Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Н.С. Лесков 
 

ПАВЛИН

Н.С. Лесков 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ПАВЛИН 

 
 
 
 

ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ 
 

 
 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

 1

УДК 822 
 
ББК 84(2 Рос=Рус) 
Л50 

    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Лесков Н.С. 
Павлин. — М.: ИНФРА-М, 2015. — 65 с. — (Библио-
тека русской классики) 
 
ISBN 978-5-16-104575-6 
 

ББК 84(2 Рос=Рус)

© Оформление. ИНФРА-М, 2015 
ISBN 978-5-16-104575-6 

Подписано в печать 31.08.2015. Формат 60x90/16.  
Гарнитура Times New Roman.  Бумага офсетная. 
Тираж 500 экз. Заказ № 
Цена свободная. 
 
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29 
E-mail: books@infra-m.ru                 http://www.infra-m.ru 
 

 
2 

СОДЕРЖАНИЕ 

ПАВЛИН ......................................................................................4 

I...................................................................................................5 
II..................................................................................................8 
III ..............................................................................................13 
IV..............................................................................................18 
V ...............................................................................................21 
VI..............................................................................................24 
VII.............................................................................................29 
VIII ...........................................................................................32 
IX..............................................................................................34 
X ...............................................................................................39 
XI..............................................................................................44 
XII.............................................................................................47 
XIII ...........................................................................................50 
XIV ...........................................................................................53 
XV ............................................................................................58 
XVI ...........................................................................................62 

 3

ПАВЛИН 

 
 
Я был участником в небольшом нарушении строгого мона-
стырского обычая на Валааме. На этой суровой скале не любят 
праздных прогулок: откуда бы ни приплыл сюда далекий посети-
тель и как бы ни велико было в нем желание познакомиться с 
островом, он не может доставить себе этого огромного удоволь-
ствия, — говорю огромного, потому что остров поистине прекра-
сен и грандиозные картины его восхитительны. На Валааме за 
обычай всякий паломник подчиняется послушанию: он должен 
ходить в церковь, молиться, трапезовать, потом трудиться и, на-
конец, отдыхать. На прогулки и обозревания здесь не рассчитано; 
но, однако, мне, в сообществе трех мужчин и двух дам, удалось 
обойти в одну ночь весь остров и запечатлеть навсегда в памяти 
дивную картину, которую представляют при бледном полусвете 
летней северной ночи дикие скалы, темные урочища и тихие ски-
ты русского Афона. Особенно хороши эти скиты, с их непробуд-
ною тишью, и из них особенно поражает скит Предтечи на ост-
ровке Серничане. Здесь живут пустынники, для которых суро-
вость общей валаамской жизни кажется недостаточною: они уда-
ляются в Предтеченский скит, где начальство обители бережет их 
покой от всякого нашествия мирского человека. Здесь теплят 
свои лампады люди, умершие миру, но неустанно молящиеся за 
мир: здесь вечный пост, молчанье и молитва. 
Не зная направления валаамских тропинок, мы подошли к 
проливу, отделяющему островок Серничан от главного острова, 
и, пленясь густыми папоротниками, которыми заросла здешняя 
котловина, сели отдохнуть и заговорили о людях, избравших это 
глухое уединение местом для своей молитвенной и созерцатель-
ной жизни. 
— Какие это люди, с какими силами и с каким прошлым при-
ходят они сюда, чтоб погребсти себя здесь заживо? — восклик-
нул один из наших собеседников. — Я никак не могу иначе ду-
мать, что это должны быть какие-то титаны и богатыри духа. 

