Вестник МГГУ им. М.А. Шолохова. История и политология, 2010, №2
Покупка
Основная коллекция
Издательство:
Московский государственный гуманитарный университет
Наименование: Вестник МГГУ им М А Шолохова История и политология
Год издания: 2010
Кол-во страниц: 129
Дополнительно
Вид издания:
Журнал
Артикул: 687873.0002.99
ББК:
УДК:
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов.
Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в
ридер.
МГГУ им. М.А. Шолохова Политология Отечественная история Всеобщая история ВЕСТНИК ISSN 2219-3987 унов. – Шолохова, 2010. – 82 с. 2 2010 ИСТОРИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ
Москва 2010 2 2010 ВЕСТНИК МГГУ им. М.А. Шолохова Sholokhov Moscow State University for the Humanities ИСТОРИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ
© Московский государственный гуманитарный университет им. М.А. Шолохова, 2010. Редакционная коллегия И.Г. Жиряков – гл. редактор, А.И. Юрьев – зам. гл. редактора, А.А. Орлов – отв. секретарь, В.Д. Нечаев, В.И. Шеремет, В.В. Панферова, А.В. Миронов Электронная версия журнала: www.mgopu.ru УЧРЕДИТЕЛЬ: Московский государственный гуманитарный университет им. М.А. Шолохова ПИ № ФС 77–19007 от 15.12.2004 г. Адрес редакции: 109240, Москва, ул. В. Радищевская, д. 16–18 Интернет-адрес: www.mgopu.ru Издается с 2010 г. УДК 93/94 ISSN 2219-3987 2.2010 ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ГУМАНИТАРНОГО УНИВЕРСИТЕТА им. М. А. Шолохова Серия «ИСТОРИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ»
Содержание № 2 І 2010 Содержание ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ Антонова Т.В. Из истории «Новой газеты» В.И. Модестова . . . . . . . . . . . . . . . 5 Грезнева А.А. Присяжные поверенные на судебных процессах в России 1870-х гг. в зеркале отечественной периодики и архивных документов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 12 Кумачева С.В. Цензура «бесцензурной» печати в пореформенной России . . . . . . . 21 ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ Орлов А.А. История пребывания экспедиции И. Ф. Крузенштерна в Кантоне в 1805–1806 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 31 Жиряков И.Г. Февральские события 1934 г. в Австрии: последняя попытка восстановить демократическую форму правления в Первой Австрийской Республике. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 42 Жиряков И.Г., Максимова О.В. Основные этапы австрийско-советских отношений после заключения Государственного договора: позиции правящих политических партий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 50 Козловская В.И. Геополитический подход и его роль в изучении всеобщей истории . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 64 Ломач Л.А. Этапы развития и противоречия мирового хозяйства . . . . . . . . . . 71 ПОЛИТОЛОГИЯ Гончарова О.А. Концепция гражданского общества в философской и политической мысли России в XVIII–XX веках . . . . . . . . . . . . 83 Самохин А.В. Концепции политического устройства России в классическом евразийстве . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 98
Содержание Грозин А.В. Мифологизаторство в современной историографии Казахстана: политологический аспект проблемы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 106 НАШИ АВТОРЫ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121 CONTENTS . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 122 ПАМЯТКА АВТОРУ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 126
