Заказ

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ЗАКАЗ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ЗАКАЗ 

Помня обещание, данное редактору одного из еженедельных 
изданий – написать святочный рассказ «пострашнее и поэффектнее», Павел Сергеич сел за свой письменный стол и в раздумье 
поднял глаза к потолку. В его голове бродило несколько подходящих тем. Потерев себе лоб и подумав, он остановился на одной 
из них, а именно на теме об убийстве, имевшем место лет десять 
тому назад в городе, где он родился и учился. Обмокнув перо, он 
вздохнул и начал писать. 
Рядом с кабинетом, в гостиной, сидели гости: две дамы и студент. Жена Павла Сергеича, Софья Васильевна, громко перелистывала ноты и брала беспорядочно аккорды. 
– Господа, кто же будет аккомпанировать? – говорила она 
плачущим голосом. – Надя, идите хоть вы аккомпанируйте! 
– Ах, милая, я уж три месяца за рояль не садилась. 
– Боже, какие ломаки! Ну, так я не стану петь! Стыдитесь, аккомпанемент самый легкий! 
После долгого спора дамы уселись за рояль: одна ударила по 
клавишам, другая запела романс «Не говори, что молодость сгубила». Павел Сергеич поморщился и положил перо. Послушав 
немного, он еще больше поморщился, вскочил и побежал к двери. 
– Софи, ты не так поешь! – закричал он. – Ты слишком высоко 
взяла, а вы, Надежда Петровна, спешите, точно вас по пальцам 
бьют. Нужно так: трам–трам... та... та... 
Павел Сергеич замахал руками и затопал ногой, показывая, 
как нужно петь и играть. Минут через пять он, подпевая жене, 
вернулся к себе в кабинет и продолжал писать: 
«Ушаков и Винкель были молоды, почти одних лет, и оба 
служили в одной и той же канцелярии. Ушаков был женоподобен, нежен, нервен и робок, Винкель же, в противоположность 
своему другу, пользовался репутацией человека грубого, животного, разнузданного и неутомимого в удовлетворении своих 
страстей. Это был такой редкий и исключительный эгоист, что я 
охотно верю тем людям, которые считали его психически ненормальным. Ушаков и Винкель были дружны. Что могло связать 
эти два противоположных характера, я решительно не понимаю. 
Общее у них было только одно – богатство. Ушаков был единственным сыном у богатой матери, Винкель же считался наследником своей тетки–генеральши, любившей его, как родного сына. В 

2 

человеческих отношениях деньги служат прекрасным связующим 
началом. Возможность сорить деньгами направо и налево, покупать самых красивых женщин, щеголять, летать на тройках, возбуждать всеобщую зависть, быть может, и была тем цементом, 
который связал двух глупых мальчиков. 
Дружба Ушакова и Винкеля продолжалась недолго. Они обратились в непримиримых врагов, когда оба одновременно влюбились в модистку Касаткину, в ничтожную, но очень пикантную 
женщину, славившуюся своими роскошными волосами. Она 
охотно отдалась за деньги обоим приятелям. Пикантная женщина 
была достаточно развращена и практична, чтобы суметь возбудить в обоих мальчиках ревность, а ничто так не обогащает женщин, как ревность любовников. Робкий и застенчивый Ушаков 
скрепя сердце терпел соперника, животный же и развратный 
Винкель, как и следовало ожидать, дал полную волю своему чувству». 
– Павел Сергеич! – закричали в гостиной. – Подите сюда! 
Павел Сергеич вскочил и побежал к дамам. 
– Пой с Мишелем дуэт! – сказала жена. – Ты пой первого, а он 
споет второго. 
– Ладно! Давайте тон! 
Павел Сергеич взмахнул пером, на котором еще блестели чернила, топнул ногой и, сделав страдальческое лицо, запел со студентом «Ночи безумные». 
– Браво! – захохотал он, кончив петь и хватая студента за талию. – Какие мы с вами молодцы! Еще бы что–нибудь спеть, да 
чёрт его подери, писать нужно! 
– Да вы бросьте! Охота вам! 
– Ни–ни–ни... Обещал! И не искушайте! Сегодня же рассказ 
должен быть готов! 
Павел Сергеич замахал руками, побежал к себе и продолжал 
писать: 
«Однажды, часов в 10 вечера, когда Ушаков дежурил в канцелярии, Винкель пробрался в дежурную комнату, подкрался сзади 
к своему сопернику и небольшим топором ударил его по голове. 
Как он в момент убийства был животен и исступлен, видно из того, что врачи–эксперты нашли на голове Ушакова одиннадцать 
ран. Преступник не рассуждал ни во время, ни после убийства. 
Покончив с соперником, он, обрызганный кровью, не выпуская 
из рук топора, полез для чего–то на чердак, оттуда через слуховое 

