Вы не нужны

К.М. Станюкович 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ВЫ НЕ НУЖНЫ 

 

 
 
 
 

МОРСКИЕ РАССКАЗЫ 
 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

I 

Александра Николаевна Болховская мрачным зимним утром 
сидела в кабинетике своей маленькой квартирки на Васильевском 
острове и усердно заполняла лист бумаги цифрами. 
Она служила в контроле сборов одного железнодорожного 
управления я торопилась окончить работу, чтобы попросить перед праздниками аванс в счет жалованья. 
Предстояли экстренные расходы. 
– Ну, мамочка, пора мне в гимназию. 
И подросток, славная девочка с большими темными глазами, 
крепко поцеловала мать. 
Александра Николаевна любовно взглянула в лицо дочери, 
внимательно осмотрела ее костюм и сапоги и сказала: 
– На днях, моя крошка, мы поедем купить тебе новые сапоги и 
шубку. В твоем пальтишке холодно. Мороз большой. 
– Ничего, мама, гимназия близко. Я бегом! – и заботливо прибавила, – да где ты, мама, денег достанешь? Жалованье мы уже 
взяли. 
– Возьмем вперед, Маруся. 
– Да тебе, мамочка, может быть, неприятно? С шубкой подождем. 
Александра Николаевна особенно нежно и порывисто поцеловала девочку и, улыбаясь ласковой материнской улыбкой, ответила, что приятнее всего знать, что Маруся не простудится. 
– Ну, пора! Уже без четверти девять. 
В прихожей мать осмотрела калоши дочери, надела на нее 
ватное пальто, еще раз поцеловала гимназистку и закрыла за ней 
дверь. 
«Конечно, Уржумцев разрешит», – успокаивала себя Болховская. Она имеет полное право взять в счет жалованья. 
Александра Николаевна служит в правлении пять лет, работает усердно, и начальник не смеет обвинить ее в недобросовестности. 
Правда, Уржумцев был ограниченный и влюбленный в себя 
человек, воображающий, что он гениальный инженер и вдобавок 
красавец, в которого все женщины влюбляются. Александра Николаевна не пользовалась его расположением. Она не восхищалась им, не проникалась его речами и нередко позволяла себе не 
соглашаться с его мнениями. 

2 

«Но как он ни безнадежно глуп, а не скотина же он, чтобы отказать в авансе», – подумала Болховская. 
Перед праздниками ей деньги были особенно нужны. Она рассчитывала на то, что жалованье вперед и наградные позволят ей 
извернуться. И она еще быстрее подсчитывала цифры и щелкала 
костями счетов. 
Трудно было ей, но она не унывала и работала как вол в своем 
правлении. Недаром же она получала там высший оклад – семьдесят пять рублей, за вечерние занятия – пятьдесят и, кроме того, 
давала уроки. 
Еще недавно красивая, свежая и оживленная, Александра Николаевна казалась старее своих тридцати шести лет, больной и 
хилой. 
Но в лице этой, по–видимому, усталой женщины было что–то 
упорное и бодрое. В ее прелестных глазах светились ум и энергия. Видно было, что ее сломать не легко. 
Александра Николаевна потянулась, расправляя спину, поморщилась как бы от боли, облегченно вздохнула, взглянув на 
последние написанные ею цифры, как раздался звонок, и в кабинет вошла кухарка, и, подавая Болховской конверт, сказала: 
– «Кульер», Александра Николаевна. 
– Дожидается? 
– Нет, барыня, ушел. 
Александра Николаевна вскрыла конверт, пробежала письмо 
и, побледневшая, опустилась на кресло как подкошенная. 
– Да что же это? – прошептала она в тоске. И, словно бы не 
доверяя только что прочитанным словам письма, она снова прочитала: – «К сожалению, вынужден сообщить вам, что по приказанию управляющего контролем сборов вы с первого ноября не 
нужны». 
Письмо было подписано правителем дел и хорошим знакомым 
Александры Николаевны. 

II 

Возмущенная Александра Николаевна повторяла: 
– Ведь и прислугу так не рассчитывают. Хоть бы предупредили. 
Через полчаса она уже была в правлении. 

