Сибирь в XXI веке: возможности развития

Сибирь — проблемы развития

сиБирь в XXI веке: возможности развития

DOI 10.12737/1420.1 
Усс А.В.

Усс александр викторович,
доктор юридических наук, профессор,
Председатель Законодательного Собрания Красноярского края, 
заместитель председателя Комитета по мониторингу Конгресса 
местных и региональных властей Совета Европы (КМРВСЕ), член 
Совета внешней и оборонной политики, член Совета по взаимодействию Совета Федерации Федерального Собрания РФ с законодательными органами государственной власти субъектов РФ (Совет 
законодателей), Президент Сибирского федерального университета, 
член Президиума Общероссийской общественной организации 
«Ассоциация юристов России», председатель Красноярского регионального отделения ассоциации

1. основные проБлемы современной сиБири

Сибирь — огромный регион, занимающий около 40% территории 
России. Здесь проживает менее одной пятой части ее населения и в то 
же время сосредоточены сырьевые ресурсы, стоимость которых составляет более 60% валовой ценности балансовых запасов полезных ископаемых страны. Сегодня сибирский экспорт сырья и продуктов его переработки обеспечивает более двух третей общероссийских валютных 
поступлений.
Поэтому будущее России во многом зависит от того, какой окажется 
в третьем тысячелетии судьба ее сибирских территорий.
Пути развития столь обширного региона нуждаются в широком обсуждении. Оно может идти по разным направлениям.
Будущее энергетической системы. Речь идет о перспективах разработки месторождений нефти и газа; о создании «энергомоста» в Китай 
и Японию; о введении в строй Богучанской ГЭС, Березовской ГРЭС–1 
и других гигантов энергетики, строительство которых было начато еще 
в эпоху Советского Союза.
Развитие Сибири как пересечения транспортных путей из Европы и Америки в страны Азии и Тихоокеанского региона. Это кросс-полярная авиационная трасса через Северный полюс; конкуренция «Транссиба» и 
поддерживаемого США проекта создания нового транспортного так на

зываемого шелкового пути «Япония — Китай — Средняя Азия — Европа». Неопределенными пока остаются будущее БАМа, перспективы 
использования Севморпути, в том числе развитие ледокольного флота, 
поддержание северных портов и т.д.
Экологические проблемы, связанные с индустриальным освоением 
природных ресурсов: сохранение сибирской тайги (как «легких планеты»), озера Байкал, сибирской тундры; вопросы захоронения отработанного ядерного топлива (ОЯТ) и др.
Безопасность России, восточные границы которой имеют наибольшую протяженность именно в Сибири. В рамках этой проблемы 
рассматривается угроза как открытых территориальных претензий ряда 
азиатских государств (Китая, Японии), так и «скрытой» демографической экспансии их населения на сибирские территории.
Каждая из перечисленных проблем достойна стать предметом отдельного рассмотрения на общенациональном уровне. Не ставя перед 
собой такую задачу, попытаюсь дать лишь самую общую характеристику 
перспектив Сибирского региона сквозь призму его геополитического 
положения.

2. сиБирь как часть глоБального мира

Чтобы судить о том, какой будет Сибирь в XXI веке, необходимо 
представить себе, каким станет, по крайней мере, в ближайшие десятилетия окружающий нас мир в целом.
После исчезновения с политической карты социалистического лагеря Россия, а вместе с ней и Сибирь стали частью единого «глобального 
мира». Он создается очередным этапом постиндустриальной революции. 
Реальную силу в нем имеют не природные ресурсы и традиционные факторы производства (земля, станки, здания и сооружения), а знания и 
созданные на их основе высокие и информационные технологии.
Рассматривая страны современного мира под таким углом зрения, 
можно их разделить на несколько групп.
1. «Футурозона» — страны, выступающие образцом «правильного» 
и «разумного» устройства общественной жизни, определяющие ценность современных знаний и информации, технологические способы их 
создания и распространения. На такую роль претендуют прежде всего 
государства Северной Америки, Западной Европы и Япония. Они, как 
гигантские пылесосы, высасывают богатства всего мира, меняя их на 
«виртуальную ценность» знания, в том числе и с помощью собственного 
имиджа наиболее «передовых и современных».
2. Зона, объединяющая страны, которые копируют созданное в «футурозоне». Их условно можно назвать «копиистами». Здесь не создают 
технологий, основанных на передовом знании, но легко их воспринимают и транслируют, выступая тем самым «рабочими руками» и торговыми представителями «футурозоны». Это Южная Корея, Малайзия, 
другие «восточные драконы», а также Испания, Италия, Ирландия, 

