К.М. Станюкович 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ЖЕНИТЬБА 
ПИНЕГИНА 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

СОДЕРЖАНИЕ 

I........................................................................................................3 
II ......................................................................................................5 
III...................................................................................................11 
IV...................................................................................................14 
V....................................................................................................18 
VI...................................................................................................22 
VII .................................................................................................27 
VIII................................................................................................31 
IX...................................................................................................38 
X....................................................................................................44 
XI...................................................................................................47 
XII .................................................................................................50 
XIII................................................................................................56 

2 

I 

Александр Иванович Пинегин, статный, высокий молодой че-
ловек лет тридцати, не торопился в это утро на службу. Погру-
женный в думы, он ходил взад и вперед по своей комнате в чет-
вертом этаже большого дома, убранной по обычному шаблону 
меблированных комнат средней руки. Подбор книг в большом 
шкафу, два журнала на письменном столе и фотографии некото-
рых писателей свидетельствовали об известных литературных 
симпатиях молодого человека. 
Он ходил быстрой, нервной походкой, как ходят сильно 
взволнованные люди, опустив на грудь голову, покрытую бело-
курыми, слегка волнистыми густыми волосами. По временам он 
останавливался у письменного стола и рассеянно отхлебывал из 
стакана чай или подходил к окну и напряженно всматривался в 
серую дождливую мглу мрачного осеннего петербургского утра. 
Глядя на молодого человека, никак нельзя было предполо-
жить, что он – жених, накануне сделавший предложение и полу-
чивший порывистое, радостное согласие горячо любящей его де-
вушки. Его красивое и неглупое, с тонкими и мягкими чертами 
лицо вовсе не походило на влюбленное счастливое лицо жениха. 
Напротив. Оно было подавлено, серьезно и хмуро. Большие карие 
глаза глядели сосредоточенно и мрачно и порой зажигались не-
добрым огоньком. Казалось, он переживал минуты какой–то 
внутренней борьбы и не о невесте думал он, а о чем–то другом, 
более важном и, по–видимому, очень неприятном. 
– Ну, да… подлость! – проговорил он вслух, точно подводя 
итоги своим размышлениям. 
Вчера, когда было сделано предложение, он словно не вполне 
сознавал всей низости своего поступка и, обрадованный перспек-
тивой будущего благополучия, как будто и искренно уверял эту 
некрасивую, простодушную на вид девушку, с большими ясными 
доверчивыми глазами, в своей привязанности. И она, обрадован-
ная и влюбленная, поверила, как раньше верила, и в серьезность 
его возвышенных речей, нашедших отклик в ее горячем сердце… 
Но сегодня, как только он проснулся, вся эта низость предста-
ла перед ним во всей своей наготе… Он ведь украл любовь де-
вушки, представляясь перед ней совсем не тем человеком, каким 
был… Он ведь лгал, уверяя в своей любви… 

3 

Какая любовь?! 
Она ему нисколько не нравится, и если б не ее миллионы, стал 
бы он с ней разговаривать! Она некрасива почти до уродливости: 
черты грубые, резкие, толстый нос, выдавшиеся скулы, обличав-
шие инородческую кровь, большие руки, грубоватые и красные, 
сложена отвратительно, маленькая, неуклюжая, одним словом 
внешность непривлекательная… Одни только глаза, кроткие, 
вдумчивые, большие темные глаза хороши у нее. И этот доверчи-
вый взгляд… 
– И все–таки я сделаю эту подлость, – проговорил Пинегин. 
Тон его дрогнувшего голоса звучал вызовом, точно он под-
бадривал себя, как дети, когда желают побороть страх. 
Да, он ее сделает… Богатство – сила и независимость. Неуже-
ли отказаться от этого из–за того только, что не любишь эту де-
вушку. И ради чего? Чтоб остаться по–прежнему пролетарием, 
сидеть за дурацким делом в канцелярии, в свободное время стро-
чить рассказы и статейки, вырабатывать жалкие сто рублей и 
вечно считаться с грошами, утешаясь, что ты, в некотором роде, 
носитель идей, до которых никому нет дела, втайне завидовать 
обеспеченным людям и разыгрывать благородного аскета, живу-
щего не так, как другие?.. 
И какой он, по правде–то говоря, носитель идеи? Так себе, 
один из охвостья. Юн был… увлекался, наконец и мода была, а 
потом, когда кончил университет, так более ради рисовки и в пи-
ку пошлякам щеголял крайними взглядами и болтал разный вздор 
о переустройстве мира. И за это терял места и пугал дураков. А в 
сущности–то до переустройства мира ведь ему мало дела, да и 
когда–то еще оно будет. А пока – жить хочется. Из–за чего же он 
должен прозябать в качестве бедного, но благородного человека 
принципа, не чувствуя в том ни малейшего удовольствия?.. Бла-
годарю покорно! Нет… он не упустит редкого случая насладить-
ся широко жизнью, хотя бы ценою подлости. Обманывать себя 
нечего. Подлость, которую никакими высшими соображениями 
не оправдаешь. Да и перед кем оправдываться? Все найдут, что 
он поступил умно, и позавидуют. 
«Все ли?» – явился назойливый вопрос и вызвал краску на по-
бледневшее лицо Пинегина. 
Он вспомнил девушку, которая очень ему нравилась, эту ми-
лую умную и хорошенькую Ольгу Николаевну. Он был с нею 
дружен и часто виделся. И она, видимо, была расположена к не-

