Агафья

 
 
А.П. Чехов 
 
 
 
 
 
АГАФЬЯ 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Москва 
ИНФРА-М 
2013 

1 

УДК 822 
ББК  84 (2 Рос=Рус) 
 
Ч 56 
 
 
Чехов А.П. 
Агафья. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 11 с. – (Библиотека русской классики). 
 

    

 

 

 

 

 
 
ISBN 978-5-16-007005-6   
© Оформление. ИНФРА-М, 2013 
 
 

 
         
Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16.  
Гарнитура Newton.  Бумага офсетная. 
Усл. печ. л. 15,0. Уч.изд. л. 18,72. 
Тираж 5000 экз. Заказ № 
Цена свободная. 

 
«Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 3800540, 3800543.  Факс: (495) 3639212 
E-mail: books@infra-m.ru    http://www.infra-m.ru 
 
 
 
 
 

2 

АГАФЬЯ 
 
В бытность мою в С-м уезде мне часто приходилось бывать на 
Дубовских огородах у огородника Саввы Стукача, или попросту 
Савки. Эти огороды были моим излюбленным местом для так называемой "генеральной" рыбной ловли, когда, уходя из дому, не 
знаешь дня и часа, в которые вернешься, забираешь с собой все до 
одной рыболовные снасти и запасаешься провизией. Собственно 
говоря, меня не так занимала рыбная ловля, как безмятежное шатанье, еда не вовремя, беседа с Савкой и продолжительные очные 
ставки с тихими летними ночами. Савка был парень лет 25, рослый, красивый, здоровый, как кремень. Слыл он за человека рассудительного и толкового, был грамотен, водку пил редко, но как 
работник этот молодой и сильный человек не стоил и гроша медного. Рядом с силой в его крепких, как веревка, мышцах разливалась тяжелая, непобедимая лень. Жил он, как и все, на деревне, в 
собственной избе, пользовался наделом, но не пахал, не сеял и никаким ремеслом не занимался. Старуха мать его побиралась под 
окнами, и сам он жил, как птица небесная: утром не знал, что будет 
есть в полдень. Не то, чтобы у него не хватало воли, энергии или 
жалости к матери, а просто так, не чувствовалось охоты к труду и 
не сознавалась польза его... От всей фигуры так и веяло безмятежностью, врожденной, почти артистической страстью к житью зря, 
спустя рукава. Когда же молодое, здоровое тело Савки физиологически потягивало к мышечной работе, то парень ненадолго весь 
отдавался какой-нибудь свободной, но вздорной профессии вроде 
точения ни к чему не нужных колышков или беганья с бабами наперегонку. Самым любимым его положением была сосредоточенная неподвижность. Он был в состоянии простаивать целые часы 
на одном месте, не шевелясь и глядя в одну точку. Двигался же по 
вдохновению и то только, когда представлялся случай сделать какое-нибудь быстрое, порывистое движение: ухватить бегущую собаку за хвост, сорвать с бабы платок, перескочить широкую яму. 
Само собою разумеется, что при такой скупости на движения Савка был гол как сокол и жил хуже всякого бобыля. С течением времени должна была накопиться недоимка, и он, здоровый и молодой, был послан миром на стариковское место, в сторожа и пугало 
общественных огородов. Как ни смеялись над ним по поводу его 
преждевременной старости, но он и в ус не дул. Это место, тихое, 
удобное для неподвижного созерцания, было как раз по его натуре.  
Случилось мне быть у этого самого Савки в один из хороших 
майских вечеров. Помню, я лежал на рваной, затасканной полости 
почти у самого шалаша, от которого шел густой и душный запах 

