М.И. Козьякова

ИСТОРИЯ. КУЛЬТУРА. ПОВСЕДНЕВНОСТЬ

ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА: ОТ АНТИЧНОСТИ ДО XX ВЕКА

Учебное пособие по культурологии 
для высших учебных заведений

Согласие
Москва 2013

УДК 39
ББК 71.04
К 59

Рецензенты:
доктор философских наук, профессор А.С. Мигунов
доктор философских наук, профессор А.Я. Флиер

К 59 
Козьякова М.И. История. Культура. Повсе дневность. 
Западная Европа: от Античности до XX века. — М.: Со-
гласие, 2013. — 528 с.

ISBN 978-5-86884-147-7

Данная книга посвящена исследованию повсед-
невной жизни Западной Европы и охватывает период 
с античных времен до XX века. Характер труда и досуга, 
обычаи, привычки, мир вещей, окружающих человека, 
раскрывается в контексте эпох. Историческая рекон-
струкция повседневности того времени представлена 
в ключе социально-культурной антропологии, что по-
зволяет поставить в центр внимания самого человека 
с его предметно-материальной и духовной деятельно-
стью, образом жизни, мировоззрением.
Книга адресована преподавателям и студентам гума-
нитарных вузов, а также читателям, интересующимся 
историей культуры.

УДК 39
ББК 71.04

ISBN 978-5-86884-147-7 
© Козьякова М.И., 2013
© Согласие, 2013

Оглавление
Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

РАЗДЕЛ I. АНТИЧНЫЙ МИР . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21

Античная Греция . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 23

Глава 1. Агональность греческого мира . . . . . . . . . . . . . 29
Глава 2. Свободные и рабы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 44
Глава 3. Женщина. Семья. Обучение . . . . . . . . . . . . . . . . 54
Глава 4. Город и жилище. Питание. Костюм . . . . . . . . . 67

Античный Рим . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80

Глава 5. Патриархальность римской общины . . . . . . . . 89
Глава 6. Свободные и рабы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103
Глава 7. Женщина. Семья. Обучение . . . . . . . . . . . . . . 115
Глава 8. Отдых. Развлечения. Игры . . . . . . . . . . . . . . . . 129
Глава 9. Город и жилище . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 142
Глава 10. Питание. Костюм . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 155

РАЗДЕЛ II. СРЕДНИЕ ВЕКА. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 171

Средневековье  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 173

Глава 11. Рыцарство: война как образ жизни  . . . . . . . 181
Глава 12. Сеньориальные порядки.  
Крестьяне и горожане  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 195
Глава 13. Женщина. Семья. 
Культ Прекрасной Дамы  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 208
Глава 14. Христианский мир . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 219
Глава 15. Человек Средневековья: 
бытие и ментальность. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 234
Глава 16. Средневековые космосы . . . . . . . . . . . . . . . . . 247
Глава 17. Материальные структуры . . . . . . . . . . . . . . . . 266
Глава 18. Город и жилище . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 275
Глава 19. Питание. Костюм . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 287

Оглавление

РАЗДЕЛ III. ВОЗРОЖДЕНИЕ И НОВОЕ ВРЕМЯ . . . . . . 301

Возрождение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 303

Глава 20. Ренессансные стилизации: 
античность и рыцарство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 310
Глава 21. Брак и семья. Куртуазность  . . . . . . . . . . . . . . 326
Глава 22. Тема смерти  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 338
Глава 23. Город и жилище . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 352
Глава 24. Костюм Возрождения  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 364

Новое время . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 377

Глава 25. Эпоха абсолютизма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 383
Глава 26. Галантный век  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 399
Глава 27. Питание (XVI–XVIII вв.) . . . . . . . . . . . . . . . . . 412
Глава 28. Город и жилище (XVII–XVIII вв.)  . . . . . . . . . 430
Глава 29. Костюм (XVII–XVIII вв.) . . . . . . . . . . . . . . . . . 447
Глава 30. Буржуазный век . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 459
Глава 31. Индустриальные структуры . . . . . . . . . . . . . . 476
Глава 32. Город и жилище (XIX в.) . . . . . . . . . . . . . . . . . 485
Глава 33. Костюм (XIX в.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 499

