Российская Академия Наук
Институт философии

С.С. Неретина

ФИЛОСОФСКИЕ ОДИНОЧЕСТВА

Москва
2008

УДК 10(09)
ББК 87.3
Н-54
В авторской редакции

Рецензенты
доктор филос. наук В.Д. Губин
доктор филос. наук Т.Б. Любимова

Н-54
Неретина С.С. Философские одиночества [Текст] /
С.С. Неретина; Рос. акад. наук, Ин-т философии. – М. :
ИФРАН, 2008. – 269 с. ; 20 см. – 500 экз. – ISBN 978-5-
9540-0106-8.

«У человечества нет другого окошка, через которое видеть
и дышать, чем прозрения одиночек». Монография – о фило-
софах, являвших собой уникальные образцы действенности
мысли и поступка. Статьи, посвященные трудам разных мыс-
лителей (от ХI в. до наших современников – В.С.Библера,
Л.Б.Тумановой, М.К.Петрова, В.В.Бибихина и др.) и анализи-
рующие проблемы начала философии, объединены между со-
бой темами философской грамматики, речи, логики и диало-
гики, схватывания (конципирования) целого.

© Неретина С.С., 2008
© ИФ РАН, 2008
ISBN 978-5-9540-0106-8

Предисловие

Название этой книги (а во многом и создание) было вдох-
новлено словами Владимира Вениаминовича Бибихина о том,
что «у человечества нет другого окошка, через которое видеть и
дышать, чем прозрения одиночек. Когда об этом догадываешь-
ся, начинаешь выше ценить любой отказ от перемены зрения.
Единственной опорой знания, речи, слова остается в конечном
счете надежная такость (So-Sein) всего. Слишком легкая сме-
на аспектов (“плюрализм”) дает условную широту взглядов и
безусловную потерю почвы. Сомнительно поэтому, что аспект
время от времени непременно требует смены». Хотя, конечно,
«косность раздражает». Хотя, конечно, «с позиций гибкой пси-
хики, успевающей за прогрессом технической цивилизации,
стойкие видения однодумов безумны»1. Я пыталась удержать-
ся на шаткой дощечке времени, пытаясь понять близких мне
людей. С одними меня связывала дружба, с другими непобеди-
мое заразительное единодушие, чему не противоречат ни вза-
имные разногласия, ни позднейшие расхождения. Последнее
и вызвано предельным одиночеством мысли, которое свойст-
венно каждому человеку, особенно если он философ. Даже раз-
деляя некоторые мысли с другими, он живет другой жизнью,
известной только ему самому, а в той мере, в какой он отожде-
ствляет себя с некоей проблемой, даже если эта проблема сто-
ит и перед другими, он все равно ощущает себя одиноким, по-
скольку переживает ее глубоко личностно. Об этом прекрасно
написал Э.Жильсон, считавший философа всегда одиночкой2 .
По-видимому, в философии, несмотря на исторические
сломы ментальностей, действительно есть нечто непререкаемо
тождественное, если оказывается возможной встреча филосо-
фов разных эпох на едином проблемном поле мысли, как встре-
тились, например, на мой взгляд, онтологии Ж.-Л.Нанси и
Ансельма Кентерберийского. И такого рода встречи, предпо-
лагающие вслушивание в то, как отвечает ушедшая мысль на

 1
Бибихин В.В. Витгенштейн: смена аспекта. М., 2005. С. 201.
2
Жильсон Э. Философ и теология. М., 1995. С. 9.