3 

сухих трав. Подложив руки под голову, я глядел вперед себя. У ног 
моих лежали деревянные вилы. За ними черным пятном резалась в 
глаза собачонка Савки - Кутька, а не дальше, как сажени на две от 
Кутьки, земля обрывалась в крутой берег речки. Лежа я не мог видеть реки. Я видел только верхушки лозняка, теснившегося на 
этом берегу, да извилистый, словно обгрызенный край противоположного берега. Далеко за берегом, на темном бугре, как испуганные молодые куропатки, жались друг к другу избы деревни, в которой жил мой Савка. За бугром догорала вечерняя заря. Осталась 
одна только бледно-багровая полоска, да и та стала подергиваться 
мелкими облачками, как уголья пеплом.  
Направо от огорода, тихо пошёптывая и изредка вздрагивая от 
невзначай налетавшего ветра, темнела ольховая роща, налево тянулось необозримое поле. Там, где глаз не мог уж отличить в потемках поле от неба, ярко мерцал огонек. Поодаль от меня сидел 
Савка. Поджав под себя по-турецки ноги и свесив голову, он задумчиво глядел на Кутьку. Наши крючки с живцами давно уже 
стояли в реке, и нам ничего не оставалось делать, как только предаваться отдыху, который так любил никогда не утомлявшийся и 
вечно отдыхавший Савка. Заря еще не совсем погасла, а летняя 
ночь уж охватывала своей нежащей, усыпляющей лаской природу.  
Всё замирало в первом, глубоком сне, лишь какая-то не известная мне ночная птица протяжно и лениво произносила в роще 
длинный членораздельный звук, похожий на фразу: "Ты Ни-ки-ту 
видел?" и тотчас же отвечала сама себе: "Видел! видел! видел!"  
- Отчего это нынче соловьи не поют? - спросил я Савку.  
Тот медленно повернулся ко мне. Черты лица его были крупны, 
но ясны, выразительны и мягки, как у женщины. Затем он взглянул 
своими кроткими, задумчивыми глазами на рощу, на лозняк, медленно вытащил из кармана дудочку, вложил ее в рот и запискал 
соловьихой. И тотчас же, точно в ответ на его писканье, на противоположном берегу задергал коростель.  
- Вот вам и соловей... - усмехнулся Савка. - Дерг-дерг! Дергдерг! Словно за крючок дергает, а ведь небось тоже думает, что 
поет.  
- Мне нравится эта птица... - сказал я. - Ты знаешь? Во время 
перелета коростель не летит, а по земле бежит. Перелетает только 
через реки и моря, а то всё пешком.  
- Ишь ты, собака... - пробормотал Савка, поглядев с уважением 
в сторону кричавшего коростеля.  
Зная, каким любителем был Савка послушать, я рассказал ему 
всё, что знал о коростеле из охотничьих книг. С коростеля я неза
4 

метно перешел на перелет. Савка слушал меня внимательно, не 
мигая глазами, и всё время улыбался от удовольствия.  
- А какой край для птиц роднее? - спросил он. - Наш или тамошний?  
- Конечно, наш. Тут птица и сама родится, и детей выводит, 
здесь у нее родина, а туда она летит только затем, чтобы не замерзнуть.  
- Любопытно! - потянулся Савка. - Про что ни говори, всё любопытно. Птица таперя, человек ли... камешек ли этот взять - во 
всем своя умственность!.. Эх, кабы знатье, барин, что вы придете, 
не велел бы я нынче бабе сюда приходить... Просилась одна нынче 
придтить...  
- Ах, сделай милость, я мешать не стану! - сказал я. - Я могу и в 
роще лечь...  
- Ну, вот еще! Не умерла б, коли завтра пришла... Ежели б она 
села тут да разговоры слушала, а то ведь только слюни распустит. 
При ней не поговоришь толком.  
- Ты Дарью ждешь? - спросил я, помолчав.  
- Нет... Нынче новая просилась... Агафья Стрельчиха...  
Савка произнес это своим обычным, бесстрастным, несколько 
глухим голосом, точно говорил о табаке или каше, я же привскочил от удивления. Стрельчиху Агафью я знал... Это была совсем 
еще молодая бабенка, лет 19-20, не далее как год тому назад вышедшая замуж за железнодорожного стрелочника, молодого и бравого парня. Жила она на деревне, а муж ходил ночевать к ней с 
линии каждую ночь.  
- Плохим, брат, кончатся все эти твои бабьи истории! - вздохнул я.  
- А пусть...  
И, немного подумав, Савка прибавил:  
- Я говорил бабам, не слушаются... Им, дурам, и горя мало!  
Наступило молчание... Потемки, между тем, всё более сгущались, и предметы теряли свои контуры. Полоска за бугром совсем 
уже потухла, а звезды становились всё ярче, лучистее... Меланхолически-однообразная трескотня кузнечиков, дерганье коростеля и 
крик перепела не нарушали ночной тишины, а, напротив, придавали ей еще большую монотонность. Казалось, тихо звучали и чаровали слух не птицы, не насекомые, а звезды, глядевшие на нас с 
неба...  
Первый нарушил молчание Савка. Он медленно перевел глаза с 
черной Кутьки на меня и сказал:  
- Вам, барин, я вижу, скучно. Давайте ужинать.  

