Новый исторический вестник, 2017, № 1 (51)

THE NEW HISTORICAL BULLETIN

№ 1(51)

2017

Москва 2017

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИСТОРИКО-АРХИВНЫЙ ИНСТИТУТ

Журнал основан в 2000 г.

ОСНОВАТЕЛИ И ГЛАВНЫЕ РЕДАКТОРЫ

Сергей Сергеевич Ипполитов
Сергей Владимирович Карпенко

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ

А.Б. Безбородов, В.П. Булдаков, О.Г. Буховец, В. Голдман,
Н.Т. Ерегина, В.П. Зиновьев, Г.З. Иоффе, А.А. Киличенков,
Т.Ю. Красовицкая, А.В. Костров, А.В. Крушельницкий,
Н.Г. Кулинич, В.В. Минаев, А.М. Пашков, В.Н. Пискун, 
В.А. Поляков, А.С. Сенин, А.А. Симонов, В.Л. Успенский, 
О.В. Хлевнюк, Т.И. Хорхордина, В.Ж. Цветков, П.П. Шкаренков
 
Ответственный секретарь М.Ю. Черниченко
Переводчики О.Н. Судакова, К.Дж. Сторэлла
Обложка А. Надточенко

Выходит 4 раза в год

Адрес редакции: 
121433, Москва, Б. Филевская, 69-2-67
Эл. почта: nivestnik@yandex.ru
Сайт: www.nivestnik.ru

Подписной индекс по каталогу «Урал-Пресс»: ВН002537

© Новый исторический вестник, 2017 
© Редакция «Нового исторического вестника»
ООО «Смелый дизайн», 2017
© Издательство Ипполитова, 2017

RUSSIAN STATE UNIVERSITY
FOR THE HUMANITIES

INSTITUTE FOR HISTORY AND ARCHIVES

Journal founded in 2000

FOUNDERS AND EDITORS-IN-CHIEF

Sergey S. Ippolitov
Sergey V. Karpenko

EDITORIAL BOARD

A. Bezborodov, O. Bukhovets, V. Buldakov, N. Eregina, W. Goldman, 
G. Ioffe, O. Khlevnyuk, T. Khorkhordina, A. Kilichenkov, A. Kostrov, 
Т. Krasovitskaya, A. Krushelnitsky, N. Kulinich, V. Minaev, 
A. Pashkov, V. Piskun, V. Polyakov, A. Senin, P. Shkarenkov, 
A. Simonov, V. Tsvetkov, V. Uspensky, V. Zinoviev

Executive Secretary M. Chernichenko
Translators O. Sudakova, C.J. Storella
Cover Designer А. Nadtochenko

Quarterly Journal

Address: 
69-2-67, Bolshaya Filevskaya St., Moscow, Russia, 121433 
E-mail: nivestnik@yandex.ru
Web-site: www.nivestnik.ru

«Ural-Press» Catalogue Subscription Index: ВН002537

© Novyy Istoricheskiy Vestnik, 2017 
© Novyy Istoricheskiy Vestnik Editorial Staff 
LLC “Smelyy Dizayn”, 2017 
© Ippolitov Publishing House, 2017

С О Д Е Р Ж А Н И Е

Российская государственность

Иванов В.Н. Представители якутского народа на приеме 
у русского царя (1676 год)..................................................................6 

Корнеева Ю.В. Городские ярмарки Симбирской губернии во второй 
половине XIX века............................................................................31

Авилов Р.С. Численность войск Приамурского и Варшавского военных 
округов накануне Русско-японской войны:  
Опыт сравнительного анализа.........................................................40

Корнелюк В.Г. Беженцы войны в белорусских губерниях и первый опыт 
государственной и общественной помощи беженцам
(1914 – первая половина 1915 годов)...............................................51

Колесниченко К.Ю., Ткачева Г.А. Межведомственное взаимодействие 
как фактор производственной деятельности Владивостокского 
торгового порта в предвоенное десятилетие...................................67

Хаминов Д.В. Историческое образование и историческая наука в Сибири 
под давлением идеологических кампаний послевоенного
сталинизма.........................................................................................82 

События и судьбы

Милевский О.А. Революционер поневоле: Судьба студента Владимира 
Малавского.........................................................................................96