3 

окно пробрался на крышу, и канцелярские сторожа долго слышали, как кто–то шагал и карабкался по железной крыше. С казенного здания Винкель спустился по водосточной трубе на крышу 
соседнего дома, с этого дома перелез он на другой и таким образом блуждал по крышам до тех пор, пока его не задержали. 
Убитого Ушакова хоронил весь город с музыкой и венками. 
Общественное мнение было возбуждено против убийцы до такой 
степени, что народ толпами ходил к тюрьме, чтобы поглядеть на 
стены, за которыми томился Винкель, и уже через два–три дня 
после похорон на могиле убитого стоял крест с мстительною 
надписью: «Погиб от руки убийцы». Но ни на кого так не подействовала смерть Ушакова, как на его мать. Несчастная старуха, 
узнав о смерти своего единственного сына, едва не сошла с 
ума...» 
Павел Сергеич написал еще одну страничку, выкурил подряд 
две папиросы, повалялся на кушетке, потом опять сел за стол и 
продолжал: 
«Старуха Ушакова была введена в залу суда под руки и давала 
показания, сидя в кресле. Показания ее состояли в том, что она 
затряслась всем телом, обернулась к подсудимому и, грозя на него кулаками, закричала: 
– Это ты убил моего сына! Ты! 
– Я и не отказываюсь... – угрюмо проворчал Винкель. 
– Ты и не смеешь отказываться! – продолжала старуха, не 
слушая председателя. – Ты убил! 
Тетка Винкеля, старая генеральша, отупевшая от горя, перед 
тем, как давать показания, минуты три бессмысленно глядела на 
своего племянника и потом спросила тоном, заставившим 
вздрогнуть весь суд: 
– Николай, что ты сделал? 
Больше она не могла говорить. Появление обеих старух произвело на публику гнетущее впечатление. Рассказывают, что, 
встретясь в коридоре суда, они устроили друг другу сцену, возмутившую до слез даже судейских курьеров. Старуха Ушакова, 
ожесточенная горем, набросилась на генеральшу и осыпала ее ругательствами. Она говорила ты, упрекала, бранилась, грозила богом и проч. Тетка Винкеля сначала слушала ее молча, с покорным 
смирением, и только говорила: 
– Будьте милосердны! Он и я и так уж наказаны! 
Потом же не выдержала и на брань стала отвечать бранью. 

4 

– Не будь у вас сына, – кричала она, – мой Коля не сидел бы 
теперь здесь! Ваш сын погубил его! – и т. д. 
Старух едва розняли... Вердиктом присяжных Винкель был 
приговорен в каторжные работы на десять лет». 
– У Никонова прекрасный бас! – услышал Павел Сергеич голос своей жены. – Прекрасный, густой, сочный бас... Я не понимаю, милая, отчего он не идет в оперу? 
Павел Сергеич сделал большие глаза и вскочил... 
– Ты говоришь, у Никонова хороший бас? – спросил он, выглядывая в гостиную. – У Никонова хо–роший бас? 
– Да, у Никонова. 
– Ну, матушка, значит, ты ничего не понимаешь... – развел руками Павел Сергеич. – Твой Никонов – корова! Ревет, хрипит, 
точно из него кишки тянут, а голос вибрирует и дрожит, как 
пробка в пустой бутылке! Не выношу! Слуху у твоего Никонова 
столько же, сколько у этого дивана! 
– Никонов певец! – возмущался он, возвращаясь через пять 
минут к столу и садясь писать. – Боже мой, что за вкусы! Этому 
Никонову в уличные певцы идти, а не в оперу! 
Продолжая возмущаться, он сердито умокнул перо и стал писать: 
«Генеральша Винкель поехала в Петербург хлопотать, чтобы 
ее племянника не вывозили к позорному столбу. Пока она ездила, 
Винкель ухитрился бежать из тюрьмы». 
– Какая чудная погода! – вздохнул в гостиной студент. 
«Его нашли, – продолжал Павел Сергеич, – на вокзале под товарным вагоном, откуда его вытащили с большим трудом. Человеку, очевидно, хотелось еще жить... Несчастный скалил зубы на 
конвойных и, когда его вели в тюрьму, горько плакал». 
– Теперь за городом хорошо! – сказала Софья Васильевна. – 
Павел, да брось там писать, ей–богу! 
Павел Сергеич нервно почесал затылок и продолжал: 
«Ходатайство тетки не увенчалось успехом... Винкель перед 
отъездом из родного города должен был неминуемо пережить позорный столб, но гордая тетка настояла на своем: накануне гражданской казни Винкель отравился. Его похоронили за кладбищем, 
в том месте, где хоронили самоубийц»... 
Павел Сергеич поглядел в окно на звездное небо, крякнул и 
пошел в гостиную. 