Турция. Некоторые из них, например Япония, выросли до такой степени, что сами стали частью «футурозоны».
3. Сырьевая зона. В этих странах сконцентрированы природные ресурсы, которые используются в современной «глобальной экономике». 
Еще в 1970-е гг. казалось, что именно сырьевые доноры будут определять 
контуры будущего мира. Такие прогнозы основывались на том, что уже 
в ближайшем будущем всех нас ждет тотальный дефицит сырьевых ресурсов.
Но 1980-е и, особенно, 1990-е гг. показали, что в конечном счете не 
природные ресурсы, а технологии определяют, что должно считаться 
сырьем. Именно поэтому стоимость последнего вот уже более десятилетия чаще снижается, а если и растет, то темпами, гораздо меньшими, 
чем темпы роста цены знаний и технологий.
Страны, входящие в зону «источников сырьевых ресурсов», в своем 
экономическом, технологическом и в конечном итоге культурном и политическом развитии оказались зависимыми от «футурозоны».
4. Зона «отчуждения» — государства, которые пытаются сформировать собственную систему ценностей и целей, отличную от ценностей 
«глобального общества». Они замыкаются внутри собственных границ, 
существенно не влияя на мировые экономические, политические и культурные процессы.
Падение цен на добываемое в Сибири сырье, достигнув к середине 
1998 г. критического порога утраты рентабельности самым передовым 
прибыльным сектором сибирского хозяйства — сырьевой индустрией1, 
стало для нас сигналом о том, что Сибирь превратилась в часть «глобального мира», который способен самым серьезным образом влиять на ее 
судьбу.
Природные ресурсы и ориентированная на них сырьевая промышленность, являвшиеся до недавнего времени источником благополучия 
Сибири, гордостью ее регионов, могут в значительной мере утратить 

1 
В конце 1980-х гг. цена никеля поднималась выше отметки 17 тыс. долл. за 
тонну (пиковой величины за всю биржевую историю цены на никель достигли 
в 1988 г. — 18 тыс. долл. за тонну). 8250 долл. никель стоил в марте 1997 г., а в 
июне 1998 г. котировки никеля на LME составляли 4550–4650 долл., через год, 
в июне 1999 г. — 5200–5300 долл. за т, в июле 2001 г. — 6075 долл. Падение цен 
на никель в 1997–1998 гг. до уровня между 4000–5000 долл. сделало убыточным 
производство никеля в Сибири при существовавшей его себестоимости около 
8000 долл. за тонну. Нечто подобное произошло и с ценами на алюминий. Еще 
в середине 1990-х гг. тонна алюминия на LME стоила примерно 2100 долл.; 
теперь цена установилась в среднем на уровне в 1400–1500 долл. за тонну при 
себестоимости в 1300 долл. За этот же период резко упали цены на лес и продукты его переработки, ограничив доходы от их экспорта. На протяжении последних лет постоянно «скользят» вниз цены на золото — традиционный товар 
для многих сибирских регионов (по опубликованным данным, лишь четверть 
российских золотодобывающих предприятий рентабельны в эксплуатации). 
И то, что сейчас эти цены закрепились на уровне 250–280 долл. за унцию, 
видимо, временный фактор, обусловленный отказом МВФ от продажи 300 т 
золота из своих резервов.