 
4 

— Да; и вы правы, — отвечал другой, — это богатыри, но 
только богатыри, мощные нищетою. Это зерна, которые 
уже прозябли и пошли в рост. 
— А пока они прозябли? 
Собеседник улыбнулся и ответил: 
— Пока они прозябли... они лежали при дорогах, глохли под 
тернием и погибали, как вы, и я, и целый свет, пока ветер схватил 
их и бросил на добрую почву. 
— Вы говорите так, как будто вы знали кого-нибудь из людей, 
имевших силу погребсти себя заживо в этих дебрях. 
— Да, мне кажется, что я действительно знал такого человека. 
— Он был умен? 
— Да. 
— И рассудителен? 
— Гм!.. да. А впрочем, я о нем судить не берусь, но я его лю-
бил и очень уважаю его память. 
— А он уже умер? 
— Да. 
— Здесь? 
— Неподалеку, — ответил, снова тихо улыбаясь, собеседник. 
— Жизнь такого человека всегда способна возбуждать во мне 
большой интерес. 
— И во мне, и во мне тоже, — подхватили другие. 
Дамы интересовались еще более мужчин, и одна из них, кра-
сивая блондинка с черными глазами, обратясь к этому нашему 
попутчику, сказала: 
— Знаете ли, что вы сделали бы нам чрезвычайно большое 
одолжение, если бы здесь же, в тиши этой дебри, где мы так не-
ожиданно очутились, рассказали нам историю известного вам 
отшельника. 
Другая дама и все мы присоединились к этой просьбе — и тот, 
к кому она относилась, согласился ее исполнить и начал: 
 

I 

  
Назад тому лет двадцать, когда я был школяром и ходил в од-
ну из петербургских гимназий, мы с покойницей моей матушкой 
и ее сестрою, а моею теткой Ольгой Петровной, жили в доме мо-

 5

ей другой богатой тетки по отцу. Хотя этой последней теперь уже 
нет в живых, но я все-таки не выдам ее настоящего имени и назо-
ву ее Анной Львовной. Дом ее стоит и теперь на том же месте, на 
котором стоял; но только тогда он был известен как один из 
бόльших на всей улице, а нынче он там один из меньших. Гро-
мадные новейшие постройки его задавили, и на него никто более 
не указывает, как было в то время, с которого начинается моя ис-
тория. 
Начав свой рассказ не с людей, а с дома, я уже должен быть 
последователен и рассказать вам, что это был за дом; а он был 
дом страшный — и страшный во многих отношениях. Он был 
каменный, трехэтажный и с тремя дворами, уходившими один за 
другой внутрь, и обстроенный со всех сторон ровными трехэтаж-
ными корпусами. Вид его был мрачный, серый, почти тюремный. 
Впечатление, производимое им, было самое тягостное. Дом этот 
составлял часть приданого моей тетки, когда она выходила замуж 
за своего не совсем далекого родственника, очень много обещав-
шего в свое время, блестящего светского молодого человека, ко-
торый, впрочем, кончил тем, что необыкновенно проворно спус-
тил все незначительное свое и значительное женино состояние и 
протянул руки к остаткам ее приданого, то есть к этому дому. Та-
кое поползновение муж моей тетки обнаружил в Париже, где 
супруги в то время жили и где Анна Львовна думала, что она 
блистает красотою и может удивить ею весь свет — если бы 
только на глазах у этого света не мелькала какая-то дама полу-
света, с которою борьба была неудобна, да и невозможна, пото-
му что роскошь сей последней была до того баснословна, что са-
мые солидные дамы интересовались: откуда все это берется у 
этой куртизанки? Интересовалась, вероятно, этим и моя тетушка 
Анна Львовна и получила от своего мужа в ответ, что завидное 
положение проходимки зависит от щедрости какого-то разбога-
тевшего в индийской компании англичанина; но вскоре оказа-
лось, что все это вздор и что богач-англичанин был не кто иной, 
как сам супруг моей тетушки, самым неосмотрительным образом 
распорядившийся ее состоянием в пользу этой темной звезды. 
Увлечение его зашло так далеко, что у них не осталось ничего, 
кроме петербургского дома, о котором я говорю. Узнав об этом, 
тетка Анна Львовна побесновалась, порыдала, а потом взялась за 
ум и проявила не только большую силу характера, но даже и по-
рядочную долю жестокосердия: она уничтожила формальным 

