Кантовский сборник, 2012, №2 (40)

ISSN 0207-6918 
 
 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
КАНТОВСКИЙ СБОРНИК 
 
 
Научный журнал 
 
 
2012 
2 (40) 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 
 
 

 
Калининград 
Издательство 
Балтийского федерального университета им. Иммануила Канта 
2012 

Кантовский сборник: научный журнал. — 2012. — 2 (40). — 120 с. 
 
 
Рецензенты 
 
Г. В. Сорина, доктор философских наук, профессор 
философского факультета Московского государственного университета 
им. М. В. Ломоносова, gsorina@mail.ru 
 
Н. А. Дмитриева, доктор философских наук, профессор кафедры философии 
Московского педагогического государственного университета, 
ninadmitrieva@yandex.ru 
 
Интернет-адрес: http://journals.kantiana.ru/kant_collection/ 
 
 
 
 
 
 
Издается с 1975 г. 
Выходит 4 раза в год 

 
Зарегистрирован в Федеральной службе 
по надзору за соблюдением законодательства 
в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия. 
Свидетельство о регистрации средства массовой информации 
ПИ №ФС77-26960 от 18 января 2007 г. 

 
 
 
 
 
Учредитель 
Федеральное государственное автономное образовательное учреждение 
высшего профессионального образования 
«Балтийский  федеральный университет имени Иммануила Канта» 
(236041, г. Калининград, ул. А. Невского, д. 14) 

 
 
 
 
 
 
Адрес редколлегии: 
236041, г. Калининград, ул. А. Невского, 14, БФУ им. И. Канта, 
кафедра философии. Тел.: (4012)466313, (4012)955338, 
e-mail: kant@kantiana.ru 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
     © Балтийский федеральный университет 
         им. И. Канта, 2012 

IN MEMORIAM 
 
 

 
 
è‡ÏflÚË Ç·‰ËÏËð‡ çËÍËÙÓðӂ˘‡ Åð˛¯ËÌÍË̇ 
 
Ушел из жизни Владимир Никифорович Брюшинкин — всеми любимый человек и профессор, возглавлявший кафедру философии БФУ 
им. И. Канта. Мы осознаем «бессилие слов»… Слова произносятся сквозь 
слезы, с трудом выговариваются, и обладай ты хоть верхом красноречия, 
словами — в любом их сочетании — не выразить жизни, как не выразить и 
смерти: бытие живет перед языком, а не после. Было бы правильно, вопреки стилистическому штампу, использовать образ стремительного полета, 
который вдруг прервался, натолкнувшись на невидимую преграду. Но все 
переворачивает реальность, и суть превращается в сугубо второстепенное, 
а мимолетная улыбка на губах, мгновенный взгляд в глаза становится всем. 
И все же хоть как-то поможет нам слово целеустремленность — даже целестремительность — при вглядывании в деятельность Владимира Никифоровича Брюшинкина: сделать философское образование в кантовском 
университете образцовым, поднять логико-метафизические исследования 
на максимально возможный для современности уровень, ввести их институциональные рамки и обеспечить исследователей возможностями публикации. Планы амбициозные для любого, но сам живущий планами напрочь был лишен какой-либо амбициозности. Он не соглашался с Кантом в 
том, что человек рожден не для счастья, а для того, чтобы быть его достойным. Это правильно, но этого недостаточно. Чехов более прав, говорил он: 
детей в школах нам надо прежде всего учить быть счастливыми, образование же — лишь средство для этой цели. 
И деятельность Владимира Никифоровича соответствовала этим словам: она была естественна, составляла неотъемлемую часть его жизни, он 
ею никогда не тяготился, она давала ему удовлетворение. 
Стремление к совершенству во всем, присущее профессору Брюшинкину, наглядно проявилось в пересоздании «Кантовского сборника» в ежеквартальный журнал. Всегдашняя забота о качестве публикуемых материалов при нем как ответственном редакторе «Кантовского сборника» лишь 
усилилась. Но этим он ни в коей мере не ограничивался: журнал должен 
быть еще и по-кантовски красив, его должно быть приятно держать в руках. Расширилась редколлегия, в формировании журнала принимают участие лучшие российские специалисты и зарубежные философы-кантоведы. 
Его собственные работы по философии и логике Канта отличались ясностью и точностью анализа, непременно содержали какую-либо новую 
«изюминку» в исследовательском подходе. Эти работы, начиная с «Парадигмы Канта: логическая форма», опубликованной в 1985 году в «Кантовском сборнике» (выпуск 10) и заканчивая статьей 2011 года «Логика Канта и 
метафизика Стросона» в «Кантовском сборнике» (выпуск 3 (37)), могут составить целую оригинальную книгу. Он начал работу над «Логикой Канта», но не успел выполнить задуманного.  