4 

му. Как теперь он встретится с ней и что может сказать в свое оп-
равдание? Не он ли так горячо порицал браки по расчету?.. Каким 
презрением загорятся ее глаза, когда она узнает, почему он же-
нится?.. Нет, лучше не видеть этого взгляда и больше не ходить к 
ней. Миллионы тут недействительны. Пинегин должен был соз-
наться в этом. 
Вспомнил он и небольшой кружок людей, которых считал 
безусловно хорошими людьми. Он бывал в этом кружке и гор-
дился знакомством с ним тем более, что в нем были два–три из-
вестных писателя. 
И все эти люди тоже отнесутся с негодованием к его поступку 
и отвернутся. Наверное, отвернутся от него. – И черт с ними! – 
раздраженно воскликнул он. 
Он стал перебирать этих самых людей, отыскивая в них теперь 
слабости или дурные стороны и раздувая эти недостатки с зло-
радством человека, сделавшего подлость и утешающего себя, что 
и другие, слывущие за честных и добродетельных, тоже способ-
ны на подлость. Он мысленно разбирал каждого по косточкам, 
стараясь найти что–нибудь гадкое если не в фактах, то хотя бы в 
возможности. В самом деле, так ли они безупречны и не надува-
ют ли себя и других?.. 
И, злобно настроенный, Пинегин старался уверить себя, что 
многие из этих самых людей поступили бы точно так, как он, 
представься только случай да еще в виде двух миллионов. А если 
бы и отказались, то из трусости перед мнением других и носи-
лись бы со своим подвигом, сожалея в душе, что не хватило сме-
лости. 
Эти мысли несколько успокоили Пинегина, и он вышел из до-
ма, чтоб сообщить новость матери и полюбоваться впечатлением, 
которое эта новость произведет на родных. 
– То–то обрадуются, что я исправился да еще так радикаль-
но! – промолвил Пинегин с презрительной усмешкой. 
 

II 

 
Он шел по улицам в возбужденном настроении, несколько 
растерянный от сознания, что он скоро – обладатель миллионов, 