Библиография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 516

Введение

«История — культура — повседневность»  — именно так 
должен формироваться исследовательский алгоритм 
повседневности, и в такой же последовательности не-
обходимо расставить приоритеты при описании этого 
феномена. Как и культура, повседневность исторична 
по своей природе, имеет пространственно-временную 
локализацию. Само ее настоящее «прорастает» из про-
шлого, определяясь им так же, как будущее определяет-
ся настоящим. Ее бытие немыслимо без исторических 
корней, которые питают многовековое древо культуры.
Повседневность называют сферой «непосредствен-
но переживаемой истории» (Г. Кнабе): то, что стало 
теперь прошлым, было когда-то повседневной жизнью 
людей, некой обыденной привычностью вещей и по-
ступков, ситуаций и чувств. Толковые словари определя-
ют повседневность как нечто ежедневное, постоянное, 
обычное. Действительно, она постоянна, оставаясь не-
изменным атрибутом человеческого существования, но 
одновременно, в силу многократных повторов, обрета-
ет подвижность и вариативность. Она способна нака-
пливать, аккумулировать прошлый опыт, запечатлевая 
его в виде естественной данности, передавая затем, как 
эстафету, будущим поколениям. И в то же время она из-
менчива, подвержена разного рода влияниям — каждая 
эпоха говорит на своем языке.
В пространстве жизни отдельного человека быто-
вая повседневность — заданная константа, так же как 
время и место, где довелось ему родиться. Быт — это 
обычаи, привычки, модели ежедневного поведения, 
тот жизненный уклад, который определяет распорядок 

Введение

дня, время различных занятий, характер труда и досуга, 
формы отдыха, правила любовной игры и ритуал похо-
рон. Они имеют социальную окраску, разнятся в зави-
симости от ранга социальной группы, к которой при-
надлежит человек. Это обычная жизнь, «вещи, которые 
окружают нас, наши привычки и каждодневное пове-
дение». Именно по поведению, по обычаям узнаем мы 
«своего» и «чужого», человека той или иной эпохи, той 
или иной нации, — так характеризует быт Ю. Лотман.
Самому современнику мир окружающей его повсед-
невности незаметен, он естественен, как собственная 
кожа, как воздух, которым он дышит. Его своеобразие 
оценивается постфактум, при неких трансформациях, 
в которых утрачивается привычный обиход. Чужим для 
данной среды обитания будет иностранец, турист или 
путешественник, в силу тех или иных причин оказав-
шийся в непривычных для него условиях. Посторон-
ним наблюдателем оказывается и историк, пытающий-
ся реконструировать прошлое.
Из всего многообразия исторических тем, направ-
лений, областей исследовательской активности, будь 
то политика, экономика, религия или искусство, по-
вседневность наиболее тяжело поддается реконструк-
ции. Повседневные практики создаются коллективной 
традицией, а творчество в этой сфере всегда безымян-
но. Особенно упорно хранит свои тайны «молчаливое 
большинство», не владевшее письменностью. Единич-
ное «Я» там растворяется в массовом, в господствую-
щих стилях жизни и способах времяпрепровождения, 
стереотипах поведения или языковых клише. Именно 
здесь еще сохраняется давно исчезнувший в других об-
ластях жизни заповедник «неотрефлектированного 
блаженства» (С. Кьеркегор), поскольку повседневные 
практики, как правило, не поддаются рефлексии. Гене-
раторами их специфических особенностей выступают 

Введение

приметы времени, модальные императивы эпохи. Они 
потребляются в известной степени бессознательно, 
и это отмечает, например, Э. Гидденс, концептуализи-
руя феномен рутины.
Повседневность принадлежит к наиболее значи-
мым культурным универсалиям, являет собой базисную, 
фундаментальную структуру. В различных гуманитар-
ных науках данный феномен воспринимается и оце-
нивается не однозначно, что вытекает как из истории 
вопроса, так и из отсутствия единого представления 
о самом культурном универсуме. Концептуальные раз-
личия исследовательских подходов к изучению культу-
ры формируют теоретическое богатство разнообраз-
ных научных направлений, в том числе эволюционизм, 
психологическую антропологию, структурную антро-
пологию, постструктурализм и др. При всех отличиях 
проблемных полей и методов исследования, в них су-
ществуют, однако, общие представления о познаватель-
ном статусе категории «культура», имеющем не онтоло-
гический, но гносеологический смысл.
Многообразие дефиниций можно свести к двум ос-
новным позициям: в одном случае культура составляет 
измерение в ряду других, предназначенных для анали-
за социального действия, конкретно — для символи-
ческой и ценностной сферы. В другом случае культура 
понимается как особая упорядоченная селективная об-
ласть феноменов, противопоставляемая «природному» 
(Э. Орлова). Различия этих трактовок не абсолютно, но 
относительно, так как в обоих случаях речь идет о мире 
искусственных феноменов, о созданной людьми искус-
ственной среде существования и самореализации. В бо-
лее узком смысле искусственность понимается как сфе-
ра символического пространства. «Область культуры 
всегда область символизма» (Ю. Лотман).