 
6 

порядком свои доверенности на имя мужа — и, бросив его в Па-
риже на жертву кредиторам, укатила назад в Россию и посели-
лась в своем доме. Дом этот давал изрядный доход, так что тетка 
могла без нужды жить этими средствами и воспитывать сына 
Вольдемара, или, по-домашнему, Додю. Мужу она ничего не по-
сылала и никогда о нем не говорила: так он где-то пропадал и, 
наконец, совсем пропал за границею в полной безвестности. Од-
ни говорили, что он умер где-то в долговой тюрьме; другие уве-
ряли, что служил в должности крупье в каком-то игорном доме. 
Но это для нас все равно. Тетка Анна Львовна к тому времени, 
когда я ее узнал, была женщина лет сорока пяти; она еще сохра-
няла следы довольно замечательной, хотя самой неприятной, су-
хой и жесткой красоты, составляющей принадлежность женщины 
русского бомонда. Анна Львовна жила в своем доме, занимая по-
ловину прекрасного бельэтажа. Это было большое помещение, 
которое давало тетушке возможность жить как должно большой 
даме, притом даме строгой и солидной, какою она слыла у ог-
ромного числа посещавших ее высокопоставленных людей. Она 
любила немножко рисоваться своим положением, жаловалась 
при случае на свою беззащитность и ограниченность вдовьих 
средств — и превосходно обделывала свои дела. Благодаря ее 
связям и ловкости воспитание сына ей ничего не стоило, она 
кроме того каким-то образом исходатайствовала себе очень поря-
дочную субсидию за «беспримерное несчастие», а доходы с дома 
копила. Анна Львовна была женщина очень расчетливая и, по 
правде сказать, весьма бессердечная, что вы, я думаю, можете от-
части заключить из ее поступка с мужем, которому она никогда 
не простила его вины и не помогла ему в его бедственном поло-
жении ни одним грошом. В доме тетки все ее боялись и трепета-
ли: я это знал отлично, потому что, живучи в одном из флигелей 
ее дома, я мог наблюдать, как на нее смотрели люди. У тетки не 
было управляющего: она сама заведовала домом и была госпо-
жою строжайшею и немилосерднейшею. У нее был порядок, что 
все жильцы должны были платить ей за квартиры за месяц впе-
ред, и если кто не платил один день, тому сейчас же выставляли 
окна, а через два дня вышвыривали жильца вон. Льготы и снис-
хождения не оказывалось никому, и их никто из жильцов не пы-
тался добиться, потому что все знали, что это было бы напрасно. 
Тетка правила мудро: она сама была для жильцов никогда не ви-
дима, и к ней никого из них не допускали ни под каким предло-

 7

гом, — она только отдавала приказания, и немилостивые прика-
зания эти приводились в исполнение.Говорили, что в исполнении 
этих приказаний никогда не допускалось ни малейшей поблажки, 
но тетка все-таки находила, что исполнители ее воли действовали 
еще довольно слабо, и переменила многих из них, пока не нашла, 
наконец, одного, который вполне удовлетворял ее немилосердной 
строгости. Этот замечательный человек был швейцар Павлин 
Петров, по фамилии Певунов, или попросту, как его зва-
ли, Павлин. Рекомендую этого человека особенному вашему 
вниманию, потому что, несмотря на его скромное положение, он 
будет героем начатого вам рассказа. По этому же самому я и 
опишу его вам несколько поподробнее и расскажу, как мы лично 
имели удовольствие познакомиться с этим антиком в пестрой 
ливрее. 
 

