для восполнения этого недостатка 
следует перейти к социально-конструктивистскому подходу к науке. Решение 
данных задач возможно в исторической 

и концептуально-аналитической проекциях.

Метафизическую и теоретико-познава
тельную оппозицию эмпириокритицизму в рамках второго этапа исторической 
эволюции философии науки составили 
Марбургская и Баденская школы неокантианства. Трансцендентально-логические 
ориентации этих школ поддерживались 
и развивались русским неокантианством 
(А.И. Введенский, И.И. Лапшин, Б.В. Яковенко и др.).

В условиях прогресса математики и фи
зики, выражающегося в утрате наглядности моделей физических объектов, роста эв
СтРАтеГИя дИСКуРСА

ОбществО

* Исследование поддержано грантом РГНФ. Проект «Социально-философский анализ манипулятивных 
технологий в образовании», № 15-06-10735а.



Общество. Среда. Развитие   ¹ 1’2017

ристического значения научных теорий и 
скептического отношения к идеям лапласовского детерминизма, укрепления убеждений о зависимости содержания знаний 
не только от объекта, но и от свойств субъекта познания, неокантианцы обеих школ 
решительно и последовательно отстаивают принципы априоризма и трансцендентализма в противоположность антиметафизическим и эмпирическим установкам 
второго позитивизма (Э. Мах и др.).

Лидер Марбургской школы Г. Коген 

(1842–1918) систематически разрабатывал 
трансцендентальный метод, включающий 
метафизическую и собственно трансцендентальную стадии (здесь речь идет о стадии применения метода, на которой определяются априорные элементы сознания). 
По-мнению Г. Когена, применение трансцендентального метода открывает реальную перспективу преодоления ограниченности эмпириокритицизма и позитивизма вообще и предоставляет возможность 
обоснования естественнонаучных знаний. 
Ведь не опыт мышления порождает форму 
и содержание естественнонаучных знаний. 
Будучи их непосредственным источником, 
мышление исключает возможность существования иных источников кроме себя.

Как и лидер Марбургской школы, гла
ва Баденской – Вильгельм Виндельбанд 
(1848–1915) – стремился обосновать трансцендентально-логический характер априорности в отличие от психологизма и субъективизма позитивистов. Акцентируя внимание на вопросах определения эпистемологических условий возможности «наук о 
культуре», он приходит к заключению, что 
«сначала необходимо вскрыть общезначимые предпосылки разумной деятельности, 
на которой базируется в конце концов все 
то, что мы называем культурой; затем… 
следует установить, какие из этих предпосылок определяются специфически человеческими, в широком смысле слова 
эмпирическими условиями. Полученный 
остаток будет таким образом содержать в 
себе только всеобщую сверхэмпирическую необходимость самого разума. Это абсолютное априори обладает абсолютной 
значимостью» [2, с. 11–12].

Виндельбанд 
отстаивает 
позицию, 

согласно которой научные знания должны классифицироваться и систематизироваться на основе различий их метода. 
К первой группе наук принадлежат «науки 
о природе» («номотетические методы») а ко 
второй — «науки о культуре» («идиографические методы»). Оба метода, так же как и 
соответствующие им типы знания, естес
твеннонаучные и социогуманитарные, несоизмеримы, а значит, не сводимы к общему основанию. Тем не менее, подчеркивается возможность идентификации знаний 
посредством их соотнесения с критериями 
истины как высшей ценности. Такие ценности культуры как истина, благо, красота, святость, — выполняют роль высших 
надисторических, вневременных формообразующих принципов познания и практики.

Антиномичность законов природы и 

ценностей культуры Виндельбанд рассматривает в качестве решающего довода 
в пользу вывода о принципиальной несовместимости методов познания природы и 
истории. По

мнению Г. Риккерта (1863–1936), разли
чия между ними проистекают из особенностей отбора и систематизации эмпирического материала, который в силу априорных принципов образования понятий 
приобретает тот или иной вид определённости [7].

Характеризуя второй этап развития 

философии науки, следует иметь в виду 
границы тождества и различия, принадлежащих ему философских школ, особенности направлений их научного поиска, 
специфику подходов к постановке и решению проблем.

Различия между вторым позитивизмом 

(Э. Мах, А. Пуанкаре) и неокантианством 
(Коген, Виндельбанд, Риккерт) достигают 
значений противоположности эмпиризма 
(Мах) и рационализма (трансцендентализма неокантианцев) в теории познания. 
С онтологической точки зрения, позиции 
позитивистов и неокантианцев едва ли не 
неразличимы: и первые, и вторые разделяют убеждения нередко крайних форм 
субъективного идеализма, отрицая существование реальностей природы и человеческой жизни за пределами сознания. 
С этим связано истолкование объекта познания как продукта чувственности («комплекс ощущений» Маха) или мышления 
(неокантианцы), понимание истины не 
как соответствия знаний действительности, а как согласованности представлений, 
или суждений и др.