5 

не считая еще приисков, которые дают огромный доход, и боль-
шого дома в Петербурге, и улыбался при мысли, что он, у кото-
рого в кармане всего пять рублей, через месяц–другой может сы-
пать деньги пригоршнями. И все это несметное богатство будет в 
полном его распоряжении. Она вчера прямо сказала: «Бери все, 
все твое. Ты, честный и добрый, лучше меня сумеешь сделать бо-
гатство источником добра». Конечно, он кое–что даст на добрые 
дела, но не раздаст всего, как бы хотела эта бессребреница, его 
невеста, готовая отказаться от богатства. Этого он не допустит. 
Не для того он женится. Да и к чему послужила бы эта самоот-
верженная филантропия?.. Капля в море… 
Он взглядывал на рысаков, на блестящие экипажи, останавли-
вался у витрин магазинов, бросал взгляды на роскошные дома–
дворцы и думал: «Все это будет и у меня», и ему было приятно 
чувствовать эту власть денег. Теперь все блага жизни к его услу-
гам, и он воспользуется ими не как пошляк, а как развитой чело-
век изящных вкусов, с высшими духовными потребностями. У 
него будет превосходная библиотека, хорошие картины. У него 
будут досуг и независимость… Тогда он напишет действительно 
превосходную вещь, а не те скороспелые, непродуманные расска-
зы, которые писал он до сих пор ради денег. Разные неясные пла-
ны вихрем носились в голове Пинегина насчет будущей жизни. 
После свадьбы они тотчас же уедут за границу и пробудут там 
год по крайней мере, чтобы ознакомиться с лучшими местами 
Европы. Затем они поселятся в Петербурге в своем доме, уютном 
небольшом особняке, который он купит и сам отделает на анг-
лийский манер. У него будет своя половина, где он может зани-
маться… На лето и осень они будут уезжать за границу… В этих 
планах не были забыты и добрые дела. Он улучшит положение 
рабочих на приисках жены, пошлет туда хорошего человека. Он 
даст в пользу голодающих… В первый момент Пинегин подумал 
о ста тысячах, но затем остановился на пятидесяти – довольно и 
этого. Он пожертвует литературному фонду двадцать пять, 
столько же в пользу высших женских курсов и ежегодно будет 
давать несколько стипендий студентам и курсисткам. Все–таки 
как будто совесть покойнее, когда что–нибудь уделишь из богат-
ства. Психология трусости… Недаром люди, нагревшие руки, 
любят жертвовать и читать потом комплименты в печати… Чело-
век награбил, бросил крохи, и его благодарят… Лестно! 

6 

Хорошенькая и стройная, изящно одетая дама, шедшая на-
встречу, обратила на себя внимание молодого человека и напра-
вила его мысли на будущую жену… 
Он невольно сравнил ее и нахмурился… 
«Ах, зачем она такая некрасивая!» – мысленно проговорил он. 
«Стерпится – слюбится. Она добрая, честная, образованная», – 
пробовал утешать себя Пинегин, но утешение выходило слабое. 
Неподкупаемый инстинкт протестовал, и миллионы, казалось, 
покупались дорогою ценою. Придется лицемерить и лгать, скры-
вать брезгливое чувство, даря супружескими ласками эту некра-
сивую, желтолицую, с скуластым лицом, физически противную 
женщину, вдобавок влюбленную в него до безумия… 
Но он решил поступать добросовестно. Он сумеет скрыть от 
этого доброго, доверчивого создания свою нелюбовь, будет с ней 
ласков и внимателен… Он не заставит ее раскаяться, не разобьет 
ее жизни, хотя бы из благодарности… Пусть она останется в не-
ведении… 
Так рассуждал он, а инстинкт подсказывал, что свои вкусы к 
женской красоте он может удовлетворять на стороне. И глаза его 
заискрились при мысли, что при богатстве ему предстоит широ-
кий простор для любовных похождений. Жена ничего не будет 
знать. И, наконец, можно будет по временам уезжать за границу 
одному, на воды, что ли… 
Пинегин остановился на Большой Морской у витрины юве-
лирного магазина и, разглядывая выставленные вещи, решил, что 
следует сделать невесте подарок, разумеется что–нибудь скром-
ное: простенький браслет или кольцо – брильянтов у нее и так 
много. Недурно было бы и цветов принести. Она их так любит. 
Но так как у будущего миллионера было всего пять рублей в 
кармане, то надо было достать денег. Теперь этот вопрос не уд-
ручал его, как прежде. Теперь он достанет сколько угодно. Дю-
фур не откажет! 
И Пинегин отправился к Дюфуру, известному ростовщику, ко-
торый жил поблизости. Этого Дюфура Пинегин знал давно, звал 
его в шутку «министром» и был должен ему триста рублей года 
два, довольно аккуратно уплачивая пять процентов в месяц. 
Он поднялся во второй этаж и отворил матовые стеклянные 
двери. Раздался звонок, предупреждающий о посетителе. Высо-
кий, здоровый лакей снял с Пинегина пальто и сказал, что при-
дется немного подождать. Огромное зеркало в соседней неболь-

