Скоморох Памфалон

Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Н.С. Лесков 
 

Скоморох 
Памфалон 

Н.С. Лесков 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

СКОМОРОХ ПАМФАЛОН 

 
 
 
 

ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ 
 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

 1

УДК 822 
 
ББК 84(2 Рос=Рус) 
Л50 

    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Лесков Н.С. 
Скоморох Памфалон. — М.: ИНФРА-М, 2015. —  
58 с. — (Библиотека русской классики) 
 
ISBN 978-5-16-104611-1 
 

ББК 84(2 Рос=Рус)

© Оформление. ИНФРА-М, 2015 
ISBN 978-5-16-104611-1 

Подписано в печать 01.09.2015. Формат 60x90/16.  
Гарнитура Times New Roman.  Бумага офсетная. 
Тираж 500 экз. Заказ № 
Цена свободная. 
 
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29 
E-mail: books@infra-m.ru                 http://www.infra-m.ru 
 

 
2 

СОДЕРЖАНИЕ 

 
Скоморох Памфалон..................................................................4 

Глава первая ..............................................................................4 
Глава вторая ..............................................................................5 
Глава третья...............................................................................6 
Глава четвертая.........................................................................7 
Глава пятая ................................................................................9 
Глава шестая............................................................................11 
Глава седьмая..........................................................................12 
Глава восьмая..........................................................................15 
Глава девятая...........................................................................17 
Глава десятая...........................................................................21 
Глава одиннадцатая................................................................28 
Глава двенадцатая...................................................................30 
Глава тринадцатая ..................................................................33 
Глава четырнадцатая ..............................................................36 
Глава пятнадцатая...................................................................37 
Глава шестнадцатая................................................................38 
Глава семнадцатая ..................................................................39 
Глава восемнадцатая ..............................................................41 
Глава девятнадцатая...............................................................43 
Глава двадцатая.......................................................................46 
Глава двадцать первая............................................................47 
Глава двадцать вторая ............................................................48 
Глава двадцать третья ............................................................49 
Глава двадцать четвертая.......................................................50 
Глава двадцать пятая..............................................................51 
Глава двадцать шестая ...........................................................52 
Глава двадцать седьмая..........................................................54 
Глава двадцать восьмая..........................................................55 
Глава двадцать девятая ..........................................................56 

 3

СКОМОРОХ ПАМФАЛОН 

 
 
 
Слабость велика, сила ничтожна. Когда человек родится, 
он слаб и гибок; когда он умирает, он крепок и черств. Когда дерево произрастает, оно гибко и 
нежно, и когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и 
сила – спутники смерти. Гибкость и слабость выражают 
свежесть бытия. Поэтому, что 
отвердело, то не победит. 
Лао-тзы 
 
 

Глава первая 

 
В царствование императора Феодосия Великого жил в Константинополе один знатный человек, «патрикий и епарх», по 
имени Ермий. Он был богат, благороден и знатен; имел прямой и 
честный характер; любил правду и ненавидел притворство, а это 
совсем не шло под стать тому времени, в котором он жил. 
В то отдаленное время в Византии, или в нынешнем Константинополе, и во всем царстве Византийском было много споров о 
вере и благочестии, и за этими спорами у людей разгорались 
страсти, возникали распри и ссоры, а от этого выходило, что хотя 
все заботились о благочестии, но на самом деле не было ни мира, 
ни благочестия. Напротив того, в низших людях тогда было много самых скверных пороков, про которые и говорить стыдно, а в 
высших лицах царило всеобщее страшное лицемерие. Все притворялись богобоязненными, а сами жили совсем не похристиански: все злопамятствовали, друг друга ненавидели, а к 

 
4 

низшим, бедным людям не имели сострадания; сами утопали в 
роскоши и нимало не стыдились того, что простой народ в это 
самое время терзался в мучительных нуждах. Обеднявших брали 
в кабалу или в рабство, и нередко случалось, что бедные люди 
даже умирали с голода у самых дверей пировавших вельмож. При 
этом простолюдины знали, что именитые люди и сами между собой беспрестанно враждовали и часто губили друг друга. Они не 
только клеветали один на другого царю, но даже и отравляли 
друг друга отравами на званых пирах или в собственных домах, 
через подкуп кухарей и иных приспешников. 
Как сверху, так и снизу все общество было исполнено порчей. 
 