Такое понимание сути дела, развивае
мое на фоне кризиса оснований математики и релятивизации физики (Эйнштейн), 
не только не способствовало преодолению 
кризиса объективности в науке и философии, но обусловило его радикализацию в 
форме выдвижения на передний план методологической альтернативы наук о природе и культуре.

Общество


Вместе с тем, философия науки второ
го позитивизма и неокантианцев хотя и 
разделяет методологическую направленность исследований первого позитивизма 
(Дж.Ст. Милль и др.), во многом по-новому 
подходит к постановке и решению методологических проблем. Вопросы метода 
формулируются и разрабатываются в их 
эпистемологическом или теоретико-познавательном измерении.

Третий этап развития позитивизма в 

форме неопозитивизма по существу совпадает и с третьей стадией эволюции предмета, понятий и круга проблем философии 
науки, охватывающей 2040-е гг. прошлого 
века, т.е. время от начала оформления логического эмпиризма до возникновения 
«Большой» науки. Если философия науки 
первого позитивизма ограничивала свои 
интересы исследованиями вопросов научного метода (индукция, дедукция), а второго – научного метода в его теоретикопознавательном измерении, то неопозитивизм в формах логического эмпиризма 
(М. Шлик, Р. Карнап, О. Нейрат, Г. Рейхенбах), философии анализа и лингвистической философии (Б. Рассел, Л. Вигенштейн, 
Дж. Райл, К. Гемпель, У. Куайн и др.), 
критического рационализма (К. Поппер) 
и др., отдаёт предпочтение теоретико-познавательному подходу. Иначе говоря, при 
всех различиях истолкования науки, независимо от характера изучаемых проблем 
(структура научного знания, его развитие, 
методы, понимание истины и т.д.), научное познание рассматривается как когнитивная деятельность, преследующая цели 
постижения истины. В этой связи подчеркивается, что нет и не может быть какихлибо особых философских истин.

Исходя из безусловности эпистемологи
ческих приоритетов научного знания и его 
решающей роли в становлении и эволюции технических цивилизаций западного 
типа и свойственного им образа жизни, 
неопозитивизм ставит задачи, во-первых, 
обоснования науки путём построения аутентичной модели её структуры, во-вторых, устранения «метафизики» и создания 
«научной философии», в-третьих, как необходимое условие возможности решения 
двух первых задач, – преодоление кризиса 
оснований математики и физики, – кризиса неразрешенного методолого-эпистемологическими изысканиями Э. Маха, А. Пуанкаре и неокантианцев Марбургской и 
Баденской школ. В этом состояла суть 
научно-исследовательской программы неопозитивизма. Понятно, что без предварительного решения этой последней задачи, 

исключается какая-либо возможность реализации исследовательской программы 
неопозитивизма в целом.

Следует напомнить, что к моменту воз
никновения исследовательской программы неопозитивизма, во многом сохранялась духовная ситуация, заданная кантовской «Критикой чистого разума». Благодаря развитой И. Кантом аргументации, 
когнитивная модель физико-математических наук приобрела недосягаемо высокий 
престиж в глазах научного сообщества, 
а научное знание стало рассматриваться 
как абсолютно достоверное, согласующееся с эмпирическими данными, интуитивно ясное и логически корректное.

Незыблемость этой, в высшей степе
ни убедительной модели науки к началу, и в особенности к 20-м гг. прошлого 
столетия, оказалась лишь кажущейся, 
и была не просто поколеблена, но фактически разрушена кризисом оснований 
математики и физики. Речь идёт о кризисе математического доказательства, проистекающего из неопределённости таких 
фундаментальных понятий анализа, как 
«бесконечность», «бесконечно-малое», «непрерывность», «функция» и др., а также из 
бесплодности попыток непосредственно 
вывести 5-й постулат Евклида, из других, 
не вызывающих сомнения «очевидных» 
геометрических постулатов. В результате 
в качестве единственного критерия легитимности математической теории начинает 
рассматриваться её непротиворечивость, 
а «очевидные истины» аксиоматического 
метода (аксиомы), – общепринятой основы 
классической математики и классической 
науки – утрачивают своё значение истин 
в последней инстанции и подвергаются 
радикальному пересмотру. Преодоление 
возникших затруднений усматривается на 
путях поиска удовлетворительного ответа 
на вопрос об онтологическом статусе, или 
способе существования математических 
объектов: они реально существуют, или 
представляют собой вид чисто интеллектуальных, созданных силой воображения 
сущностей? [5, c. 331–335].

Проблемы онтологии математических 

объектов, включая вопросы роли когнитивных методов, применяемых в математике, отношения между непротиворечивостью и существованием, доказуемостью 
и истиной, природы математической истины и др. составили предметную область 
особой дисциплины, – философии математики и вплоть до настоящего времени 
остаются в центре напряженной теоретической и философско-мировоззренческой 



Общество. Среда. Развитие   ¹ 1’2017

полемики. И подобно тому, как онтологические рефлексии философии математики 
первых десятилетий ХХ века характеризуются размежеванием и борьбой несовместимых позиций (логицизм, интуиционизм, 
формализм), конец ХХ – начало ХХI столетий демонстрируют ещё более высокую 
степень дефицита единомыслия [3].

