Интеллигентное бревно

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ИНТЕЛЛИГЕНТНОЕ 
БРЕВНО 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ИНТЕЛЛИГЕНТНОЕ БРЕВНО 

Архип Елисеич Помоев, отставной корнет, надел очки, нахмурился и прочел: «Мировой судья ...округа ...участка приглашает 
вас и т. д. и т. д. в качестве обвиняемого по делу об оскорблении 
действием крестьянина Григория Власова... Мировой судья П. 
Шестикрылов». 
– Это от кого же? – поднял глаза Помоев на рассыльного. 
– От г. мирового судьи–с, Петра Сергеича–с... Шестикрылова–
с... 
– Гм... От Петра Сергеича? Зачем же это он меня приглашает? 
– Должно, на суд... Там написано–с... 
Помоев прочел еще раз повестку, поглядел с удивлением на 
рассыльного и пожал плечами... 
– Псс... в качестве обвиняемого... Забавник этот Петр Сергеич! 
Ну ладно, скажи: хорошо! Пусть только фриштик получше приготовит... Скажи: буду! Наталье Егоровне и деточкам кланяйся! 
Помоев расписался и отправился в комнату, где жил брат его 
жены поручик Ниткин, приехавший к нему в отпуск. 
– Посмотри–кася, какую цидулу мне Петька Шестикрылов 
прислал, – сказал он, подавая Ниткину повестку. – К себе в четверг зовет... Поедешь со мной? 
– Да он тебя не в гости зовет, – сказал Ниткин, прочитав повестку. – Он вызывает тебя на суд в качестве обвиняемого... Судить 
тебя будет... 
– Меня–то? Псс... Молоко у него на губах еще не обсохло, 
чтоб меня судить... Мелко плавает... Это он так, в шутку... 
– Вовсе не в шутку! Не понимаешь ты, что ли? Тут ясно сказано: в оскорблении действием... Ты Гришку побил, вот и суд. 
– Чудак ты, ей–богу! Да как же он может меня судить, ежели 
мы с ним, можно сказать, друзья? Какой он мне судья, ежели мы 
вместе и в карты играли, и пили, и чёрт знает чего только ни делали? И какой он судья? Ха–ха! Петька – судья! Ха–ха! 
– Смейся, смейся, а вот он как засадит тебя, не по дружбе, а на 
основании законов, под арест, так не до смеха будет! 
– Ты очумел, брат! Какое тут основание законов, ежели он у 
меня Ваню крестил? Поедем к нему в четверг, вот и увидишь, какие там законы... 
– А я тебе советовал бы вовсе не ездить, а то и себя и его в неловкое положение поставишь... Пусть решает заочно... 

2 

– Нет, зачем заочно? Поеду, погляжу, как это он судить будет... Любопытно поглядеть, какой из Петьки судья вышел... 
Кстати же давно у него не был... неловко... 
В четверг Помоев отправился с Ниткиным к Шестикрылову. 
Мирового застали они в камере за разбирательством. 
– Здорово, Петюха! – сказал Помоев, подходя к судейскому 
столу и подавая руку. – Судишь помаленьку? Крючкотворствуешь? Суди, суди... я погожу, погляжу... Это, рекомендую, брат 
моей жены... Жена здорова? 
– Да... здорова... Посидите там... в публике... 
Пробормотавши это, судья покраснел. Вообще начинающие 
судьи всегда конфузятся, когда видят в своей камере знакомых; 
когда же им приходится судить знакомых, то они делают впечатление людей, проваливающихся от конфуза сквозь землю. Помоев отошел от стола и сел на передней скамье рядом с Ниткиным. 
– Важности–то сколько у бестии! – зашептал он на ухо Ниткину. – Не узнаешь! И не улыбнется! В золотой цепи! Фу ты, ну ты! 
Словно и не он у меня на кухне сонную Агашку чернилами разрисовал. Потеха! Да нешто такие люди могут судить? Я тебя 
спрашиваю: могут такие люди судить? Тут нужен человек, который с чинами, солидный... чтоб, знаешь, страх внушал, а то посадили какого–то и – на, суди! Хе–хе... 
– Григорий Власов! – вызвал мировой. – Господин Помоев! 
Помоев улыбнулся и подошел к столу. Из публики вылез малый в поношенном сюртуке с высокой тальей, в полосатых брючках, надетых в короткие рыжие голенища, и стал рядом с Помоевым. 
– Г–н Помоев! – начал мировой, потупя глаза. – Вы обвиняетесь в том, что–о–о... оскорбили действием вашего служащего... 
вот Григория Власова. Признаете вы себя виновным? 
– Еще бы! Да ты давно таким серьезным стал? Хе–хе... 
– Не признаете? – перебил его судья, ерзая от конфуза на стуле. – Власов, расскажите, как было дело! 
– Очень просто–с! Я у них, изволите ли видеть, в лакеях состоял, в рассуждении, как бы камельдинер... Известно, наша 
должность каторжная, ваше в–е... Они сами встают в девятом часу, а ты будь на ногах чуть свет... Бог их знает, наденут ли они 
сапоги, или щиблеты, или, может, целый день в туфлях проходят, 
но ты всё чисть: и сапоги, и щиблеты, и ботинки... Хорошо–с... 
Зовут это они меня утром одеваться. Я, известно, пошел... Надел 