II 

  
Когда мы с матушкою поселились в маленькой квартирке од-
ного из флигелей второго двора теткиного дома, Павлин Певунов 
уже лет шесть состоял у нее в должности швейцара и считался 
преданнейшим ей человеком и, что называется, ее правою рукою. 
Насчет безграничного доверия Анны Львовны к Павлину и еще 
более насчет того, что он жил у нее бессменно много лет, тогда 
как до него никто из людей у нее не уживался, по дому ходили 
даже разные нелепые толки, основанные на самых глупых выво-
дах и более всего на том, что Павлин, по мнению многих, был 
красавец. Опишу вам наружность Павлина в ту пору его жизни, 
как я его зазнал. Ему в то время было лет с небольшим за сорок, 
он был мужчина высокий, плотный и очень стройный; светлый 
блондин, с большими, очень приятными серыми глазами, пре-
красным умным лбом, замечательною строгостию в лице и дос-
тоинством в движениях и во всей его в глаза бросавшейся много-
значительной позитуре. Можно держать какое угодно пари, что 
ни в одной из столиц Европы не было и нет швейцара импозант-
нее Павлина. Я думаю, что он был бы еще важнее в какой-нибудь 
другой, более важной, не швейцарской ливрее; но, однако, и этот 
пестрый убор шел к нему чрезвычайно. В расшитом галунами 
длинном ярко-синем сюртуке с капюшоном, в широкой, убран-

 
8 

ной галуном перевязи, в трехугольной шляпе и с блестящею вы-
золоченною булавою в руках. Павлин был настоящий павлин, и 
притом самый нарядный павлин, способный поспорить с наи-
лучшим экземпляром щеголеватой птицы, переделанной Юно-
ною из Аргуса. По этой представительности Павлин мог бы по-
лучить место швейцара в любом из клубов или при каком-нибудь 
из самых блестящих посольств, но Павлин за этим не гнался и 
служил в довольно скромном и буржуазном доме моей тетки. 
Сюда он поступил на первое место в Петербурге, а менять места 
было не в его правилах. Павлин у тетушки содержался не в осо-
бой холе и, по обычаю буржуазных домов, нес на себе несколько 
обязанностей. Павлин был тетушкин Аргус: при его содействии 
она могла знать все, что только желала. Он, кажется, видел весь 
дом сквозь его каменные стены и знал, что делается в самых со-
кровенных его закоулках, — и это для всех было тем удивитель-
нее, что Павлин не имел во всем доме ни с кем из прислуги ника-
ких сношений. Он был очень горд и важен не только с вида, но и 
по характеру — самоуважающему, твердому и даже надменному. 
Павлин жил в небольшой, но очень чисто им содержимой комна-
те, скрытой за колоннадою просторного парадного антре, где на 
небольшом возвышении между двух колонн стоял его трон, ста-
ринное черное кресло с медным драконом на высокой спинке. С 
тех пор, как Павлин поселился в своей комнате, у него не был ни-
кто из посторонних людей, и никому не было известно, что там у 
него за убранство? Два выходившие на улицу окна клетки Пав-
лина были всегда задернуты чистою кисеею, на них стояли горш-
ки с цветами — и если кому доводилось заглянуть в эти окна ве-
чером, когда комната освещалась изнутри горевшею перед об-
разником лампадою, то тот мог только видеть верх очень чистых, 
густою голубою краскою выкрашенных стен и ширмы, а более 
ничего невозможно было рассмотреть. Комната постоянно была 
заперта, и ключ от ее маленькой двери всегда был у Павлина в 
кармане. Досужих людей, которые под тем или другим предлогом 
пытались проникнуть в покой Павлина, он не допускал до этого 
самым решительным и бесцеремонным образом, так что его, на-
конец, все оставили, и никто в гости к нему не порывался. Что 
так тщательно хранил Павлин в своей вечно запертой комнате, — 
этого никто не мог отгадать, а так как нельзя же было оставить 
этого без объяснения, то учредившийся в доме наблюдательный 
комитет за Павлином открыл, что он тоже чрезвычайно береж-

 9