свою ценность. Следовательно, социально-экономический смысл хозяйствования в регионе окажется под вопросом.
Тенденции такого рода вполне объяснимы. Основные ценности теперь создаются не природой, а интеллектом. Их обладателями стали 
компактные государства-регионы, «мегаполисы». Как подсчитал автор 
известной работы «Конец национального государства» Кеничи Омаэ, 
если бы Токио и три прилегающие к нему префектуры образовали самостоятельное государство, оно бы заняло третье место в мире после США 
и Германии по объему ВВП. Ежегодный экспорт компьютерных 
программ маленького Нью-Дели превысил 7 млрд долл. США. Это 
почти вдвое больше объема продаж вооружений на внешнем рынке всей 
Россией. И перечень такого рода примеров можно продолжить...
Валютный кризис 17 августа 1998 г., а позднее — наметившийся рост 
цен на нефть дали нам относительную передышку. Но угроза паралича 
сибирской экономики не ликвидирована. Она лишь отступила на время.
Резкий скачок курса доллара по отношению к рублю вновь создал 
иллюзию сырьевого благополучия. Появились экспортные деньги в бюджете, власть начала выплачивать долги по зарплате и пенсиям. Однако 
коренные причины наших экономических трудностей не устранены. 
Рост тех же самых цен на топливо внутри страны вполне способен ввергнуть нас в новую депрессию, но уже на гораздо более худшем уровне.
Таким образом, включившись в «глобальный мир», Сибирь, с одной 
стороны, вступила на магистральный путь развития современного общества, с другой — получила комплекс серьезных экономических, социальных и политических проблем.
«Глобальный мир» предъявил России и Сибири вызов. «Вызов» в том 
смысле, как его определил еще Арнольд Тойнби, есть такое изменение 
среды существования общества, которое требует от последнего значительной корректировки своего поведения, постановки новых стратегических целей. «Вызов» всегда требует «ответа» и, если не получает его, 
может повлечь за собой деградацию социальной системы.

3. технологический вызов

В недавнем прошлом Сибирь была индустриально осваиваемой сырьевой площадкой СССР и стран социалистического лагеря. Директивная цена на сырье позволяла покрывать не только потери от неэффективных технологий, но и социальные издержки. В социалистическом 
секторе «биполярного мира» у нас просто не было конкурентов.
На сибирских территориях последовательно создавалась индустрия 
освоения богатых природных ресурсов, сопровождавшаяся масштабной 
миграцией населения из западных регионов страны. Переселение людей 
служило модернизации экономики и социальной сферы. 
Малая плотность населения в каком-то отношении была преимуществом Сибири — позволяла с «чистого листа» планировать ее освоение. 
На вполне индустриальных началах велось освоение сибирской «це

лины», оформлялся современный агропромышленный комплекс. 
В Омске, Красноярске, на Алтае, на других сибирских территориях создавались машиностроительные и сельскохозяйственные предприятия. 
Сельскохозяйственная индустрия развивалась даже в заполярном Норильске.
Превращение Сибири в часть «глобального мира» изменило ее положение. Во-первых, поставило ориентированную на освоение сырьевых 
источников индустрию в конкурентную позицию по отношению теперь 
уже ко всем аналогичным предприятиям мира. Во-вторых, включило 
сибирское сырье в технологические цепочки, выстраиваемые не столько 
в России или на постсоветском пространстве, сколько во всей мировой 
экономике.
Одновременно Российское государство фактически отказалось от 
целенаправленного и планомерного развития Сибири как единого региона. Постановлением Правительства Российской Федерации № 1510 
от 19 декабря 1998 г. утверждена Федеральная целевая программа «Основные направления социального и экономического развития Сибири 
на период до 2005 года», но в бюджете не предусматривалось даже минимального финансирования ни одного из проектов этой программы... 
А что же «глобальный мир»? 
Пока он проявил заинтересованность только в получении отдельных 
видов сибирского сырья. Поэтому международное сотрудничество в развитии Сибири ограничивается в основном проектами, большей частью 
связанными с разработкой природных ресурсов. Лишь пять регионов 
Сибири входят в число 20 субъектов Российской Федерации (причем 
в это число помимо Тюменской области включен и находящийся в ее 
составе Ханты-Мансийский автономный округ), получивших наибольший объем прямых иностранных инвестиций. Однако, за исключением Новосибирской области, размер инвестиций в этих территориях 
был относительно невелик — примерно 1–1,5% от общероссийского, 
или 33–52 млн долл. США. 
Сибирь утратила свою гомогенность как гигантская площадка индустриальной модернизации. Ее территории разделились на основе своего 
технологического отношения к «глобальному миру» на две большие 
группы. 
Первая группа — развивающиеся (суть сырьевые) территории. Здесь 
интенсивно разрабатываются природные ресурсы, а их продажа 
(в первую очередь нефти, газа, цветных металлов) покрывает издержки, 
связанные с извлечением и первичной переработкой полезных ископаемых. 
Такие территории относятся к развивающимся потому, что они наиболее тесно связаны со странами «футурозоны» и «копиистами». Их 
сырье пока востребовано современной промышленностью, а значит, 
добывающие его предприятия имеют хорошие производственные перспективы. Показательно, что около 90% всех экспортных поставок из 
сибирских территорий приходится именно на природные ресурсы.