3 

на них сорочку, надел брючки, сапожки... всё, как надо... Начал 
надевать жилет... Вот они и говорят: «Подай, Гришка, гребенку. 
Она, говорят, в боковом кармане в сюртучке». Хорошо–с... Роюсь 
я это в боковом кармане, а гребенку словно чёрт слопал – нету! 
Рылся–рылся и говорю: «Да тут нет гребенки, Архип Елисеич!» 
Они нахмурились, подошли к сюртуку и достали оттуда гребенку, но не из бокового кармана, как велели, а из переднего. «А это 
же что? Не гребенка?» – говорят, да тык меня в нос гребенкой. 
Так всеми зубцами и прошлись по носу. Целый день потом кровь 
из носу шла. Сами изволите видеть, весь нос распухши... У меня 
свидетели есть. Все видели. 
– Что вы скажете в свое оправдание? – поднял мировой глаза 
на Помоева. 
Помоев поглядел вопросительно на судью, потом на Гришку, 
опять на судью и побагровел. 
– Как я должен это понимать? – пробормотал он. – За насмешку? 
– Тут никакой над вами насмешки нет–с, – заметил Гришка, – 
а вам по чистой совести. Не давайте воли рукам. 
– Молчи! – застучал Помоев палкой о пол. – Дурак! Шваль! 
Мировой быстро снял цепь, выскочил из–за стола и побежал к 
себе в канцелярию. 
– Прерываю заседание на пять минут! – крикнул он по дороге. 
Помоев пошел за ним. 
– Послушай, – начал мировой, всплескивая руками, – скандал 
ты мне устроить хочешь, что ли? Или тебе приятно слушать, как 
твои же кухарки да лакеи в своих показаниях будут тебя чистить, 
осла этакого? Зачем ты приехал? Без тебя я не мог дела решить, 
что ли? 
– Я же у него и виноват! – растопырил руки Помоев. – Сам 
комедию эту устроил и на меня же сердится! Посади этого Гришку под арест, и... и всё! 
– Гришку под арест! Тьфу! Каким дураком был ты, таким и 
остался! Ну, как же это можно Гришку под арест! 
– Посади, вот и всё! Не меня же сажать! 
– Прежние времена теперь, что ли? Гришку он побил и Гришку же под арест! Удивительная логика! Да ты имеешь какое–
нибудь понятие о теперешнем судопроизводстве? 
– Отродясь я не судился и судьей не был, а так я понимаю, что 
явись ко мне с жалобой на тебя этот самый Гришка, я так бы его с 

4 

лестницы спустил, что и внукам запретил бы жаловаться, а не то, 
чтобы еще позволять ему замечания свои хамские делать. Скажи 
просто, что насмеяться хочешь, прыть свою показать... вот и всё! 
Жена, как прочла повестку да как увидала, что ты всем кухаркам 
и скотницам повестки прислал, удивилась. Не ожидала она от тебя таких штук. Нельзя так, Петя! Так друзья не делают. 
– Но пойми же ты мое положение! 
И Шестикрылов принялся объяснять Помоеву свое положение. 
– Ты посиди здесь, – кончил он, – а я пойду и заочно решу. Ради бога не выходи! Со своими допотопными понятиями, ты такое 
ляпнешь там, что, чего доброго, придется протокол составлять. 
Шестикрылов пошел в камеру и занялся разбирательством. 
Помоев, сидя в канцелярии за одним из столиков и перечитывая 
от нечего делать свежеизготовленные исполнительные листы, 
слышал, как мировой склонял Гришку к миру. Гришка долго топорщился, но наконец согласился, потребовав за обиду десять 
рублей. 
– Ну, слава богу! – сказал Шестикрылов, входя по прочтении 
приговора в канцелярию. – Спасибо, что дело так кончилось... 
Словно тысяча пудов с плеч свалилась. Заплатишь ты Гришке 10 
рублей и можешь быть покоен. 
– Я Гришке... десять... рублей?! – обомлел Помоев. – Да ты в 
уме?.. 
– Ну, да ладно, ладно, я за тебя заплачу, – махнул рукой Шестикрылов, поморщившись. – Я и сто рублей готов дать, только 
чтоб не заводить неудовольствий. И не дай бог знакомых судить. 
Лучше, брат, чем Гришек бить, приезжай всякий раз ко мне и лупи меня! Это в тысячу раз легче. Пойдем к Наташе есть! 
Через десять минут приятели сидели в апартаментах мирового 
и завтракали жареными карасями. 
– Ну хорошо, – начал Помоев, выпивая третью, – ты Гришке 
10 рублей присудил, а на сколько же ты его в арестантскую упек? 
– Я его не упекал. За что же его? 
– Как за что? – вытаращил глаза Помоев. – А за то, чтоб жалобы не подавал! Нешто он смеет на меня жалобы подавать? 
Мировой и Ниткин принялись объяснять Помоеву, но он не 
понимал и стоял на своем. 
– Что ни говори, а не годится Петька в судьи!– вздохнул он, 
беседуя с Ниткиным на обратном пути. – Человек он добрый, об
5 

разованный, услужливый такой, но!.. не годится! Не умеет по–
настоящему судить... Хоть жалко, а придется его на следующее 
трехлетье забастовать! Придется!..