Беспрецедентная актуализация воп
росов философии науки к началу ХХ столетия обусловлена также бесплодностью 
попыток сведения всех ветвей физики 
к механике путём определения их основных понятий в терминах механических 
величин и выведения эмпирических законов из законов и принципов механики. 
Непреодолимость трудностей механических интерпретаций второго закона термодинамики и электромагнитного поля 
с одной стороны, а также возникновение 
квантовой механики и теории относительности, с другой, ознаменовались кризисом оснований физики. Речь идёт об 
утрате «наглядности» и включении в поле 
зрения физики «ненаблюдаемых объектов», о необходимости переосмысления 
принципа причинности (переход к вероятностно-статистической детерминации), 
о возникшей потребности рассматривать 
массу как зависимую от скорости, а пространство и время – как взаимозависимые 
сущности и т.д.

Столь существенные изменения науч
ной картины мира воспринимаются членами Венского (и Берлинского) кружка неопозитивистов (М. Шлик и др.) как угроза 
самому существованию науки (и построенной не её основе культуре), как требование 
её реабилитации на путях согласования с 
реальностью и ранее сложившейся интеллектуальной традицией.

Решение вытекающих отсюда задач 

предполагалось на путях сведения положений теоретической физики к опытно-экспериментальным данным, их подтверждающим («принцип верификации»), или, 
напротив, их опровергающим («принцип 
фальсификации» К. Поппера). Исследования в данном направлении осуществлялись на основе воспринятых от старого 
позитивизма антиметафизических установок и последовательного проведения принципов радикального эмпиризма. Наряду 
с этим были благоприятно восприняты 
идеи так называемого «лингвистического 
поворота», в связи с чем, философия науки 
отождествлялась с анализом языка науки.

Основное внимание концентрирова
лось на задачах логического анализа языка науки средствами математической (сим
волической) логики. Использование техники и языков логико-математического 
описания создавало не только видимость 
научности рассуждения, но и философско-мировоззренческой нейтральности построений неопозитивистской философии 
науки. Благодаря существенному вкладу 
в разработку системы средств логико-математической аналитики, авторитет неопозитивизма оказался сопоставим с авторитетом математического естествознания, 
а его (неопозитивизма) идеи в области философии науки и «научной философии» получили весьма широкое распространение 
в форме аналитической философии и, так 
называемой, «стандартной модели науки».

«Стандартная модель науки» представ
ляет форму её логико-методологического 
анализа, сложившуюся под влиянием неопозитивизма. Аутентичная модель естественнонаучной теории должна удовлетворять следующим требованиям: 1) язык, 
в котором формулируется теория, должен 
строиться на базе исчисления предикатов 
первого порядка с равенством; 2) в состав 
теории наряду с логическими и математическими терминами входят термины 
наблюдения и теоретические термины, 
образующие непересекающиеся словари; 
3) термины наблюдения фиксируют наблюдаемые объекты и их свойства; 4) аксиомы 
(постулаты) теории не включают термины 
наблюдения; 5) теоретические термины 
определяются в явном виде в терминах наблюдения с помощью правил соответствия. 
Принципиально важная роль в этой модели принадлежит «правилам соответствия», 
обеспечивающим возможность перевода 
теоретического языка на язык наблюдения 
и тем самым оценки познавательного значения научной теории.

Аналитико-эмпиристская модель ока
залась столь влиятельной, что в высшей 
степени важные исследования в области 
философии науки, не ограничивающиеся 
анализом её языка, совершенно неоправданно оказались преданными забвению 
(Дюгем, Пуанкаре, Башляр, Гонсет, Динглер и др.). Тем не менее, хотя и с некоторым 
опозданием, «стандартная модель» подверглась саморазрушению в силу, во-первых, 
осознания факта принципиальной несводимости языка теории к базисным предложениям, во-вторых, неопровержимости 
тезиса «семантического холизма», указывающего на теоретическую нагруженность 
языка наблюдения (Куайн), и, в-третьих, 
стационарного характера «стандартной 
модели», исключающего понимание тенденций исторической динамики науки.

Общество


Кризис и начало преодоления труд
ностей аналитико-эмпиристской философии науки («стандартная концепция») 
обусловлен так же и процессами становления в послевоенные годы (после войны 
1941–1945 гг.) институций так называемой 
«Большой науки» и в этой связи осознанием ограниченности чисто эпистемологического подхода. Дело в том, что после 
второй мировой войны наука приобрела 
вид крупномасштабного социального института. Манхеттенский проект и организация научных исследований по созданию 
атомной бомбы в СССР убедительно продемонстрировали ошибочность истолкования науки как исключительно когнитивной деятельности. Вовлечение в научный поиск многочисленных коллективов 
учёных самых различных специальностей, 
обслуживающего их персонала, технических средств, инвестиционных проектов и 
т.д., требовало смены эпистемологических 
приоритетов исследования науки социологическими. Главными направлениями 
исследования науки на этом этапе становятся социология науки и наукометрия. 
И если единицей анализа науки в рамках 
стандартной концепции была теория, то 
единицей анализа социологии науки становится научное сообщество [6, c. 121].