Глава вторая 

 
У упомянутого Ермия душа была мирная , и к тому же он ее 
укрепил в любви к людям, как заповедал Христос по Евангелию. 
Ермий желал видеть благочестие настоящее, а не притворное, которое не приносит никому блага, а служит только для одного величания и обмана. Ермий говорил: если верить, что Евангелие 
божественно и открывает, как надо жить, чтобы уничтожить зло в 
мире, то надо все так и делать, как показано в Евангелии, а не так, 
чтобы считать его хорошим и правильным, а самим заводить наперекор тому совсем другое: читать «оставь нам долги наши, яко 
же и мы оставляем», а заместо того ничего никому не оставлять, а 
за всякую обиду злобиться и донимать с ближнего долги, не щадя 
его ни силы, ни живота. 
Над Ермием за это все другие вельможи стали шутить и подсмеиваться; говорили ему: «Верно, ты хочешь, чтобы все сделались нищими и стояли бы нагишом да друг дружке рубашку перешвыривали. Так нельзя в государстве». Он же отвечал: «Я не 
говорю про государство, а говорю только про то, как надо жить 
по учению Христову, которое все вы зовете божественным». А 
они отвечали: «Мало ли что хорошо, да невозможно!» И спорили, 
а потом начали его выставлять перед царем, как будто он оглупел 
и не годится на своем месте. 
Ермий начал это замечать и стал раздумывать: как в самом деле трудно, чтобы и в почести остаться и самому вести жизнь по 
Христову учению? 

 5

И как только начал Ермий сильнее вникать в это, то стало ему 
казаться, что этого даже и нельзя совсем вместе соединить, а надо 
выбирать из двух одно любое: или оставить Христово учение, 
или оставить знатность, потому что вместе они никак не сходятся, а если и сведешь их насильно на какой-нибудь час, то они недолго поладят и опять разойдутся дальше прежнего. «Уйдет один 
бес и опять воротится, и приведет еще семерых с собою». А с 
другой стороны глядя, Ермий соображал и то, что если он станет 
всех обличать и со всеми спорить, то войдет он через то всем в 
остылицу, и другие вельможи обнесут его тогда перед царем клеветами, назовут изменником государству и погубят. 
«Угожу одним, – думает, – не угожу другим: если с хитрыми 
пойду – омрачу свою душу, а если за нехитрых стану – то им не 
пособлю, а себе беду наживу. Представят меня как человека злоумышленного, который сеет неспокойствие, а я могу не стерпеть 
напраслины да стану оправдываться, и тогда душа моя озвереет, 
и я стану обвинять моих обвинителей и сделаюсь сам такой же 
злой, как они. Нет, пусть так не будет. Не хочу я никого ни срамить, ни упрекать, потому что все это противно душе моей; а 
лучше я совсем с этим покончу: пойду к царю и упрошу его дозволить мне сложить с себя всякую власть и доживу век мой мирно где-нибудь простым человеком». 
 

Глава третья 

 
Как Ермий задумал, так он и сделал по своему рассуждению. 
Царю Феодосию он ни на что не жаловался и никого перед ним 
не обвинял, а только просился отставить его от дел. Царь уговаривал Ермия остаться при должности, но потом отпустил. Ермий 
получил полную отставку («отложи от себя всяку власть»). А в 
это же самое время скончалась жена Ермия, и бывший вельможа, 
оставшись один, начал рассуждать еще иначе: 
«Не указание ли мне это свыше? – подумал Ермий. – Царь меня отпустил от служебных забот, а господь разрешил от супружества. Жена моя умерла, и нет у меня никого такого в родстве моем, для которого мне надо было бы стараться по своим имениям. 
Теперь я могу идти резвее и дальше к цели евангельской. На что 
мне богатство? С ним всегда неминучие заботы, и хоть я от слу
 
6 

жебных дел отошел в сторону, а, однако, богатство заставит меня 
о нем заботиться и опять меня втравит в такие дела, которые не 
годятся тому, кто хочет быть учеником Христовым». 
А богатства у Ермия было очень много («бе бо ему богатство 
многосущное») – были у него и дома, и села, и рабы, и всякие 
драгоценности. 
Ермий всех своих рабов отпустил на волю, а все прочее «богатство многосущное» продал и деньги разделил между нуждавшимися бедными людьми. 
Поступил он так потому, что хотел «совершен быть», а тому, 
кто желает достичь совершенства, Христос коротко и ясно указал 
один путь: «Отдай все, что имеешь, и иди за мною». 
Ермий все это исполнил в точности, так что даже никакой малости себе не оставил, и радовался тому, что это совсем не показалось ему жалко и трудно. Только начало было дорого сделать, а 
потом самому приятно стало раздавать все, чтобы ничто не путало и ничто не мешало идти налегке к высшей цели евангельской. 
 

Глава четвертая 

 
Освободясь и от власти и от богатства, Ермий покинул тайно 
столицу и пошел искать себе уединенного места, где бы ему никто не мешал уберечь себя в чистоте и святости для прохождения 
богоугодной жизни. 
После долгого пути, совершенного пешими и босыми ногами, 
Ермий пришел к отдаленному городу Едессу и совсем нежданно 
для себя нашел здесь «некий столп». Это была высокая каменная 
скала, и с расщелиной, и в середине расщелины было место, как 
только можно одному человеку установиться. 
«Вот, – подумал Ермий, – это мне готовое место». И сейчас же 
взлез на этот столп по ветхому бревнышку, которое кем-то было 
к скале приставлено, и бревно оттолкнул. Бревно откатилось далеко в пропасть и переломилось, а Ермий остался стоять и простоял на столпе тридцать лет. Во все это время он молился богу и 
желал позабыть о лицемерии и о других злобах, которые он видел 
и которыми до боли возмущался. 
С собою Ермий взял на скалу только одну длинную бечевку, 
которою он цеплялся, когда лез, и бечевка эта ему пригодилась. 