Лаврёнова А.М., Черниченко М.Ю. «Августейший больной», 
жандармы и психиатры: «Крымские каникулы» великого князя 
Николая Константиновича (1901 – 1904 годы).............................116 

История на экране

Костров А.В. Белое солнце геополитики..................................................152

У книжной полки

Кац Н.Г., Сторэлла К.Дж. Стойкость и мужество в годы сталинского
террора: К публикации художественно-документального очерка 
«Дело Якова Лиманского»..............................................................166

C O N T E N T S

Russian Statehood

Ivanov V. Representatives of the Yakut People at a Reception
with the Russian Tsar (1676).................................................................6

Korneeva Yu. Town Fairs in Simbirsk Province in the Second Half
of the 19th Century..............................................................................31

Avilov R. The Number of Troops in the Priamurskiy and Warsaw Military 
Districts on the Eve of the Russo-Japanese War: An Experience with 
Сomparative Analysis..........................................................................40

Karnialiuk V. War Refugees in the Belarusian Provinces and the First 
Experience of State and Public Assistance to Refugees (1914 – the 
First Half of 1915)...............................................................................51

Kolesnichenko K., Tkacheva G. Interdepartmental Cooperation as a Factor 
in the Production Activities of the Vladivostok Commercial Port in the 
Prewar Decade.....................................................................................67

Khaminov D. History Education and Historical Science in Siberia under
the Pressure of the Ideological Campaigns of Post-War Stalinism.....82

Landmarks in Human History

Milevskiy O. The Reluctant Revolutionary: The Fate of the Student 
Vladimir Malavskiy.............................................................................96

Lavryonova A., Chernichenko M. “His Most August Majesty Is Ill,” 
Gendarmes, and Psychiatrists: The “Crimean Vacation” of Grand 
Duke Nicholas Konstantinovich (1901 – 1904)................................116

History on the Screen

Kostrov A. The White Sun of Geopolitics......................................................152

Book Reviews

Kats N., Storella C. Persistence and Courage During the Years of Stalin’s 
Terror: On the Publication of the Artistic-Documentary Essay “The 
Case of Yakov Limansky”.................................................................166

РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
Russian Statehood

В.Н. Иванов

ПРЕДСТАВИТЕЛИ ЯКУТСКОГО НАРОДА
НА ПРИЕМЕ У РУССКОГО ЦАРЯ
(1676 год)

V. Ivanov

Representatives of the Yakut People 
at a Reception with the Russian Tsar 
(1676)

Начавшееся с середины 80-х годов XVI в. «Ермаково взятье» 
Сибири придало мощный толчок разрастанию территории Русского 
государства и включению в его состав новых подданных. Движение 
на восток «встречь солнцу» на протяжении XVII в. раздвинуло границы государства вплоть до Тихого океана, завершив процесс пространственного формирования Азиатской России1. Одновременно 
происходили изменения в этническом составе населения страны за 
счет вхождения множества разноязычных племен и народов территорий, включаемых в состав государства. Началась великая эпопея 
хозяйственного, политического и культурного освоения Сибири, 
куда стали переселяться русские люди. Появились новые зимовья, 
остроги и города. Новые земли и народы нуждались в организации 
управления ими. Возникла проблема взаимоотношений между пришлыми и коренными жителями края.
Обо всем этом многократно написано в историографии Сибири 
и ее отдельных частей2. Здесь нет необходимости повторять общеизвестные оценки этих явлений сибирской истории. Однако есть одна 
очень важная проблема, от решения которой зависит многое, когда 
речь идет о полноценной и непредвзятой оценке вхождения огромного сибирского региона в состав Русского государства. 
Имеется в виду проблема русско-аборигенных отношений.
Нельзя сказать, что отношения между пришлыми и коренными 
жителями были обойдены в историографии. В трудах сибиреведов 
высказывались различные мнения на этот счет, обнаруживались самые разные подходы к проблеме, но их объединяло одно – взаимоотношения власть представляющих и принявших подданство народов 
оценивались исключительно с точки зрения исправного поступления налога в виде ясака и беспрекословного повиновения властям. 