3 

Поднявшись в комнату, где она занималась, Александра Николаевна поздоровалась с несколькими барышнями, сидевшими 
за столами, и подошла к Стрижову, молодому белокурому господину с пухлым, несколько рыхловатым лицом и большими голубыми глазами. 
Уже при виде его сконфуженного, внезапно отведенного 
взгляда Александра Николаевна решила, что этот господин замешан в ее увольнении. 
– Здравствуйте, Сергей Александрович, – проговорила возбужденно Александра Николаевна, протягивая молодому человеку 
руку. – Это что значит? 
– Что, Александра Николаевна? – словно бы не понимая, о чем 
спрашивает конторщица, мягким, елейным голосом проговорил 
блондин, и его голубые красивые глаза внимательно разглядывали лежавшую перед ним бумагу. 
Александра Николаевна скорее сразу почувствовала, чем поняла, что этот товарищ лгал. 
– Вы ничего не знаете? Я больше не нужна. 
– Неужели? Да этого не может быть, Александра Николаевна. 
Верно, какое–нибудь недоразумение. Самое лучшее, объяснитесь 
с Уржумцевым. А то, может быть, председатель правления устроил эту штуку? Он ведь любит новые, молодые женские лица. 
Пожалуй, пристроил барышню, чтобы обеспечить любовные расходы на казенный счет. А может, и сам Уржумцев подыскал хорошенькую брюнетку. Ах, Александра Николаевна, не особенно 
приятно здесь служить! – прибавил Стрижов. 
– Так вы так и не знаете, за что меня увольняют? 
– Честное слово, наверное не знаю. Недаром же Уржумцев – 
человек настроения и вдобавок… – И, понижая голос до шепота, 
молодой человек, показав длинным, выхоленным пальцем на 
свой лоб, сказал: – Знаете, какой фрукт Уржумцев! 
– Однако вы, Сергей Александрович, очень ухаживаете за 
«фруктом», – с нескрываемой насмешливой иронией проговорила 
Болховская, и в ее глазах мелькнуло презрение. 
– Поневоле приходится приноравливаться, как это ни противно. Скорее бы уйти отсюда. А вам, Александра Николаевна, Уржумцев верно не посмеет не дать другого места; ведь он ценит 
вас как работницу. Все у нас знают, как вы работаете. 
– И тем не менее?.. 

4 

Александра Николаевна горько усмехнулась, решительно 
прошла через большую комнату и вошла в кабинет своего непосредственного начальника. 

III 

Приземистый, широкоплечий, довольно некрасивый, лысый 
инженер в тужурке привстал со своего кресла у письменного стола и, протягивая руку, спросил: 
– Что прикажете, Александра Николаевна? 
– Насчет вот этой бумаги… 
– Ах, да, было позабыл. Уж вы не сердитесь, барынька, служба 
службой, а дружба дружбой. Председатель требует экономии. 
– За что же она отразилась на мне? 
– Я тут ни при чем. Председатель находит, что вы получаете 
большое жалованье, и нашел другую барышню на тридцать рублей. Я, конечно, стоял за вас, но вы знаете председателя – он упрям как лошак. Во всяком случае, вы, Александра Николаевна, не 
тревожьтесь. Я попрошу председателя, чтобы вам при увольнении выдали жалованье за два месяца, а потом постараюсь устроить вас. Пока оставлю за вами вечерние занятия. 
– Это на пятьдесят рублей? На что же я буду жить с дочерью? 
Подумали вы об этом? – раздраженно бросила Болховская. 
– Я, кажется, не легкомысленный человек, и знаете, сколько 
мне приходится обо всем думать. Вы не должны быть на меня в 
претензии. Я и без того смотрел сквозь пальцы, когда вы поздно 
являлись на службу… И уже не раз слышал из–за вас замечания 
председателя. 
– Да ведь я с работой не опаздывала. Работала дома. 
– А меня могли обвинить, что я покровительствую вам. Пожалуй, скажут, что пользуюсь особенным вашим благоволением. 
– Это каким? – проговорила, рассмеявшись, Александра Николаевна, взглядывая на широкое, сияющее и тупое лицо с лысиной, которое остряки в правлении находили похожим на колено. 
– Кажется, понятно. Женщины не лишают меня своего особенного внимания. 
И с победоносным видом Уржумцев прибавил: 
– Я не виноват, что нравлюсь женщинам и внушаю им мечты, 
полные чар, неги и блаженства. 

5 

При всей подавленности, тревоге и страхе за будущее, Александра Николаевна расхохоталась как сумасшедшая в лицо Уржумцеву. 
– Что вы находите смешного? Вы приходите по службе и, кажется, могли бы понимать служебные отношения, – строго и 
внушительно проговорил Уржумцев. 
Болховская расхохоталась еще больше. 
– Напрасно вы смеетесь. Я не имею чести вам нравиться? Конечно, дело вкуса… Но я мог бы вам доказать, что имею полное 
основание нравиться женщинам. Они хорошо меня знают и любят не ради одной только души. Разве вы не понимаете, что такое 
любовь? Это не одна только душа, а нечто совершенно особенное. Прочтете, Александра Николаевна, я пишу в свободное время серьезную статью о любви. 
– Да, вы, кажется, не раз рассказывали об этом интересном 
предмете барышням правления… С меня довольно. 
– Да вы что сердитесь, Александра Николаевна? Я не сержусь, 
что не нравлюсь вам, и прошу верить, что я должен был послать 
вам письмо об увольнении без каких–либо особых намерений. 
– Еще бы смели! – высоко поднимая голову, проговорила 
Александра Николаевна и, едва поклонившись, вышла из кабинета. 