поставленные нашей современностью вопросы, «подкидыва-
ющая» нам забытые аргументы, вовсе не кажутся «курьезны-
ми», как недавно допустил один из моих оппонентов. Это зна-
чит, что мысль всегда действенна и своевременна, что она име-
ет свое место в бытии, которое хранит ее и с которого снимается,
когда обнаруживается возможность новой разработки темы,
поскольку философия за все время ее существования разраба-
тывает одну и ту же тему. Имя этой темы заставляет ее всякий
раз заново продумывать свои пути и прочищать свои инстру-
менты. Каждый раз, как впервые, ставится вопрос, можно ли
говорить о философии только как о ментальном выражении
одной эпохи, и каждый раз делается новое усилие понять нечто
всеобщее. В выработке средств такого понимания большая роль
принадлежит диалогической философии, базировавшейся на
позициях историзма. От века оторваться нельзя, но и не одним
лишь веком жив человек, если до сих пор, чем бы мы ни зани-
мались, мы возвращаемся к началам, т.е. Пармениду–Геракли-
ту–Платону–Аристотелю. Парадокс в том, что без понимания
своего времени к ним не найти пути.
Я хотела бы отдать должное людям, которые в нелегкие годы
сумели сохранить чистую отрешенность мысли и не меньшую
чистоту поступка, который только и делает эту мысль испол-
ненной доверия. У книги два блока – прежде всего философы
группы диалога культур и ее ближайшее окружение, не всегда с
нею связанное идейно, но всегда интимно-личностно (В.С.Биб-
лер, Л.Б.Туманова, В.Л.Рабинович, А.Я.Гуревич, М.К.Петров),
и рядом коллеги по Центру методологии и этики науки, среди
которых Владимир Вениаминович Бибихин – выдающийся
философ, человек, задававший многие темы исследования.
Всем им моя благодарность.
Однако завершить это краткое введение мне хотелось бы
высказыванием М.Л.Гаспарова, который точно описал смысл
одинокости. «Личность от личности, – писал он, – отгороже-
на стенами взаимонепонимания такой толщины (или провала-
ми такой глубины), что любые национальные или классовые
барьеры по сравнению с этим – пустячная мелочь. Но именно
поэтому люди с таким навязчивым пристрастием останавлива-
ют внимание на этой пустячной мелочи. Каждому хочется по-

чувствовать себя ближе к соседу – и каждому кажется, что для
этого лучшее средство отмежеваться от другого соседа. Когда
двое считают, что любят друг друга, они не только смотрят друг
на друга, они еще следят, чтобы партнер не смотрел ни на кого
другого (а если смотрел бы, то только с мыслью “а моя (мой)
все-таки лучше”). Семья, дружеский круг, дворовая компания,
рабочий коллектив, жители одной деревни, люди одних заня-
тий или одного достатка, носители одного языка, верующие
одной веры, граждане одного государства – разве не одинако-
во работает этот психологический механизм? Всюду смысл
один: “Самые лучшие это мы”. Еще Владимир Соловьев (и,
наверное, не он первый) определил патриотизм как националь-
ный эгоизм.
Ради иллюзии взаимопонимания мы изо всех сил крепим
реальность взаимонепонимания – как будто она и так не креп-
ка сверх моготы! При этом чем шире охват новой китайской
стены, тем легче достигается цель. Иллюзия единомыслия в
семье или в дружбе (как встречающееся выражение “я и мои
друзья”. – С.Н.) – на каждом шагу она будет спотыкаться о са-
мые бытовые факты. А вот иллюзия классового единомыслия
или национального единомыслия – какие триумфы они справ-
ляли хотя бы за последние два столетия! При этом природа не
терпит пустоты: стоило увянуть мифу классовому, как мгновен-
но расцветает миф националистический»3.
Полагая, что личность имеет только одну обязанность –
понимать, Гаспаров считает, что «споры никогда или почти ни-
когда не приводят к полному единомыслию». Да и о каком пол-
ном единомыслии или взаимопонимании может идти речь, если
любой человек – индивид, неделимый, монада. Он – всегда
другой, «неведомая душа». В таком случае зачем нужны споры?
«Затем, – отвечает Гаспаров, – что они учат нас понимать язык
друг друга. Сколько личностей, столько и языков, хотя слова в
них сплошь и рядом одни и те же. Разбирая толстую стену вза-
имонепонимания по камушку с двух сторон, мы учимся пони-

3
Гаспаров М.Л. Обязанность понимать («Путь к независимости и права
личности» – дискуссия в журнале «Дружба народов») // http://
www.nevmenandr.net/scientia/gasparov–obiasannost.php. С. 2.

мать язык соседа – говорить и думать, как он. Чувство собст-
венного достоинства начинается тогда, когда ты растворяешь-
ся в другом, не боясь утратить собственную “самость”». От нее
никуда не уйти именно вследствие индивидности, монаднос-
ти. «Почему Рим победил Грецию, хотя греческая культура была
выше? Один историк отвечает: потому что римляне не гнуша-
лись учиться греческому языку, а греки латинскому – гнуша-
лись. Поэтому при переговорах римляне понимали греков без
переводчика, а греки римлян – только с переводчиком. Что из
этого вышло, мы знаем»4 .