é·¸fl‚ÎÂÌËfl 

 

Профессор Брюшинкин — известный российский кантовед и организатор кантовских исследований в университете. Кант не был для него музейной фигурой, он воспринимал его как живое явление в современной 
философии, соглашался с ним, развивал его идеи и спорил с ним. 
Владимир Никифорович говорил, что не любит слова долг — пусть дело 
исходит из самой натуры человека, его душевных и духовных интересов, и 
он с такими интересами считался неизменно, будь это дипломная работа 
студента, диссертация аспиранта, статья научного сотрудника. От него исходил совет, как лучше этим интересом распорядиться, совет-предложение 
повернуть интерес в несколько иное русло, но уважение к интересам людей для Брюшинкина как научного руководителя было свято. Не случайно 
девизом кафедры стало знаменитое кантовское «Sapere aude!». Такая самостоятельность удесятеряла силы коллектива, создаваемого им для решения 
той или иной задачи. Доверие обязывало и не давало расслабляться. 
Думая о нас, он, можно предположить это наверняка, советовал бы не 
унывать и быть верным принципам. 
 
От редколлегии 
 
 

íÖéêÖíàóÖëäÄü îàãéëéîàü äÄçíÄ 
 

 
Формирование науки и ее обособление от метафизики — одна из важнейших особенностей 
Нового времени. Их размежевание сталкивается с 
определенной проблемой при концептуализации 
тела, которое, являясь материальным объектом, 
может находиться и в тесной взаимосвязи с духом. Различные способы научного объяснения 
взаимодействия субстанций представляют собой 
определенную традицию, влияние которой прослеживается в ранних сочинениях Канта. Особенность его позиции состоит в ограничении этого 
принципиального различия сферой эмпирического, 
а также в истолковании души и тела как однородных явлений. 
 
The origin of science and the demarcation between 
science and metaphysics are the main features of early 
modern period. This demarcation faces a particular 
problem with conceptualisation of body, which can be 
considered both as just physical body and as closely 
bound up with spirit. Different ways of explaining the 
interaction between mind and body form the complex 
tradition, which significantly influenced Kant’s precritical writings. Limitation of the crucial distinction 
between these two substances to the empirical sphere 
and the view on soul and body as homogeneous phenomena are the main peculiarities of Kant's position. 
 
Ключевые слова: материя, физическое тело 
(Körper), человеческое тело (Leib), машина, душа, 
дуализм, антропология, картезианство, окказионализм, теория influxus physicus, теория предустановленной гармонии, вольфианство, антивольфианство, докритические сочинения И. Канта. 
 
Key words: matter, physical body (Körper), human body (Leib), machine, soul, dualism, anthropology, cartesianism, occasionalism, influxus physicus 
theory, doctrine of preestablished harmony, wolffianism, anti-wolffianism, Kant’s pre-critical period. 
 
 
1. Материя:  
между метафизикой и физикой 
 
Развитие философии в Новое время в 
значительной части определяется ориентацией на научную методологию. В связи 
с этим происходит трансформация ее 
предметной области и способов самообоснования. Со времен Античности образцом научного знания выступала математика. Новое время ознаменовалось выдающимися 
успехами 
естествознания, 
развивавшегося ранее в рамках метафизики, которое теперь стремилось к обосо
 
 
 
Ä. å. ï‡ðËÚÓÌÓ‚‡ 
  
èéçüíàÖ íÖãÄ  
à èêéÅãÖåÄ çÄìóçéëíà 
çéÇéÖÇêéèÖâëäéâ  
åÖíÄîàáàäà:  
éí ÑÖäÄêíÄ ä äÄçíì 

