Случай с классиком

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

СЛУЧАЙ  
С КЛАССИКОМ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

1 

СЛУЧАЙ С КЛАССИКОМ 

Собираясь идти на экзамен греческого языка, Ваня Оттепелев 
перецеловал все иконы. В животе у него перекатывало, под сердцем веяло холодом, само сердце стучало и замирало от страха перед неизвестностью. Что–то ему будет сегодня? Тройка или 
двойка? Раз шесть подходил он к мамаше под благословение, а 
уходя, просил тетю помолиться за него. Идя в гимназию, он подал нищему две копейки, в расчете, что эти две копейки окупят 
его незнания и что ему, бог даст, не попадутся числительные с 
этими тессараконта и октокайдека. 
Воротился он из гимназии поздно, в пятом часу. Пришел и 
бесшумно лег. Тощее лицо его было бледно. Около покрасневших глаз темнели круги. 
– Ну, что? Как? Сколько получил? – спросила мамаша, подойдя к кровати. 
Ваня замигал глазами, скривил в сторону рот и заплакал. Мамаша побледнела, разинула рот и всплеснула руками. Штанишки, 
которые она починяла, выпали у нее из рук. 
– Чего же ты плачешь? Не выдержал, стало быть?– спросила 
она. 
– По... порезался... Двойку получил... 
– Так и знала! И предчувствие мое такое было!– заговорила 
мамаша. – Ох, господи! Как же ты это не выдержал? Отчего? По 
какому предмету? 
– По греческому... Я, мамочка... Спросили меня, как будет будущее от «феро», а я... я вместо того, чтоб сказать «ойсомай», 
сказал «опсомай». Потом... потом... облеченное ударение не ставится, если последний слог долгий, а я... я оробел... забыл, что 
альфа тут долгая... взял да и поставил облеченное. Потом Артаксерксов велел перечислить энклитические частицы... Я перечислял и нечаянно местоимение впутал... Ошибся... Он и поставил 
двойку... Несчастный... я человек... Всю ночь занимался... Всю 
эту неделю в четыре часа вставал... 
– Нет, не ты, а я у тебя несчастная, подлый мальчишка! Я у тебя несчастная! Щепку ты из меня сделал, ирод, мучитель, злое 
мое произволение! Плачу за тебя, за дрянь этакую непутящую, 
спину гну, мучаюсь и, можно сказать, страдаю, а какое от тебя 
внимание? Как ты учишься? 
– Я... я занимаюсь. Всю ночь... Сами видели... 

2 

– Молила бога, чтоб смерть мне послал, не посылает, грешнице... Мучитель ты мой! У других дети, как дети, а у меня один–
единственный – и никакой точки от него, никакого пути. Бить тебя? Била бы, да где же мне сил взять? Где же, божья матерь, сил 
взять? 
Мамаша закрыла лицо полой кофточки и зарыдала. Ваня завертелся от тоски и прижал свой лоб к стене. Вошла тетя. 
– Ну, вот... Предчувствие мое... – заговорила она, сразу догадавшись, в чем дело, бледнея и всплескивая руками. – Всё утро 
тоска... Ну–у, думаю, быть беде... Оно вот так и вышло... 
– Разбойник мой, мучитель! – проговорила мамаша. 
– Чего же ты его ругаешь? – набросилась на нее тетя, нервно 
стаскивая со своей головки платочек кофейного цвета. – Нешто 
он виноват? Ты виноватая! Ты! Ну, с какой стати ты его в эту 
гимназию отдала? Что ты за дворянка такая? В дворяне лезете? 
А–а–а–а... Как же, беспременно, так вот вас и сделают дворянами! А было бы вот, как я говорила, по торговой бы части... в контору–то, как мой Кузя... Кузя–то, вот, пятьсот в год получает. 
Пятьсот – шутка ли? И себя ты замучила, и мальчишку замучила 
ученостью этой, чтоб ей пусто было. Худенький, кашляет... погляди: тринадцать лет ему, а вид у него, точно у десятилетнего. 
– Нет, Настенька, нет, милая! Мало я его била, мучителя моего! Бить бы нужно, вот что! У–у–у... иезуит, магомет, мучитель 
мой! – замахнулась она на сына. – Пороть бы тебя, да силы у меня нет. Говорили мне прежде, когда он еще мал был: «Бей, бей»... 
Не послушала, грешница. Вот и мучаюсь теперь. Постой же! Я 
тебя выдеру! Постой... 
Мамаша погрозила мокрым кулаком и, плача, пошла в комнату жильца. Ее жилец, Евтихий Кузьмич Купоросов, сидел у себя 
за столом и читал «Самоучитель танцев». Евтихий Кузьмич – человек умный и образованный. Он говорит в нос, умывается с мылом, от которого пахнет чем–то таким, от чего чихают все в доме, 
кушает он в постные дни скоромное и ищет образованную невесту, а потому считается самым умным жильцом. Поет он тенором. 
– Батюшка! – обратилась к нему мамаша, заливаясь слезами. – 
Будьте столь благородны, посеките моего... Сделайте милость! 
Не выдержал, горе мое! Верите ли, не выдержал! Не могу я наказывать, по слабости моего нездоровья... Посеките его заместо меня, будьте столь благородны и деликатны, Евтихий Кузьмич! 
Уважьте больную женщину! 

3 

Купоросов нахмурился и выпустил сквозь ноздри глубочайший вздох. Он подумал, постучал пальцами по столу и, еще раз 
вздохнув, пошел к Ване. 
– Вас, так сказать, учат! – начал он. – Образовывают, ход дают, возмутительный молодой человек! Вы почему? 
Он долго говорил, сказал целую речь. Упомянул о науке, о 
свете и тьме. 
– Н–да–с, молодой человек! 
Кончив речь, он снял с себя ремень и потянул Ваню за руку. 
– С вами иначе нельзя! – сказал он. 
Ваня покорно нагнулся и сунул свою голову в его колени. Розовые, торчащие уши его задвигались по новым триковым брюкам с коричневыми лампасами... 
Ваня не издал ни одного звука. Вечером, на семейном совете, 
решено было отдать его по торговой части.