IV 

В тот же день Александра Николаевна опять пришла в правление. 
Она все еще надеялась, что ее оставят на службе. 
Уржумцев мог испугаться протеста сослуживцев. Они могли 
бы за нее заступиться. Ведь должны же они были возмутиться 
поведением Уржумцева и могли бы показать ему его несправедливость. 
Многие из барышень выражали Александре Николаевне участие, но оно казалось далеко не искренним. Молчали и молодые 
люди. 
Только Ардалион Иванович, старенький помощник бухгалтера, любивший сильно запивать, при встрече с Александрой Николаевной значительно и крепко пожал ей руку и сказал: 
– Говорили с Уржумцевым? 

6 

– Говорила… 
– Одумался? 
– Нет, сегодня совсем ухожу. 
– Мерзавец! – проговорил старенький помощник бухгалтера и 
куда–то исчез. 
Через пять минут он уже вернулся, значительно раскрасневшийся, и вошел к Уржумцеву. 
– Извините, Василий Васильевич… мне два слова. 
– Что вам? 
– Ведь Александра Николаевна – отличная работница. Другой 
такой не найдем, и дело хорошо знает, и не из лодарниц–
барышень. Нам же будет труднее, если вместо Болховской вы 
нам дадите какую–нибудь хорошенькую цацу. 
– Это не мое дело… Председатель… 
– Ну, положим, Василий Васильевич, все зависит от вас. Скажите председателю, – он и отменит свое решение. 
– Да вы что? Влюблены, что ли, в Болховскую? Так вы и похлопочите для нее о другом месте. А у нас не благотворительное 
учреждение. 
– То–то для многих барышень благотворительное… Хотя бы 
для ваших двух кузин… А порядочную работницу гонят. 
– Прошу вас не читать мне нотаций. 
– Какие нотации? Просто мы по–свински сделали. И попадем 
в газеты. И поделом… 
Уржумцев очень боялся газет и испуганно спросил: 
– Это кто же может написать такую пасквиль? 
– Да хоть бы и я? Вы думаете, нечего рассказать? Очень даже 
много, – вызывающе сказал Ардалион Иванович. 
– Вы, верно, закусывали? – с презрительной усмешкой сказал 
Уржумцев. 
– И закусывал и выпил. А мне обидно, хотя я за Александрой 
Николаевной не ухаживал. Я ведь не так нравлюсь женщинам, 
как вы. 
Уржумцев знал, что Ардалион Иванович был знающий и отличный служака, и им дорожил и председатель правления, и его 
хорошо знал один из крупных акционеров, имевший большое 
влияние на правление и особенно на председателя. Все знали, что 
старенький помощник выпивает, но на это смотрели сквозь пальцы. И Уржумцев, слегка понижая тон, сказал: 

7 

– Я попрошу председателя… Только вряд ли… А на газеты 
мне наплевать… Мало ли врут. 
– Так вы, Василий Васильевич, решительно гоните Болховскую?.. 
– Повторяю, я ни при чем. 
– Ну что ж, ловко! Верно, какую–нибудь цацу определите? А я 
с цацой служить не хочу и пойду объясняться к председателю… 
Пойду еще закусывать и не побоюсь… И без вашего правления 
найду место!.. 
С этими словами старенький помощник бухгалтера вышел из 
кабинета и в комнате, где сидели барышни, громко воскликнул: 
– Барышни, Болховскую выгнали! Довольно подло с ней сделали! 
Никто не отвечал. Глаза у всех были опущены. Только одна из 
самых любопытных спросила: 
– Ардалион Иванович, вы, наверное, знаете, кто вместо Болховской? 
– Верно, к вам новая барышня… И будет стрелять глазами еще 
лучше вас. 
– И ошиблись, милый Ардалион Иванович, – внезапно сказала 
только что вошедшая Александра Николаевна. 
– А кто? 
– Да вот этот самый Стрижов, который так ухаживает за 
«фруктом». Мне только что кассир сказал… Ведь это правда, 
Сергей Александрович? – обратилась она к молодому человеку с 
ласковыми глазами. 
Тот вспыхнул и обиженно проговорил: 
– Я ни при чем, Александра Николаевна. 
– Но, однако, вы назначены на мое место? 
– Да… Мне только что сказал Уржумцев. 
– И знали, что меня выгоняют? 
– Хорош товарищ! – воскликнул старенький помощник бухгалтера, и скулы на его лице задвигались. – А вы, Александра 
Николаевна, не думайте, что все здесь такие же свиньи. Я вот выпил и не хочу быть свиньей. Уйдете вы – и я уйду. 
Сконфуженный молодой человек как будто не слыхал, что ему 
сказал выпивший Ардалион Иванович, и, наклонив голову, 
усердно защелкал счетами. 
Несколько минут в комнате царило молчание. 