Введение

В культурной антропологии человек изучается че-
рез взаимодействие со своей материально-предметной 
и социокультурной средой. Человек и среда, человек 
в среде, их взаимосвязь и взаимовлияние — такова до-
минирующая установка. Из жизненных сфер именно 
повседневность наиболее полно концентрирует в себе 
заданный класс феноменов, понимается ли под ней 
содержание совместной жизни людей, совокупность 
символических материальных объектов (артефактов), 
образцы человеческих отношений, нормы и регулято-
ры социальных взаимоотношений людей. В этой сфере 
культура обретает свою онтологическую сущность, по-
скольку именно повседневность тождественна наибо-
лее общей, максимально расширенной типологии «че-
ловеческого, просто человеческого».
На протяжении длительного времени понятия 
«культура» и «повседневность» существовали автоном-
но. Их пути не пересекались ни в научных трактатах, 
ни в обыденном представлении, и потому долгим и тер-
нистым был их путь навстречу друг другу. С XVII века 
понятие «культура» существует как термин, как самосто-
ятельная дефиниция (С. Пуфендорф, Г. Лейбниц). Это 
понятие актуализируется Й. Гердером как результат про-
свещения, как цвет бытия народа, изящный, но брен-
ный и хрупкий. И.Кант формулирует «культуру умения» 
и «культуру воспитания», аппелируя к нравственному 
совершенству и долгу. В идеалистической философской 
системе Г. Гегеля она предстает как инобытие Абсолют-
ной идеи и тем самым являет собой некий высокий 
уровень абстракции. Но, с другой стороны, культура 
в его представлении тесно связана с духом народа и по-
тому выступает в форме творений, создаваемых этим 
народом. Гегель выделяет культуру «теоретическую» 
и «практическую», моральную и интеллектуальную, за-

Введение

кладывает основы культурной иерархии посредством 
ранжирования «высших» и «низших» культур.
Неокантианцы Г. Риккерт, В. Виндельбанд, Э. Кас-
сирер продолжили идеалистическую линию в трактов-
ке феномена культуры, предложив ее ценностную, смыс-
ловую концепцию. Над «миром вещей» и «миром идей» 
находится «мир смысла», мир ценностей, который яв-
ляет собой самостоятельное царство. Это царство, ле-
жащее над бытием, по ту сторону субъекта и объекта, 
и есть мир культуры. Следует, однако, остановиться на 
одной из дефиниций, данной Г. Риккертом, где он обо-
сновывает смысл понятия культуры через противопо-
ставление с природой. Эта идея оказалась плодотвор-
ной в концептуальном смысле, особенно для изучения 
повседневности, поскольку она определяет культуру в 
ее максимально широком, антропологическом аспекте: 
«… природа есть совокупность всего того, что возникло 
само собой, само родилось и представлено собственно-
му росту. Противоположностью природе в этом смысле 
является культура как нечто, что непосредственно соз-
дано человеком…».
Двойственность и известная поляризация смыс-
лов прослеживается и в истории эволюции концепции 
культуры на отечественной почве (А. Шендрик). Как 
отмечают исследователи, понятие «культура» получает 
в России распространение в первой половине XIX века. 
Оно первоначально бытует в тех кругах интеллиген-
ции, которые были связаны с образовательной или 
издательской деятельностью: в среде литераторов, из-
дателей, в профессорско-преподавательском корпусе. 
Смысловая аура понятия «культура» весьма близко со-
прикасается, а то и отождествляется с понятиями «об-
разование», «воспитание», «просвещение». Именно 
в этом смысле трактовали культуру русские философы, 
заложив тем самым традицию ее использования в среде 