Такой подход историков порождал своеобразное методологическое 
клише: народы Сибири представлялись в трудах историков не в качестве субъекта, а объекта государственной политики. Такой подход 
был доведен до крайности, когда началась бескомпромиссная идеологическая борьба с «завоевательной политикой царизма» во всех 
национальных окраинах Российского государства, в том числе и в 
Сибири. Нет сомнения в том, что так можно было писать об истории 
в обстановке всеобщего доминирования в исторических исследованиях пресловутого классового подхода к интерпретации общественных явлений.
Наиболее одиозный характер теория завоевания приобрела в 
историографии Якутии в 20–30-х гг. ХХ в., когда развернулась тотальная классовая критика деятельности Российского государства 
в досоветский период истории страны. Своего апогея эта критика 
достигла в 30-х гг., и связана она была с выходом в 1936 г. в свет 
по распоряжению Академии наук СССР сборника архивных документов под характерным названием «Колониальная политика Московского государства в Якутии ХVII в.». Вступительную статью к 
сборнику написал ленинградский историк И.М. Троцкий3, который 
«отправной точкой зрения» своих оценок избрал освещение «военно-феодального грабежа сибирских колоний» и критику «исторической колонизационно-культурной миссии России» в регионе. 
В этом контексте он напрямую связывает свою позицию с такими 
оценочными определениями, как «завоевание Сибири и Якутии», 
«карательные экспедиции русских», «восстания туземцев», «казачьи орды», «кровавая страница истории Якутии», «колониальная 
политика», «самый хищнический метод колониального грабежа», 
«военно-феодальная эксплуатация Восточной Сибири» и т.д. и т.п. 
В целом статья производит удручающее впечатление, и понятно, что 
она никак не ориентирует на получение объективного представления о взаимоотношениях между пришлыми и автохтонным населением. Так формировался в советской историографии негативный 
образ Русского государства как проводника колониальной политики 
по отношению к жителям Ленского края, оказавшимся объектом угнетения и бесправия.
Предложенная И.М. Троцким схема объяснения событий вхождения Якутии в XVII в. в состав Русского государства вскоре приобрела признаки официальной идеологической установки в историографии. Одной из первых это подтвердила монография С.А. Токарева, изданная в 1940 г. и задуманная автором как «как опыт связного 
очерка истории якутов древнейших времен до наших дней»4. 
В ней роли Московского государства в истории Якутии XVII 
в. даны следующие характеристики: «эпоха царского завоевания», 
«жестокое подавление», «жестокая расправа», «правительственное 
завоевание», «насилия и вымогательства завоевателей», «беспощадные завоеватели», «восстания якутов» и т.д. Не приходится сомневаться в том, что тогда С.А. Токарев оказался под влиянием прямолинейного проникновения в исторические исследования принципов 

классового подхода к оценке исторических событий. 
К чести историка напомню, что он в 1953 г. в совместном очерке разделил с выдающимся сибиреведом С.В. Бахрушиным иную 
оценку этих же событий XVII в. В очерке говорилось о том, что 
включение Якутии в состав Русского государства стало «установление взаимосвязей русского народа с якутским», что к концу XVII в. 
сложилось «мирное сожительство русских поселенцев с коренными хозяевами земли», что «уже в XVII в. процесс сближения между 
якутами и русскими переселенцами сделал значительные успехи», 
что Якутия уже тогда включилась в «систему общероссийских экономических связей, в общегосударственный рынок», что вхождение 
Якутии в состав России было «в конечном счете большим плюсом» 
и т.д. Общая оценка авторов событий XVII в. выражена в следующих словах: «Включение Ленского края в большое и могущественное Российское государство оказало положительное, прогрессивное 
влияние на развитие якутского народа»5.
Совместная позиция двух крупных специалистов, опиравшаяся 
на анализе конкретно-исторического материала собственно XVII в., 
содержала новую трактовку событий, сопровождавших включение 
Якутии в состав Русского государства, и стала существенным шагом 
в преодолении теории «завоевания» Ленского края. Однако при всем 
том авторы не сумели поставить проблему русско-аборигенных отношений во всех их проявлениях, ограничив их исключительно отношениями представителей власти и служилых людей к местному 
населению при организации и сборе ясака. Поэтому их правильный 
тезис о «сближении между якутами и русскими переселенцами» 
оказывался в «висячем положении», потому не убеждал читателей. 
Получалось так, что авторы не придали серьезного значения одной 
из официальных установок правительства: придерживаться в Якутии общесибирского принципа – относиться к аборигенам края с 
«лаской, а не жесточью», «привет держать великой» и не чинить им 
«сумненье и тесноту и смуту»6. 
Нет сомнения в том, что такая позиция также показывает реакцию центрального правительства на рост различного рода злоупотреблений со стороны служилых людей и представителей местной 
власти по отношению к коренному населению, которое следовало 
оберегать и сохранять как источник пополнения государственной 
казны. Речь идет о том, что именно с этой прагматичной точки зрения центральная власть стремилась обуздать грабежи и насилия, 
разоряющие ясачное население. 
Другой вопрос, оказывали ли какое-либо влияние эти усилия 
правительства на реальные русско-аборигенные отношения на местах? 
Многочисленные попытки урегулирования отношений с «иноземцам» в XVII в., проведение специальных ревизий деятельности представителей воеводской власти с конца XVII в., особенно в 
первой половине XVIII в., свидетельствуют о том, что, несмотря на 
огромный размах злоупотреблений (воровство казны, взяток и наси