7 

шой приемной позволяло видеть сидевшего в глубине большой 
комнаты, лицом к дверям, за большим круглым столом Дюфура и 
спину одного из многочисленных его клиентов; Дюфур, в свою 
очередь, видел входившего. 
Пинегин присел в маленькой приемной, где клиенты господи-
на Дюфура могли в ожидании просматривать газеты и иллюстри-
рованные журналы, разбросанные на столе. По счастию, в прием-
ной больше никого не было, и ждать пришлось недолго. Минут 
через пять из залы вышел военный генерал, сопровождаемый ни-
зеньким кругленьким румяным пожилым господином с самым 
добродушным лицом. 
– Чем могу служить вам, Александр Иванович? – проговорил с 
легким иностранным акцентом господин Дюфур, приветливо и 
ласково улыбаясь своему исправному плательщику процентов. – 
Давно не имел удовольствия вас видеть, – продолжал господин 
Дюфур, пожимая Пинегину руку и пропуская его в большую 
комнату. 
Они присели за круглый стол, на котором лежали знакомые 
Пинегину толстые небольшие книги с именами клиентов и от-
метками сроков и платежей, два перечеркнутых векселя, несколь-
ко чистых бланков и небольшая пачка денег, вероятно только что 
полученных… 
– Я к вам, Адольф Адольфович, с просьбой. Мне нужно де-
нег, – проговорил Пинегин веселым, уверенным тоном, совсем не 
таким, каким говорил, бывало, прежде, обращаясь к Дюфуру за 
сотней рублей. 
Лицо Дюфура тотчас же сделалось необыкновенно серьезным. 
Он поджал губы и мягким, почти нежным голосом ответил: 
– Мне очень жаль, но в настоящее время я не могу исполнить 
вашего желания, Александр Иванович. Все деньги розданы, а по-
лучаются очень трудно. 
Пинегин хорошо знал эту манеру отказывать с первого раза, 
особенно клиентам, кредитоспособность которых, в глазах Дю-
фура, не велика, но Пинегин нисколько не смутился и продолжал: 
– Мне не сейчас. Сейчас я у вас попрошу пустяки: рублей две-
сти, триста, а на днях мне нужно тысяч пять, десять, сколько мо-
жете дать, на самый короткий срок. 
Пинегин выговорил эти цифры с такой небрежностью, что 
благообразный, чистенький и необыкновенно вежливый швейца-

8 

рец, спокойное лицо которого, казалось, ничему не удивлялось, 
на этот раз с удивлением взглянул на молодого человека. 
– Не удивляйтесь, Адольф Адольфович, – произнес со смехом 
молодой человек. – Я женюсь и… беру за женой два миллиона и 
прииски… 
– Два миллиона? Вы не шутите? – взволнованно воскликнул 
Дюфур. 
– Какие шутки! 
Гладко выбритое безусое лицо швейцарца отразило востор-
женное изумление. Цифра эта произвела чарующий эффект. Он 
поднялся с кресла, с чувством пожал руку своего клиента и тор-
жественно поздравил с таким счастливым событием. 
Затем он сел и в каком–то благоговейном раздумье прошеп-
тал: 
– Два миллиона большие деньги… 
И после паузы спросил: 
– А дело это верное? Не расстроится? 
– Будьте покойны, Адольф Адольфович. Я не дурак, чтоб ли-
шиться двух миллионов… Дело верное. 
Кругленький и румяный швейцарец с невольным уважением 
взглянул на молодого человека, представившего такой веский до-
вод и сумевшего отыскать жену с двумя миллионами. Хотя он и 
верил словам Пинегина, тем не менее «позволил себе» спросить, 
если это не секрет, фамилию невесты. 
– Коновалова, Раиса Андреевна. 
Оказалось, что господин Дюфур, знавший весь Петербург, 
слышал про эту девушку. 
– Огромное состояние у вашей невесты, Александр Иванович, 
и, кажется, в полном ее распоряжении… Папенька ихний год то-
му назад умер. 
– И маменька тоже умерла, – добавил Пинегин. 
– Без мужчины как–то и страшно девушке с таким богатст-
вом, – сентенциозно промолвил господин Дюфур. – Ваша невес-
та, если не ошибаюсь, живет в своем доме, в Караванной? Слав-
ный домик! – прибавил Адольф Адольфович. 
– Совершенно верно, в Караванной, номер четырнадцатый. 
– Да, да… Господь награждает добрых людей… Я весьма рад 
счастливой перемене в вашей судьбе и всегда уважал вас: вы так 
аккуратно вносили проценты, а это такая редкость… Не смею не 