5 

И, не дожидаясь моего согласия, он пополз на животе в шалаш, 
пошарил там, причем весь шалаш затрепетал, как один лист; потом 
он пополз назад и поставил передо мной мою водку и черепенную 
чашку. В чашке были печеные яйца, ржаные лепешки на сале, куски черного хлеба и еще что-то... Мы выпили из кривого, не умевшего стоять стаканчика и принялись за еду... Серая, крупная соль, 
грязные, сальные лепешки, упругие, как резина, яйца, но зато как 
всё это вкусно!  
- Живешь бобылем, а сколько у тебя добра всякого, - сказал я, 
указывая на чашку. - Где ты его берешь?  
- Бабы носят... - промычал Савка.  
- За что же это они тебе носят?  
- Так... из жалости...  
Не одно только меню, но и одежда Савки носила на себе следы 
женской "жалости". Так, в этот вечер я заметил на нем новый гарусный поясок и ярко-пунцовую ленточку, на которой висел на 
грязной шее медный крестик. Я знал о слабости прекрасного пола 
к Савке и знал, как он неохотно говорил о ней, а потому не продолжал своего допроса. Да и к тому же не время было говорить... 
Кутька, которая терлась около нас и терпеливо ожидала подачки, 
вдруг наострила уши и заворчала. Послышался отдаленный, прерывистый плеск воды.  
- Кто-то бродом идет... - сказал Савка.  
Минуты через три Кутька опять заворчала и издала звук, похожий на кашель.  
- Цыц! - крикнул на нее хозяин.  
В потемках глухо зазвучали робкие шаги, и из рощи показался 
силуэт женщины. Я узнал ее, несмотря даже на то, что было темно, 
- это была Агафья Стрельчиха. Она несмело подошла к нам, остановилась и тяжело перевела дыхание. Запыхалась она не столько 
от ходьбы, сколько, вероятно, от страха и неприятного чувства, 
испытываемого всяким при переходе в ночное время через брод. 
Увидев возле шалаша вместо одного двоих, она слабо вскрикнула 
и отступила шаг назад.  
- А... это ты! - произнес Савка, запихивая в рот лепешку.  
- Я... я-с, - забормотала она, роняя на землю узелок с чем-то и 
косясь на меня. - Кланялся вам Яков и велел передать... вот тут 
что-то такое...  
- Ну, что врать: Яков! - усмехнулся Савка. - Нечего врать, барин 
знает, зачем ты пришла! Садись, гостьей будешь.  
Агафья покосилась на меня и нерешительно села.  

6 

- А уж я думал, что ты не придешь нынче... - сказал Савка после 
продолжительного молчания. - Что ж сидеть? Ешь! Или нешто 
дать тебе водочки выпить?  
- Выдумал! - проговорила Агафья. - Пьяницу какую нашел...  
- А ты выпей... Жарче на душе станет... Ну!  
Савка подал Агафье кривой стаканчик. Та медленно выпила 
водку, не закусила, а только громко дунула.  
- Принесла что-то... - продолжал Савка, развязывая узелок и 
придавая своему голосу снисходительно-шутливый оттенок. - Баба 
без того не может, чтоб чего не принесть. А, пирог и картошка... 
Хорошо живут! - вздохнул он, поворачиваясь ко мне лицом. - Во 
всей деревне только у них еще и осталась с зимы картошка!  
Впотьмах я не видел лица Агафьи, но, по движению ее плеч и 
головы, мне казалось, что она не отрывала глаз с лица Савки. Чтобы не быть третьим лицом на свидании, я решил пойти гулять и 
поднялся. Но в это время в роще неожиданно соловей взял две 
нижние контральтовые ноты. Через полминуты он пустил высокую, мелкую дробь и, испробовав таким образом свой голос, начал 
петь. Савка вскочил и прислушался.  
- Это вчерашний! - сказал он. - Постой же!..  
И, сорвавшись с места, он бесшумно побежал к роще.  
- Ну, на что он тебе сдался? - крикнул я ему вслед. - Оставь!  
Савка махнул рукой - не кричите, мол - и исчез в потемках. Когда хотел, Савка был прекрасным и охотником и рыболовом, но и 
тут его таланты тратились так же попусту, как и сила. Для шаблона 
он был ленив, а всю свою охотничью страсть отдавал пустым фокусам. Так, соловьев ловил он непременно руками, стрелял бекасинником щук, или стоит, бывало, у реки по целым часам и изо 
всех сил старается поймать большим крючком маленькую рыбку.  
Оставшись со мной, Агафья кашлянула и провела несколько раз 
по лбу ладонью... От выпитой водки она уж начинала пьянеть.  
- Как живешь, Агаша? - спросил я ее после продолжительного 
молчания, когда уж неловко было молчать.  
- Слава богу... Вы же никому не рассказывайте, барин... - прибавила она вдруг шёпотом.  
- Ну, полно, - успокоил я ее. - Какая же ты все-таки бесстрашная, Агаша... А если узнает Яков?  
- Не узнает...  
- Ну, а вдруг!  
- Нет... Я раньше его дома буду. Он теперь на линии и воротится, когда почтовый поезд проводит, а отсюда слышно, когда поезд 
идет...  