Отечественная история Т. В. Антонова Из истории «Новой газеты» В. И. Модестова Статья посвящена одному из уникальных событий истории российской пореформенной журналистики – изданию в 1881 г. профессором В.И. Модестовым оппозиционной либеральной «Новой газеты», просуществовавшей в ситуации резких перемен правительственной политики после 1 марта 1881 г. всего одну неделю (8 номеров). Цензурное преследование газеты вынудило издателя прекратить свое предприятие и тем самым показать обществу обреченность отечественной прессы, защищавшей право личности на свободу слова. Ключевые слова: свобода слова, либеральное направление, манифестация протеста, реакционный курс, закон о печати, цензура, цензурное преследование. Казус с петербургской либеральной «Новой газетой» весьма интересен при рассмотрении некоторых аспектов цензурной политики и поведения прессы в один из самых драматичных моментов российской истории, когда убийство народовольцами императора Александра II 1 марта 1881 г. пресекло реформаторский процесс, инициированный графом М.Т. Лорис-Меликовым. Для российской печати начался новый отсчет времени. Усилился административный контроль, участились предостережения прессе, около 10 столичных изданий были запрещены или временно приостановлены. Провозглашенная императором Александром III в Манифесте 29 апреля 1881 г. смена курса в духе патернализма дореформенной эпохи заставила многих журналистов, почувствовавших вкус свободы при «диктатуре сердца» М.Т. Лорис-Меликова, ожидать запрещения своих изданий. «Удары правительства, – писал тогда П.Л. Лавров, – падали на частную прессу всех оттенков, всех цветов, если только ее направление отклонялось от официального» [4]. По наблюдению другого его современника, «либеральная пресса еле дышала, сбитая совсем
Отечественная история с толку массой сыплющихся на ее голову распоряжений, ограничивающих круг ее рассуждений» [7]. Яркой иллюстрацией к этим зарисовкам является история «Новой газеты». Она просуществовала чуть более одной недели (с 1 по 9 августа 1881 г.) и была запрещена после восьмого номера. Такая рекордная скоротечность, вероятно, и сделала газету незаметным для исследователей явлением в мире прессы пореформенной России. Сведения об этом издании, как правило, отсутствуют в общих работах по истории отечественной журналистики. Не обнаруживаются они и в биографическом очерке, посвященном ее редактору и издателю В.И. Модестову (1839–1907), известному публицисту, автору трудов по древнеримской письменности и филологии, истории античной культуры [2, с. 114–115]. При изучении небольшого комплекта этого издания бросается в глаза сосредоточенность редакции (редактора) на теме свободы печати, которая стала сюжетной доминантой всех восьми номеров. Такая избирательность сама по себе не дает повода для вывода об уникальности «Новой газеты». Еще с конца 1850-х гг. отечественная пресса в преддверии цензурной реформы развернула жесткую критику цензурных порядков в России, выдвинув тезис свободы печати (отмены цензуры и установление судебной юрисдикции печати) в качестве альтернативы правительственной программе преобразований, нацеленной на сохранение цензуры как аппарата и функции государства по тотальному контролю над словом. Однако на страницах издания В. Модестова давно заданная и ставшая почти тривиальной тема прозвучала иначе – как последнее слово к читателю, в подтексте которого ощущалась ситуация крушения надежд общества на либерализацию статуса печати. В редакционном заявлении первого номера Модестов раскрыл мотивы своего предприятия: выбирая между «полным молчанием и опасностью говорить при необеспеченном положении печати», он предпочел последнее. Следовательно, внутриполитические перемены в стране, вызванные первомартовской трагедией, не только не остановили намерения Модестова открыть собственную газету, а, скорее, даже спровоцировали его. Эпатажность определила облик издания, его тональность. Она выявляется в открытой поддержке приостановленной тогда петербургской газеты либерального направления «Голос», с редактором которой, А. Краевским, Модестова связывало давнее, с 1860-х гг., сотрудничество. «Наше знамя то же самое, под которым стоял собрат, – заявил Модестов, – это знамя просвещения, знамя гражданского и нравственного обновления нашего отечества. Только с ним в руках образованные русские люди могут служить свою верную службу Государю, Отечеству и Народу» [6, № 1].
