Книжная полка Сохранить
Размер шрифта:
А
А
А
|  Шрифт:
Arial
Times
|  Интервал:
Стандартный
Средний
Большой
|  Цвет сайта:
Ц
Ц
Ц
Ц
Ц

Салон де варьете

Бесплатно
Основная коллекция
Артикул: 627921.01.99
Чехов, А.П. Салон де варьете [Электронный ресурс] / А.П. Чехов. - Москва : Инфра-М, 2015. - 9 с. - Текст : электронный. - URL: https://znanium.com/catalog/product/518492 (дата обращения: 27.04.2024)
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов. Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в ридер.
А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

САЛОН ДЕ ВАРЬЕТЕ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

САЛОН ДЕ ВАРЬЕТЕ 

– Извозчик! Спишь, чёрт! В Салон де варьете! 
– В Соленый вертеп? Тридцать копеек! 
Подъезд и одинокий городовой, торчащий у подъезда, освещены фонарями. Рубль двадцать за вход и двадцать копеек за 
хранение платья (последнее, впрочем, не обязательно). Вы заносите ногу на первую ступень, и вас обдает уже сильнейшими запахами грошового будуара и предбанника. Слегка подпившие посетители... A propos: не ходите в Salon, если вы не того... Быть 
немножко «подшофе» – более чем обязательно. Это принцип. Если входящий посетитель улыбается и мигает маслянистыми глазками, то это хороший признак: он не умрет от тоски и даже вкусит некоторое блаженство. Горе же ему, если он трезв! Ему не 
понравится Salon des varietes, и он, пришедши домой, высечет 
своих детей, чтобы они, выросши, не ходили в Salon... Слегка 
подпившие посетители ковыляют вверх по лестнице, вручают 
привратнику свои билеты, входят в комнату, увешанную изображениями великих, потягиваются и храбро устремляются в круговорот. По всем комнатам снуют взад и вперед, из двери в дверь, 
жаждущие сильных впечатлений, – снуют, мнутся, слоняются из 
угла в угол, как будто бы чего–то ищут... Что за смесь племен, 
лиц, красок и запахов! Дамы красные, синие, зеленые, черные, 
разноцветные, пестрые, точно трехкопеечные лубочные картинки... 
Этих дам мы видели здесь и в прошлом году и в позапрошлом. 
Вы увидите их здесь и в будущем году. Декольте ни одной: и 
платья нет, и... груди нет. А какие чудные имена: Бланш, Мими, 
Фанни, Эмма, Изабелла и... ни одной Матрены, Мавры, Палагеи! 
Пыль ужаснейшая! Частицы румян и пудры, пары алкоголя взвешены в воздухе... Тяжело дышать, и хочется чихнуть... 
– Как вы невежливы, мужчина! 
– Я–с? А... гм... так–с! Позвольте вам выразиться прозой, что 
мы очень хорошо понимаем ваши женственные идеи! Позвольте 
вам предложить ручку–с! 
– Это с какой стати? Вы сперва познакомьтесь... Угостите 
сперва чем–нибудь!! 
Подлетает офицер, берет даму за плечи и поворачивает ее 
спиной к молодому человеку... Последнему это не нравится... 

2 

Немножко подумав, он вламывается в амбицию, берет даму за 
плечи и поворачивает ее в свою сторону... 
Сквозь толпу пробирается громаднейший немец с тупой, пьяной физией и во всеуслышание страдает отрыжкой; за ним семенит маленький рябой человечек и пожимает его руку.... 
– Э... эк! Гек! 
– Покорнейше благодарю за благородную отрыжку! – говорит 
человечек. 
– Ничаво... Э...эк! 
Возле входа в зал толпа... В толпе два молодых купчика 
усердно жестикулируют руками и ненавидят друг друга. Один 
красен как рак, другой бледен. Оба, разумеется, пьяны как стельки. 
– А ежели в морррду? 
– Асел!! 
– А ежели... Ты сам асел! Филантроп!! 
– Сволочь! Чего руками махаешь? Вдарь! Да ты вдарь! 
– Господа! – слышится из толпы женский голос. – Можно ли 
так браниться при дамах? 
– И дам к свиньям! Чёрта лысого мне в твоих дамах! Тыщу таких кормлю! Ты, Катька, не того... не мешайся! Зачем он меня 
обидел? Ведь я его не трогал! 
К бледному купчику подлетает франт с огромнейшим галстухом и хватает его за руку. 
– Митя! Тятенька здесь! 
– Ннно?.. 
– Ей–богу! С Сонькой за столом сидит! Чуть было ему на глаза не попался! Старый чёрт... Уходить надо! Скорей!!. 
Митя пускает последний пронзительный взгляд на врага, грозит ему кулаком и стушевывается... 
– Цвиринтелкин! Ступай туда! Там тебя Раиса ищет! 
– Чёрт с ней! Не желаю! Она на щеколду похожа... Я себе другую мадаму выбрал... Луизу! 
– Что ты? Эту пушку? 
– В том–то и вся, брат, суть, что пушка... По крайности, баба! 
Не обхватишь! 
Фрейлейн Луиза сидит за столом. Она высока, толста, потна и 
неповоротлива, как улитка... Перед ней на столе бутылка пива и 
шапка Цвиринтелкина... Контуры корсета грубо вырисовываются 
на ее большущей спине. Как хорошо она делает, что прячет свои 