7 

Агафья еще раз провела рукой по лбу и посмотрела в ту сторону, куда ушел Савка. Соловей пел. Какая-то ночная птица низко 
пролетела над самой землей и, заметя нас, вздрогнула, зашуршала 
крыльями и полетела на ту сторону реки.  
Скоро соловей умолк, но Савка не возвращался. Агафья встала, 
беспокойно сделала несколько шагов и опять села.  
- Да что же это он? - не выдержала она. - Ведь поезд не завтра 
придет! Мне сейчас уходить нужно!  
- Савка! - крикнул я. - Савка!  
Мне не ответило даже эхо. Агафья беспокойно задвигалась и 
опять встала.  
- Мне уходить пора! - проговорила она волнующимся голосом. - 
Сейчас поезд придет! Я знаю, когда поезды ходят!  
Бедная бабенка не ошиблась. Не прошло и четверти часа, как 
послышался далекий шум.  
Агафья остановила долгий взгляд на роще и нетерпеливо зашевелила руками.  
- Ну, где же он? - заговорила она, нервно смеясь. - Куда же это 
его унесла нелегкая? Я уйду! Ей-богу, барин, уйду!  
Между тем шум становился всё явственней. Можно уж было 
отличить стук колес от тяжелых вздохов локомотива. Вот послышался свист, поезд глухо простучал по мосту... еще минута - и всё 
стихло...  
- Погожу еще минутку... - вздохнула Агафья, решительно садясь. - Так и быть, погожу!  
Наконец в потемках показался Савка. Он бесшумно ступал босыми ногами по рыхлой, огородной земле и что-то тихо мурлыкал.  
- Ведь вот счастье, скажи на милость! - весело засмеялся он. - 
Только что, это самое, значит, подошел к кусту и только что стал 
рукой целиться, а он и замолчал! Ах ты, пес лысый! Ждал, ждал, 
покеда опять запоет, да так и плюнул...  
Савка неуклюже повалился на землю около Агафьи и, чтобы 
сохранить равновесие, ухватился обеими руками за ее талию.  
- А ты что насупилась, словно тетка тебя родила? - спросил он.  
При всем своем мягкосердечии и простодушии Савка презирал 
женщин. Он обходился с ними небрежно, свысока и даже унижался до презрительного смеха над их чувством к его же собственной 
особе. Бог знает, быть может, это небрежное, презрительное обращение и было одной из причин его сильного, неотразимого обаяния на деревенских дульциней. Он был красив и строен, в глазах 
его всегда, даже при взгляде на презираемых им женщин, светилась тихая ласковость, но одними внешними качествами не объяснишь этого обаяния. Кроме счастливой наружности и своеобраз
8 