ВЕСТНИК МГГУ им. М.А. Шолохова 7 Понимая таким образом свой гражданский долг, редактор «Новой газеты» использовал ее формат для возобновления полемики вокруг самого насущного общественного вопроса – о праве личности на свободу слова. Генеральным наступлением Модестова на идейных противников, считавших либерализацию цензурного законодательства на исходе царствования Александра II роковым заблуждением некоторых деятелей высшей администрации (прежде всего, М.Т. Лорис-Меликова), стала его статья «Свобода печати» [6, № 4]. Повод был найден во Франции: 29 июля 1881 г. республиканское правительство утвердило новый закон о печати, провозгласивший полную, «безусловную», свободу прессы. Примечательно, что в 1860-е гг. французское законодательство, в частности, «Органический декрет» Наполеона III (1852) российские власти использовали как образец для заимствования некоторых норм. Цензурная реформа 1865 г. реализовала французскую модель карательной системы с правом министра внутренних дел преследовать (выносить предостережения и запрещать) изданную без предварительной цензуры периодику «вредного направления». Тогда просвещенное российское общество резко протестовало против такого заимствования, что отразили многочисленные публикации столичной прессы начала 1860-х гг. [1]. Теперь, в 1881 г., республиканская Франция демонстрировала другой пример, завершив эпоху цензуры в Европе. Французская печать получала гарантии свободного (от административного вмешательства) обсуждения политических, научных и религиозно-нравственных вопросов и отвечала только перед судом. Свобода прессы и ее юрисдикция сдерживали произвол правительственной власти – заветное, но так и не осуществленное желание всех российских публицистов ХIХ в. Комментируя французский закон 1881 г., Модестов писал: «Что бы кто ни говорил в этом отношении (в отношении политики, науки, религии – Т.А.), это для исполнительной власти должно оставаться безразличным». Достигнутый французской прессой уровень политической свободы обеспечивался и регистрационным порядком оформления ее выхода в свет: чтобы открыть издание, новый закон не требовал, как это было прежде во Франции и как по-прежнему оставалось в России, специального разрешения министра полиции. Правительство только уведомлялось о названии газеты или журнала, имени и адресе издателя. Само же издание могло иметь любую цену, любое название, любое направление («монархическое, республиканское, социалистическое, религиозное, атеистическое») [6, № 4]. В случае нарушения законов Государства французские журналисты подвергались судебному преследованию. Граница, за которой наступала
Отечественная история их юридическая ответственность, обозначалась в законе такими действиями, как нарушение общественного мира мятежными воззваниями, умышленное распространение ложных известий, призыв к грабежу, поджогам, убийствам, «мятежные возгласы против президента республики», возмущение общественного чувства картинами грубой безнравственности, нанесение оскорбления чести и достоинства лицу. Если журналистика, заключал Модестов, не допускала какого-либо из этих противоправных действий, личность писателя оставалась неприкосновенной. Модестов предполагал, что новый французский закон не вызовет сочувствия в леворадикальных кругах России, где, по его убеждению, свобода печати понималась «в виде безнаказанности» за «необузданное злословие», равно как и в среде реакционеров, отвергавших принцип политической свободы печати. И к тем, и к другим он обратился с такой нотацией: «Пусть же они знают, что в свободных странах свободою печатного слова называется не право нападать на своих противников с грязными ругательствами и злостными инсинуациями, а право ничем не стесняемого суждения о предметах науки, искусства, политики, религии, философии, морали, общественной жизни, право говорить то, что человек считает своим убеждением, что может способствовать общему благу, что питает доброе чувство и исправляет злое, что обогащает ум… Вот такой свободы печати хотели бы мы для нашего отечества. Но эту-то свободу истинную, облагороженную, спасительную и ненавидят наши противники» [6, № 4]. Однако его прогноз не оправдался. Год спустя, весной 1882 г., новому французскому закону был посвящен очерк историка Д.П. Лебедева в журнале А.