3 

ноги и руки! Руки ее велики, красны и мозолисты. Еще в прошлом году она жила в Пруссии, где мыла полы, варила герру пастору Biersoupe и нянчила маленьких Шмидтов, Миллеров и 
Шульцев... Но судьбе угодно было нарушить ее покой: она полюбила Фрица. Фриц полюбил ее... Но Фриц не может жениться на 
бедной; он назовет себя дураком, если женится на бедной! Луиза 
поклялась Фрицу в вечной любви и поехала из милого фатерланда в русские холодные степи заработать приданое... И теперь она 
каждый вечер ходит в Salon. Днем она делает коробочки и вяжет 
скатерть. Когда соберется известная сумма, она уедет в Пруссию 
и выйдет за Фрица... 
.......................................................................................... 
– Si vous n'avez rien а me dire, – несется из залы... 
В зале гвалт... Аплодируют всякому, кто бы ни появился на 
сцене... Канканчик бедненький, плохонький, но в первых рядах 
слюнотечение от удовольствия... Взгляните на публику в то время, когда голосят: «Долой мужчин!» Дайте в это время публике 
рычаг, и она перевернет землю! Орут, голосят, визжат... 
– Шш... ш... ш... – шикает в первых рядах офицерик какой–то 
девице... 
Публика неистово протестует шиканью, и от аплодисментов 
содрогается вся Большая Дмитровка. Офицерик поднимается, 
поднимает вверх голову и важно, с шумом и звоном, выходит из 
зала. Достоинство, значит, поддержал!.. 
Гремит венгерский оркестр. Какие все эти венгерцы карапузики, и как они плохо играют! Конфузят они свою Венгрию! 
За буфетом стоят сам г. Кузнецов и мадам с черными бровями; 
г. Кузнецов виночерпствует, мадам получает деньги. Рюмки берутся приступом. 
– Рррюмку водки! Послушайте! Вводки! 
– Царапнем, Коля? Пей, Мухтар! 
Человек со стриженой головой тупо смотрит на рюмку, пожимает плечами и с остервенением глотает водку. 
– Не могу, Иван Иваныч! У меня порок сердца! 
– Плюнь! Ничего твоему пороку не поделается, ежели выпьешь! 
Юноша с пороком сердца выпивает. 
– Еще рюмку! 
– Нет... У меня порок сердца. Я и так уж семь выпил. 
– Плюнь! 

4 

Юноша выпивает... 
– Мужчина! – умоляет девочка с острым подбородком и кроличьими глазками: – угостите ужином! 
Мужчина ломается... 
– Есть хочу! Одну только порцию... 
– Пристала... Челаэк! 
Подается кусок мяса... Девочка ест, и... как ест! Ест ртом, глазами, носом... 
У стрельбы в цель идет ожесточенная стрельба... Тирольки, не 
отдыхая, заряжают ружья... А две тирольки недурны немножко... 
В стороне стоит художник и рисует на обшлаге тирольку. 
– До свиданиа... Будьте здоговы! – кричат тирольки. 
Бьет два часа... В зале танцы. Шум, гвалт, крик, писк, канкан... 
Духота страшная... Зарядившиеся вновь заряжаются у буфета, и к 
трем часам готов уже кавардак. 
В отдельных кабинетах... 
Впрочем, уйдемте! Как приятен выход! Будь я содержателем 
Salon des varietes, я брал бы не за вход, а за выход... 