По мнению Т. Куна, научное знание 

не является репрезентацией физической 
реальности в форме эмпирически выверенных и логически непротиворечивых 
теорий. Оно формируется на основе верований ученых в незыблемость принципов 
той или иной парадигмы, включающей 
нередко мало взаимосвязанные сочетания 
общих взглядов на мир, общепринятые 
истины и методологические правила, концептуальные схемы, различного рода теории, процедуры эмпирической интерпретации и логического конструирования и 
т.д. Становление новой парадигмы имеет 
характер научной революции, то есть коренных качественных преобразований самого стиля научного мышления, совокупности его характерных черт, включающих 
предпочтение определённых идей, выбор 
методов и образцовых схем исследования, 
процедур интерпретации и шкалы оценочных определений [4].

Становление и принятие новой пара
дигмы затрагивает всё научное сообщество (работающее в данной области науки) 
и осуществляется в виде социально-технологического, или даже идеологического 
процесса практически нейтрального по 
отношению 
к 
опытно-эксперименталь
ным данным, или требованиям логико-ма
тематического, собственно теоретического 
характера. Смена парадигм уподобляется 
скорее процессам смены мифологических 
или религиозных верований научного сообщества, чем процессу производимых им 
объективных, истинных знаний [1].

Утрату критериев идентификации на
уки, её неразличимость в составе многообразия исторических и современных форм 
вненаучного знания (обыденное, мифологическое, религиозное, художественно-эстетическое и др.) нельзя не рассматривать 
как результат существенного усиления, 
продолжающихся с рубежа XIX–XX столетий, процессов релятивизации научных 
знаний. Порождаемое ими скептическое 
отношение и недоверие к науке в сочетании с катастрофическими экологическими, социальными и антропологическими 
последствиями научно-технических революций прошлого и начала текущего столетий, ознаменовалось новым кризисом 
научного знания, который осознается уже 
не только как логико-методологический и 
эпистемологический (эмпириокритицизм, 
неокантианство и неопозитивизм), а как 
кризис социокультурного характера, затрагивающий экзистенциальные аспекты 
самого существования западных технических цивилизаций.

Очевидная зависимость развития на
уки ХХ века от опыта ее технических приложений, 
производственно-экономичес
ких и социально-политических конъюнктур, умонастроений научного сообщества, 
идеологических предпочтений властвующих «элит» и других факторов вненаучного толка, обусловила существенную 
трансформацию понятия науки в рамках 
социологического подхода.

Важным социальным фактором, детер
минирующим развитие науки, является 
система образования. От подготовки научных кадров зависит прогресс научных исследований, а также их практическое применение. Однако в системе образования 
складывается своя конкурентная среда, 
влияющая на основные тенденции и перспективы, в рамках которых осуществляется развитие науки. Зависимость научной 
традиции от условий образования сложилась еще в античную эпоху, сохраняясь и 
в настоящее время. Еще в древней Греции 
возникли конкурирующие научные модели, базирующиеся на альтернативных образовательных парадигмах (линии платонизма и аристотелизма) [8; 9]. В настоящее 
время сохраняется эта историческая борьба противоположностей, что проявилось в 
конкуренции между логистической и ин



Общество. Среда. Развитие   ¹ 1’2017

список литературы:

[1] Агацци Э. Переосмысление философии науки сегодня // Вопросы философии. – 2008, № 10. – С. 47–58.
[2] Виндельбанд В. Избранное. Дух и история. – М.: Юрист, 1995. – 687 с.
[3] Косилова Е.В. Философия математики: актуальные проблемы. Обзор конференции, МГУ, май 2009 г. 

// Эпистемология и философия науки. Т. ХХII. – 2009, № 4. – С. 221–225.
[4] Кун. Т. Структура научных революций. – М.: Прогресс, 1977. – 300 с.
[5] Математика и реальность. Труды Московского семинара по философии математики. – М.: Издатель
ство Московского университета, 2014. – 504 с.
[6] Огурцов А.П. Философия науки: двадцатый век. Том 2. – СПб.: Изд. дом «Мiръ», 2011. – 495 с.
[7] Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий. – СПб.: Наука, 1997. – 532 с.
[8] Романенко И.Б., Романенко Ю.М. Аристотелевская философия образования // Аксиология массовой 

культуры. Материалы XXI международной конференции «Ребенок в современном мире. Детство и 
массовая культура». – СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского политехнического университета, 2015. – 
С. 253–263.
[9] Романенко И.Б. Платоновская образовательная парадигма и Академия // Известия Российского го
сударственного педагогического университета им. А.И. Герцена. Т. 2. – 2002, № 2. – С. 45–58.

