Новый исторический вестник, 2008, №2 (18)


                новый




ИСТОГИЧЕСКИЕЕ въстникъ


A> 2(i8>






Москва 2008

            РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

            ИСТОРИКО-АРХИВНЫЙ ИНСТИТУТ


                 РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ
                 Главный редактор С.В. Карпенко
А.Б. Безбородов, С.И. Голотик, Е.Н. Евсеева, Н.В. Елисеева, В.В. Минаев, Л.И. Петрушева, П.П. Шкаренков

Издатель С.С. Ипполитов

Обложка А. Надточенко

                    Журнал основан в 2000 г.

Адрес редакции: 125267, Москва, Миусская пл., 6 Эл. почта: nivestnik@yandex.ru Сайт: www.nivestnik.ru

EDITORIAL BOARD

Editor-in-chief S. Karpenko
A. Bezborodov, C. Golotik, E. Evseeva, N. Eliseeva, V. Minaev, L. Petrusheva, P. Shkarenkov

Publisher S. Ippolitov

Address:
6, Miusskaya sq., Moscow, Russia, 125267

Подписной индекс по каталогу «Роспечати»: 36574





© Новый исторический вестник, 2008
© Российский государственный гуманитарный университет, 2008

С О Д Е Р Ж А Н И Е



Статьи

Шкаренков П.П. Образ идеального правителя в латинской риторической традиции II-начала V вв.............5
Илларионов С.А. Средневековый Хайтхабу: численность и состав населения..........................................17
Киясов С.Е. Масонство и православная империя: начало противостояния..............................................23
Ростиславлева Н.В. Нация и ценности гражданского общества:
   либерал Ф.К. Дальман во Франкфуртском парламенте (1848-1849 гг.)..................................32
Буганов А.В. Историческая память русских крестьян: реальность и мифы (XIX-начало XX вв.).......................40
Таиров НИ. Татарские предприниматели и школьное образование в
   Поволжье и Приуралье (вторая половина XIX-начало XX вв.)..50
Разин С.Ю. Крестьянство Среднего Поволжья и политические партии в революции 1905-1907 гг....................................57
Марченя П.П. Массы и партии в 1917 г.: массовое сознание как доминанта русской революции.................................64
Куренков ГА. «Особая папка»: обеспечение секретности в партии большевиков (1918-1920-е гг)................................79
Гришаева Л.Е. ООН, Россия и «иранская ядерная угроза»........86

Заметки молодых историков

СазоноваА.А. Первый англосаксонский интеллектуал Альдхельм Малмсберийский....................................98
Головкина М.В. Взгляд на историю России ученых-филологов Московского университета первой половины XIX в.............105

Антибольшевистская Россия

Карпенко С.В. «Россия на Кавказе останется навсегда»: Добровольческая армия и независимая Грузия (1918-1919 гг.).113
Калугин Ю. Тайна расстрела Думенко: признания бежавшего из могилы..................................................124
Доного М.М. Н. Гоцинский и повстанческая борьба в Дагестане и Чечне (1922-1925 гг.)........................135


3

        У КНИЖНОЙ ПОёКИ


     История Дагестана с древнеЙ0их времен до наших дней. Т 1.
История Дагестана с древнеЙ0их времен до XX века; Winkler D.F. Cold War at Sea: High-Seas Confrontation between the United States

and the Soviet Union............................................144

     Авторы номера..............................................157


4

С Т А Т Ь И







П.П. Шкаренков

ОБРАЗ ИДЕАЛЬНОГО ПРАВИТЕЛЯ В ЛАТИНСКОЙ РИТОРИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ П-началаVвв.

     Говоря об основных направлениях развития истории императорской власти в Риме, мы не можем не заметить, что она характеризуется постоянно растущим влиянием восточных идей. Призрак азиатской царской власти, погубивший Цезаря, был искусно изгнан Августом и его преемниками, но очень быстро возвратился, появляясь сначала эпизодически, затем более настойчиво и, наконец, институционально. Когда в конце III в. Диоклетиан приступил к восстановлению государства, он считал необходимым укрепить престиж императорской власти, окружив с этой целью ее носителя сложным церемониалом, ориентируясь в этом, возможно, на практику сасанидского двора¹. Принятие Константином христианства ничего в данной ситуации не изменило, а возможно, даже усилило наметившуюся тенденцию. Словарь, средствами которого передавался сакральный характер персоны императора, сохранился в целости. Более того, учитывая ту роль, которую занял император в новой религии, он с несомненной выгодой для себя обменял своей божественный статус, который всегда вызывал много сомнений, на место поборника и представителя Бога на земле². Основание Константинополя в качестве столицы - соперницы Рима, на что никогда не претендовал ни Милан, ни Равенна, ни Никомедия, дало перевес восточной партии в империи.
     Этот новый политический порядок, который можно определить как правизантийский, несомненно, характеризуется доминирующим положением восточного мира над миром западным, который перестает тогда быть самой динамичной частью империи. Также справедливо, что формирующаяся и получающая перевес новая концепция империи и императора строится на контрасте с римской концепцией принципата Августа, при котором сохранялось понятие «respublica», а император представал гражданином, исполняющим четко определенные магистратуры. Таким образом, до некоторой степени обоснованно различать восточную и западную концепции императора, при условии что мы не будем делить на этом основании империю на два идеологически противостоящих друг другу лагеря³.
     Действительно, когда мы обращаемся к взглядам современников на эти вопросы, мы замечаем, что их расхождения прямо не соотносятся ни с