Введение

русской интеллигенции: культура «аристократична» по 
своей сущности, она связана с сакральным культом, тра-
дициями, «жизнью религиозной» (Н. Бердяев); «с ми-
ром божественного» (В. Соловьев); она есть «система 
отвлеченных идей» (К. Леонтьев); она «духовна по 
своей природе» (И. Ильин). В трактовке символистов 
(А. Белый) культура понимается так же однозначно — 
исключительно как духовная.
Иная линия интерпретации феномена культуры 
идет от социальных реалий отечественной истории. 
Необходимость повышения культурного уровня на-
родных масс была провозглашена насущной задачей 
в период «социалистической культурной революции». 
Тем самым был дан старт широкому распространению 
данного понятия в обиходной речи и одновременно его 
нарративной трансформации как совокупности норм 
и правил поведения, как определенного интеллекту-
ального стандарта: «культурный человек», «культурное 
поведение». Данный процесс происходил одновремен-
но с утверждением в качестве официальной идеологии 
марксизма с его приматом — материально-производ-
ственной доминантой. И потому в обществе закрепи-
лись понятия «культура производства», а также другие 
культурно-отраслевые гибриды: «физическая культура», 
«правовая культура». В планово-хозяйственной системе 
СССР сложилась практика применения данного кон-
цепта в узкоотраслевом смысле: культура как отрасль 
народного хозяйства. К ней относились библиотеки, 
музеи, клубы и другие учреждения непроизводственной 
сферы, выполнявшие образовательные, воспитатель-
ные, рекреационные функции. Именно с подобной от-
раслевой системой связана уникальность отечествен-
ного термина «учреждение культуры». Естественно, 
феномен повседневности с присущими ему характери-
стиками тривиальности и рутины не мог быть соотне-

Введение

сен ни с высокими творческими интенциями интеллек-
туально-художественной деятельности, ни с идеалом 
культуртрегерских новаций.
В свою очередь, повседневность как важнейшая 
и «вечная» тема культуры также имеет длительную исто-
рию. В различные исторические периоды она воспри-
нималась и оценивалась по-разному. Начиная с эпохи 
Возрождения, повседневность получает аксиологиче-
скую привязку к сословным (социальным) параметрам 
и рефлектируется как компонент низовых пластов 
культуры. В просветительской парадигме она обретает 
негативный оттенок вследствие формирования раци-
оналистических установок. Они задают жесткий лого-
центристкий подход к исследованию жизненных реа-
лий, противопоставляют природу и человека, теорию 
и практику, чувства и разум. Концептуальный импера-
тив рациональности становится важнейшим компонен-
том культуры Нового времени.
Антиномия природы и человека, чувства и раз-
ума обусловили «разрыв» реальности, эссенциализм 
как важнейший компонент культуры Нового времени. 
В социально-философских учениях развивается идея 
прогресса человеческого общества, основанного на 
принципах разума и общественного блага. Прогресс 
достигается усилиями людей, и человек предстает твор-
цом и демиургом, призванным перестраивать истори-
ческие процессы и институты в соответствии со своей 
природой и своими нравственными идеалами. Ориен-
тируясь на мир логики и порядка, устойчивых структур 
и процессов, прогрессистский идеал отрицал бытовой 
план человеческого существования. Место повседнев-
ности отныне было определено в одном ряду с тради-
ционализмом и патриархальностью, ставшими синони-
мом невежества и суеверия.

Введение

Эссенциализм и фундаментализм правили бал 
и в ХХ веке. Здесь коренились истоки многих доктрин, 
базирующихся на жестком детерминизме и норматив-
ности, отсюда во многом исходила тоталитарная прак-
тика. Разрушался «старый мир», строился «новый», 
имеющий определенный план, структуру, порядок. 
Очерчивая исследовательское поле, классическая па-
радигма сознательно сужала его, априорно исключая 
многие сферы, в том числе мир повседневности, «жиз-
ненный мир» человека в широком смысле. Из этих ме-
тодологических установок вытекало и естественное для 
классического мировоззрения презрение к этой сфере 
как заведомо боле «низкой», которая должна быть «пре-
одолена», «реорганизована» на основе теоретических 
моделей. Однако то, чем пренебрегала классика, ока-
залось чрезвычайно важным для природы человека, 
для общества и культуры. Кризисные явления мировой 
истории послевоенного периода, в том числе застой 
в экономике, экологический кризис, динамичные со-
циальные, политические, культурные процессы заста-
вили по-иному взглянуть на многие ранее незыблемые 
постулаты.
Аксиологическая трансформация темы относится 
уже ко второй половине ХХ века. Она связана с поиском 
новых фундированных оснований культуры, с попытка-
ми преодолеть кризис европейской науки, с критикой 
техногенной цивилизации. Постмодернистская пара-
дигма, ориентированная на решение этих проблем, 
вновь побуждает обратиться к традиционалистским 
ценностям, среди которых внимание к бытовому плану 
как к важнейшему аспекту человеческого существова-
ния. Обретение смыслообразующих пластов культуры 
означает восстановление доверия к реальности, со-
ставляющей почву «жизненного мира». Реалии быта, 
обыденное сознание, материально-предметная среда,