4
Гаспаров М.Л. Обязанность понимать («Путь к независимости и права
личности» – дискуссия в журнале «Дружба народов») // http://
www.nevmenandr.net/scientia/gasparov–obiasannost.php. С. 3.

Тенденциозный «разгон»

Что стоит за словами (позади слов) «философия в СССР»?
Совершено очевидно: желание сказать, что никакой собствен-
но советской философии не было. Понятен пафос тех (мой в
том числе), кто понимает под словом «советский» «тоталитар-
ный», «гулаговский», «расстрельный», «подлый» и прочие по-
добные характеристики, кто видит в В.И.Ленине палача вся-
кой «добротной» философии, читай – немарксистской, но если
и марксистской, то на ленинский лад. И в этом правда, притом
не сермяжная. Если бы не много возникающих «но».
До 1922 г., т.е. до отплытия печально известного «философ-
ского парохода», гулял, если использовать старые штампы, «све-
жий ветер революции», чаемой не только высокопрофессио-
нальными рабочими, но интеллигенцией. Идеологическая хват-
ка была, но объятья еще не были столь широко распахнуты1,
чтобы на корню задавить появлявшиеся тут и там литератур-
ные группы, теософские и философские кружки и общества,
хотя попытки навязать одно-единственное правильное миро-
воззрение у революционной верхушки были изначально, эта
идеология вырабатывала свои «идеологемы» и клише («вся
власть Советам», «заводы рабочим, земля крестьянам», «учение
Маркса всесильно, потому что оно верно», затем «народ и пар-

ИДЕЯ КУЛЬТУРЫ: ОТ ТРАНСЦЕНДЕНТНОГО
К ИММАНЕНТНОМУ. О ФИЛОСОФИИ
В СССР ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ

1
В 1921 г. был расстрелян поэт Н.С.Гумилёв, а в 1925 г. вышел сборник его
стихов – сейчас это кажется событием чрезвычайным.

тия едины», «верной дорогой идете, товарищи»). Настойчивые
идеологемы, превращаемые в слоганы, образовывали в Шес-
тидесятые годы XX в. комичные жестовые выражения. На бор-
ту одного грузовика могло быть начертано: «обгоним Америку
по мясу, маслу и молоку», а на борту следом идущего: «не уве-
рен – не обгоняй». Выражение Ленина «редиска», употреблен-
ное в адрес Г.В.Плеханова, который снаружи-де красный, а вну-
три белый, было истолковано писательницей В.Токаревой в
фильме «Джентльмены удачи» как «нехороший человек» и ста-
ло излюбленным эвфемизмом интеллигенции Семидесятых. По
сути, перед нами воплощение реалистической тенденции, вы-
работанной средневековьем: общее до вещи; общее, идея были
приняты как некая законодательная акция до того, как была со-
здана сама вещь – социализм (коммунизм). Более того, оно (об-
щее) не проходило никакой верифицирующей процедуры. Там,
где идея оскальзывалась, уничтожали людей, а не изменяли
идею. Вера и разум не сотрудничали. Вере был отдан приори-
тет, но вере выхолощенной, мертвой и нежизнеспособной.
В Семидесятые годы и позже интеллектуальное состояние
выросших в таких условиях людей оценивали как «двоемыслие»
(дома одно, а на работе другое). Это и так и не так, ибо таким
оно могло быть у тех, кто прекрасно осознавал реальное поло-
жение дел, но делал ставку на выживание, огромное большин-
ство поступало в соответствии с идеологемами, выключив ап-
парат понимания, включив только рассудочную деятельность,
необходимую для конкретной дисциплины или конкретного
исполнения рабочего задания. Я хорошо помню случай, про-
исшедший на поминках одной старой женщины, оглохшей во
время войны и тихо и безропотно работавшей гардеробщицей.
Человек, предложивший ее помянуть, не выполнял в этот мо-
мент партийного задания. Сидя среди горевавших родственни-
ков и сам будучи ее племянником, он сказал: «Помянем тетю
Маню, верного строителя коммунизма».
Однако, чтобы воспитать саму возможность появления та-
кого сознания, требовалось время, которое, кстати сказать, ока-
залось не столь уж великим, ибо государственность, в свою оче-
редь требовавшая полной причастности (неотстраненности от)
власти, издревле воспитывалась в России, которую не могли