лий) политика правительства по «береженью» ясачного населения 
продолжала действовать и в какой-то мере повлияла на рост численности населения, оградив его от физического истребления и сохраняя традиционные основы его жизнедеятельности. Так что правительственная политика оказывала решающее влияние на один из 
важнейших аспектов русско-аборигенных отношений.
Эти и другие факты истории не получили должного освещения в 
историографии, что усугубило одностороннее освещение событий, 
развернувшихся в ходе открытия, освоения и включения Якутии в 
состав Русского государства. В центре внимания историков оказывались деятельность главарей казачьих отрядов, рядовых служилых 
и промышленных людей, воеводской администрации и других атрибутов власти, то есть одна сторона участников событий. Что касается второй стороны – коренных жителей, – то они присутствуют в 
исследованиях в качестве лишь плательщиков ясака или объектов 
разного рода злоупотреблений со стороны представителей власти, 
то есть в роли пассивных участников событий.
Между тем, исторические источники того времени сохранили 
большой массив разнообразных сведений о взаимодействии русских и коренных жителей при самых разных жизненных и деловых 
обстоятельствах. Самые ценные сведения об этом дают не только 
сохранившиеся в большом количестве челобитные местных жителей, но и отписки служилых людей. Они возникли уже в первые 
годы появления русских в крае и в течение века выросли в огромное 
количество. К сожалению, информационный потенциал этих уникальных источников не раскрыт, прежде всего – в плане разработки 
проблемы русско-аборигенных отношений. Специальное обращение к ним раскрыло бы самый широкий спектр взаимного человеческого общения и различного рода повседневных связей в процессе 
совместного проживания.
Если глубоко вникнуть в содержание этих отношений, выяснилось бы, что проблема русско-аборигенных отношений предстает 
многоаспектной, заслуживающей комплексного изучения. История 
Якутии предоставляет исследователям много материала для такого 
изучения. 
В литературе давно утвердилась мысль о том, что Русское государство при налаживании отношений с подданными опиралось 
на представителей местной знати. Об этом недвусмысленно говорилось в наказной памяти первым якутским воеводам от 6 августа 
1638 г., что указывает на то, что именно такой изначально и была 
правительственная политика7. «В отношениях с «ясачными» центральные и местные власти, – пишет В.В. Трепавлов, – стремились опираться на местную патриархальную знать. Она не только 
сохраняла административные права по отношению к сородичам, 
но и отвечала за сбор и доставку пушнины. Родовые и племенные 
предводители были объявлены “князцами”, “лутчими людьми” и наделены различными привилегиями, как в качестве приманки, так и 
для демонстрации своего высокого ранга. Для упрощения ясачных 

расчетов воеводы и приказчики предпочитали иметь дело только с 
верхушкой аборигенов»8. Такое отношение к элите общества не могло не оказать определенного влияния на характер взаимоотношений 
между властью и аборигенами.
В свою очередь, местная знать быстро разобралась в преимуществах лояльного отношения властей. Ее представители постоянно 
общались с воеводской и служилой администрацией, были в курсе 
основных событий, регулирующих процессы политического, хозяйственного, социального и культурного освоения территории. За нею 
были сохранены традиционные родоплеменные единицы – улусы, 
превращенные в ясачные волости, которые возглавили представители местной знати, получившие должность «князцов». В Якутии 
было выявлено 35-36 таких улусов, но не было ни одного случая, 
чтобы эту должность занимали лица из русских служилых людей. 
В целом в течении всего XVII в. власть не вмешивалась во внутреннюю жизнь местных жителей, за исключением тех случаев, когда 
решались вопросы взимания ясака. Все это послужило основой для 
мирного сожительства, в котором были заинтересованы обе стороны.

