Perpetuum mobile

 
 
А.П. Чехов 
 
 
 
 
 
PERPETUUM MOBILE 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Москва 
ИНФРА-М 
2013 

1 

УДК 822 
ББК  84 (2 Рос=Рус) 
 
Ч 56 
 
 
Чехов А.П. 
Perpetuum mobile. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 8 с. – (Библиотека русской классики). 
 

    

 

 

 

 

 

 
 
978-5-16-007003-2                        © Оформление. ИНФРА-М, 2013 
 
 

 
         
Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16.  
Гарнитура Newton.  Бумага офсетная. 
Усл. печ. л. 15,0. Уч.изд. л. 18,72. 
Тираж 5000 экз. Заказ № 
Цена свободная. 

 
«Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 3800540, 3800543.  Факс: (495) 3639212 
E-mail: books@infra-m.ru    http://www.infra-m.ru 
 
 
 
 
 

2 

PERPETUUM MOBILE 
 
Судебный следователь Гришуткин, старик, начавший службу 
еще в дореформенное время, и доктор Свистицкий, меланхолический господин, ехали на вскрытие. Ехали они осенью по проселочной дороге. Темнота была страшная, лил неистовый дождь.  
- Ведь этакая подлость, - ворчал следователь. - Не то что цивилизации и гуманности, даже климата порядочного нет. Страна, нечего сказать! Европа тоже, подумаешь... Дождь-то, дождь! Словно 
нанялся, подлец! Да вези ты, анафема, поскорей, если не хочешь, 
чтобы я тебе, подлецу этакому, негодяю, все зубы выбил! - крикнул он работнику, сидевшему на козлах.  
- Странно, Агей Алексеич! - говорил доктор, вздыхая и кутаясь 
в мокрую шубу. - Я даже не замечаю этой погоды. Меня гнетет 
какое-то странное, тяжелое предчувствие. Вот-вот, кажется мне, 
стрясется надо мной какое-то несчастие. А я верю в предчувствия 
и... жду. Всё может случиться. Трупное заражение... смерть любимого существа...  
- Хоть при Мишке-то постыдитесь говорить о предчувствиях, 
баба вы этакая. Хуже того, что есть, не может быть. Этакий дождь 
- чего хуже? Знаете что, Тимофей Васильич? Я более не в состоянии так ехать. Хоть убейте, а не могу. Нужно остановиться гденибудь переночевать... Кто тут близко живет?  
- Яван Яваныч Ежов, - сказал Мишка. - Сейчас за лесом, только 
мостик переехать.  
- Ежов? Валяй к Ежову! Кстати, давно уж не был у этого старого грешника.  
Проехали лес и мостик, повернули налево, потом направо и 
въехали в большой двор председателя мирового съезда, отставного 
генерал-майора Ежова.  
- Дома! - сказал Гришуткин, вылезая из тарантаса и глядя на 
окна дома, которые светились. - Это хорошо, что дома. И напьемся, и наедимся, и выспимся... Хоть и дрянной человечишка, но гостеприимен, надо отдать справедливость.  
В передней встретил их сам Ежов, маленький, сморщенный 
старик с лицом, собравшимся в колючий комок.  
- Очень кстати, очень кстати, господа... - заговорил он. - А мы 
только что сели ужинать и буженину едим, тридцать три моментально. А у меня, знаете, товарищ прокурора сидит. Спасибо ему, 
ангелу, заехал за мной. Завтра с ним на съезд ехать. У нас завтра 
съезд... тридцать три моментально...  
Гришуткин и Свистицкий вошли в зал. Там стоял большой 
стол, уставленный закусками и винами. За одним прибором сидела 