П. Пятковского «Наблюдатель», идейного направления которого Модестов не разделял. Тем не менее, Лебедев оценил этот закон столь же высоко, как «одно из наиболее отрадных явлений нашего времени и самый роскошный плод современной французской цивилизации». Достоинства закона он видел в тех же его принципах, на которые обратил внимание и Модестов. Являясь уступкой республиканского правительства общественному мнению Франции, подчеркивал Лебедев, которое давно высказывалось за безусловную свободу печати, закон «провозгласил полную свободу прессы, удержав для нее ответственность по суду только за те действия, которые вообще не дозволяются законом, как действия юридические. Право же выражать всякого рода мнения, обсуждать, с какой угодно точки зрения, все, что касается религии, философии, политики, нравственности, вопросов отечественной жизни – полное и неограниченное» [5, с. 130–132]. Двадцатилетняя полемика в российском обществе вокруг цензурного вопроса, свидетелем которой был профессор Модестов, не давала ему
ВЕСТНИК МГГУ им. М.А. Шолохова 9 основания для акцента на идейном противоборстве в журналистской среде и делению ее на своих и чужих, игнорируя опыт корпоративного взаимодействия и неприятия цензурной политики правительства. И в 1860-е гг. и позднее в прессе различных направлений наблюдалось общее понимание тезиса свободы печати. Так, даже эмигрантское издание «Общее дело» революционеров А.Х. Христофорова и В.А. Зайцева рассматривало свободу печати как политическое право, регулируемое только судом: «Нужно, чтобы все ограничения личности пали, кроме одной, которая проводится равным для всех судом» [8]. Деятели революционного подполья второй половины 1870-х гг. печатно заявляли свою поддержку со всеми общественными силами, борющимися за свободу слова в России: «Всякая попытка борьбы за права человека, за расширение свободы мысли нам не менее дорога, чем русским либералам» [9, с. 71]. Очевидно, что эти, как и другие факты, свидетельствующие о журналистской солидарности в России в отношении к цензуре и проблеме свободы печати, находились тогда вне цели Модестова. Но вольно или невольно допущенная в его обобщениях неточность фокусировала внимание на либеральной прессе как единственном в России идеологическом и материальном ресурсе борьбы за свободу слова и, как следствие, ее особой жертвенной роли в неравном противостоянии с правительственными силами. Модестов шел проторенным его собратьями по перу путем – от оценки ситуации в Европе, в данном случае, во Франции, к России. Как и во многих публикациях такого рода, где европейский прорыв сопоставлялся с положением дел в Отечестве, Модестов рассуждал о соотношении статуса печати с государственной системой. По его убеждению, французский закон 1881 г. был обязан своим появлением фундаментальной перестройке властных отношений в стране на началах признания ценности прав личности, в том числе и свободы слова, и конституционных гарантиях их защиты. Если французская конституция, пояснял он, позволяет каждому гражданину иметь какую угодно веру или не иметь никакой, то и в печати каждому предоставляется право высказать какие угодно религиозные мнения. Если государство признает за гражданином право принадлежать к любой политической партии, признавать верным какое-либо политическое воззрение, то и в печати «не полагается границ никаким политическим суждениям, как бы мало они ни соответствовали установленному порядку и мнениям лиц правительственных» [6, № 4]. Подчеркивая значение конституционных гарантий для свободы печати, Модестов задевал авторитет и почвенников, и славянофилов, утверждавших мыль о том, что свобода печати, как естественное право личности, не
Отечественная история нуждается в подобных гарантиях и может реализоваться в любой политической системе, даже самодержавной. Включившись тем самым в давний спор западников и славянофилов об исторической судьбе России, редактор «Новой газеты» демонстрировал, каким образом обсуждение цензурного вопроса в русском обществе выходило на обобщения такого уровня: «Как ни настойчиво г. Аксаков зовет нас домой, в Азию, – писал Модестов, – мы все-таки остаемся и останемся в Европе; а то, что происходит в Европе в области умственных, нравственных и гражданских завоеваний, не может быть нам чуждо, как не чуждо оно никакому другому народу нашей части света. До чего сегодня