СУД 

Изба Кузьмы Егорова, лавочника. Душно, жарко. Проклятые 
комары и мухи толпятся около глаз и ушей, надоедают... Облака 
табачного дыму, но пахнет не табаком, а соленой рыбой. В воздухе, на лицах, в пении комаров тоска. 
Большой стол; на нем блюдечко с ореховой скорлупой, ножницы, баночка с зеленой мазью, картузы, пустые штофы. За столом восседают: сам Кузьма Егоров, староста, фельдшер Иванов, 
дьячок Феофан Манафуилов, бас Михайло, кум Парфентий Иваныч и, приехавший из города в гости к тетке Анисье, жандарм 
Фортунатов. В почтительном отдалении от стола стоит сын 
Кузьмы Егорова, Серапион, служащий в городе в парикмахерской и теперь приехавший к отцу на праздники. Он чувствует себя очень неловко и дрожащей рукой теребит свои усики. Избу 
Кузьмы Егорова временно нанимают для медицинского «пункта», 
и теперь в передней ожидают расслабленные. Сейчас только привезли откуда–то бабу с поломанным ребром... Она лежит, стонет 
и ждет, когда, наконец, фельдшер обратит на нее свое благо
5 

склонное внимание. Под окнами толпится народ, пришедший посмотреть, как Кузьма Егоров своего сына пороть будет. 
– Вы всё говорите, что я вру, – говорит Серапион, – а потому я 
с вами говорить долго не намерен. Словами, папаша, в девятнадцатом столетии ничего не возьмешь, потому что теория, как вам 
самим небезызвестно, без практики существовать не может. 
– Молчи! – говорит строго Кузьма Егоров. – Материй ты не 
разводи, а говори нам толком: куда деньги мои девал? 
– Деньги? Гм... Вы настолько умный человек, что сами должны понимать, что я ваших денег не трогал. Бумажки свои вы не 
для меня копите... Грешить нечего... 
– Вы, Серапион Косьмич, будьте откровенны, – говорит дьячок. – Ведь мы вас для чего это спрашиваем? Мы вас убедить желаем, на путь наставить благой... Папашенька ваш ничего вам, 
окроме пользы вашей... И нас вот попросил... Вы откровенно... 
Кто не грешен? Вы взяли у вашего папаши двадцать пять рублей, 
что у них в комоде лежали, или не вы? 
Серапион сплевывает в сторону и молчит. 
– Говори же! – кричит Кузьма Егоров и стучит кулаком о стол. 
– Говори: ты или не ты? 
– Как вам угодно–с... Пускай... 
– Пущай, – поправляет жандарм. 
– Пущай это я взял... Пущай! Только напрасно вы, папаша, на 
меня кричите. Стучать тоже не для чего. Как ни стучите, а стола 
сквозь землю не провалите. Денег ваших я никогда у вас не брал, 
а ежели брал когда–нибудь, то по надобности... Я живой человек, 
одушевленное имя существительное, и мне деньги нужны. Не камень!.. 
– Поди да заработай, коли деньги нужны, а меня обирать нечего. Ты у меня не один, у меня вас семь человек! 
– Это я и без вашего наставления понимаю, только по слабости здоровья, как вам самим это известно, заработать, следовательно, не могу. А что вы меня сейчас куском хлеба попрекнули, 
так за это самое вы перед господом богом отвечать станете... 
– Здоровьем слаб!.. Дело у тебя небольшое, знай себе стриги 
да стриги, а ты и от этого дела бегаешь. 
– Какое у меня дело? Разве это дело? Это не дело, а одно только поползновение. И образование мое не такое, чтоб я этим делом 
мог существовать. 

