Проезжий и крестьянин

Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Л.Н. Толстой 
 

ПРОЕЗЖИЙ  
И КРЕСТЬЯНИН 

Л.Н. Толстой 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

ПРОЕЗЖИЙ  
И КРЕСТЬЯНИН 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

2 

ПРОЕЗЖИЙ И КРЕСТЬЯНИН 

 
В крестьянской избе.Старик проезжий сидит на коннике и 
читает книгу. Хозяин,вернувшись с работы, садится за ужин 
и предлагает проезжему. Проезжий отказывается. Хозяин 
ужинает. Отужинав, встает, молится и подсаживается к старику. 
 
Крестьянин: По какому, значит, случаю?.. 
Проезжий (снимает очки, кладет книгу):Поезда нет, только 
завтра пойдет. На станции тесно. Попросился у бабы у твоей переночевать. Она и пустила. 
Крестьянин: Что ж, ничего, ночуй. 
Проезжий: Спасибо. Ну, что ж, как по теперешнему времени 
живете? 
Крестьянин: Какая наша жизнь? Самая плохая! 
Проезжий: Что ж так? 
Крестьянин: А оттого так, что жить не при чем. Такая наша 
жизнь, что надо бы хуже, да некуда! Вот у меня девять душ, все 
есть хотят, а убрал шесть мер, вот и живи тут. Поневоле в люди 
пойдешь. А пойдешь наниматься, цены сбиты. Что хотят богатые, 
то с нами и делают. Народа размножилось, земли не прибавилось, 
а подати, знай, прибавляют. Тут и аренда, и земские, и подземельные, и мосты, и страховка, и десятскому, и продовольственные – всех не перечтешь, и попы, и бары. Все на нас ездят, только 
ленивый на нас не ездит. 
Проезжий: А я думал, что мужички нынче хорошо жить стали. 
Крестьянин: Так–то хорошо жить стали, что по дням не емши 
сидят. 
Проезжий: Я потому думал, что очень уж деньгами швырять 
стали. 
Крестьянин: Какими деньгами швырять стали? Чудно ты говоришь. Люди с голоду помирают, а он говорит: деньгами швыряются. 
Проезжий: А как же, по газетам видать, что в прошлом году на 
семьсот миллионов, – а миллион ведь это тысяча тысяч рублей, – 
так на семьсот миллионов вина мужички выпили. 
Крестьянин: Да разве мы одни пьем? Погляди–ка, как ее попы 
окалызывают, за первый сорт. А бары–то тоже спуску не дают. 

3 

Проезжий: Все это малая часть, большая часть на мужиков 
приходится. 
Крестьянин: Так что же, и пить уже ее не надо? 
Проезжий: Нет, я к тому, что если на вино в год дуром семьсот 
миллионов швыряют, так, значит, еще не так плохо живут. Шутка 
ли – семьсот миллионов, – и не выговоришь. 
Крестьянин: Да как же без ней–то? Ведь не нами заведено, не 
нами и кончится; и престол, и свадьбы, и поминки, и магарычи: 
хочешь не хочешь – нельзя без ней. Заведено. 
Проезжий: Есть же люди, что не пьют. А живут же. Хорошего 
ведь в ней мало. 
Крестьянин: Чего хорошего, акромя плохого! 
Проезжий: Так и не надо бы пить ее. 
Крестьянин: Да пей не пей, все равно жить не при чем. Земли 
нет. Была бы земля, все бы жить можно, а то нет ее. 
Проезжий: Как нет ее? Мало ли ее? Куда ни погляди, везде 
земля. 
Крестьянин: Земля–то земля, да не наша! Близок локоть, да не 
укусишь! 
Проезжий: Не ваша? Чья же она? 
Крестьянин: Чья? Известно чья. Вот он, толстопузый черт, захватил тысячу семьсот десятин, сам один, и все ему мало, а мы 
уже и кур перестаем держать – выпустить некуда. В пору и скотину переводить. Кормов нету. А зайдет на его поле теленок али 
лошадь – штрах, продавай последнее, ему отдавай. 
Проезжий: Да на что же ему земли–то столько? 
Крестьянин: На что ему земля? Известно на что: сеет, убирает, 
продает, денежки в банку кладет. 
Проезжий: Да где же ему такую Палестину вспахать да убрать? 
Крестьянин: Точно ты махонький. На то у него деньги, наймет 
рабочих, они и пашут и убирают. 
Проезжий: Рабочие–то, я чай, тоже из ваших? 
Крестьянин: Которые – наши, которые – чужие. 
Проезжий: Да ведь все же из крестьян? 
Крестьянин: Известно, из нашего же брата. Кто же, акромя 
мужика, работает? Известно, мужики же. 
Проезжий: А кабы не шли к нему мужики на работу... 