Сырьевые развивающиеся зоны выглядят достаточно благополучно. 
Здесь относительно высокие показатели жизненного уровня, бюджетной 
обеспеченности, занятости населения. Но даже в этих относительно 
благополучных сибирских регионах «глобальный мир» отнюдь не заинтересован в содержании большего количества людей, чем это необходимо для производственной деятельности. К примеру, в Норильске уже 
сейчас проживает 35 тыс. пенсионеров. Около 50 тыс. работников Норильского горно-металлургического комбината и десятки тысяч в инфраструктуре составляют излишнюю рабочую силу и избыточное население, которое невозможно занять за Полярным кругом. Пока эту 
армию «лишних» людей содержат комбинат и город Норильск, так как 
вывезти их на «материк» практически невозможно.
Начавшееся с начала 1990-х гг. падение объемов промышленного 
производства в стране привело к формированию ряда негативных тенденций во взаимоотношениях страны в целом с развивающимися («сырьевыми») зонами в Сибири.
Прежде всего существенно сократилось внутрироссийское потребление сырья из Сибири, поэтому усилилась технологическая ориентация 
данных зон на зарубежье. Так, на долю ОАО ГМК «Норильский никель» 
(бывшее РАО) в 2001 г. пришлось чуть более 20% мирового производства 
никеля — почти 1 млн тонн в год. Но внутреннее потребление никеля в 
России составило всего около 10 тыс. тонн. Точно такая же ситуация и 
с производством алюминия. По данным аналитиков группы «Сибирский 
алюминий», из производимых в стране почти 3000 тыс. тонн металла 
экспортируется почти все. Внутренний рынок алюминия составляет 
всего 300 тыс. тонн. И при этом около 125 тыс. тонн алюминиевой продукции импортируется.
Кроме того, сибирские «развивающиеся зоны» превратились чуть ли 
не в основного донора федерального бюджета. До половины поступлений в федеральный бюджет сейчас обеспечивается топливно-энергетическим комплексом главным образом за счет добычи углеводородов в 
Сибири.
Средства изымаются в федеральную казну через механизмы перераспределения налогов, взимание таможенных тарифов с экспорта 
сырья, тарифное регулирование на железнодорожные перевозки и 
электроэнергию и т.д. Все это объективно создает значительное напряжение между государством и сырьевыми регионами, которые вполне 
адаптировались к существованию в рамках открытого «глобального 
общества».
Налоговое, тарифное, административное давление со стороны федерального центра вызывает ответную реакцию. Причем речь идет как о 
действиях властно-административной элиты территорий-сырьевиков, 
стремящихся самостоятельно контролировать финансовые потоки, так 
и о позиции хозяйственных руководителей и собственников, заинтересованных в минимизации налоговых платежей и социальных (непроизводственных) расходов. Первые располагают государственной властью, 

вторые — финансами, вполне конвертируемыми во влияние на данную 
власть.
Что конкретно предпринимается «сырьевыми» элитами для того, 
чтобы ослабить оказываемое на них давление?
В первую очередь это стремление к большей государственно-правовой самостоятельности. Наиболее показательна в этом отношении 
история разрешения проблемы автономных округов. Суть ее сводилась 
к вопросу о том, являются ли последние государственно-территориальными подразделениями других субъектов Федерации (краев и областей).
Часть автономных округов, входящих в сибирские регионы, на протяжении последнего десятилетия вполне успешно добиваются расширения своих полномочий как субъектов Федерации. Понятно, что такими 
округами являются именно «сырьевые зоны», которые по структуре населения давно перестали быть этническими автономиями. В первую очередь это центры нефте- и газодобычи в Тюменской области (Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа) и претендующий на 
доходы от Норильского промышленного района Таймырский (ДолганоНенецкий) автономный округ.
Помимо споров о действии на территории этих округов областных 
(краевых) законов, которые были предметом рассмотрения в Конституционном Суде России1, широкую известность в свое время получили 
отказы некоторых из них проводить на своей территории областные 
(краевые) выборы. 
В этой связи характерен пример с выборами в Законодательное Собрание Красноярского края в декабре 1997 г. Разрешение конфликта, 
связанного с отказом округов принимать участие в выборах губернатора 
Тюменской области, потребовало даже издания специальных указов 
Президента России.
Еще более действенным средством фактической нейтрализации федеральных возможностей влияния оказывается вынесение контроля 
(финансового и административного) над сырьевыми потоками в другие 
регионы или даже за рубеж. Помимо уже ставшей классической практики выведения за пределы сибирских территорий торгово-сбытовых 
звеньев, в технологических цепочках и управляющих компаниях практикуется «выкачивание» из региона финансовых ресурсов.
Например, красноярские банки за 2000 г. аккумулировали в Красноярском крае 3,2 млрд руб., из них инвестировали в регион в виде кредитов 1,65 млрд руб., или 24,4%. Красноярские же филиалы московских 
банков собрали в крае за этот же период примерно 13,38 млрд руб., пре
1 
Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 17 июля 
1996 г. № 73-0 об отложении рассмотрения дела о проверке конституционности 
Устава Тюменской области, а также постановление Конституционного Суда 
Российской Федерации от 14 июля 1997 г. № 12-П по делу о толковании содержащегося в ч. 4 ст. 66 Конституции Российской Федерации положения о вхождении автономного округа в состав края, области.