6 

– Неправильно вы рассуждаете, Серапион Косьмич, – говорит 
дьячок. – Ваше дело почтенное, умственное, потому вы служите в 
губернском городе, стрижете и бреете людей умственных, благородных. Даже генералы, и те не чуждаются вашего ремесла. 
– Про генералов, ежели угодно, я и сам могу вам объяснить. 
Фельдшер Иванов слегка выпивши. 
– По нашему медицинскому рассуждению, – говорит он, – ты 
скипидар и больше ничего. 
– Мы вашу медицину понимаем... Кто, позвольте вас спросить, 
в прошлом годе пьяного плотника, вместо мертвого тела, чуть не 
вскрыл? Не проснись он, так вы бы ему живот распороли. А кто 
касторку вместе с конопляным маслом мешает? 
– В медицине без этого нельзя. 
– А кто Маланью на тот свет отправил? Вы дали ей слабительного, потом крепительного, а потом опять слабительного, она и 
не выдержала. Вам не людей лечить, а, извините, собак. 
– Маланье царство небесное, – говорит Кузьма Егоров. – Ей 
царство небесное. Не она деньги взяла, не про нее и разговор... А 
вот ты скажи... Алене отнес? 
– Гм... Алене!.. Постыдились бы хоть при духовенстве и при 
господине жандарме. 
– А вот ты говори: ты взял деньги или не ты? 
Староста вылезает из–за стола, зажигает о колено спичку и 
почтительно подносит ее к трубке жандарма. 
– Ффф... – сердится жандарм. – Серы полный нос напустил! 
Закурив трубку, жандарм встает из–за стола, подходит к Серапиону и, глядя на него со злобой и в упор, кричит пронзительным 
голосом: 
– Ты кто таков? Ты что же это? Почему так? А? Что же это 
значит? Почему не отвечаешь? Неповиновение? Чужие деньги 
брать? Молчать! Отвечай! Говори! Отвечай! 
– Ежели... 
– Молчать! 
– Ежели... Вы потише–с! Ежели... Не боюсь! Много вы об себе 
понимаете! А вы – дурак, и больше ничего! Ежели папаше хочется меня на растерзание отдать, то я готов... Терзайте! Бейте! 
– Молчать! Не ра–а–азговаривать! Знаю твои мысли! Ты вор? 
Кто таков? Молчать! Перед кем стоишь? Не рассуждать! 

7 

– Наказать–с необходимо, – говорит дьячок и вздыхает. – 
Ежели они не желают облегчить вину свою сознанием, то необходимо, Кузьма Егорыч, посечь. Так я полагаю: необходимо! 
– Влепить! – говорит бас Михайло таким низким голосом, что 
все пугаются. 
– В последний раз: ты или нет? – спрашивает Кузьма Егоров. 
– Как вам угодно–с... Пущай... Терзайте! Я готов... 
– Выпороть! – решает Кузьма Егоров и, побагровев, вылезает 
из–за стола. 
Публика нависает на окна. Расслабленные толпятся у дверей и 
поднимают головы. Даже баба с переломленным ребром, и та 
поднимает голову... 
– Ложись! – говорит Кузьма Егоров. 
Серапион сбрасывает с себя пиджачок, крестится и со смирением ложится на скамью. 
– Терзайте, – говорит он. 
Кузьма Егоров снимает ремень, некоторое время глядит на 
публику, как бы выжидая, не поможет ли кто, потом начинает... 
– Раз! Два! Три! – считает Михайло низким басом. – Восемь! 
Девять! 
Дьячок стоит в уголку и, опустив глазки, перелистывает 
книжку... 
– Двадцать! Двадцать один! 
– Довольно! – говорит Кузьма Егоров. 
– Еще–с!.. – шепчет жандарм Фортунатов. – Еще! Еще! Так 
его! 
– Я полагаю: необходимо еще немного! – говорит дьячок, отрываясь от книжки. 
– И хоть бы пискнул! – удивляется публика. 
Больные расступаются, и в комнату, треща накрахмаленными 
юбками, входит жена Кузьмы Егорова. 
– Кузьма! – обращается она к мужу. – Что это у тебя за деньги 
я нашла в кармане? Это не те, что ты давеча искал? 
– Оне самые и есть... Вставай, Серапион! Нашлись деньги! Я 
положил их вчерась в карман и забыл... 
– Еще–с! – бормочет Фортунатов. – Влепить! Так его! 
– Нашлись деньги! Вставай! 
Серапион поднимается, надевает пиджачок и садится за стол. 
Продолжительное молчание. Дьячок конфузится и сморкается в 
платочек. 

8 

– Ты извини, – бормочет Кузьма Егоров, обращаясь к сыну. – 
Ты не того... Чёрт же его знал, что они найдутся! Извини... 
– Ничего–с. Нам не впервой–с... Не беспокойтесь. Я на всякие 
мучения всегда готов. 
– Ты выпей... Перегорит... 
Серапион выпивает, поднимает вверх свой синий носик и богатырем выходит из избы. А жандарм Фортунатов долго потом 
ходит по двору, красный, выпуча глаза, и говорит: 
– Еще! Еще! Так его!