туитивистской программами обоснований 
науки.

Абсолютизация зависимости научного 

знания от социокультурных условий его 
производства и эволюции стала причиной распространении мнений о множественности эпистемологий (радикальный 
релятивизм, реализм и антиреализм), об 
избыточности понятий истины, объективности, об отсутствии критериев оценки 
преимуществ одной научной теории перед 
другой, или даже науки по сравнению с 
псевдонаукой. Отрицательное отношение 
к опыту практического использования 
научного знания в сочетании с усилением 

сомнений в его когнитивной надёжности 
стало причиной возникновения продолжающегося до настоящего времени кризиса доверия к науке.

Нет нужды доказывать, что наука, на
учные знания принадлежат к числу величайших достижений европейского человечества. Аутентичность истолкования ее 
природы и перспектив не только не исключает, но предполагает поиск условий 
органичного синтеза традиций «позитивистско-сциентистского» и социокультурного подходов в составе единой системы 
когнитивных установок современной философии науки.

Общество


УДК 284.1
ББК 86.376

А.В. Шипилов

«град бОжий» как рефОрмациОнный прОект*

Исследуется история средневекового мистического сочинения «Theologia deutsch», написанного анонимным автором. С момента создания в XIV в. трактат не был широко известен, распространяясь в рукописи, пока не был отдан в печать М. Лютером незадолго 
до начала Реформации. Однако Лютер опубликовал книгу не полностью, сохранив в ней 
только те главы, которые служили подтверждением его собственной сотериологической 
позиции, а также взглядам на природу оправдания и свободу воли; те разделы, которые 
Лютер посчитал спорными, не были включены им в публикацию. Характер издания 
этого трактата указывает на возрастание степени недоверия Лютера к средневековой мистической традиции, и к католической теологии в целом. Возможно, главной 
причиной, подтолкнувшей Лютера к публикации этого сочинения, является то, что 
трактат был написан на немецком языке. В середине XIX в. была обнаружена рукопись, содержащая полный текст трактата, в которой присутствуют исключённые 
Лютером фрагменты.

Ключевые слова:
Лютер, лютеранство, немецкая теология, немецкий мистицизм, протестантизм, Реформация, «Франкфуртец».

Шипилов А.В. «Град Божий» как реформационный проект // Общество. Среда. Развитие. – 2017, № 1. – С. 9–13.

© Шипилов Александр Викторович – аспирант, Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, 

Санкт-Петербург; e-mail: 17ash08@gmail.com

500-летний юбилей Реформации пред
ставляется поводом для ретроспективного анализа ценностных оснований этого 
события. В русле данной проблематики 
необходимо обратить внимание на источники, оказавшие влияние на мировоззренческие и теологические позиции 
реформаторов. Одним из таких источников является анонимный мистический 
трактат «Theologia deutsch» («Немецкая теология»), также известный как «Theologia 
Germanica» и «Deutsche Theologie». Эта 
книга, сыгравшая одну из ключевых ролей 
в истории западного богословия, остаётся 
практически неизвестной в современной 
России. На русском языке книга никогда 
не была опубликована, хотя перевод был 
сделан ещё в XIX веке. Три рукописные 
книги, озаглавленные «Немецкое богословие», и являющиеся переводами «Theologia 
deutsch», хранятся в отделе рукописей Российской национальной библиотеки.

Поскольку содержание трактата яв
ляется малоизвестным для большинства 
отечественных читателей, представляется актуальным дать его краткую характеристику и историю. Трактат был написан 
в XIV веке, во времена церковной смуты. 
Это было время Авиньонского пленения 
пап, когда противостояние между понтификами и германскими императорами 

достигло апогея. По мере развития событий наблюдалось падение церковной 
дисциплины, что поспособствовало росту 
духовного самосознания мирян и клириков, которые стали объединяться в общества для духовной поддержки друг друга. 
К числу таких обществ относятся «Друзья 
Бога»(«Gottesfreunde»), в котором состоял 
анонимный автор «Немецкой теологии».

В течение всего XIV века влияние об
щества распространялось вдоль рейнских 
областей от Базеля до Кёльна, и в восточном направлении через Швабию, Баварию 
и Франконию. Члены общества старались 
держать свою деятельность в секрете, изза опасения в преследовании со стороны 
Инквизиции, которая могла обвинить их 
в ереси [11, c. 43]. При этом ничего еретического в кружках «Друзей Бога» не проповедовалось, напротив соблюдались все 
предписания римско-католической церкви, к тому же в числе адептов этих братств 
были священники и монахи.

Одной из особенностей их вероучения 

было утверждение о полном отречении 
от собственной воли в пользу воли Бога. 
Эта идея получила развитие не только в 
«Немецкой теологии», но и в сочинениях 
рейнских мистиков Иоганна Таулера и 
Генриха Сузо. «Друзья Бога» делали акцент на достижении единства человека с 

* Статья подготовлена в рамках проекта РГНФ 16-03-00099 «Свобода и субъективность в реформационном учении Мартина Лютера и в философии Нового времени».