доставив красноярским резидентам кредитов на сумму около 
5,12 млрд руб.
Формирование так называемого сырьевого лобби в федеральных институтах государственной власти также представляет собой одну из форм 
противодействия «сырьевиков» реализации общегосударственных интересов. Это проявляется в открытой или латентной поддержке ими 
определенных политических партий или деятелей, в делегировании 
своих представителей на государственную службу и иных действиях подобного плана.
Давление на федеральные власти оказывается и через мировые политические и финансовые институты. Например, лоббирование МВФ 
определенной таможенной политики в отношении экспорта из России 
углеводородного сырья; «угольный» кредит Мирового банка, предоставление которого России было связано с приватизацией контролирующей 
крупнейшие угольные разрезы Сибири «Красноярской угольной компании» и т. п.
Федеральный центр пока еще может успокаивать себя тем, что технологическая и финансовая зависимость сырьевых территорий Сибири 
не привела к угрозе их государственного и политического отдаления от 
России. Но постепенно внутри сибирских территорий, испытывающих 
административное и налоговое давление центра, формируется представление о федеральной государственной политике как о «неоколониальной». 
«Сырьевые зоны» Сибири вынуждены будут защищаться от такого 
«колониализма», ища союзников в этой борьбе в том числе и в «глобальном мире». Вслед за их технологической ориентацией не столько на 
Россию, сколько на зарубежье постепенно приходит финансовая ориентация, а за нею вполне можно ожидать формирования и ориентации 
политической.
Вторая группа сибирских территорий — стагнирующие и депрессивные. Они не имеют сырьевой промышленности, поставляющей продукцию современной мировой индустрии. Поэтому в них складывается 
тяжелая социальная обстановка.
В список субъектов Российской Федерации с наименьшей обеспеченностью региональных бюджетов собственными доходами входят, 
наряду с республиками Северного Кавказа, девять сибирских регионов 
(соотношение собственных доходов и расходов бюджета в этих субъектах 
колеблется между 23 и 59%).
За счет разного рода факторов, включая федеральную поддержку, 
здесь еще удается поддерживать образ жизни, характерный для индустриального общества. Однако часть стагнирующих и депрессивных 
территорий постепенно превращается в своеобразные «анклавы отсталости».
На Координационном совете Ассоциации по взаимодействию представительных органов государственной власти и местного самоуправления Красноярского края председатель Законодательного Суглана 