íÂÓðÂÚ˘ÂÒ͇fl ÙËÎÓÒÓÙËfl ä‡ÌÚ‡ 

 

блению, прежде всего за счет «освоения» математических методов. Метафизика оказалась вынуждена заново определять собственный научный статус. Примером такого рода попыток может служить дискуссия, вызванная 
темой, которую предложила в 1763 г. Берлинская академия наук. В краткой 
форме она звучала следующим образом: способны ли метафизические науки к такой же очевидности, как математические? Сочинения участников 
конкурса, в том числе М. Мендельсона, И. Канта, И. Г. Ламберта, содержали отрицательный ответ на поставленный вопрос, однако подчеркивали, 
что метафизика является наукой, хотя и другого рода, нежели математика, 
следовательно, и очевидность, присущая ей, отличается от математической. Задача настоящей статьи — рассмотрение размежевания философии 
и естествознания в контексте обсуждения понятия тела, вписанного в длительную историю натурфилософских построений и служившего своеобразной сценой для состязания метафизических и физических концепций. 
 
1.1. Новое понимание материи: математизация природы 
 
Отправным пунктом, лежащим в основании самого представления о научности, стал процесс «математизации» природы. Главным предметом физики1 выступает материальная природа. Для того чтобы естествознание 
смогло совершить такой прорыв, который произошел в XVII в., было необходимо произвести ревизию самого понятия «материя», которое в Новое время 
получает принципиально иную трактовку, отличную от понимания античных авторов2. Переворот в том, как характеризуется материя, совершается Г. Галилеем — прежде всего для того, чтобы устранить «непереходимую 
пропасть между математической конструкцией и физическим объектом» [3, 
с. 102], то есть обосновать математическую физику. Галилей пересматривает 
характеристики материи и полагает в качестве ее основных признаков неизменность и самотождественность, в то время как в античной традиции ее 
ключевыми характеристиками признавались изменчивость и текучесть. 
 
1.2. Р. Декарт: материя как протяженность и пассивность 
 
Решающий шаг в преодолении трудностей, с которыми столкнулся Галилей при введении принципа тождества математического и физического 
знания3, совершает Декарт — в его концепции материя отождествляется с 
пространством. Декарт первым постулирует существование двух субстан
                                                 

1 В немецкоязычных сочинениях рассматриваемого периода отсутствует устоявшийся термин для обозначения латинской «physica». Существовал ряд вариантов для 
перевода этого термина, например Natur-Forschung, Natur-Kunst, Naturleehre, Naturwissenschaft и др. (подробнее см.: [36, S. 277]). Это вносило некоторую путаницу, проявлявшуюся, в числе прочего, в двусмысленности выражений «естественное» и «физическое». 
2 Подробное исследование и сопоставление этих парадигм можно найти, например, 
в работе П. П. Гайденко [3]; здесь же лишь кратко резюмируются основные изменения, связанные с интересующим нас понятием. 
3 Как утверждает Гайденко, «для того чтобы это доказательство действительно получило полную силу, нужно переосмыслить античное понятие материи гораздо радикальнее, чем это сделал сам Галилей. Недостаточно прийти к мысли, что материя 
неизменяема и более устойчива, чем форма. Необходимо элиминировать из понятия материи все то, благодаря чему материальные тела отличаются от геометрических фигур. Этого шага Галилей сделать не смог, а потому в своих доказательствах он рассуждает не столько как математик, сколько как инженер» [3, c. 105—106].  

