Пестрота

А.И. Куприн  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ПЕСТРОТА 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

ПЕСТРОТА 

 
Теория большевизма, как, впрочем, и всякая социалистическая 
теория, осталась для русских масс непонятной. Глубокий, но простой и легко усвояемый смысл имела его практическая программа. 
«Мир хижинам, война дворцам». «Грабь награбленное». 
«Смерть буржуям и капиталистам». «Вся власть пролетариату». 
От всех этих лозунгов густо запахло наживой, властью, местью, 
весельем грабежа, жутко манящей, приторно сладкой безнаказанностью убийства, пьяными разгульными красными денечками, 
колдовским запахом свежей крови… 
И как странно, дико и пестро потянулись к большевизму русские люди всевозможных профессий сообразно с качеством этих 
соблазнительных приманок и с особенностями своего ремесла. 
Крестьянин присмотрелся и к большевизму, и к коммунизму: 
насколько они смогут обеспечить ему неприкосновенность труда 
на захваченной навеки земле; понюхал и отвернулся, махнув рукой со злобой и отвращением. А вместе с ним махнули рукой все 
его городские земляки и неудержимо потянулись в деревню. 
Рабочие, несущие сложный, опасный и тяжелый труд около 
доменных, пудлинговых и бессемеровских печей, на рельсопрокатных заводах, около изумительных, грандиозных машин, все 
эти мастера, модельщики, формовщики, литейщики, машинисты 
и т. п., которые раньше так открыто, смело и верно служили идее 
революции, давно уже отвалились от большевиков и стоят к ним 
в оппозиции. То же самое печатники — самые языкатые, вольнолюбивые и дерзкие люди из всех рабочих. 
Совсем не грешны большевизмом степенные плотники и буйные рыболовы. Они вместе с пчеловодами считают свое ремесло 
«Божьим». Кроме того, им близко артельное начало, а надо заметить, — и это очень странно, — что привычные к артели работники не уживаются с коммунизмом. Отсутствуют в коммунах каменщики, зато крупный уклон влево замечается у банщиков, привыкших не видеть в голых людях разницы; и те и другие — Тульской губернии. 
Мастеровые, имеющие постоянное дело с режущим, колющим 
и сверлящим инструментом, — чаще всего за классовую борьбу; 
из них, сейчас уже вслед за сапожниками и портными, этими все
2 

гдашними кривоногими бунтарями, идут слесари и водопроводчики. Исключение — как это ни удивительно — представляют 
повара, люди пламенного темперамента, всегда вооруженные и к 
тому же баснословные пьяницы; но они — как хотите — служители высокого искусства. Пожарные — за войну дворцам, кухарки — против, как они ладят — не знаю. 
Надо ли говорить о лакеях, официантах, бывших денщиках? 
Они неизбежно на самом левом крыле, причем достойно внимания, что наиболее ревностны в служении власти пролетариата лакеи из самых низших кабачков, а денщики — так самых лучших, 
добрых офицеров. 
Очень старательны перед советским правительством люди полуинтеллигентных профессий и разные бывшие второстепенные, 
мелкие служащие: фельдшера, техники, кочегары, писаря, приказчики и всякие полуспециалисты по электричеству. В классовой борьбе они настойчиво уминают под себя докторов, инженеров и старых хозяев, обвиняя их в невежестве, эксплуатации, саботаже и корыстолюбии. Они и получают свою награду. Фельдшерам давно уже даровано звание докторов. Бывший кочегар — 
нередко начальник дистанции. Репортер «Биржевых ведомостей» 
заведует Публичной библиотекой. Но почему бывший метранпаж 
стоял во главе Надеждинского гинекологического института — 
извините, не понимаю! 
Бывшие горничные, как на подбор, ярые коммунистки. Их я 
понимаю более всех других. Надо знать, какое вьючное животное 
представляла из себя в старые времена горничная, чтобы понять 
ее нынешние непримиримые чувства. Да! Если в большевизме 
отрыгнулся старинный рабовладельческий дух, то, с другой стороны, большевизм дал жестокие и незабываемые уроки для будущего! 
Рядом с ними поставлю дворников, и по тем же причинам. 
Ночные дежурства особенно озлобляют бессонную душу, если 
они бездоходны. Что касается швейцаров, они, подобно парижским портье, консервативны. 
Курьезно разногласие в приятии большевизма среди тружеников, обслуживающих сообщения: телеграфисты — красны, радиотелеграфисты — пурпуровы, телефонистки склонны к большевизму прямо пропорционально красоте наружности (в Петербурге они были подряд хорошенькие); почтальоны и младшие 
чиновники почти до сих пор усердно и беспартийно служат сво
3 

ему развалившемуся делу. Тут чисто русский курьез: два ведомства еще до революции несли самый тяжелый труд, менее всего 
оплачивались, были наиболее ответственными в денежном смысле и наиболее старались не за страх, а за совесть — почтовое и 
лесное. 
Не будем говорить о женщинах из ЧК. Их влекут туда половые извращенности, о которых даже специалисты-психиатры мало знают из-за свойственной больным женщинам этого сорта 
упорной скрытности (см. Крафта-Эбинга, «Половая психопатия»). Профессиональные проститутки сделались женами комиссаров. Вреда они большого не делают, состоят в законном браке, 
но стоят республике немало. Кстати женский состав балета весь 
идейно обольшевичен. 
«Души кучеров мало исследованы», — как сказал мистер Пиквик. Русских в особенности. Это была крепкая, наследственная 
порода — серьезная, самоуверенная, стойкая и несколько высокомерная; общение с лошадьми воспитывало ее в этом характере. 
Ныне она вымерла с вымиранием лошадей. Остались лихачи для 
комиссаров, но у них давняя общность работы. 
Зато их потомки — шоферы, это уродливое явление проклятой 
механистической культуры, кажется, во всем мире настроены на 
красный лад. И немудрено: эти сверхчеловеки вследствие сидячей и потрясучей жизни сплошь тяжело больны приливами крови, нервы у них раскалены, а частые «освещения» во время стоянок тоже не способствуют душевному равновесию. Кроме того, 
вечное пожирание пространства кружит голову, а раздавленные 
мопсы и старухи делают сердце привычно-жестоким. 
Шофер — внук кучера, но сын лихача. Подождите: то ли еще 
будет, когда культура произведет на свет Божий воздушных извозчиков! Те, вероятно, прямо и будут рождаться с зубами во рту, 
с красным знаменем в одной руке и бомбой в другой.