5

географией, ни с языком, ни с религией. Единство империи было реальностью. Чувство принадлежности к единому солидарному сообществу сохранялось еще в IV и V вв.: когда очередное вторжение варваров затрагивало только один регион, вся империя чувствовала себя затронутой. Движение идей в этом универсуме также еще не знает границ. Думающие по-латински и думающие по-гречески, язычники и христиане не составляют однородных замкнутых групп и часто расходятся в том, что касается видения империи и императора. Расслоение происходит внутри каждой из этих групп. Политические идеи христианина Евсевия Кесарийского практически не находят отклика в латинском мире. Амвросий Медиоланский в ходе своей борьбы с императором Феодосием проявляет себя ревностным сторонником независимости церкви и очень мало обеспокоен признанием за императором апостольской миссии. Августин тоже, как кажется, не согласен с Евсевием, как по поводу его идеала христианского императора⁴, так и по поводу его концепции империи, в которой он видит скорее результат игры человеческих страстей, нежели провиденциальную конструкцию, возникшую, дабы превзойти большинство политеистических городов и царств, чтобы открыть путь христианству.
     Однако Евсевий Кесарийский был далек и от того, чтобы установить единодушие в греческом мире. Эллинизм сам по себе имеет множество вариантов. Сравнительно не так давно было проведено прекрасное исследование всех политических аспектов, по которым расходились Фемистий и его современник Либаний⁵. Новая имперская идеология, созданная Константином, разрушает единство эллинизма. Даже нельзя сказать, что эти процессы связаны с христианством как таковым, потому что Фемистий, который наряду с Евсевием Кесарийским предвосхищает византийский эллинизм, - язычник⁶. Особенно примечательной является фигура Юлиана: как философ он принадлежит собственно греческой, эллинистической традиции, а как император выступает непосредственным наследником и продолжателем римской традиции принципата.
     Несмотря на все взаимовлияния, несмотря на неправомерность противопоставления в виде двух противоборствующих центров - Востока и Запада, следует, признать, что две части империи начали вырабатывать собственные пути дальнейшего развития, что не могло не отразиться на их политической идеологии⁷. После смерти (в 395 г.) императора Феодосия I между двумя мирами начинается эпоха непрерывных разногласий, переходящих иногда в более острую фазу. В разжигании этих противоречий большую роль сыграли распри и соперничество конкретных личностей. Но можем ли мы быть уверены в том, что если бы стороны относились друг к другу с большим уважением и ощущали взаимную ответственность, действительно удалось бы избежать распада империи?
     Мы вправе задаться вопросом, не основывается ли произошедший разрыв на причинах, более глубоких и существенных, нежели выяснение проблемы первенства. Тут открывается широчайшее поле для исследования политических, экономических и социальных факторов.

6

     На Востоке империя накладывалась на политическую традицию эллинистических государств с их жесткой централизацией и мощным бюрократическим аппаратом. Сами эти государства выступали преемниками как восточной традиции царской власти, так и греческой полисной традиции городов-государств. Императорская власть обеспечивала политическое единство, выступая в роли строителя федерации. В этом случае было несложно, как это сделал Евсевий Кесарийский, соположить растущую сложность политической организации с изменениями в духовной сфере, начатыми христианством, которые должны были закончиться переходом политеистического города и государства в единую христианскую империю.
     На Западе роль и функция империи были другими, поскольку в процессе своего развития она не сталкивалась с политическими структурами, которые даже отдаленно могли бы сравниться с государствами диадохов. Ни кельты, ни галлы, ни иные варвары, воспетые К. Джуллианом⁸, никогда не достигали того уровня развития, который был в Сирии Селевкидов или Египте Птолемеев. В раздираемые конфликтами Галлию и Испанию римское завоевание принесло государственную традицию. Западные провинции вошли в состав империи наравне с восточными, но без предшествующей подготовки. Они одновременно открыли для себя и государство, и империю, точнее, сразу получили государство в виде империи. Таким образом, им было менее свойственно переживание империи как мистической организации, как выражение божественной воли, обязательной для других государств. Если можно предложить некие образы, которые отражали бы восприятие империи в двух ее частях, для Востока это был бы образ веревки, поддерживающей сноп, а для Запада - образ масляного пятна.
     Действительно, римское завоевание вызвало совершенно разные последствия для Запада и для средиземноморского региона. На Востоке продолжали существовать различные культуры - греческая, семитская, египетская, тогда как на Западе, даже принимая во внимание оригинальный вклад каждой провинции в области искусства или ремесла, некоторое сопротивление романизации. Тем не менее один язык стал общим для всех, определенный средний уровень культуры. Подобная культурная монополия способствовала осознанию западными провинциями их принадлежности к единому организму, что имело, несомненно, более важное значение, чем осознание зависимости от центральной власти. Если добавить к этому понимание того обстоятельства, что западный мир в своей совокупности выступал перед лицом варваров, в большинстве своем арианцев, форпостом христианской веры, основанной на постановлениях Никейского собора, станет понятно, что это осознание своей принадлежности к миру romanitas пережило бы и падением императорской власти и разрушение территориального единства империи на Западе.
     В том, что касается непосредственно форм осуществления имперских функций, обе части империи также начали расходиться с конца IV в. Сме