Первые попытки поездки тойонов в Москву

Постоянное регулирование властями ясачного обложения, бесконтрольный произвол ясачных сборщиков в улусах воспринималось представителями местной знати неоднозначно, ибо оно наносило довольно чувствительный удар по их самосознанию как предводителям улусного общества. Получалось так, что ясачный сборщик 
воспринимался населением как лицо, облеченное большими правами, чем князец или любой другой зажиточный человек. Именно это 
обстоятельство подвигло якутскую знать на своеобразную борьбу 
против продолжающегося ущемления своих традиционных прав. 
В этой борьбе якутская знать предпочла мирный способ вооруженному противостоянию. Такая линия борьбы вырабатывалась на 
встречах представителей улусов, – как правило, крупных, – которые избрали путь коллективного обращения к властям в письменной форме, то есть составления челобитных. В архивах сохранилось 
огромное количество челобитных, в которых содержатся жалобы на 
многочисленные злоупотребления воевод, приказчиков и служилых 
людей. 
Среди них особняком стоят челобитные представителей якутской элиты (князцы и «лутчие якуты»), которые стали обращаться 
к властям от имени жителей улусов, считая себя выразителями их 
интересов9. Содержание жалоб сводилось к недовольству непомерным ясачным обложением, вымогательствами ясачных сборщиков, 
накоплением недоимок в ясачном сборе из-за истощения пушных 
зверей, обнищанием бедной части населения. В первое время такие 
жалобы адресовались воеводам, однако очень скоро выяснилась их 
бездейственность10. Тогда элита вознамерилась обратиться непо

средственно к царю. Не только. Она решилась на большее – напрямую встретиться с царской особой.
К настоящему времени известны несколько челобитных обращений к царю Алексею Михайловичу, состоявшихся в 50–60-х гг. XVII 
в. 
Еще в 1940 г. С.А. Токарев писал о настойчивых стремлениях 
якутских тойонов (по русской терминологии – выборных старост) 
«связаться, минуя местную воеводскую власть, непосредственно 
с Москвой. Князцы не один раз подавали челобитные воеводам с 
просьбой пропустить их «к Москве» для челобитья великому государю «о всяких своих нужах». Воеводы, вполне естественно, отказывали в этом тойонам. Однако иногда последним удавалось добиться отправки их в Москву»11. В подтверждение этих слов С.А. 
Токарев ссылается на факт якобы приезда в 1660 г. князца Намского 
улуса Ники Мымахова «со своими братьями» в Москву. Однако в 
документе, на который указывал он, речь идет о подаче челобитной 
на имя царя и в адрес Сибирского приказа. Так что никакой поездки 
якутских тойонов в Москву в 1660 г. не было.
С.А. Токарев прав в одном: действительно, якутские тойоны 
стремились попасть в Москву для прямой встречи с царем. Нами 
обнаружен ранее неизвестный архивный документ, согласно которому уже в 1646 г. якутские князцы Еюк Никин и Откурай Тынинын 
из Кангаласского, Ника Мымахов из Намского, Логуй Амыканов из 
Борогонского, Сергуй Унегин из Одейского, Каптак и Немняк Очеевы из Батурусского улусов обратились к воеводе В.Н. Пушкину «с 
товарыщи» с просьбой отпустить их в Москву, к царю «для их бедности и разорения»12. Воевода сообщил об этом в Москву, понимая, 
что без разрешения из столицы он «не смел» отпустить в дальнюю 
поездку людей, никогда не предпринимавших такого рода путешествия. Ответа не последовало.
4 мая 1660 г. якутские тойоны вынуждены были вновь обратить 
внимание царя на губительные последствия ясачного обложения. 
В документе говорилось, что «били челом великому государю… 
ясачные якуты Намской волости князец Ника да братья его родные Тюсюк, Оюнейко, Тимирейко, Тукунайко, Коварко Мымаховы 
дети» и других якутов восьми волостей «во всех своих ясачных якутов место». В челобитной они подробно изложили свои «нужды». 
В частности, они жаловались на то, что наряду с ясаком текущего года ясачные сборщики с них требовали внесения недоимок за 
прошлые годы, образовавшихся еще со времен первого якутского 
воеводы П.П. Головина, произвольно увеличившего ясачный оклад 
вдвое и втрое, а также уплаты ясака за умерших. Якуты доказывали 
неподъемность таких требований и, ссылаясь на то, что они «обнищали и обедняли и по дворам в холопство иззапродавалися и вконец 
погибли и разорились», просили «свободить» от внесения ясака за 
умерших13.
Челобитная была передана царю Алексею Михайловичу, рассмотрена им, и 4 декабря 1660 г. Сибирский приказ во исполнение цар