Ä. å. ï‡ðËÚÓÌÓ‚‡ 
9 

ций4, которые не просто различны, а взаимоисключающи. «Точно так же из 
одного того, что каждый человек постигает себя как мыслящую вещь и может путем мышления отделить от себя любую другую субстанцию — и 
мыслящую и протяженную, с достоверностью следует, что любой человек с 
этой точки зрения реально отличен от любой другой — и мыслящей, и телесной — субстанции» [6, c. 338], — утверждает он. Иными словами, мыслящая субстанция исключает всё внешнее по отношению к ней, другие 
мыслящие субстанции и материальные вещи, в том числе и соотнесенное с 
ней тело5. Последовательный дуализм Декарта примечателен тем, что он 
позволяет придать природе статус механизма, а это, в свою очередь, означает ее полную познаваемость разумом6. Более того, у данного шага имеется два немаловажных следствия. В сфере метафизики это означает, что такие понятия, как «ум», «душа», «дух», так или иначе разводившиеся в античной и средневековой традиции, оказываются «схлопнутыми», сведенными к одной и той же субстанции мышления. Важным следствием картезианского дуализма, относящимся к области физики, стало не только отождествление пространства и материи, но и исключение пустоты. Такой тезис ведет к принятию представления о том, что передача движения может 
осуществляться только при непосредственном взаимодействии двух тел. 
Это, в свою очередь, придает особую остроту вопросу о том, как осуществляется взаимодействие между душой и телом. 
 
1.3. И. Ньютон: инертность материи 
 
Отождествление материи и протяжения широко критиковалось, прежде всего Ньютоном и Лейбницем. Свой призыв не измышлять гипотез 
Ньютон высказывает в первую очередь в качестве критики картезианства: 
опыт и эксперимент должны предшествовать гипотезам, общим и самоочевидным положениям — в противоположность тому, на чем настаивал Декарт. Физика Ньютона важна для нас в двух аспектах: во-первых, в ней возникает представление о силе как такой причине, которая не является механической, а во-вторых, отсюда следует представление о том, что первая 
причина относится не к физике, а к метафизике7. Вводя понятия силы, всемирного тяготения, абсолютного и относительного пространства и времени, Ньютон вносит диссонанс в сформированное Декартом представление 
о материи, которое объединяло в себе и пространство, и тела. Хотя в рам
                                                 

4 Следует оговориться, что не все разделяют тезис о Декарте как последовательном 
дуалисте, так как мыслящая и протяженная субстанции оказываются вторичными 
по отношению к единственно чистой субстанции, которой является Бог. 

5 П. П. Гайденко комментирует эту цитату Декарта так: «В акте мышления, таким 
образом, каждому мыслящему непосредственно дана его субстанция — субстанция 
мыслящая, исключающая всякую протяженную субстанцию, в том числе и собственное тело мыслящего» [3, c. 120]. 

6 Как отмечает Гайденко, «никакого "внутреннего состояния" у тела вообще не предполагается» [3, c. 128]. 

7 «Позднейшие философы изгнали воззрение о такой [сверхфизической. — А. Х.] 
причине из натуральной философии, измышляя гипотезы для механического объяснения всех вещей и относя другие причины в метафизику. Между тем главная 
обязанность натуральной философии — делать заключения из явлений, не измышляя гипотез, и выводить причины из действий до тех пор, пока мы не придем к самой первой причине, конечно, не механической…» [21, c. 280]. 

íÂÓðÂÚ˘ÂÒ͇fl ÙËÎÓÒÓÙËfl ä‡ÌÚ‡ 

 

ках дуалистической позиции проблема взаимодействия души и тела не 
может быть решена иначе, как посредством апелляции к Богу, статус любого тела все же — вполне определенный. Внутренние сложности, связанные 
с пониманием материи в концепции Ньютона, существенно затрудняли 
решение проблемы взаимодействия субстанций. При этом между физикой 
Ньютона и физикой Декарта есть определенное сходство, которое заключается в том, что материя трактуется как мертвая (Декарт) или, в не столь 
радикальном варианте, как инертная (Ньютон), что требует воздействия 
внешних сил, природа которых не до конца определена и может связываться с божественным вмешательством8. 
 