искоренить ни либерализм некоторых мыслителей, ни даже же-
лание царствующих особ даровать свободы. Словно в ответ мгно-
венно происходили события, сводившие на нет всю эту либера-
лизующую деятельность (террористические акты, бунты, рево-
люции). Поскольку гражданского общества не было, не было и
широко развитого обсуждения многих назревших проблем.
Много написано о возможностях, которые нес в себе XIX и
начало ХХ в. для формирования той идеологии, которая сло-
жилась за 70 лет советской власти и в которой не всегда и не во
всем повинен марксизм. Первой работой К.Маркса, получив-
шей известность в России второй половины 40-х гг. XIX в., была
работа «К критике гегелевской философии права». Профессор
Киевского университета Н.И.Зибер (1844–1888) пропаганди-
ровал его экономическое учение, он же первым откликнулся
на труд Ф.Энгельса «Анти-Дюринг». Первым русским маркси-
стом можно назвать Плеханова. Более того, чтение Маркса обус-
ловило во многом то, почему в России в будущем стали много
заниматься философией Г.В.Ф.Гегеля и И.Канта вопреки тре-
бованиям ортодоксального, прежде всего ленинского, марксиз-
ма. П.Струве призывал вернуться «назад к Лассалю, к его идеа-
лизму, ведущему от Гегеля к Фихте», а Э.Бернштейн, выступив-
ший с критикой марксизма, который, по словам П.Юшкевича,
«имел тенденцию стать цельным мировоззрением», выдвинул
тезис «назад к Канту», подхваченный так называемыми «легаль-
ными марксистами», тем же П.Струве, С.Булгаковым, М.Туган-
Барановским и др., которые отстаивали концепцию социализма
как социальной утопии, основанной на кантовском «категори-
ческом императиве»2. Более того, марксизм связывали с хрис-
тианской доктриной вследствие его эсхатологической установ-
ки на установление коммунизма, в котором можно было усмот-
реть достижения атеистического земного рая, что, кстати,
обеспечило ему симпатии населения. Сниженная сакральная ус-
тановка, трансляция духовных категорий в категории материаль-
ные, опора на будущее время, когда «здесь будет город-сад», ока-
зались мощным рычагом воздействия на нищее сознание. Я са-

2
См. статью В.Хлудова «Марксизм в России» в Малом энциклопедичес-
ком словаре «Русская философия» (М., 1995).

ма писала о метаморфозах российского исторического сознания
в своей книге «Тропы и концепты» (М., 1999) и в коллективном
труде «Наука и тоталитарная власть» (М., 1990).
Сейчас я хотела бы обратить внимание еще на одну тенден-
цию, с этим связанную, в значительной мере препятствующую
образованию гражданского общества (чему, впрочем, способ-
ствуют «необъятные просторы нашей родины»; как говорил
П.А.Вяземский: у нас от мысли до мысли тысяча верст; и сей-
час это не отменяет ни радио, ни телевидение, ни прочие СМИ).
Стало тривиальностью говорить, что Россия – поле действова-
ния культуры, а не цивилизации, ее (культуры) непременной
почвы. Но опора на культуру в том ее виде, как она расцвела в
России, требовала не столько опоры на традицию, сколько на
самого себя. Задавленная крепостничеством, государственно-
стью, властным произволом, бесправием Россия (как и Герма-
ния) сделала ставку на идею культуры, принимая единствен-
ную форму зависимости – от языка, который всегда старше че-
ловека, преобразующего этот общий язык во внутреннюю речь,
обращенную к самому себе и одновременно к сáмому отдален-
ному от себя.
Иногда считается, что именно такая двуполюсность я-не я
и несет в себе силу освобождения от имперской государствен-
ности, религиозности и пр. Если человек не обособился в мо-
наду (слова Маркса, критиковавшего идею гражданского об-
щества), если объединился с другими людьми не по принципу
свободного выбора, то он якобы превращается вместе с ними в
«исходную общинную, доиндивидуалистическую медузную
магму». Если же сосредоточился, т.е. стал собственно индиви-
дом, значит – особым, неделимым, то здесь, возможно, завя-
жется узел будущей гражданственности3 .
Я думаю, что дело и проще и сложнее, ибо и община – не
нечто медузное (в работе о «Салическом законе», который дей-
ствительно был общинным законом, я пыталась показать его

3
См. об этом: Библер В.С. На гранях логики культуры. М., 1997. Особенно
статьи «О гражданском обществе и общественном договоре» и «Нацио-
нальная русская идея». У Маркса, кстати, речь не об общинной магме, а
об общественном целом.