4 

Крестьянин: Ходи не ходи, все равно не даст. Будет пустовать 
земля, а дать – не даст. Собака на сене, сама не ест, другим не дает. 
Проезжий: Да как же он свою землю убережет? Ведь, я чай, 
верст на пять? Где же ему поспеть укараулить? 
Крестьянин: Чудно ты говоришь. Он на боку лежит, брюхо отращивает, на то у него сторожа. 
Проезжий: А сторожа–то, гляди, опять из ваших? 
Крестьянин: А то из каких же, известно, из наших же. 
Проезжий: Значит, мужики сами для господ землю обрабатывают, да еще сами ее от себя караулят? 
Крестьянин: Как же быть–то? 
Проезжий: А так и быть, что не ходить к нему на работу да и в 
сторожа не наниматься, тогда бы земля вольная была. Земля божья, и люди божьи – паши, сей, убирай, кому нужно. 
Крестьянин: Забастовку, значит? На это, брат, у них солдаты 
есть. Пришлют солдат – раз, два, пали – кого расстреляют, а кого 
заберут. С солдатами разговор короткий. 
Проезжий: Да ведь солдаты тоже из ваших? Зачем же они своих стрелять будут? 
Крестьянин: А то как же, на то присяга. 
Проезжий: Присяга? Это что же, присяга? 
Крестьянин: Аль ты не русский? Присяга – одно слово присяга. 
Проезжий: Клянутся, значит? 
Крестьянин: А то как же? На кресте, Евангелии присягают: за 
престол–отечество живот положить должен. 
Проезжий: А на мой разум, не надо бы этого делать. 
Крестьянин: Чего не надо бы? 
Проезжий: Присягать не надо. 
Крестьянин, Как же не надо, когда в законе положено? 
Проезжий: Нет, в законе нет этого. В законе Христовом прямо 
запрещено: не клянись, говорит, вовсе. 
Крестьянин: Ну? Как же попы–то? 
Проезжий (берет книгу, раскрывает, ищет и читает). »Вам сказано: держи клятвы, а я говорю – не клянись вовсе. Но да будет 
слово ваше «да, да», «нет, нет», а что сверх этого, то от лукавого» 
(Мф. гл. V, ст. 33, 38). Значит, по Христову закону нельзя клясться. 
Крестьянин: А не будут присягать, и солдат не будет. 

5 

Проезжий: А на что же их, солдат–то? 
Крестьянин: Как на что? А как если на нашего царя да чужие 
цари пойдут, как же тогда? 
Проезжий: Сами цари ссорятся, сами пускай и разбираются. 
Крестьянин: Ну! Да как же так? 
Проезжий: А так, что кто в бога верит, тот, что ему ни говори, 
убивать людей не станет. 
Крестьянин: Почему же поп в церкви указ читал, что война 
объявилась, чтоб запасные собирались? 
Проезжий: Про это не знаю, а знаю, что в заповедях – в шестой прямо сказано: не убий. Запрещено, значит, человеку человека убивать. 
Крестьянин: Это, значит, дома. А на войне–то как же без этого? Враги, значит. 
Проезжий: По Христову Евангелию врагов нету, всех любить 
велено.(Раскрывает Евангелие и ищет.) 
Крестьянин: Ну–ка, почитай! 
Проезжий (читает).»Вы слышали, что сказано древним: не 
убивай; кто же убьет, подлежит суду. А я говорю вам, что всякий 
гневающийся на брата подлежит суду». Еще сказано: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за 
обижающих вас и гонящих вас» (Мф. гл. V, ст. 43, 44). 
 
Продолжительное молчание. 
 
Крестьянин: Ну, а подати как же? Тоже не отдавать? 
Проезжий: Уж это как сам знаешь. Если у тебя самого дети голодные, так известное дело, прежде своих накормить. 
Крестьянин: Так, значит, вовсе и солдат не надо? 
Проезжий: А на кой их ляд? Миллионы да миллионы с вас же 
собирают, шутка ли прокормить да одеть ораву такую. Близу 
миллионов дармоедов этих, а польза от них только та, что вам же 
земли не дают да вас же стрелять будут. 
Крестьянин (вздыхает и качает головой). Так–то так. Да кабы 
все сразу. А то упрись один или два, застрелят или в Сибирь сошлют, только и толков будет. 
Проезжий: А есть люди и теперь, и молодые ребята, поодиночке, а стоят за божий закон, в солдаты не идут: не могу, мол, по 