1.4. Г. В. Лейбниц: одушевленность материи 
 
Позиция Лейбница в вопросе соотношения телесного и духовного не 
отличается достаточной однозначностью. В противовес Декарту и Ньютону, Лейбниц вносит активность в свое представление о материи. Он утверждает существование двух видов субстанций — простых, представляющих 
собой неделимое единство (монады), и сложных, состоящих из простых (тела). Монады различаются между собой по степени отчетливости восприятия — обычные физические тела просто состоят из монад с неотчетливым 
и смутным восприятием9. С точки зрения Лейбница, в природе не существует ничего, что было бы вовсе не способно к восприятию. Соответственно 
трактовка материи в картезианском духе не является приемлемой. Лейбниц вводит два вида материи: первая материя («масса») характеризуется им 
как пассивная, непроницаемая и протяженная — она не представляет собой 
полноценной субстанции; вторая материя, напротив, субстанциальна и содержит в себе деятельное, духовное начало («живую силу»). Именно она и 
становится предметом физических исследований. Таким образом, реальные тела, окружающие нас, с одной стороны, представляют собой массу — 
они делимыми и непроницаемыми, но с другой — содержат в себе активную силу. Соответственно если у Декарта душа как мыслящая и воспринимающая субстанция вынесена вовне (или внутрь), обособлена от всего материального мира, то у Лейбница это начало, напротив, лежит в основе 
всей природы. При этом затруднение, связанное с тем, что нематериальные 
монады лежат в основе всякого тела, осталось не до конца разрешенным 
самим Лейбницем. 
 
2. Картезианская антропология 
 
Ключевым требованием, которое предъявляет к себе метафизика в Новое время, становится требование соответствовать критериям научности. 
Декарт существенно продвинулся в приведении метафизики и естествознания к общему знаменателю. Однако его концептуальное построение 

                                                 

8 В связи с этим Лейбниц критиковал позицию Ньютона за своего рода оккультизм. 

9 «Всякая простая субстанция или особая монада, являющаяся ее центром и принципом единства сложной субстанции (например, животного), окружена массой, состоящей из бесконечного множества других монад, образующих собственное тело 
такой центральной монады: сообразно изменениям этого тела она представляет как 
бы некоторого рода центр вещи, находящейся вне ее» [19, c. 404—405]. 

Ä. å. ï‡ðËÚÓÌÓ‚‡ 
11 

неизбежно сталкивается с вопросом, составляющим принципиальную проблему для научной метафизики, а именно — с двоякой трактовкой человеческой природы. 
 
2.1. Дуализм и человеческая природа 
 
Главная особенность дуализма картезианского типа — постулирование 
существования двух принципиально различных и независимых друг от 
друга субстанций — мыслящей и протяженной. Исходя из этого различения строится и представление о человеке, который, насколько можно судить, представляет собой единственный пример соединения обеих субстанций10. Модель человека, представленная у Декарта, демонстрирует 
нам, что различные явления и процессы, относящиеся к человеку, можно 
четко соотнести с той или иной субстанцией, причем проистекают они самостоятельно и независимо друг от друга. Между этими процессами существует определенный параллелизм, однако связи между ними нет11. При 
этом важно, что при анализе того, что представляет собой человек, происходит постепенное смещение акцента: рассматривается прежде всего то, 
что представляет собой «мыслящее Я». Любое тело, в том числе и собственное («теснейшим образом со мной сопряженное» [5, c. 63]), отлично от 
«моего мышления» и не относится к моей сущности. Таким образом, собственная природа человека приравнивается к природе ума. Более того, в 
«Рассуждении о методе» Декарт пишет: «…что же касается разума, или 
здравомыслия… это единственная вещь, делающая нас людьми и отличающая нас от животных…» [4, c. 251]. Оба этих положения свидетельствуют о том, что возможно говорить о явно постулируемой иерархии субстанций, то есть мыслящая субстанция обладает безоговорочным превосходством над протяженной, мышление — над телом. Соответственно, хотя человек являет собой соединение мышления и тела, представляет интерес только то, что оказывается его отличительной чертой в сравнении со всеми остальными живыми существами, а именно разум. 
 
2.2. Взаимодействие субстанций в человеке 
 
Декарт сталкивается с существенной проблемой: если два вида субстанции независимы друг от друга, то как все-таки может происходить их 
взаимодействие в человеке? Для этого «вводится» специальный орган — 

                                                 

10 Ряд мыслителей, среди которых, например, Лейбниц и Вольф, не отказывали животным в наличии у них души, хотя и отвергали наличие у них разума или воли. 
Декарт, объединяя понятия души, мышления и разума, утверждает, что «ума они не 
имеют, и природа в них действует сообразно расположению их органов» [4, c. 283], 
то есть их природа и статус ничем не отличаются от машины. 