9 

исполнить вашего желания и отдам вам триста рублей, приготов-
ленные для другого лица… Вам – экстреннее… Такой случай. 
С этими словами господин Дюфур, не спеша, выбрал из пачки 
вексельных бланков бланк «от 500 до 600» и подал его Пинегину, 
придвинув чернильницу и перо. Пинегин подписал бланк без 
проставленного текста, предоставив это сделать самому Дюфуру, 
зная, что Дюфур, соблюдая свою честность – честность ростов-
щика, никогда не злоупотребит доверием. 
Посмотрев на подпись, Адольф Адольфович с обычной своей 
аккуратностью отметил карандашом на уголке векселя цифру 
300, что значило, что в тексте будет поставлено 600 (он брал 
двойные векселя, но при расчетах получал что следует), затем за-
писал по–французски выдачу в одну из своих книг и только тогда 
встал и отпер большой железный шкаф, где хранились деньги и 
документы. Вынув оттуда две сотенные и пачку мелких бумажек, 
он подал их Пинегину и проговорил: 
– Двести восемьдесят четыре рубля… Рубль за бланк. Будьте 
любезны, сосчитайте. 
Пинегин сосчитал и, пряча деньги в бумажник, спросил: 
– А когда прикажете, Адольф Адольфович, прийти за той 
суммой?.. Я уверен, вы не откажете?.. Предстоят большие расхо-
ды: подарки невесте, надо сшить себе платье, белье… А у невес-
ты брать неловко, вы понимаете? 
– Еще бы… Как можно! Надо подождать до свадьбы! – с бла-
городным жаром согласился и господин Дюфур. – Отказать вам 
не могу… Ведь вы не на пустяки берете… Дня через два–три по-
жалуйте… Я постараюсь приготовить пять тысяч. 
Пинегин стал прощаться и, довольный, благодарил Дюфура. 
– О, помилуйте… я всегда готов помочь хорошему человеку! – 
патетически проговорил Дюфур и, провожая Пинегина до перед-
ней, еще раз выразил свое сочувствие, что капитал попадет в хо-
рошие руки, и кстати осведомился: «Скоро ли будет свадьба?» 
– Не позже как через месяц. 
– Это очень хорошо, что скоро, – одобрительно заметил со 
своей приветливой улыбкой швейцарец. – К чему откладывать в 
долгий ящик доброе дело… Так, следовательно, деньги вам на 
месяц или полтора? 
– На месяц, Адольф Адольфович… 
Пинегин сунул рубль лакею, весело опустился с лестницы и, 
кликнув извозчика, велел ехать в Измайловский полк, где жила 

10 

его мать, вдова действительного статского советника, Олимпиада 
Васильевна Пинегина, с двумя младшими сыновьями и дочерью. 
А мосье Дюфур приказывал своему лакею, жившему у него 
пятнадцать лет, вечером сходить в дом Коноваловой и осторожно 
узнать: правда ли, что Коновалова выходит за Пинегина. 
 

III 

 
Олимпиада Васильевна, высокая, худощавая и, несмотря на 
свои шестьдесят пять лет, бодрая и живая старушка с зоркими и 
пытливыми умными глазами резко очерченным острым подбо-
родком и длинным, внушительным носом с бородавкой, – носом, 
который она по своей любознательности, любила всюду совать с 
умелой, впрочем, осторожностью, – эта почтенная дама, извест-
ная среди многочисленных родственников под кличкой «тети–
дипломатки», окончила свои обычные утренние дела лишь к две-
надцатому часу. 
Дел было немало для такой неутомимой хозяйки, как Олим-
пиада Васильевна. 
Вставши с неизменной аккуратностью в восемь часов утра и 
облачившись в вытертый старый фланелевый капот, простоволо-
сая, с седоватыми жидкими прядками, наскоро причесанными, 
довольно непривлекательная и совсем не похожая на ту приоде-
тую «генеральшу» с чепцом, какою являлась к завтраку, Олим-
пиада Васильевна напилась одна кофе, пока дети спали, и затем 
вся отдалась хозяйственным заботам и приведению своей не-
большой квартиры в тот идеальный порядок, которым она по 
справедливости могла гордиться и поддержанию которого отда-
вала всю свою душу. Как всегда, она волновалась и суетилась все 
утро, донимая прислугу ядовитыми словами. 
Толстой кухарке, при осмотре провизии, Олимпиада Василь-
евна подпустила несколько шпилек по поводу веса говядины и, 
понюхав рыбу, велела ее переменить. 
– Или у вас насморк, или вас, милая, совсем обманули… По-
нюхайте–ка судачка! – говорила она язвительным тоном. 
Она шла затем в комнаты, заглядывала во все углы и зудила 
горничную: 

11