3 

дочь хозяина Надежда Ивановна, молодая брюнетка, в глубоком 
трауре по недавно умершем муже; за другим, рядом с ней, товарищ 
прокурора Тюльпанский, молодой человек с бачками и множеством синих жилок на лице.  
- Знакомы? - говорил Ежов, тыча во всех пальцами. - Это вот 
прокурор, это - дочь моя...  
Брюнетка улыбнулась и, прищурив глаза, подала новоприбывшим руку.  
- Итак... с дорожки, господа! - сказал Ежов, наливая три рюмки. 
Дерзайте, людие божии! И я выпью за компанию, тридцать три 
моментально. Ну-с, будемте здоровы...  
Выпили. Гришуткин закусил огурчиком и принялся за буженину. Доктор выпил и вздохнул. Тюльпанский закурил сигару, попросив предварительно у дамы позволения, причем оскалил зубы 
так, что показалось, будто у него во рту по крайней мере сто зубов.  
- Ну, что ж, господа? Рюмки-то ведь не ждут! А? Прокурор! 
Доктор! За медицину! Люблю медицину. Вообще люблю молодежь, тридцать три моментально. Что бы там ни говорили, а молодежь всегда будет идти впереди. Ну-с, будемте здоровы.  
Разговорились. Говорили все, кроме прокурора Тюльпанского, 
который сидел, молчал и пускал через ноздри табачный дым. Было 
очевидно, что он считал себя аристократом и презирал доктора и 
следователя. После ужина Ежов, Гришуткин и товарищ прокурора 
сели играть в винт с болваном. Доктор и Надежда Ивановна сели 
около рояля и разговорились.  
- Вы на вскрытие едете? - начала хорошенькая вдовушка. - 
Вскрывать мертвеца? Ах! Какую надо иметь силу воли, какой железный характер, чтобы не морщась, не мигнув глазом, заносить 
нож и вонзать его по рукоятку в тело бездыханного человека. Я, 
знаете ли, благоговею перед докторами. Это особенные люди, святые люди. Доктор, отчего вы так печальны? - спросила она.  
- Предчувствие какое-то... Меня гнетет какое-то странное, тяжелое предчувствие. Точно ждет меня потеря любимого существа.  
- А вы, доктор, женаты? У вас есть близкие?  
- Ни души. Я одинок и не имею даже знакомых. Скажите, сударыня, вы верите в предчувствия?  
- О, я верю в предчувствия.  
И в то время, как доктор и вдовушка толковали о предчувствиях, Ежов и следователь Гришуткин то и дело вставали из-за карт и 
подходили к столу с закуской. В два часа ночи проигравшийся 
Ежов вдруг вспомнил о завтрашнем съезде и хлопнул себя по лбу.  
- Батюшки! Что же мы делаем?! Ах мы беззаконники, беззаконники! Завтра чуть свет на съезд ехать, а мы играем! Спать, спать, 

4 

тридцать три моментально! Надька, марш спать! Объявляю заседание закрытым.  
- Счастливы вы, доктор, что можете спать в такую ночь! - сказала Надежда Ивановна, прощаясь с доктором. - Я не могу спать, 
когда дождь барабанит в окна и когда стонут мои бедные сосны. 
Пойду сейчас и буду скучать за книгой. Я не в состоянии спать. 
Вообще, если в коридорчике на окне против моей двери горит 
лампочка, то это значит, что я не сплю и меня съедает скука...  
Доктор и Гришуткин в отведенной для них комнате нашли две 
громадные постели, постланные на полу, из перин. Доктор разделся, лег и укрылся с головой. Следователь разделся и лег, но долго 
ворочался, потом встал и заходил из угла в угол. Это был беспокойнейший человек.  
- Я всё про барыньку думаю, про вдовушку, -сказал он. - Этакая 
роскошь! Жизнь бы отдал! Глаза, плечи, ножки в лиловых чулочках... огонь баба! Баба - ой-ой! Это сейчас видно! И этакая красота 
принадлежит чёрт знает кому - правоведу, прокурору! Этому жилистому дуралею, похожему на англичанина! Не выношу, брат, 
этих правоведов! Когда ты с ней о предчувствиях говорил, он лопался от ревности! Что говорить, шикарная женщина! Замечательно шикарная! Чудо природы!  
- Да, почтенная особа, - сказал доктор, высовывая голову из-под 
одеяла. - Особа впечатлительная, нервная, отзывчивая, такая чуткая. Мы вот с вами сейчас уснем, а она, бедная, не может спать. Ее 
нервы не выносят такой бурной ночи. Она сказала мне, что всю 
ночь напролет будет скучать и читать книжку. Бедняжка! Наверное, у ней теперь горит лампочка...  
- Какая лампочка?  
- Она сказала, что если около ее двери на окне горит лампочка, 
то это значит, что она не спит.  
- Она тебе это сказала? Тебе?  
- Да, мне.  
- В таком случае я тебя не понимаю! Ведь ежели она это тебе 
сказала, то значит ты счастливейший из смертных! Молодец, доктор! Молодчина! Хвалю, друг! Хоть и завидую, но хвалю! Не так, 
брат, за тебя рад, как за правоведа, за этого рыжего каналью! Рад, 
что ты ему рога наставишь! Ну, одевайся! Марш!  
Гришуткин, когда бывал пьян, всем говорил "ты".  
- Выдумываете вы, Агей Алексеич! Бог знает что, право... - застенчиво отвечал доктор.  
- Ну, ну... не разговаривай, доктор! Одевайся и валяй... Как, 
бишь, это поется в "Жизни за царя"? И на пути любви денек сры
5 