 7

На первых днях, как еще Ермий забыл убрать эту бечевку, заметил ее пастух-мальчик, который пришел сюда пасти козлят. 
Пастух начал эту бечевку подергивать, а Ермий его стал звать и 
проговорил ему: 
– Принеси мне воды: я очень жажду. 
Мальчик подцепил ему свою тыквенную пустышку с водой и 
говорит: 
– Испей и оставь себе тыкву. 
Так же он дал ему и корзинку с горстью черных терпких ягод. 
Ермий поел ягод и сказал: 
– Бог послал мне кормильца. 
А мальчик как только пригнал вечером в село стадо козлят, 
так сейчас же рассказал своей матери, что видел на скале старика, 
а Пастухова мать пошла на колодец и стала о том говорить другим женщинам, и так сделалось известно людям о новом столпнике, и люди из села побежали к Ермию и принесли ему чечевицы и бобов больше, чем он мог съесть. Так и пошло далее. 
Только Ермий спускал сверху на длинной бечеве плетеную 
корзину и выдолбленную тыкву, а люди уже клали ему в эту корзину листьев капусты и сухих, не вареных семян, а тыкву его наполняли водою. И этим бывший византийский вельможа и богач 
Ермий питался тридцать лет. Ни хлеба и ничего готовленного на 
огне он не ел и позабыл и вкус вареной пищи. По тогдашним понятиям находили, будто это приятно и угодно богу. О своем розданном богатстве Ермий не жалел и даже не вспоминал о нем. 
Разговоров он не имел ни с кем никаких и казался строг и суров, 
подражая в молчании своем Илии. 
Поселяне считали Ермия способным творить чудеса. Он им 
этого не говорил, но они так верили. Больные приходили, становились в тени его, которую солнце бросало от столпа на землю, и 
отходили, находя, что чувствуют облегчение. А он все молчал, 
вперяя ум в молитву или читая на память три миллиона стихов 
Оригена и двести пятьдесят тысяч стихов Григория, Пиерия и 
Стефана. 
Так проводил Ермий дни, а вечером, когда сваливал пеклый 
жар и лицо Ермия освежала прохлада, он, окончив свои молитвы 
и размышления о боге, думал иногда и о людях. Он размышлял о 
том: как за эти тридцать лет зло в свете должно было умножиться 
и как под покровом ханжества и пустосвятства, заменяющего настоящее учение своими выдумками, теперь наверно иссякла уже 

 
8 

в людях всякая истинная добродетель и осталась одна форма без 
содержания. 
Впечатления, вынесенные столпником из покинутой им лицемерной столицы, были так неблагоприятны, что он отчаялся за 
весь мир и не замечал того, что через это отчаяние он унижал и 
план и цель творения и себя одного почитал совершеннейшим. 
Повторяет он наизусть Оригена, а сам думает: «Ну, пусть так – 
пусть земной мир весь стоит для вечности, и люди в нем, как 
школяры в школе, готовятся, чтобы явиться в вечности и там показать свои успехи в здешней школе. Но какие же успехи они покажут, когда живут себялюбиво и злобно, и ничему от Христа не 
учатся, и языческих навыков не позабывают? Не будет ли вечность впусте?» Пусть утешает Ориген, что не мог же впасть в 
ошибку творец, узрев, «яко все добро зело», если оно на самом 
деле никуда не годится, а Ермию все-таки кажется, что «весь мир 
лежит во зле», и ум его напрасно старается прозреть: «кацы суть 
Богу угождающие и вечность улучившие?» 
Никак не может Ермий представить себе таковых, кои были 
бы достойны вечности, все ему кажутся худы, все с злою наклонностию в жизнь пришли, а здесь, живучи на земле, еще хуже перепортились. 
И окончательно взяло столпника отчаяние, что вечность запустеет, потому что нет людей, достойных перейти в оную. 
 

Глава пятая 

 
И вот однажды, когда, при опускающемся покрове ночи, 
столпник «усильно подвигся мыслию уведети: кацы суть иже Богу угожающи», он приклонился головою к краю расщелины своей 
скалы, и с ним случилась необыкновенная вещь: повеяло на него 
тихое, ровное дыхание воздуха, и с тем принеслись к его слуху 
следующие слова: 
– Напрасно ты, Ермий, скорбишь и ужасаешься: есть тацы, 
иже добре Богу угожают и в книгу жизни вечной вписаны. 
Столпник обрадовался сладкому голосу и говорит: 
– Господи, если я обрел милость в очах твоих, то дозволь, чтобы мне был явлен хоть один такой, и тогда дух мой успокоится за 
все земное сотворение. 

 9