11 «А вот почему из этого неведомого чувства боли возникает некая душевная печаль, а из сладострастного ощущения — радость, почему легкие покалывания в желудке, именуемые мною голодом, побуждают меня к принятию пищи, а жжение 
языка — к питью и т. д. — для объяснения этих вещей у меня нет иного довода, помимо того, что именно так я обучен природой: ведь не существует ровным счетом 
никакой связи, по крайней мере как я ее понимаю, между упомянутыми покалываниями и волеизъявлением к принятию пищи или между ощущением вещи, приносящей страдание, и печальной мыслью, вызываемой этим чувством» [5, c. 61]. 

íÂÓðÂÚ˘ÂÒ͇fl ÙËÎÓÒÓÙËfl ä‡ÌÚ‡ 

 

так называемая шишковидная железа, которая и позволяет двум субстанциям в человеке осуществлять согласованные действия. Именно благодаря 
ей возможно восприятие, процесс которого как раз демонстрирует согласованность параллельных действий мышления и тела. Шишковидная железа 
и ее функционирование, позволяющее объяснить взаимодействие мышления и тела, разбираются в декартовском трактате «Человек» (работа, написанная в первой половине 30-х гг. XVII в., но опубликованная только посмертно)12, а также в последнем опубликованном прижизненно произведении «Страсти души» (1649). С точки зрения некоторых исследователей13, 
«Страсти души» вполне можно рассматривать как продолжение «Человека». В начале этой более ранней работы Декарт обещает рассмотреть независимо друг от друга сначала душу, затем тело, а потом показать, как они 
соединяются и образуют человека. Однако в итоге в этом сочинении он 
рассматривает только тело, в то время как в «Страстях души» разбирает остальные заявленные вопросы. 
В дальнейшем многие философы, в том числе Кант14, будут критиковать позицию Декарта, особенно подчеркивая то обстоятельство, что душа 
связана со всем телом, а не заключается только в одном отделе мозга, однако необходимо отметить, что сам Декарт в своем последнем сочинении 
декларирует точно такое же представление в отношении вопроса о месте 
души в человеческом теле15. При этом «душа непосредственно осуществляет свои функции» в маленькой железе, находящейся в центре мозга, которая и является «главным местопребыванием души» [8, c. 496]. Вероятнее 
всего, последующие мыслители апеллируют главным образом к следующему утверждению Декарта: «душа не может иметь во всем теле никакого 
другого места, кроме этой железы» [8, c. 495], — которое хотя и идет вслед 
за указанным предуведомлением о связи души со всем телом, все-таки довольно отчетливо утверждает обратное. Тем не менее такое решение проблемы взаимодействия двух принципиально различных субстанций выглядит довольно неубедительно. Во-первых, это связано с тем, что данные современной Декарту физиологической и анатомической науки свидетельствовали о существовании такой же железы и у животных, а это в явном виде 
противоречило замыслу Декарта рассматривать их исключительно как ме                                                 

12 Вопреки распространенному мнению, в «классических» работах Декарта термин 
«шишковидная железа» не встречается. В трактате «Человек» речь идет о «железе H» 
[9, c. 69], в «Страстях души» она также не получает какого-либо специального названия (ее определение дается лишь через указание на небольшой размер). Обозначение «шишковидная железа» используется в письмах 1640 г.; единственная работа, 
переведенная на русский и содержащая кальку с латинского названия, а именно 
термин «конариум», — это «Описании человеческого тела» (1648) [7, с. 449]. Подробнее об этом см. [10, с. 145]. 

13 См. [27, p. XXIX]; [35]. 

14 «Нет такого опыта, который научил бы меня считать какие-то части моего ощущения отдаленными от меня, запереть мое неделимое Я в микроскопически маленьком 
уголке мозга, дабы оно оттуда приводило в движение рычаг моей телесной машины 
или само получало там раздражения» [13, с. 212 — AA, II. S. 324—325]. 

15 «Чтобы лучше понять все это, надо знать, что душа действительно связана со всем 
телом и что, собственно, нельзя сказать, что она находится в какой-либо одной из 
его частей, а не в других, потому что тело едино и некоторым образом неделимо, 
ведь органы так расположены и так связаны друг с другом, что если удалить один из 
них, то все тело претерпит ущерб» [8, c. 495].