ной манеры обращения, надо думать, имела влияние на женщин 
также еще и трогательная роль Савки как всеми признанного неудачника и несчастного изгнанника из родной избы в огороды.  
- А расскажи-ка барину, зачем ты сюда пришла! - продолжал 
Савка, всё еще держа Агафью за талию. - Ну-ка, расскажи, мужнина жена! Хо-хо... Нешто нам, брат Агаша, еще водочки выпить?  
Я поднялся и, пробираясь между грядами, пошел вдоль огорода. 
Темные гряды глядели, как большие приплюснутые могилы. От 
них веяло запахом вскопанной земли и нежной сыростью растений, начавших покрываться росой... Налево всё еще светился красный огонек. Он приветливо моргал и, казалось, улыбался. Я услышал счастливый смех. То смеялась Агафья. "А поезд? вспомнил я. 
- Поезд давно уже пришел". Подождав немного, я вернулся к шалашу. Савка сидел неподвижно по-турецки и тихо, чуть слышно, 
мурлыкал какую-то песню, состоящую из одних только односложных слов, что-то вроде: "Фу ты, ну ты... я да ты..." Агафья, опьяненная водкой, презрительной лаской Савки и духотою ночи, лежала возле него на земле и судорожно прижималась лицом к его 
колену. Она так далеко ушла в чувство, что и не заметила моего 
прихода.  
- Агаша, а ведь поезд давно уж пришел! - сказал я.  
- Пора, пора тебе, - подхватил мою мысль Савка, встряхивая головой. Что разлеглась тут? Ты, бесстыжая!  
Агафья встрепенулась, отняла голову от его колена, взглянула 
на меня и опять припала к нему.  
- Давно уж пора! - сказал я.  
Агафья заворочалась и привстала на одно колено... Она страдала... Полминуты вся ее фигура, насколько я мог разглядеть сквозь 
потемки, выражала борьбу и колебание. Было мгновение, когда 
она, будто очнувшись, вытянула корпус, чтобы подняться на ноги, 
но тут какая-то непобедимая и неумолимая сила толкнула ее по 
всему телу, и она припала к Савке.  
- А ну его! - сказала она с диким, грудным смехом, и в этом 
смехе слышалась безрассудная решимость, бессилие, боль.  
Я тихо побрел в рощу, а оттуда спустился к реке, где стояли 
наши рыболовные снасти. Река спала. Какой-то мягкий, махровый 
цветок на высоком стебле нежно коснулся моей щеки, как ребенок, 
который хочет дать понять, что не спит. От нечего делать я нащупал одну леску и потянул ее. Она слабо напряглась и повисла, - 
ничего не поймалось... Того берега и деревни не было видно. В 
одной избе мелькнул огонек, но скоро погас. Я пошарил на берегу, 
нашел выемку, которую приглядел еще днем, и уселся в ней, как в 
кресле. Долго я сидел... Я видел, как звезды стали туманиться и 

9 

терять свою лучистость, как легким вздохом пронеслась по земле 
прохлада и тронула листья просыпавшихся ив...  
- А-га-фья!.. - донесся из деревни чей-то глухой голос. - Агафья!  
То вернувшийся и встревоженный муж искал по деревне свою 
жену. А с огородов слышался в это время несдерживаемый смех: 
жена забылась, опьянела и счастием нескольких часов старалась 
наверстать ожидавшую ее назавтра муку.  
Я уснул.  
Когда я проснулся, около меня сидел Савка и слегка тряс мое 
плечо. Река, роща, оба берега, зеленые и умытые, деревня и поле - 
всё было залито ярким утренним светом. Сквозь тонкие стволы 
деревьев били в мою спину лучи только что взошедшего солнца.  
- Так-то вы рыбу ловите? - усмехнулся Савка. - Ну, вставайте!  
Я встал, сладко потянулся, и проснувшаяся грудь моя начала 
жадно пить влажный, душистый воздух.  
- Агаша ушла? - спросил я.  
- Вон она, - указал мне Савка в сторону, где был брод.  
Я взглянул и увидел Агафью. Приподняв платье, растрепанная, 
со сползшим с головы платком, она переходила реку. Ноги ее ступали еле-еле...  
- Знает кошка, чье мясо съела! - бормотал Савка, щуря на нее 
глаза. Идет и хвост поджала... Шкодливы эти бабы, как кошки, 
трусливы - как зайцы... Не ушла, дура, вчера, когда говорили ей! 
Теперь ей достанется, да и меня в волости... опять за баб драть будут...  
Агафья ступила на берег и пошла по полю к деревне. Сначала 
она шагала довольно смело, но скоро волнение и страх взяли свое: 
она пугливо обернулась, остановилась и перевела дух.  
- То-то, что страшно! - грустно усмехнулся Савка, глядя на ярко-зеленую полосу, которая тянулась по росистой траве вслед за 
Агафьей. Не хочется идти! Муж-то уж целый час стоит и поджидает... Видали его?  
Савка сказал последние слова улыбаясь, а у меня похолодело 
под сердцем. В деревне, около крайней избы, на дороге, стоял 
Яков и в упор глядел на возвращающуюся к нему жену. Он не шевелился и был неподвижен, как столб. Что он думал, глядя на нее? 
Какие слова готовил для встречи? Агафья постояла немного, еще 
раз оглянулась, точно ожидая от нас помощи, и пошла. Никогда я 
еще не видал такой походки ни у пьяных, ни у трезвых. Агафью 
будто корчило от взгляда мужа. Она шла то зигзагами, то топталась на одном месте, подгибая колени и разводя руками, то пятилась назад. Пройдя шагов сто, она оглянулась еще раз и села.  

10