ваем мы как бы цветок... Одевайся, душа моя. Да ну же! Тимоша! 
Доктор! Да ну же, скотина!  
- Извините, я вас не понимаю.  
- Да что же тут не понимать! Астрономия тут, что ли? Одевайся 
и иди к лампочке, вот и всё понятие.  
- Странно, что вы такого нелестного мнения об этой особе и обо 
мне.  
- Да брось ты философствовать! - рассердился Гришуткин. - 
Неужели ты можешь еще колебаться? Ведь это цинизм!  
Он долго убеждал доктора, сердился, умолял, даже становился 
на колени и кончил тем, что громко выбранился, плюнул и повалился в постель. Но через четверть часа вдруг вскочил и разбудил 
доктора.  
- Послушайте! Вы решительно отказываетесь идти к ней? - 
спросил он строго.  
- Ах... зачем я пойду? Какой вы беспокойный человек, Агей 
Алексеич! С вами ездить на вскрытие - это ужасно!  
- Ну так, чёрт вас возьми, я пойду к ней! Я... я не хуже какогонибудь правоведа или бабы доктора. Пойду!  
Он быстро оделся и пошел к двери.  
Доктор вопросительно поглядел на него, как бы не понимая, 
потом вскочил.  
- Вы, полагаю, это шутите? - спросил он, загораживая Гришуткину дорогу.  
- Некогда мне с тобой разговаривать... Пусти!  
- Нет, я не пущу вас, Агей Алексеич. Ложитесь спать... Вы пьяны!  
- По какому это праву ты, эскулап, меня не пустишь?  
- По праву человека, который обязан защитить благородную 
женщину. Агей Алексеич, опомнитесь, что вы хотите делать! Вы 
старик! Вам шестьдесят семь лет!  
- Я старик? - обиделся Гришуткин. - Какой это негодяй сказал 
тебе, что я старик?  
- Вы, Агей Алексеич, выпивши и возбуждены. Нехорошо! Не 
забывайте, что вы человек, а не животное! Животному прилично 
подчиняться инстинкту, а вы царь природы, Агей Алексеич!  
Царь природы побагровел и сунул руки в карманы.  
- Последний раз спрашиваю: пустишь ты меня или нет? - крикнул он вдруг пронзительным голосом, точно кричал в поле на ямщика. - Каналья!  
Но тотчас же он сам испугался своего голоса и отошел от двери 
к окну. Он хотя был и пьян, но ему стало стыдно этого своего 
пронзительного крика, который, вероятно, разбудил всех в доме. 