Эвенкийского автономного округа Анатолий Амосов заявил следующее: 
«Если изменений в экономической и социальной политике страны по 
отношению к Северу не произойдет в ближайшие 7–10 лет, хозяйственное освоение территории Эвенкийского автономного округа практически закончится, население перейдет на натуральный образ жизни. 
Социальные последствия такой ситуации трудно даже представить. 
Скорее всего, русскоязычное население округа станет перед выбором — 
или уезжать из своих мест проживания, или переходить на образ жизни 
коренных народностей, к которому оно не приспособлено».
Да, сибирский Север, за исключением, может быть, Норильского 
промышленного района, стал таким «анклавом». В действительности это 
огромная территория, которую оставляет индустриальное общество. Ее 
должны покинуть люди, ведущие цивилизованный образ жизни.
Уже сейчас поддержание минимального уровня существования 
многих населенных пунктов на Севере Сибири достигается только благодаря централизованному бюджетному финансированию так называемого северного завоза топлива, основных продуктов питания и товаров 
народного потребления.
Технологический вызов «глобального мира» в отношении к депрессивным территориям Сибири состоит в том, что продукт, создаваемый 
трудом населения, живущего на этих территориях, с трудом находит для 
себя место на открытом рынке. Промышленность, индустриальное производство в его прежнем виде — с огромными основными фондами, 
гигантскими масштабами производства — оказываются ненужными.
Наиболее яркие проявления деиндустриализации в истекшее десятилетие — падение объемов производства, имевшее наибольшие показатели в республике Алтай и Алтайском крае, в Амурской, Кемеровской, 
Омской, Читинской областях, Еврейской автономной области, почти во 
всех автономных округах. Депрессивным территориям нечего предложить покупателям не только на внешнем, но и на внутреннем рынке.
Не менее серьезным признаком депрессии является снижение уровня 
инвестиций.
С начала советской индустриализации доля Сибири в инвестициях 
превышала долю в производстве. Сейчас это соотношение изменилось 
на диаметрально противоположное. Только в Тюменской и Томской областях уровень сокращения капиталовложений меньше, чем в среднем 
по России. Большая же часть сибирских регионов попадает в разряд 
депрессивных, падение объемов инвестиций в которых выше среднероссийских показателей.
Уже общим местом стали утверждения о «проедании» ранее созданного производственного потенциала Сибири. В частности, специалисты 
Мирового банка считают, что недостаток капиталовложений в нефтяную 
отрасль России уже привел к падению добычи нефти. Если сейчас не 
увеличить инвестиции в эту отрасль, главным образом в нефтегазовые 
месторождения Западной Сибири, а также в освоение новых месторождений углеводородов в Восточной Сибири, то через пять лет страна будет 

добывать 200 млн тонн нефти и рискует превратиться в импортера данного вида сырья.
Следствием утраты ясности в перспективе будущего развития является соответствующая социальная реакция населения этих территорий. 
Она наглядно проявляется в действиях их административно-управленческой элиты, которая стремится к тому, чтобы получить средства из 
федерального бюджета, мотивируя свои требования, с одной стороны, 
сложными климатическими условиями жизни и хозяйствования и с 
другой — будущим («когда-нибудь») неизбежным ростом ценности находящихся на данных землях природных ресурсов.
Данная тенденция отчетливо проявляется в предложениях вернуться 
к федеральному централизованному финансированию проектов, унаследованных от советских времен и имеющих в настоящее время неопределенные технологические перспективы. В таком контексте речь 
идет о завершении строительства Богучанской ГЭС, финансирование 
БАМа и т.д.
Население же этих территорий (пока элита пытается реализовать 
свои несбыточные планы) деморализуется окончательно. Люди зачастую 
не способны проявить хозяйственную инициативу, теряют мотивацию 
к труду. Многие избирают наиболее доступные формы компенсации 
дефицита собственных жизненных сил (пьянство, наркомания, хищения 
цветных металлов и т. п.) либо вовсе покидают эти регионы.

4. демографический (иммиграционный) вызов

Сибирь является не только сырьевой, но и огромной рекреационной 
зоной. Большинство ее районов заселены слабо, население не прирастает.
По прогнозам специалистов, в ближайшие 10 лет население России 
сократится на 8%, а к 2050 г. уменьшится в целом до 130 млн человек 
против 142 млн в настоящее время. При этом уже в ближайшее время 
число пенсионеров в общей структуре населения достигнет критической 
величины.
В Сибири демографическая ситуация еще более сложная.
В то же время в соседних странах Азии население прирастает гигантскими темпами. По данным экспертов ООН, к 2050 г. ее население 
(сейчас там проживает 3,5 млрд человек) увеличится до 5,6 млрд. Важно 
учитывать, что именно территория (земля) для азиатской части человечества является основным средством производства и главной ценностью, которая, судя по всему, станет еще более дефицитной.
Недостаток территории у азиатских соседей России давно уже не 
может быть восполнен за счет внутренней колонизации их земель. 
В связи с этим вполне реален в ближайшем будущем сценарий иммиграционного освоения российских территорий выходцами из этих стран.
Многие аналитики высказывают мнение, что угроза демографической экспансии уже через несколько десятилетий может стать ве