Общество. Среда. Развитие   ¹ 1’2017

Богом путём духовного совершенствования и утверждали о бесполезности веры, 
основанной на страхе и надежде на вознаграждение. В кружках «Друзей Бога» 
утверждалось о равенстве перед Богом 
клира и мирян, хотя ради порядка и дисциплины церковная организация признавалась необходимой [11, c. 45]. Жизнь 
обществ не регулировалась какими-либо 
формальными уставами.

Можно сказать, что «Друзья Бога» 

отождествляли себя с гражданами «Града Божьего» (Августин), жители которого 
руководствуются любовью к Богу до забвения себя. Отсюда и мистический характер 
их вероучения, выражающийся в стремлении к «растворению» индивидуального 
начала человека в Абсолютном. Как верно 
заметил исследователь творчества Августина Т.Б. Эриксен «Civitas Dei – мистическое понятие. <...> Конечная цель не политическая, но мистическая – вид Бога и радость от Его близости» [10, c. 262–263]. Это 
позволяет рассматривать «Друзей Бога» 
как предтечу других мистических течений 
в предреформационной Германии и Нидерландах, появившихся в XV веке.

В такой духовной атмосфере создавал
ся трактат «Немецкая теология». Примерно 150 лет сочинение распространялось 
в форме рукописи, пока не попало в руки 
августинского монаха Мартина Лютера, 
который опубликовал его в 1516 г. в сокращённом варианте под названием «Духовная благородная книжица. С полным 
пониманием того, что есть ветхий и новый 
человек. Что есть дитя Адама и дитя Бога. 
И как Адам должен умереть в нас, а Христос жить в нас» [2, c. 62]. Стоит отметить, 
что это издание является первым появлением имени Лютера в печати.

В 1518 г. (т.е. уже после публикации 
«95 тезисов») Лютером была издана расширенная, однако неполная версия этой 
книги под предложенным им самим названием «Eyn deutsch Theologia» («Немецкая теология»). Второе издание начинается с предисловия Лютера. Он утверждает: 
«После Библии и святого Августина мне 
не встречалась никакая другая книга, из 
которой я узнал и хотел бы узнать больше о Боге, Христе и человеке» [11, c. 17]. 
Лютер предупреждает читателя о том, 
что книга написана на плохом немецком 
языке, и просит не обращать внимания на 
немного неотёсанный и грубоватый стиль 
автора. Тем не менее, Лютер отмечает, 
что эта книга преисполнена мудрости, не 
смотря на бедность слога. Своей мудростью книга способна постыдить «нас, теоло
гов Виттенберга», находящихся в поисках 
чего-то нового, однако не удосужившихся 
обратиться к своим предшественникамсоотечественникам. Лютер со скорбью 
замечает: «Да, поистине, были мужи, но 
гнев Бога, вызванный нашими грехами, 
не судил нам быть достойными видеть и 
слышать их» [11, c. 18]. Лютер с досадой 
сетует на то, что подобные книги отсутствуют в университетских библиотеках. 
Он призывает уделять внимание этой небольшой книге, поскольку немцам должно 
быть стыдно отвергать подобное духовное 
сокровище. Лютер говорит: «Я благодарен Богу за то, что смог услышать и найти 
моего Бога на немецком языке» [11, c. 18]. 
Заканчивая предисловие, Лютер утверждает, что благодаря этой книге весь мир 
узнает, что немецкие теологи, без сомнения, – лучшие в мире. Соотечественники 
Лютера с энтузиазмом восприняли изданное им богословское сочинение, написанное на родном языке. При его жизни книга 
выдержала не менее 17 изданий [11, c. 19].

Можно выделить две причины, по 

которым Лютер взялся за публикацию 
«Немецкой теологии». Во-первых, книга была написана по-немецки. Публикуя 
этот трактат, Лютер хотел подчеркнуть, 
что немецкий язык может быть столь же 
подходящим для выражения теологических идей, как греческий и латинский. 
В самом трактате анонимный автор никак 
не комментирует использование именно 
немецкого языка, и это можно объяснить 
следованием традиции рейнской мистики. Иоганн Таулер и Генрих Сузо писали 
свои трактаты как духовные наставления, 
и стремились к тому, чтобы как можно 
больше людей были знакомы с их сочинениями. Желание распространять христианское учение на родном языке, делая его 
общедоступным, можно рассматривать как 
один из предреформационных концептов, 
который нашёл своё логическое завершение в переводе Лютером Библии.