6 

Христову закону быть убийцей. Делайте, что хотите, а ружья в 
руки не возьму. 
Крестьянин: Ну и что же? 
Проезжий: Сажают в арестантские – сидят там, сердешные, по 
три, по четыре года. А сказывают, там хорошо им, потому начальство тоже люди, уважают их. А других и вовсе отпускают – 
говорят: не годится, слаб здоровьем. А он косая сажень в плечах, 
а не годится, потому – боятся принять такого, он другим расскажет, что солдатство против закона божеского. И отпускают. 
Крестьянин: Ну? 
Проезжий: Бывает, что отпускают, а бывает, что и помирают 
там. Да и в солдатах помирают, да еще калечат – кто без ноги, без 
руки... 
Крестьянин: Ну и прокурат же ты, малый. Хорошо бы так, да 
не выйдет так дело. 
Проезжий: Отчего не выйдет? 
Крестьянин: А оттого... 
Проезжий: От чего от того? 
Крестьянин: Оттого, что начальству власть дадена. 
Проезжий: Да ведь власть–то у начальства только оттого, что 
вы его слухаете. А не слушайте начальства, и не будет и власти. 
Крестьянин (качает головой). И чудно ты говоришь. Как же 
без начальства? Без начальства никак невозможно. 
Проезжий: Известно дело, невозможно. Да только кого ты начальством считать будешь: исправника али бога? Кого хочешь 
слушать: исправника или бога? 
Крестьянин: Да это что и говорить. Больше бога не будешь. 
Первое дело – по–божьи жить. 
Проезжий: А коли по–божьи жить, так бога и слушать надо, а 
не людей. А будешь по–божьи жить, не станешь с чужой земли 
людей сгонять, не станешь в десятских, старостах ходить, подати 
отбирать, не пойдешь в стражники, в урядники, а пуще всего в 
солдаты не пойдешь, не будешь обещаться людей убивать. 
Крестьянин: Так как же попы долгогривые–то? Им видать, что 
не по закону, а что ж они не учат, как должно? 
Проезжий: Об этом не знаю. Они свою линию ведут, а ты 
свою веди. 
Крестьянин: То–то долгогривые черти. 
Проезжий: Это напрасно: что других осуждать. Надо каждому 
самому об себе помнить. 

7 

Крестьянин: Это как есть. 
 
Долгое молчание. Крестьянин покачивает головой  
в усмехается. 
 
Это, значит, ты к тому, что если дружно взяться всем сразу, – 
напором, значит, – так и земля наша будет, и податей не будет? 
Проезжий: Нет, брат, не к тому я говорю. Не к тому я говорю, 
что по–божьи жить, так и земля ваша будет, и податей платить не 
станем, а к тому говорю, что жизнь наша плохая только оттого, 
что сами плохо живем. Жили бы по–божьи, и плохой жизни бы 
не было. О том, какая была бы наша жизнь, если бы по–божьи 
жили, – один бог знает, а только то верно, что плохой жизни не 
было бы. Сами пьем, ругаемся, деремся, судимся, завиствуем, ненавидим людей, закона божьего не принимаем, людей осуждаем: 
то толстопузые, то долгогривые, а помани нас денежками, мы готовы на всякую службу идти: и в сторожа, и в десятские, и в солдаты, и своего же брата разорять, душить и убивать готовы. Сами 
живем по–дьявольски, а на людей жалуемся. 
Крестьянин: Это верно. Да только трудно, уж как трудно! 
Другой раз и не стерпишь. 
Проезжий: А для души терпеть надо. 
Крестьянин: Это как есть! Оттого и плохо живем, что про бога 
забываем. 
Проезжий: То–то и дело. Оттого и жизнь плохая. А то глядишь, забастовщики говорят: дай вот этих да вот этих господ да 
богачей толстопузых перебьем, – все от них, – и жизнь наша хорошая будет. И били и бьют, а пользы все нет никакой. Тоже и 
начальство: дай только, говорит, сроку, перевешаем да переморим по тюрьмам тысячу, другую народа, устроится жизнь хорошая. А глядишь,жизнь только все хужеет. 
Крестьянин: Да это как есть. Разве можно не судом, надо по 
закону. 
Проезжий: Вот то–то и дело. Одно из двух: либо богу служи, 
либо дьяволу. Хочешь дьяволу – пьянствуй, ругайся, дерись, ненавиствуй, корыстовайся, не божьего закона слушайся, а людского, – и жизнь будет плохая; а хочешь служить богу – его одного 
слухай: не то что грабить или убивать, а никого не осуждай, не 
ненавиствуй, не влипай в худые дела, и не будет плохой жизни. 

8 

Крестьянин (вздыхает).Хорошо ты, старичок, сказываешь, 
дюже хорошо, только мы мало слухаем. Ох, кабы побольше так 
наставляли нас, другое бы было. А то придут из города, тоже свое 
болтают, как дела исправить, болтают хлестко, а слушать нечего. 
Спасибо, старичок. Речи твои хорошие. 
Где же ложиться будешь? На печке, что ль? Баба подстелет.