7

шение политики и религии, сакрализация императора, все то, чем характеризовалась политическая ситуация в Константинополе, на Западе встречалось с безразличием или враждебно. Одна из основных причин этого неприятия заключалась, без сомнения, в религиозной политике Константина и его преемников. Политика вмешательства в дела церкви, поддержка арианства сталкивались с сопротивлением в западных провинциях, твердо придерживающихся ортодоксального христианства. Однако конфликт Амвросия Медиоланского с императором Феодосием I, чья преданность делу христианства никогда не ставилась под сомнение, показывает, что желание сохранить независимость церкви было вызвано не только страхом перед еретическими учениями. Именно в этом, как нам представляется, можно проследить влияние собственно западной, или латинской, политической традиции. Сказанное вовсе не означает, что эта традиция была неизвестна на Востоке; там она подавлялась реальной практикой императорской власти. На Западе же она была представлена в ряде сочинений на латинском языке, так что проследить истоки данной традиции можно вплоть до эпохи принципата. Речь, собственно, идет о сугубо римской политической традиции принципата, творцом и хранителем которой на протяжении столетий была сенаторская аристократия.
     Эта традиция представлена в большом количестве латиноязычных источников, из которых важнейшими являются «Панегирик Траяну» Плиния Младшего, галльские панегирики IV в. и Scriptores Historiae Augustae. К ней же принадлежат Аммиан Марцеллин и Клавдиан, что особенно интересно, так как речь идет об уроженцах восточной части империи, принявших латинский язык и римские политические идеи. Это направление является, как мы видим, по преимуществу языческим, но это одухотворенное и толерантное язычество, которое так характерно для Поздней Античности.
     Все важнейшие аспекты интересующей нас темы появляются уже у Плиния Младшего с некоторыми частными особенностями, которые объясняются обстоятельствами написания «Панегирика Траяну». Конечно, в это время речь еще не идет о противостоянии между Востоком и Западом. Однако Траян рисуется как реставратор истинно римской властной традиции после разгула и бесчинств правления Домициана. Троян взошел на трон по выбору Нервы, подчинившегося воле богов⁹. Своим выбором Траян обязан не интригам, а только своим заслугам¹⁰. Его власть основывается на законе, для которого он и автор, и гарант, и слуга.
     В том, что касается религиозных аспектов императорской власти, Плиний занимает взвешенную, полную нюансов позицию. Он восхваляет чистоту намерений Траяна, которая подвигла его причислить Нерву к богам, но при этом упоминает об изменчивых интересах, которые побуждали других императоров принимать решение об апофеозе своего предшественника. Тем самым он бросает легкую тень подозрения и на самого Траяна¹¹ . На божественный статус правящего императора лишь намекается: он optimus как Юпитер, он diis simillimus, то есть он как-то соотносится с боже