дошел один народ, то со временем может сделаться достоянием другого». В противовес славянофилам Модестов доказывал, что «прогресс русской жизни совершится под влиянием идей и учреждений, выработанных большими культурными народами». Поэтому, утверждал он далее, и в вопросе о положении печати Россия должна прийти к выработанным Западом законодательным формам: «Людям трезвым непростительно было бы разделять увлечение славянофилов… или впадать в болезненную мечтательность Достоевского, пресерьезно уверявшего, что у нас, даже при нынешнем положении, возможна такая свобода печати, какой мир еще не видывал» [6, № 5]. История учит, пояснял публицист «Новой газеты», что свобода печати зависит от общего строя жизни и ее не может быть там, где государство построено на «полицейских началах», где «административная опека охватывает всю гражданскую жизнь». Следовательно, Россия, как должен был понять читатель «Новой газеты», не освободившись от этих «полицейских начал», никогда не достигнет общего с Европой состояния свободы. Эпизоды критики позиции славянофилов не несли в себе идейной новизны. Очевидно, что они здесь играли вторичную роль, позволяя Модестову расширить фронт наступления и обогатить аргументацию в защиту идеи свободы. Нам неизвестна реакция читателей на «Новую газету», но тем, от кого зависела ее судьба, не составило труда обнаружить в ее публицистике наличие «вредного направления». Административные кары в виде предостережений редактору не заставили себя ждать. Начавшееся цензурное преследование газеты явилось сигналом скорого прекращения ее существования. Модестов опередил власти собственным решением прекратить издание. В последнем, восьмом номере, он разъяснял обществу мотивы своего поступка: в условиях преследования он не находил возможным продолжать свое издание, а спасать его политической немотой не хотел. При этом
ВЕСТНИК МГГУ им. М.А. Шолохова 11 редактор обвинял в крушении его газеты реакционные начала в высокой политике и заявлял: «Есть какая-то роковая сила, неизбежно заставляющая министров внутренних дел непрестанно карать печать, …роковая сила заключается в законе, который отдает печать в распоряжение администрации и вооружает администрацию целым арсеналом карательных мер. Должен же наступить конец такому невыносимому положению печати, безвыгодному и для самой карающей власти» [6, № 8]. Либеральная среда, к которой принадлежал Модестов, к исходу лета 1881 г. вполне прочувствовала поворот правительственной политики от практики лояльного отношения власти к печати в 1880 – начале 1881 гг. к стародавним самодержавным традициям рассматривать ее как источник социальных и политических потрясений в стране. В предприятии Модестова видится нравственная готовность к сопротивлению, пусть даже локальному, даже обреченному. Успеть сказать обществу слово в защиту гражданских свобод тогда, когда говорить об этом уже было нельзя, – это вызов реакционному курсу правительства, это манифестация протеста. Создается впечатление, что со стороны Модестова издание «Новой газеты» было планируемой жертвой с целью привлечь общественное мнение к проблеме положения российской печати. В тот момент, когда Европа освобождалась от элементов карательной цензуры, в России усиливалось ее влияние при сохранении института предварительного контроля. Сосредоточенность на теме свободы печати позволила Модестову обозначить свое либерально-западническое кредо и успеть заявить публике о наступившей в стране реакции. Вопреки мнению некоторых современников, полагавших, что Модествов «искал средний путь между двумя крайними воззрениями» и нередко конфликтовал и с либералами, и с консерваторами [3, с. 226], опыт его газеты убеждает в том, что публицист, когда этого требовал момент и гражданский долг, умел мобилизоваться для проявления солидарности с идейно близкими ему либеральными изданиями, заявляя об общем с ними понимании того, что такое истинная свобода слова и печати в контексте достижений мировой цивилизации. Библиографический список 1. Антонова Т.В. Цензура и общество в пореформенной России (1861–1882). М., 2003. 2. Зыкова Т.В. Модестов Василий Иванович // Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. М., 1999. Т. 4. 3. Исторический Вестник. 1883. № 4. 4. Лавров П.Л. Русские консерваторы и русские либералы // Вперед! 1876. № 32.