6 

После некоторого молчания к нему подошел доктор и тронул его 
за плечо. Глаза доктора были влажны, щеки пылали...  
- Агей Алексеич! - сказал он дрожащим голосом. - После резких 
слов, после того, как вы, забыв всякое приличие, обозвали меня 
канальей, согласитесь, нам уже нельзя оставаться под одной крышей. Я вами страшно оскорблен... Допустим, что я виноват, но... в 
чем я, в сущности, виноват? Дама честная, благородная, и вдруг вы 
позволяете себе подобные выражения. Извините, мы более не товарищи.  
- И отлично! Не надо мне таких товарищей.  
- Я уезжаю сию минуту, больше оставаться я с вами не могу, и... 
надеюсь, мы больше не встретимся.  
- Вы уедете на чем-c?  
- На своих лошадях.  
- А я на чем же уеду? Вы что же это! До конца хотите подличать? Вы меня привезли на ваших лошадях, на ваших же обязаны и 
увезти.  
- Я вас довезу, если угодно. Только сейчас... Я сейчас еду. Я так 
взволнован, что больше не могу здесь оставаться.  
Затем Гришуткин и Свистицкий молча оделись и вышли на 
двор. Разбудили Мишку, потом сели в тарантас и поехали...  
- Циник... - бормотал всю дорогу следователь. - Если не умеешь 
обращаться с порядочными женщинами, то сиди дома, не бывай в 
домах, где женщины...  
Себя ли это бранил он или доктора, трудно было понять. Когда 
тарантас остановился около его квартиры, он спрыгнул и, скрываясь за воротами, проговорил:  
- Не желаю быть знакомым!  
Прошло три дня. Доктор, окончив свою визитацию, лежал у себя на диване и, от нечего делать, читал в "Календаре для врачей" 
фамилии петербургских и московских докторов, стараясь отыскать 
самую звучную и красивую. На душе у него было тихо, хорошо, 
плавно, как на небе, в синеве которого неподвижно стоит жаворонок, и это благодаря тому, что в прошлую ночь он видел во сне 
пожар, что означало счастье. Вдруг послышался шум подъехавших 
саней (выпал снежок), и на пороге показался следователь Гришуткин. Это был неожиданный гость. Доктор поднялся и поглядел на 
него сконфуженно и со страхом. Гришуткин кашлянул, потупил 
глаза и медленно направился к дивану.  
- Я приехал извиниться, Тимофей Васильич, -начал он. - Я был 
по отношению к вам немножко нелюбезен и даже, кажется, сказал 
вам какую-то неприятность. Вы, конечно, поймете мое тогдашнее 

7 

возбужденное состояние, вследствие наливки, выпитой у той старой канальи, и извините...  
Доктор привскочил и, со слезами на глазах, пожал протянутую 
руку.  
- Ах... помилуйте! Марья, чаю!  
- Нет, не надо чаю... Некогда. Вместо чаю, если можно, прикажите квасу подать. Выпьем квасу и поедем труп вскрывать.  
- Какой труп?  
- Да всё тот же унтер-офицерский, который тогда ездили 
вскрывать, да не доехали.  
Гришуткин и Свистицкий выпили квасу и поехали на вскрытие.  
- Конечно, я извиняюсь, - говорил дорогой следователь, - я тогда погорячился, но всё же, знаете ли, обидно, что вы не наставили 
рогов этому прокурору... ккканалье.  
Проезжая через Алимоново, они увидели около трактира ежовскую тройку...  
- Ежов тут! - сказал Гришуткин. - Его лошади. Зайдемте, повидаемся... Выпьем зельтерской воды и кстати на сиделочку поглядим. Тут знаменитая сиделка! Баба ой-ой! Чудо природы!  
Путники вылезли из саней и пошли в трактир. Там сидели Ежов 
и Тюльпанский и пили чай с клюквенным морсом.  
- Вы куда? Откуда? - удивился Ежов, увидев Гришуткина и 
доктора.  
- На вскрытие всё ездим, да никак не доедем. В заколдованный 
круг попали. А вы куда?  
- Да на съезд, батенька!  
- Зачем так часто? Ведь вы третьего дня ездили!  
- Кой чёрт, ездили... У прокурора зубы болели, да и я не в себе 
как-то был все эти дни. Ну, что пить будете? Присаживайтесь, 
тридцать три моментально. Водки или пива? Дай-ка нам, брат сиделочка, того и другого. Ах, что за сиделка!  
- Да, знаменитая сиделка, - согласился следователь. - Замечательная сиделка. Баба ой-ой-ой!  
Через два часа из трактира вышел докторский Мишка и сказал 
генеральскому кучеру, чтобы тот распряг и поводил лошадей.  
- Барин велел... В карты засели! - сказал он и махнул рукой. - 
Теперь до завтраго отсюда не выберемся. Н-ну, и исправник едет! 
Стало быть, до послезавтра тут сидеть будем!  
К трактиру подкатил исправник. Узнав ежовских лошадей, он 
приятно улыбнулся и вбежал по лесенке...