8

ственностью, тем не менее сам богом не является¹². Наконец, по своему характеру и по своим нравам император очень близок к своим подданным: он входит пешим в Рим, он приветствует поцелуями сенат¹³. Он добродетелен в мирной жизни и доблестен на войне. Он любит физические упражнения и, чтобы дать лучше почувствовать контраст с предыдущим правлением, описывает мрачный вид Домициана, спускающегося по Рейну и лениво раскинувшегося на плавучих носилках¹⁴.
     Двумя веками позднее с системой взглядов, очень близкой к выраженной в «Панегирике Траяну», мы встречаемся в галльских панегириках у Scriptores Historiae Augustae. В этих текстах явственно чувствуется усталость общества от бюрократизированной системы управления. Император, скрывшийся в своем дворце, ничего не знает, ничего не видит, информацию получает только из вторых рук. Случалось, что императоры и сами осознавали все отрицательные стороны подобной ситуации. Свидетельством этого может служить фрагмент письма императора Гордиана III своему тестю Мизитею: «Несчастен тот император, от которого скрывают правду: лишенный возможности ходить среди народа, он вынужден слушать и утверждать то, что он слышит, или то, что подтверждено большинством»¹⁵.
     Авторы панегириков не могли позволить себе открытой критики. Впрочем, разве не то же чувство проявляется в их бесконечных восхвалениях вездесущности императора? Пыл их славословия вполне соотносим с ощущением неудовлетворенности: «Нет на земле такого места, - пишет панегирист Максимиана, - которое было бы свободно от присутствия Вашего Величества, даже тогда, когда вам кажется, что вы там отсутствуете»¹⁶. Самые разные слои населения империи испытывают необходимость ощущать императорскую заботу. Правящие круги должны реагировать на эту потребность, наделяя императорским достоинством нескольких лиц, дабы они могли обеспечить эффект присутствия в разных местах одновременно, либо разворачивая массированную пропаганду, в которой постоянно подчеркивается преданность правителя всем своим подданным.
     Эта навязчивая идея повсеместного императорского присутствия проходит красной нитью через весь сборник SHA, присутствуя практически в каждом жизнеописании. Однако надо учитывать, что SHA - это сочинение, составленное, так сказать, в тиши кабинета. Максимин, смещенный сенатом, упрекает своего молодого сына, что именно он несет ответственность за его падение, поскольку отказался находиться в Риме: «Если бы он был в Риме, сенат ни на что бы не осмелился»¹⁷. Считалось также, что одно только императорское присутствие может расстроить планы неприятеля. Юлий Капитолин, биограф Максима и Бальбина, приводит речь сенатора Векция Сабина, настаивающего на наделении императорской властью двух императоров: один из них должен быть занят военными делами, а второй - находиться в Риме¹⁸.
     Действительно, присутствие императора благотворно сказывается на Городе и на провинциях. Уже в классическую эпоху у слова praesentia

9

было два значения: «присутствие» и «помощь». Так, во время наводнения в Риме Марк Аврелий и Вер смягчали трудности, испытываемые населением, sua cura et praesentia¹⁹. Однако все более настойчивая необходимость защищать границы вынуждала императора проводить все больше времени вдали от жизненных центров империи, отрывала его от граждан. В IV в. было немало императоров, которые никогда не посещали Рим (Констанций I, Галерий, Юлиан, Валентиниан и Валент).
     И если Вечный город, принимая во внимание его статус, больше, чем какой бы то ни было, имел основания жаловаться на охлаждение императоров, то провинции, например Галлия, просто чувствовали себя заброшенными. Согласно Требеллию Поллиону, отделение Галлии в III в. стало следствием скандального поведения Галлиена после пленения его отца Валериана парфянами. И со стороны галлов это была реакция оскорбленного достоинства: «.. .Галлы, которые в силу своих прирожденных свойств не могут терпеть легкомысленных, выродившихся в смысле утраты римской доблести и утопающих в роскоши государей, призвали к власти Постума, найдя себе сочувствие и в войсках, так как последние жаловались на то, что император занят только развратом»²⁰.
     В SHA довольно часто подчеркивается партикуляризм провинций. Речь, конечно, не идет собственно о сепаратизме, но, например, о желании армий, расквартированных в той или иной провинции и состоящих по большей части из местных уроженцев, оказывать влияние на выборы императора. Часто проявляется и соперничество между провинциями, в частности, высказываются претензии, что какая-либо провинция пытается самостоятельно провозгласить императора для всей империи. SHA очень чувствительно относятся к привилегиям римского сената, особенно в части, касающейся выборов императора, отстаивают принцип централизации и противостоят тому, что очень многозначительно называется specialis princeps²¹, то есть император, избранный меньшинством. Римская армия, подобно гражданскому обществу, представляла собой смешение языков и рас. Сообщения Аммиана Марцеллина показывают, как во время выборов императора во второй половине IV в. сталкивались интересы различных армейских кланов, прежде всего галлов и иллирийцев²². Позднее, партикуляризм провинций будет играть важную роль в становлении и оформлении романо-варварских королевств, которые скорее извлекали из него пользу, нежели провоцировали.
     Концепция императора, которой придерживался Аммиан Марцеллин, совершенно четко проявляется в описываемом автором противостоянии Констанция II и Юлиана²³. Констанций II воплощает образ неприступного тирана, который даже за пределами своих дворцов старается строго держать дистанцию и рассчитанной театральной неподвижностью подчеркивать образ бесстрастного величия²⁴. Его двор - это сборище евнухов и доносчиков. Плохой полководец, которого преследуют неудачи в войнах с внешними противниками, он добивается успеха только в борьбе с узурпаторами²⁵. Ему

10