Другой причиной является концепту
альное содержание «Немецкой теологии». 
Одним из ключевых в трактате выступает 
понятие воли. Опираясь на текст Евангелия, автор акцентирует внимание на том, 
что для внутреннего преображения человеку следует полностью отказаться эгоизма, своеволия, себялюбия, и в конечном 
итоге позволить Божественной воле заменить собственную. Человеческая природа 
повреждена первородным грехом, поэтому 
необходимо, чтобы Бог совершил в человеке исправление, поскольку сам человек это 
сделать не в состоянии. Отказавшись от 

Общество

11
своей воли, человек становится послушен 
воле Творца, и таким образом достигается 
мистическое соединение (unio mystica) человека и Бога. В этом проявляется подражание Христу (imitatio Christi): как Христос, вочеловечившись, отказался от своей 
воли, полностью доверяя себя воле Отца, 
также следует поступать и благочестивым 
христианам. Эти концептуальные основания являются общими для всей позднесредневековой немецкой мистики, под влиянием которой долгое время находился 
Лютер. В свою очередь «Немецкую теологию» можно рассматривать как обобщение 
традиции немецких аскетико-мистических сочинений, служащее практическим 
руководством для простых христиан [8, 
c. 477].

В сочинениях немецких мистиков Лю
тер видел продолжение идей Августина о 
природе спасения. Финский теолог Уурас 
Саарнивара замечал: «В своем учении об 
оправдании эти (немецкие) мистики были 
учениками Августина, наставляя, что Бог 
оправдывает человека путем того, что делает его праведным» [6]. Следуя Августину, Лютер верил в абсолютное предопределение и отрицал свободу воли человека. 
Кульминацией развития этой позиции 
является полемический трактат Лютера 
«О рабстве воли» (1525 г.).

Лютер отчётливо видел, насколько 
официальная позиция римско-католической церкви отличается от учения Августина о свободе воли (поскольку при существовании предопределения, индульгенции попросту теряют смысл). Поэтому, 
даже будучи католическим монахом, Лютер считал необходимым доносить учение 
о неспособности человека самостоятельно 
совершить своё спасение. Лютер считал 
представление о том, что человек силой 
своей собственной воли способен достигнуть совершенства, обещает человеку недостижимое, то есть попросту обманывает его [2, c. 55]. К таким выводам Лютер 
пришёл главным образом через изучение 
творений Августина, а также сочинений 
немецких мистиков.

Лютер 
находил 
сотериологическую 

концепцию Августина (которую он отождествлял со своей) очень схожей с представленной в «Немецкой теологии». Поэтому становится понятным, почему Лютер 
с таким энтузиазмом принялся за публикацию «Немецкой теологии», снабдив издание собственным восторженным предисловием. Через эту публикацию Лютер 
хотел выразить и собственную богословскую позицию.

Однако не стоит полагать, что Лютер 

некритически относился к мистическому 
богословию. Г. Брендлер отмечает разногласия Лютера с мистикой именно на примере «Немецкой теологии»: «Радость первооткрывателя не мешает ему заметить, 
что в этом сочинении не все высказано 
вполне в его духе. <...> Основная мысль 
мистики – достигнуть единства с Богом 
медитацией и “следованием Христу” – 
должна была вызвать неприязнь у Лютера, ибо с этим связано что-то от человеческой гордыни, от “желания быть, как Бог”. 
<...> Поэтому не случайно Лютер просто 
опустил раздел, где речь шла о единении 
человека с Богом» [2, c. 63-64].

С точки зрения Лютера, образец отно
шений между человеком и Богом представлен в Псалтири, особенно в «покаянных 
псалмах». Не случайно поэтому, почти сразу 
после публикации «Немецкой теологии», 
Лютер весной 1517 г. издаёт перевод на 
немецкий язык семи покаянных псалмов 
(6, 32, 38, 51, 102, 130 и 143 псалмы; в православной традиции им соответствуют 6, 
31, 37, 50, 101, 129, 142). В них нет и речи о 
мистическом соединении человека и Бога, 
псалмы подчёркивают абсолютную трансцендентность Божества. В Псалтири Лютер 
«находил такое ясное и простое описание 
отношения человека к Богу, как то, которое 
представлялось ему: человек стоит один перед своим Богом и говорит с ним как просящий и молящий грешник» [2, c. 64].

Именно поэтому Лютер решил исклю
чить из «Немецкой теологии» те фрагменты, которые он считал спорными и опасными. Несмотря на своё увлечение мистическим богословием «Лютер осознавал 
радикальное отличие между Богом и человеком, между ограниченными человеческими возможностями и божественным 
всемогуществом» [7, c. 85]. Поэтому представление о мистическом соединении, 
о возможном «прорыве» в Божество, Лютер не мог ни понять, ни принять.

Со временем Лютер окончательно из
бавится от влияния мистического богословия. После событий Реформации, ему 
необходимо было создавать новую теологию. Чем дальше Лютер продвигался 
в создании собственного евангелического богословия, тем более он отдалялся от 
мистики, как от пережитка католичества. 
Лютер выстраивал свою теологию, основываясь на буквальном, а не символическом толковании Писания, и средневековым мистическим представлениям в ней 
уже не было места. Влияние мистического богословия заметно лишь в ранних 

Общество. Среда. Развитие   ¹ 1’2017

сочинениях Лютера, таких как «О свободе христианина» (1520 г.). Позже он будет 
критиковать и мистические идеи Бонавентуры, и учение Дионисия Ареопагита. Какие-либо утверждения, указывающие на 
преемственность от раннехристианского 
или средневекового мистицизма, окончательно исчезнут из дискурса Лютера уже к 
середине 1520-х годов.