5 

– Да, хорошо бы теперь катнуть за город! – сказал он, опускаясь в кресло. – Погода – антик! 
– Ну что ж? И поедем! – всполошилась жена. – Поедемте, господа! 
– Э, да кой чёрт! Мне рассказ оканчивать нужно! Едва половину написал... А хорошо бы оно позвать парочку троек... ямщиков сейчас к чёрту, сесть на козлы, и – ай, жги говори! Ах, чёрт 
меня подери, залетные! Только сначала нужно дома малость за 
галстух перепустить. 
– И отлично! Давайте поедем! 
– Ни–ни... ни за что! Не двинусь с места, пока не кончу рассказа! И не просите! 
– Так вы идите, поскорей оканчивайте! Пока приедут тройки и 
принесут вино, вы успеете пять раз кончить... 
Дамы обступили Павла Сергеича и затормошили его. Он махнул рукой и согласился. Студент побежал за тройками и вином, 
дамы засуетились. Прибежав к себе, Павел Сергеич схватил перо, 
стукнул кулаком по рукописи и продолжал: 
«Каждый день старуха Ушакова ездила на могилу сына. Какая 
бы ни была погода, шел ли дождь, или бушевала злая вьюга, каждое утро часу в десятом ее лошади стояли у ворот кладбища, а 
она сама сидела у могилы, плакала и с жадностью, точно любуясь, глядела на надпись: «Погиб от руки убийцы»«. 
Когда вернулся студент, Павел Сергеич выпил залпом стакан 
вина и писал: 
«Пять лет ездила она на кладбище, не пропуская ни одного 
дня. Кладбище стало ее вторым домом. На шестой год она заболела воспалением легкого и целый месяц не ездила к сыну». 
– Да будет вам! – торопили Павла Сергеича, – Бросьте! Нате, 
выпейте еще! 
– Сейчас, сейчас... Дошел до самого интересного места... Погодите, голубчики, не мешайте... 
«Приехав после болезни на кладбище, – продолжал Павел 
Сергеич, – старуха к ужасу своему заметила, что она забыла, где 
находится могила ее сына. Болезнь отняла у нее память... Она бегала по кладбищу, по пояс вязла в снегу, умоляла сторожей... 
Сторожа могли указать ей место, где погребен ее сын, только 
приблизительно, так как на несчастье старухи во время ее долгого отсутствия крест был украден с могилы нищими, занимающимися продажей могильных крестов. 

6 

– Где он? – металась старуха. – Где мой сын? У меня во второй раз отняли сына!» 
– Да ты кончишь когда–нибудь или нет? – крикнула Софья 
Васильевна. – Как это бессовестно заставлять пятерых ожидать 
одного! Брось! 
– Сейчас, сейчас, – бормотал Павел Сергеич, выпивая стакан 
вина и морща лоб. – Сейчас... Эх, ты мне помешала! 
Павел Сергеич сильно потер себе лоб, тупо обвел всех глазами, и, нервно стуча каблуком, написал: 
«Не найдя дорогой могилы, старуха, бледная, с открытой головой, еле ступая и закрывая в изнеможении глаза, направилась к 
воротам, чтобы ехать домой. Но прежде, чем сесть в экипаж, ей 
пришлось пережить еще одну передрягу. У кладбищенских ворот 
она встретила тетку Винкеля». 
– С такими господами только так и можно поступать! – сказала одна из гостей и схватила со стола рукопись. – Едем! 
Павел Сергеич начал было протестовать, но потом махнул рукой, изорвал рукопись, выругал для чего–то редактора и, посвистывая, поскакал в переднюю одевать дам.