8 

Вскоре в комнате словно затрещала стайка канареек. Барышни 
бросили работу и стали болтать о том, действительно ли вместо 
барышни будет назначен Сергей Александрович. 
– Верно, дадут больше жалованья, чем нам, – заметила барышня в красной хорошенькой блузке. 
– Это бессовестно! Наша комната для барышень. 
Но вдруг все барышни притихли. Защелкали костяшки. Вошел 
Уржумцев. Обратившись к Стрижову, он сказал: 
– Пока займите место Болховской. Александра Николаевна 
уходит от нас. 
– И я ухожу, освободится и еще место. 
Александра Николаевна протянула обе руки к Ардалиону 
Ивановичу и проговорила: 
– Не делайте этого, не делайте, Ардалион Иванович. Ведь у 
вас семья. А разве ваш поступок повлияет на кого–нибудь? 
Взгляните кругом… Сергей Александрович, пожалуй, назовет вас 
сумасшедшим. 
В эту минуту вошел высокий, худощавый старик и, любезно 
раскланиваясь, прошел в свой кабинет, на ходу сказав Уржумцеву: 
– Василий Васильевич, ко мне на минутку. 

V 

– Терпеть я не могу, когда у нас какие–то неприятные истории, – сказал председатель и брезгливо сморщил свое безбородое 
и безусое лицо. – Уж вы как–нибудь уладьте. 
– Оставить Болховскую? 
«Кажется, мог бы сам сообразить, а не беспокоить меня. Для 
чего же он и занимает такое место? А то лезет со всяким пустяком», – подумал председатель и прибавил: 
– Ведь Болховская не из аккуратных барышень? 
– Да, не из аккуратных. 
– Так дайте ей полугодовое жалованье, она и успокоится. По 
крайней мере, меня не будут беспокоить. И устройте одну барышню. Явится к вам с моей карточкой. Я ее знаю. Вполне порядочная девушка. 
Уржумцев наклонил голову и проговорил: 
– Помощник бухгалтера собирается уходить. 

9 

– Из–за чего? 
– Да из–за этой же неприятности. Сегодня много закусывал и 
находит, что вы несправедливы к Болховской. Грозит газетами. 
Конечно, Ардалион Иванович – служащий хороший, но не один 
же он… 
– Газетами?! Такая неблагодарная скотина! Я его взял сюда, 
ходил тогда без сапог, а теперь «несправедливость»! Можно и его 
сплавить!.. У меня в виду есть порядочный человек на его место. 
Скажите, что если ему кажется, что здесь одни несправедливости, 
то его удерживать не будем. И прошу вас, Василий Васильевич, 
чтобы никаких историй… Ужасно не люблю я этих историй… 

VI 

На другой день в контроле сборов не было Александры Николаевны и помощника бухгалтера. Место Болховской занял Стрижов. Рядом с ним сидела новенькая – эффектная брюнетка, элегантно одетая, с красивыми кольцами на тонких, длинных, выхоленных пальцах. 
Она со всеми познакомилась. Приветливая, с ласково улыбающимися глазами, новенькая всем понравилась. Барышни весело болтали и примолкли, как только вошел Уржумцев. 
Барышни обратили внимание, что Уржумцев особенно ласково посмотрел на эффектную брюнетку. 
В то же время Болховская нервно ходила по своей квартире. 
На душе было жутко. Будущее казалось ей безнадежным. И она 
повторяла: 
– Выброшена… Выброшена… 
– Ты, мамочка, что же такая грустная? – проговорила девочка, 
вбегая в комнату, и прижалась к матери. 
Мать мучительно–радостно смотрела на девочку и чувствовала, что энергия и бодрость снова приливают к ее сердцу. 
И она сказала: 
– Я, Маруся, оставила место. Найду другую работу. Не буду 
уходить из дому. Будем теперь вместе. 
И Александра Николаевна стала безумно целовать девочку. 
А слезы тихо катились по щекам этой затравленной женщины. 
 
1903