Несмотря на то, что Лютер изначально 

относился с недоверием ко многим положениям «Немецкой теологии», а впоследствии и вовсе отказался от средневековых 
мистических воззрений, книга оказывала 
большое влияние на духовную жизнь протестантов. Трактат был с воодушевлением 
воспринят в среде немецких анабаптистов. Многие выдающиеся мистические 
богословы лютеранской традиции обращались к «Немецкой теологии»: Валентин 
Вайгель в 1571 году составил комментарий 
к трактату, а Иоганн Арндт перевёл «Немецкую теологию» на современный ему немецкий язык, и опубликовал в 1605 году [1, 
c. 14]. Трактат оказал влияние и на формирование учения известного лютеранского мистика Якоба Бёме. Идеи «Немецкой 
теологии» заметны в учении пиетистов, в 
частности Готфрида Арнольда. Влияние 
«Немецкой теологии» присутствует и в сочинениях мистика-кальвиниста Герхарда 
Терстегена (хотя самим Кальвином идеи 
трактата были отвергнуты). Книга много 
раз переиздавалась в Германии и других 
странах, была переведена на многие европейские языки, включая латынь. Римская 
церковь, в свою очередь, настороженно относилась к воззрениям рейнских мистиков 
(за исключением, пожалуй, Генриха Сузо, 
который был беатифицирован в 1831 г.), 
поэтому в католических странах трактат 
«Немецкая теология» не получил широкого распространения, а до середины XX века сочинение находилось в Индексе запрещённых книг.

Более трёхсот лет книга издавалась 
в лютеровской редакции, пока в 1850 году 
немецкий профессор Реусс не обнаружил 
в университетской 
библиотеке 
города 

Вюрцбурга неизвестную до того времени 
рукопись трактата, в которой присутствовали исключённые Лютером фрагменты. 
Позже эта рукопись была полностью опубликована лингвистом Францем Пфайфером в Праге. Пфайфер не только заново 
издал трактат, но также снабдил книгу параллельным переводом на новонемецкий 
язык. По описям библиотеки, рукопись 
датировалась 1497 годом. Предисловие рукописи отчасти проливало свет на автора 

этой книги, благодаря чему были окончательно отвергнуты предположения о возможном авторстве Таулера, или самого 
Лютера. Имя автора трактата в рукописи 
не было названо, но в предисловии содержался ряд сведений о его происхождении, 
роде деятельности и указания на его связь 
с «Друзьями Бога»: «Эту книжечку высказал всемогущий вечный Бог через мудрого, 
рассудительного, правдивого, праведного человека, своего друга, который в былые 
времена был знатным немецким рыцарем, 
а ныне священник и хранитель в немецкой Рыцарской Палате во Франкфурте; 
она поучает весьма многим прекрасным 
познаниям божественной истины, и в особенности тому, как и по чему можно узнать 
истинных, праведных друзей Божиих» [9].

Отсюда и происходит альтернативное 

название трактата – «Der Franckforter» 
(«Франкфуртец»), а автора стали отождествлять с гейдельбергским профессором теологии Иоганном Франкфуртским. Именно поэтому в русских переводах трактата, 
автором указан «И... Ф...», что даёт основания утверждать, что русский перевод делался не с лютеровского издания, а с более 
позднего издания профессора Пфайфера. 
Стоит отметить, что в трёх рукописных 
экземплярах 
«Немецкого 
богословия», 

хранящихся в РНБ, предисловие отсутствует, и книги начинаются непосредственно с первой главы.

Таким образом, вплоть до 1850 года, 

когда профессором Реуссом была обнаружена вюрцбургская рукопись конца XV века, полный текст сочинения был неизвестен. В отношении «Немецкой теологии» 
Лютер выступил одновременно и первооткрывателем, и строгим цензором. Лютер 
предпочёл опубликовать только те разделы, которые совпадали с его взглядами на 
оправдание и беспомощность воли человека в деле собственного спасения. Но те положения «Немецкой теологии», в которых 
речь шла о единении человека и Бога, Лютер категорически отвергал, и поэтому не 
включил в публикацию.

В заключение можно сделать следую
щие выводы. Успех «Немецкой теологии» 
в первую очередь связан с именем Лютера. 
Поскольку до публикации Лютером трактат не имел широкого распространения, 
его можно рассматривать как литературный памятник двух эпох – Средневековья 
и Реформации. Кроме того, книга является 
примером непрерывности традиции: парадоксально, но одно из ключевых произведений католической мистики было опубликовано основателем протестантизма.