ского указа отдал распоряжение якутскому воеводе И.Ф. Большому 
Голенищеву-Кутузову «не допустить убыли» в ясачном сборе, но в 
случаях смерти ясакоплательщиков, «у которых детей и животов их 
после них не останетца»… «ясаку и поминков править не велеть, а 
после которых ясачных людей останутца животы их и скот всякой 
и за тех мертвых наш ясак и поминки велеть имать на тех ясачных 
людей, хто тех выбылых мертвых ясачных людей, животы и скот 
возмет по рассмотренью ж»14. 
Таким образом, жалоба ясачных якутов была удовлетворена частично, вопрос не был решен полностью.
Долгое молчание правительства заставило якутскую элиту в 
1662 г., то есть через 16 лет после первого обращения, еще раз заявить о своем желании попасть в Москву. От имени ясачных якутов 
17-ти «своих волостей» 29 родоначальников писали о вопиющих 
злоупотреблениях в ясачном сборе со времен первого воеводы П.П. 
Головина и просили царя Алексея Михайловича «от ясачного платежу свободить» за умерших отцов, братьев, «родников»; брать пушнину в ясак «без выбору», кроме «недособолей» и соболей «вешних 
и плелых и прелых»; брать ясак с бедных якутов, которые «не упромышляют» пушнину, деньгами; «править», то есть не накладывать, 
«доимочного ясаку впредь». Челобитчики уверяли царя в том, что 
обращаются к нему с такими «просьбами», чтобы «вконец не разориться» и как бы «настоящего ясаку не отбыть»15.
В челобитной сообщались и другие подробности «разорения» 
ясачных. Они понадобились для обоснования главной просьбы челобитников – разрешить им поехать в Москву. При этом они напоминали: «А как, великие государи, приискана наша Якутцкая землица, и тому, великие государи, годов с сорок и с тех мест мы, сироты 
ваши, под вашею, великих государей, высокою рукою в вечном холопстве в ясачном платеже, а нас, сирот ваших, с такова числа прежние стольники и воеводы ни которой к вам, великим государем, к 
Москве не отпущали неведомо для чево, и мы, сироты ваши, многие 
те лета оскудели и обнищали»16. 
Следовательно, до 1662 г. царского указа о поездке якутов в Москву не было. Во-вторых, что очень важно, в челобитной отражено 
то, как якуты подтвердили свое российское подданство, признав нахождение Якутии в течении 40 лет под «высокою рукою в вечном 
холопстве» русского царя. Якуты признавали себя в качестве государевых холопов, и здесь можно согласиться с В.В. Трепавловым, напомнившим, что «русским обозначением подданных в XVII в. были 
холопы (государевы)»17.
Самое же интересное состоит в том, что намерение поехать в 
Москву обсуждалось в якутском обществе, по-видимому, постоянно 
уже с 40-х гг. XVII в., о чем в данном случае свидетельствует предложенный в челобитной состав его представителей. Предоставим 
слово источнику: «Велите… стольнику и воеводе Ивану Федоровичю Большему-Кутузову из Якутского острогу отпустить к Вам… к 
Москве, из нас сирот ваших трех человек Ничку Мымыкова, Чю